Четверо. Механические Земли. Глава 6

      – И когда?
      – Через неделю, – с улыбкой сообщил Никель. – Скоро прибудут корабли из Брога, груженые шелком, вином, стеклом и прочим хламом, необходимым жителям острова. – "С каких это пор мне нужны эти подробности? – проскочила в его голове в следующий миг осиротевшая мысль. – А ей?" – Я постараюсь тайно встретиться с капитаном одной из этих деревянных посудин и договориться, что кроме железа, угля и масла на борту будут еще два дракона. – Он нежно ткнулся носом в ее плечо, вдыхая ароматы молодого тела, который не способен перебить провонявший маслом и продуктами жизнедеятельности вулкана ангар. Она, обратив к нему голову, несколько пристыжено улыбнулась, отвечая на его ласки скользнувшим то по щеке, то по лбу языком, странным образом ощущая себя заботливой и чуткой матерью, о чем никак нельзя было сказать еще несколько минут назад. – И мне, – приглушенно добавил он, – совершенно наплевать, придется ли нам плыть в тесном ящике или в свободной каюте.
      Она неторопливо высвободилась из его объятий и поднялась. Ей удавалась это легко; будто она совсем не считалась с весом своего тела, смахнув, как бабочка, с цветка. Конечно, не многим драконицам удастся (даже будучи испуганным ревом вулкана) в два прыжка пересечь этот склад металлолома, который Никель настойчиво называл жилищем, и нырнуть под дракона, который по размерам еще не догнал лошадь, не коснувшись крыльями его живота. Ловкий фокус, подвластный не только тем, кто от природы наделен проворной физической формой, но и существам, чья жизнь похожа на длительную погоню от своих страхов.
      Никель скользнул здоровым крылом по ее спине, будто навсегда прощаясь и ожидая ее поспешный уход. Она не посмотрела на него, устало развела, а затем сложила крылья, настороженно всматриваясь куда-то вглубь склада, за что-то, отдаленно напоминающее баллисту, выполненную целиком из металла и лишенную тетивы. Никель любовался ею, каждым ее движением головы, вздрагиванием ушных гребней, крыльев, судорожным покачиванием утолщенного "стрелой" хвоста. Даже с железным протезом и пятнами сажи на мордочке она была молода и прекрасна. Плавные, округлые изгибы тела, прикрытые мелкой, практически глянцевой чешуей, от которой, кажется, свет будет отражаться, как от жаренных каштанов, чувствительная на прикосновения короткая шея, хрупкие передние лапы рождали в голове Никеля предположение, что ему несказанно повезло – созерцать и вкушать эту красоту.
      А тем временем несчастные семьсот ярдов отделяли прямоугольное, осветленное тусклым свечением масляных ламп, здание от монотонно похрапывающего вулкана, готового по-настоящему проснуться в любой момент. Такое серое, унылое и лишенное солнца место невольно ускоряло мыслительный процесс и вызывало непреодолимое желание его покинуть, это нагромождение вулканических отложений. Но привычка – отличительное свойство куда более заразительное, чем склонность к скитаниям и постоянным переменам. Нерешительность заставляет пустить корни и научиться самообману, что в данном месте и в данное время было уместным. А если еще и кормить себя наивностью, что все, что не устраивает, в скором времени образуется, то корни будут последними, что от нас останется.
      Очередная вспышка недовольного урчания соседа заставила драконицу дернуться от ужаса и припасть к земле, так и вонзив в нее когти. Никель расхохотался.
      – Неужели ты еще не привыкла? – удивился он. – Ты не обращала на него внимание, когда была занята мной.
      Она не ответила, медленно пятясь назад. Когда она приблизилась к Никелю достаточно близко, тот приобнял ее крылом, привлекая к себе. Драконица не сопротивлялась и не выказывала малейшего колебания, податливо прижимаясь к нему спиной и, вновь чувствуя себя в безопасности, блаженно развела свободное крыло. В ее наивной голове промелькнуло неприятные колющееся словечки "обязательство" и "благодарность", несколько подпортившие сладострастную минуту.
      А он случайно не пользуется этим?
      Неожиданно, будто Никелю никогда не приходила в голову эта светлая мысль, или в самый ответственный момент он забывал о ней, он поднял голову и с воодушевленной живостью предложил:
      – Может, дадим тебе имя?
      Она мешкала. Никель произнес это с таким простодушием, что казалось, что ему все равно, как ее называть. Ведь это нужно для удобства общения, свершении дел, тщеславия и прочей чепухи, которая ничем другим не подкреплялась.
      Жители континента, в общем-то, не ошибались, говоря, что здесь будут помнить по имени. Твои дела, светлые и не очень, будут помнить по имени, близкие будут помнить по имени, мир, если он слышал тебя, будет помнить по имени. Остальное – чушь, предназначенная для того, чтобы потешить и привлечь внимание слушателя, который предпочтет запомнить имя, нежели длинную историю главного действующего лица.
      И зачем ей это сейчас?
      Она всей душой надеялась, что удастся вспомнить свое родное, данное при рождении имя. А вместе с ним – и свою историю. Того, что она помнит, было недостаточно. Смехотворный отрывок. А тем временем, второй сезон тайной жизни у Никеля не принес никаких результатов. "Это ведь что-то вроде болезни, – пыталась подбодрить себя драконица в минуты покоя с Никелем. – И она скоро пройдет. Вот только затянулась немного".
      – Разве легко придумать имя? – Она не могла видеть, но знала, что он улыбнулся. И нежное прикосновение его лапы, которое она ощутила спиной, это подтвердило. "В очередной раз ему придется дать то, что он хочет, – подумала драконица и в следующую секунду настолько ужаснулась этой грязной мысли, что чуть не угодила расположенными на затылке рогами Никелю в глаз. Тот, в свою очередь, только крепче обвил ее крылом, посчитав это всплеском игривости. Он в любую секунду был готов возобновить плотские игры. – О Матерь всемогущая! – взмолилась про себя она. – Когда я стану хоть немножечко сильнее?.. И смелее?.. И разумнее?.."
      – Ну-у, – наконец протянул Никель, поняв, что кроме диалога ему уже ничего не светит, – и не так сложно. Особенно, если их много знать. Чтобы... – помедлил он, – не расстроиться раньше времени.
      – Что же ты предложишь? – спросила она, подумав: "Будет меня называть, например, Цветочком, которым нарекли при рождению другую, заслужившую это имя пятнистой оранжевой шкуркой. Или Трусихой, так и не привыкшей к громыханию вулкана. Или Недалекой... – Она самокритично, будто передразнивая себя, улыбнулась. – О, подходит! Идеально подходит!"
      Никель убрал с нее крыло и поднялся. Он осторожно переступил через ее беспокойный, вечно пребывающий в движении хвост, и, оживленно улыбаясь, уселся напротив, чтобы видеть ее глаза. "Ему не все равно, – подумала драконица. – Иначе бы он предпочел остаться за моей спиной". Его полужелезное крыло едва слышно скрипнуло. Он извиняющимся тоном прокомментировал:
      – А я ведь с самого путешествия в него не заглядывал. – Он расправил пострадавшее крыло и снова сложил. Скрипа уже не было. – Но все не так уж и запущено, – беззаботно, почти радостно добавил он. Видя, как она укладывается на живот с довольно заинтересованной миной, он продолжил: – Ну вот, смотри. Как тебе имя Фрумели? Звучит? Или, например, Лепетта...
      – От слова "лепет"? – улыбнулась она, подумав: " А что? Моя жизнь – сплошной лепет".
      Никель усмехнулся. Наверно, она смотрела на Никеля, а видела перед собой клоуна, который уже зарекомендовал себя не лучшим образом и низкосортными шутками. Выбор имени для нее граничил по важности с отложенным ужином, который сойдет и за завтрак. И за обед. Но дело нужно довести до конца. Неудобство в общении далеко не единственная причина. Как же он представит ее Лаверу, Физалис и Вайзерону, когда проберется на континент? Разумеется, в их одобрении он не нуждается, но его подруга с утраченной памятью, не имеющая имени, без лапы... Это навевает мысли о растущем, как минимум, недоверии с их стороны. Он и так бросил их, купившись на помпезные речи властелина Мирдала о чутком и любящем отце, живущем среди океана на чудесном острове.
      На чудесном вулканическом острове. Где реки из лавы и цветы из почерневшего камня.
      Да, это теперь выбор кажется нелепым и легкомысленным. Поумнел, что ли? Всем ли дано поумнеть после совершенной ошибки?
      – Может быть, – сказал он. – Но это имя носит одна бойкая жительница...
      Драконица так и вскинула надбровья.
      – Бойкая? – уточнила она, буквально пережевав это слово при произношении. – А я тут тогда причем?
      Никель брюзгливо выдохнул. Вулкан, словно поддерживая его, протяжно заурчал. Развешенные на стене инструменты напоследок звякнули, когда вулкан закончил свои песнопения. Драконице стоило большого труда не выказать страх и удержать взгляд на Никеле. Ее передние лапы вздрогнули.
      – Послушай, если мы будем возиться с выбором имени, опираясь...
      – На характерные особенности, – вставила она, расползаясь в невинной улыбке.
      – Да, – подтвердил Никель уже с раздражением, – на эти самые особенности, то мы ничего не подберем. Понимаешь? – Ему казалось, что этим словом и посуровевшим взглядом ему удастся вложить в ее головенку свою правоту, заставив ее подчиняться.
      Но она и так подчинялась ему. Всегда. Что ему еще нужно? Она боготворила его и в любой ситуации была готова принять его сторону. Чего бы это не стоило. А сейчас ей захотелось поэкспериментировать. Один разочек. Ведь надо же когда-нибудь начинать...
      Бунтовать.
      Вместо ответа она коротко кивнула и переключилась на дальнюю кучу железного хлама, за которой красовалась уже ставшая пятнистой, благодаря коррозии, баллиста. Грозное метательное орудие гордо взирало под небольшим углом вверх, словно защищая и место, и ангароподобное пристанище. Стрела была на месте. Скорее всего, тетива иссохла и порвалась от времени. И если приглядеться, то на правом плече виднелся короткий обрывок.
      – Она стреляет?
      Никель тоже поглядывал в другую сторону, одолеваемый своими мыслями об очередной парочке подходящих и недвусмысленных имен. Почти полминуты он не обращал на нее внимания. Драконица, легко улыбнувшись, повторила вопрос.
      – Что? – Он вернулся к ней с озадаченным взглядом. Она кивком указала на единственное, что было более-менее похоже на законченный продукт возни с металлом. Не считая ее железной лапы конечно. – А, баллиста? Нет, не стреляет, – пытаясь припомнить что-то подобное, сказал он. – Она ржавеет здесь уже очень давно. Отец сказал, что я построил ее вместе с ним перед путешествием. Ну, в тот, в другой мир... – Он немного помолчал, а потом, нахмурившись, фыркнул: – Уж больно похоже на очередную ложь моего папочки. Я не переношу на дух созданное искусственным путем оружие.
      Драконица вздохнула, припоминая его рассказы о властелине Стагане как о самом последнем тщеславном негодяе на острове, расчетливом и донельзя честолюбивом правителе, жаждущем преуспеть в воплощении своих корыстных планов, направленных против континента да и Матери, пожалуй, тоже. Первое время она, с присущей ей беспечностью, так и считала, не давая прорасти семенам сомнения. А что теперь? Пора бы и обратить внимание на всходы.
       Возможно, что все это время Никель пытался настроить ее против властелина Механических Земель, чтобы отбить всякое желание здесь остаться, и при малейшей возможности покинуть этот остров, на котором живет и процветает вселенское, по его словам, зло. Как она могла быть такой наивной и слепой? Как она могла просто верить рассказам, не задумываясь об их правдивости? Быть может, ее миссия и заключалась в том, что она должна образумить Никеля и уговорить его хотя бы ненадолго задержаться? "Да о чем это я? – отметила про себя она, вспоминая о насолившем ей вулкане, о первой встрече с Никелем, который буквально вытащил ее на себе из огненной реки с обгорелым обрубком вместо лапы. – Никель... Никель, – чуть было вслух не сказала она. – Ты победил вулкан. Что тебе мешает совладать с отцом?"
      Она, собрав небольшую горсть имеющейся воли в кулак, робко поинтересовалась:
      – Так ты отплывешь и не скажешь об этом отцу?
      Никеля забавляли ее постоянно вздрагивающие ушные гребни, реагирующие даже на самые ничтожные звуки. Стреловидный кончик хвоста либо извивался, либо, когда она лежала, отстукивал по земле тревожный ритм. Она жила, по-настоящему жила. Ходила, бегала, пряталась, разговаривала, смотрела... Каждая минута для нее оборачивалась целым миром, который ей удалось пережить, почувствовать и полюбить, несмотря на его недостатки. А это не похоже на банальную тряску за собственную шкуру.
      Никель скрестил лапы на груди, пытаясь понять, к чему она клонит. Какая ей разница, какие у него отношения с отцом? Или она уже не рада, что покинет этот остров, над которым вместо дождя сыплется пепел?
      – А зачем? – сказал он. – Ему наплевать, есть ли у него сын или нет.
      "Вот он – благоприятный момент", – вскрикнула в душе она, приготовившись излить на него накопившееся.
      – Не говори так! – страстно возразила драконница, резко привстав и распахнув блестящие глаза. Зрачок мгновенно сузился до крошечной точки. – Он любит тебя, несмотря на все гадости, что ты рассказывал. И ты уплывешь, когда ему нужна твоя помощь?
      – Помощь? Какая? – с неподдельным удивлением отозвался Никель, стрельнув почти смеющимися зенками. – В развязывании войны? В подчинении континента? В убийстве Матери?
      Драконица почувствовала, что ее смелость стремительно тает. Голос вновь падает и становится тихим, тоненьким и незначительным. Мысль, что Никель в любом случае поступит по-своему, захватила ее. Однако, все еще было кое-что, что поддерживало ее, что было самым сильным козырем в ее лапе – чистая и непоколебимая вера в Матерь.
      – Расскажи ему про людей, – посоветовала она, приблизившись к нему вплотную. Драконица, используя в качестве убеждения еще одно оружие – жалобный и одновременно умоляющий взгляд, – надеялась, что ему не достанет глупости заняться уже ею, а не его отцом. – Расскажи про гнев Матери. Расскажи про ее страшную месть в виде жуткой болезни. Он прислушается к тебе...
      Но Никель был непроницаем. Он смотрел строго вперед, куда-то сквозь нее, состроив недовольную физиономию.
      – Да знает, знает он эту плесневую историю! – буркнул Никель. – Скорее остров утонет в океане, чем он прислушается ко мне! – Он переходил почти на рычание; его голос гремел пуще вулкана. – Я уже твердо решил, что мы уплывем отсюда. И точка!
      Драконица отвела тоскливый взгляд в сторону. Обидно и больно. Она не смогла повлиять на его решение. Кем же она тогда приходится ему, если он толком не может ее выслушать? Плотской игрушкой? Временной утехой? Способом развлечься?..
      – Значит, – отчаянно вздохнула она, опустив голову, – ты даже не пытался...
      – Да черт бы тебя побрал! – взорвался Никель, окинув ее пылающими от гнева глазами. – Он не верит в существовании Матери! Понимаешь?! Не верит!

***

      – Вот так, дружище, – одобрительно покачал головой Дэк, важно опершись на ручку лопаты. – Теперь примни немного. Ага... Вот так!
      Лавер отступил назад на несколько шагов и окинул теплым взглядом почти пять десятков саженцев, выстроившихся, как солдаты, вдоль каменистой дороги. Редкие прохожие благодарно улыбались труженикам, выказывая исключительное восхищение. Отвешенные поклоны, добросердечные взмахи шляпами, которые, в основном, были соломенными (очередная шальная мода Брога), принимались Лавером как вполне заслуженные. Он был доволен результатами прожитого дня.
      Широколистные на континенте, а в особенности – на территории Людских Земель – растут быстро. Уже через несколько сезонов саженцы превратятся в объемные, крепкие деревья, и Складская улица обзаведется собственной прохладной тенью, мало которой уж точно не бывает в дни, подобные этому.
      Дэк перехватил удовлетворенный взгляд Лавера, устремленный на невидимые лишь глазу кроны деревьев, и добродушно расхохотался.
      – Видишь? – сказал он. – Мы управились до захода солнца. Этот раскаленный бублик еще часа два провисит на небе. – Он вытер рукавом пот со лба. Его рубаха прилипла к телу, а незатейливые, широкие, залатанные штаны стали похожи на половую тряпку, которую разместили на сушку на широком конце швабры. И вместе с запахом пота он по-прежнему источал ароматы кислой дроби, которая резко усиливалась с его отрыжками. – Какое же пекло сегодня! Я представляю, каково сейчас тебе. – Он стрельнул своими живыми глазами по красно-черным перьевым крыльям Лавера, которые с его взрослением начали темнеть. Бордовый оттенок также коснулся его мелкой чешуи, по капризу природы направленной в обратную сторону. Отличительная и редкая особенность, присущая, в основном, драконам с перьевыми крыльями.
      – Мне?.. – Лавер перевел взгляд на перебинтованное крыло. Удовольствие от доброго дела улетучилось, как пепел. – Не намного хуже, чем тебе.
      – Ну-ну, что ты! – ободрительно протянул Дэк, улыбаясь во все свои два с половиной десятка желтых зубов. – Чуть коснулись крыла – так ты сразу и приуныл. Когда ты научишься хоть немного радоваться жизни?
      Вопрос показался Лаверу настолько дурацким, что он скривился в язвительной улыбке. Не уж-то Дэку, наблюдающему перед собой когда-то летающего дракона, это не известно?
      – Я был счастлив, когда летал, – ответил Лавер, будто хотел заполнить пустоту этой минуты.
      Дэк уперся подбородком в ручку лопаты и, словно призывая к разглашению сокровенного секрета, поманил рукой. Лаверу всегда импонировала его простота и фривольность; он, как гусь, так и вытянул шею.
      – Как-то однажды, – принялся рассказывать Дэк, играясь с интонацией особо важных для него слов, – в трактир заглянул огромный дракон. Настолько огромный... Да он крылья еле протиснул внутрь! Но Фрэнку было на это наплевать. Как пчела возле улья вился. Этот почетных размеров путник недурно выложил за обед. Так вот, мне удалось перемолвиться с ним парой словечек о его нелегкой жизни писателя. Да, он писал! Даже стопку рукописей мне продемонстрировал и потрясающих размеров перо показал. Если меня не подводит моя головенка, – он быстро метнул взгляд вверх, припоминая, – то роман назывался "От Земель до островов". Звучит! Да, дружище? Но запомнился мне этот презентабельный великан своим вопросом. Он поинтересовался у меня перед самым уходом: "Как вы можете быть счастливым, будучи розовым, как поросенок, хилым и беззащитным человечишкой?" На что я, давясь сухой куриной грудкой, – ох этот проклятый Фрэнк! – пробубнил: "Я просто не думаю об этом". – Он помолчал, поджидая ответную реакцию Лавера, который, распахнув тонущие в любопытстве голубые глазенки, продолжал молчать, думая, что рассказ не окончен. Дэк отвернулся, чтобы прокашляться. – К тому же, – более задумчиво довершил свою историю Дэк, – ты это можешь использовать.
      Лавер вернулся из мальчишески-наивного забытия. Любопытство испарилось вслед за душевным равновесием и отвлеченностью от его больной темы. Дэк готовил для него очередную порцию издевательств, которую, впрочем, не следует принимать близко к сердцу.
      Но, как сказали головастые ученые континента, поглощающие на завтрак, обед и ужин книги, драконы – те еще субстанции крайностей и сосредоточения противоречий.
      – Использовать? – с нотками возмущения в голосе удивился Лавер, медленно разводя крылья в стороны, чтобы не столкнуться с тупой, пульсирующей болью в предплечье крыла. – Ты серьезно?
      – Лучше спроси – где можно использовать? – расплылся в заговорщической улыбке Дэк, утирая лоб рукавом уже, пожалуй, в пятидесятый раз.
      Лавер прищурился. Холодный ветерок приятно шмыгнул под его крылья и, огибая их, принялся играться с пылью и мусором возле его черного гребнеподобного охвостья, кружа ее в своем головокружительном танце.
      – Где?
      – На любовном фронте, – сказал Дэк и прыснул. От своего беспечно-каркающего смеха он чуть не выпустил из рук лопату. Дэк знал, какая волна негодования должна последовать от Лавера. Дэк чертовски хорошо знал!
      – Что? – возмутился Лавер, оттянув шею назад. – И ты туда же! Вместе с Лисс и ее сводниками!
      – Я не Лиссис имел ввиду, – поправил Дэк, поймав момент, когда немного утих его хохот. – Я говорю о других драконицах.
      – Тебе не кажется, что эта книга у тебя... немного задержалась? – хмуро осведомился Лавер. – Она разъедает твои мозги!
      – Ты ведь даже не поинтересовался, как можно использовать, – возразил Дэк. Лавер измученно вздохнул. – Вот слушай: отправляешься в Городские сады, выждав где-нибудь за кружечкой дроби часок-другой до разгара ночи, выходишь прямиком на мостовую и медленно, устало плетешься по ней, состроив страдальческую физиономию и волоча по земле свое забинтованное крыло. – Он присел на корточки, а затем опустился на четвереньки и изобразил рукой, как оно должно быть вывернуто. Даже пальцы для эффекта растопырил! – Ш-ш-ш! – прошипел он, изображая звук волочащегося крыла. – Ш-ш-ш!..
      Лавер косо смотрел на представление, целью которого было удивить и ввести в постыдное замешательство лишь одного зрителя. Дэку и впрямь было наплевать на прохожих, некоторые не стеснялись насмешливо тыкнуть в него пальцем. Мол, смотрите, – идиот ползает перед драконом на четвереньках и собирает рукавом и без того ужасной рубахи пыль! Как это низко!
      – Ах да, это же Дэк! – уловил Лавер реплику одного из двух прохожих.
      – А, ну тогда ладно, – ответил его товарищ. – Это для него нормально.
       – Это невероятно интересно, – саркастически буркнул Лавер, проводив пристальным взглядом невеж. – Закончим на этом?
      – Да постой же ты! – раздраженно кинул Дэк, поднимаясь на ноги. "Ну хотя бы поднялся", – подумал Лавер. – Я еще не поведал самый сок! Так вот... – Он откашлялся и продолжил свою поучительную лекцию успешного сердцееда: – Медленно волочишь лапы по мостовой – хвост, кстати, тоже тащишь – и грустно вздыхаешь себе под нос. Голова ни в коем случае не поднята! – отметил он, подняв указательный палец вверх. – Идешь себе идешь... А навстречу тебе плывет парочка очаровательных, таких молоденьких дракониц. – Он метнул смущенный взгляд на потрескавшуюся ручку лопаты, а затем стремительно вернулся к Лаверу. – Для тебя, разумеется! А ты подумал!.. Так вот, идешь себе идешь, проходишь мимо них, особенно громко вздохнув в этот момент, и уже через секунду ловишь своими драконьими перепонками что-то вроде "постойте!" или "что с вами произошло?", или особо бесцеремонное и альтруистичное: "Бедняга! Давай мы поможем тебе дойти до дома". Все, капкан захлопнулся! – Дэк, очень эффектно изобразив руками створки, хлопнул в ладоши. Лопата чуть не соскользнула с его живота. – Дальше, думаю, ты разберешься. – Он помедлил секунду, краснея как рак, и, уже не в силах удерживаться, громко захохотал.
      Лавер остался невозмутим, сохраняя наплевательски-ироничное созидание окружения. Он сидел, скрестив лапы на груди, и ждал, пока Дэк насмеется вдоволь. Способ обольщения дракониц прозвучал из его уст довольно забавно, но Лаверу это не доставило удовольствия. В голове вновь всплыл образ Физалис – живой, прекрасный и недоступный. Он появлялся так же внезапно, как и исчезал, поэтому Лаверу обычно приходилось довольствоваться несколькими мгновениями. Но этого было достаточно, чтобы погрузить его в глубокое осмысление своей ошибки, когда он решился променять Физалис на небо.
      Если бы он мог вернуться в тот момент! Он ни за что бы не ступил на эту воздушную тропу. И кто знает, быть может он сейчас стоял бы здесь, вместе с ней, чувствуя за спиной необъятную силу двух полностью пригодных для полета крыла. "Какой же я болван! – уже в который раз сетовал на свой выбор Лавер. – Я ведь мог выждать еще десяток сезонов и тогда... Тогда! Я смог бы подарить Физалис небо, совершив полет вместе с ней..."
      Дэк облегченно выдохнул, вытирая засаленным рукавом вновь покрывшийся капельками пота лоб. Заметив, что Лавер тоскливо смотрит на совсем не интересующую его пеструю палатку с леденцами всех цветов и форм, он воодушевленно протянул:
      – А не заглянуть ли нам на кружечку дроби?
      – Нет, – не обращая к нему голову, отрезал Лавер, едва услышав о напитке.
      – Ты заботишься о своем здоровье?
      – О своем?
      – Ну, – улыбнулся Дэк, – чтобы не тащить меня на себе.
      Лавер промолчал. Дэк уступчиво пожал плечами.
      – Ну ладно, давай заглянем в Городские сады...
      – Ну хватит уже! – Лавер метнул на него острый взгляд.
      – Тише-тише! – вновь засмеялся Дэк. – Не кипятись, дружище! Но я так же хочу отметить, что отправляться на боковую слишком рано и очень глупо. – Он закинул лопату и пустые мешки, в которых еще утром томились саженцы широколистных, на тележку и энергично ухватился за ручки. – Так! – скомандовал он. – За мной! – Дэк весело зашагал по каменистой дороге. Громкое постукивание деревянных колес заставило Лавера опуститься на четыре лапы. – Сперва сдадим инструмент на склад, а потом... – Он повернул голову к неторопливо следующему за ним Лаверу. – А потом – за стены города, к реке. Обрастать пылью в одиночестве я тебе не дам.
      На мордахе Лавера заиграла удовлетворенная улыбка. Предложение Дэка было ему по душе. За городом, почти у его скромных, но ухоженных стен, раскинулся величественный Агелан – первая по протяженности и вторая по ширине река на всем континенте.
      Трудно даже представить, сколько времени ушло у людей на постройку каменного моста, соединяющего, в общем-то, Людские Земли со Степными. Река являла собой туманную и не являющуюся строгой границу, превратив территорию Людских Земель в довольно тонкую, но длинную полоску, примыкающую к Великому океану. Вот и получалось, что Людские Земли с двух сторон окружены водой, что только положительно сказывается на существовании города. Он процветает и крепнет за счет морской и речной торговли. К тому же это единственный город-порт на континенте, имеющий верфь. Прекрасные и, порой, ошеломляющие своими размерами корабли, на постройку которых люди тратят не меньше, чем на производство миллионов бушелей хлеба, гордо разрезают водную гладь невозмутимого и пребывающего в полудреме Агелана и без особого труда пересекают океан, достигая Механических Земель. Оттуда они везут только особо ценные товары и материалы, потому что из-за дурной репутации вулканического острова капитаны рискуют не только прекрасными кораблями, но и своими жизнями.
      Лавер был рад окунуться в прозрачные воды реки после жаркого дня. Купание помогало ему освободиться от грустных мыслей, утопив их в студеных глубинах Агелана. Дэк знал это, бодро вышагивая впереди, погромыхивая тележкой и инструментами.
      Дэк чертовски хорошо знал.