Блудный сын. Часть третья. Глава 16

 16
    
     Любопытная публика, долго ожидавшая дня когда полотна самых известных голландских, и не только голландских, художников окажутся в холлах новой амстердамской ратуши, прохаживалась по просторным, наполненным в эти дни людьми залам, и рассматривала обещанные картины. В самом вметительном холле перед грандиозным полотном неизменно собирались большие группы; слышалось как произносили имя – Рембрандт ван Рейн. Арт де Гельдер ассистировал мастеру при создании полотна, убеждённый, что это одна из самых великих картин когда-либо им виденных.

      Примостившись в стороне, он с острым интересом наблюдал за людьми в толпе, их лица выглядели похожими. Картина его мастера настолько разительно отличалась от остальных, висевших в залах, что у смотрящих на неё приоткрывались рты и оставались в таком положении пока они рассматривали гигантские фигуры. 

Из ночного мрака выступала, полыхающая жёлтыми, охряными и красными цветами, сцена клятвы Цивилиса и его сподвижников. Юлий Цивилис устроил роскошный пир, пригласил знатных батавов и пламенными речами вызвал патриотический порыв у соратников, тут же поклявшихся сражаться с римлянами за свою свободу. От скрещённых мечей, от широкого одноглазого лица Юлия Цивилиса, от движения соратников, в едином порыве подавшихся вперёд, к мечам, веяло дикой варварской силой и страстью.

     Волны неистовой эмоциональности происходящего действа захлёстывали зрителей, не оставляя равнодушных. Бывалые амстердамцы вспоминали историю с групповым портретом в Кловенирсдолене и ожидали похожего взрыва. Как много лет назад, Амстердам забурлил и разделился на два лагеря. Славословивший картину Ян Вос назвал Рембрандта первым художником Амстердама в своей поэме:

  - По силе эмоциональности, яркости и своеобразию эта огромная картина не найдёт себе равных, – с чувством заявил поэт. Он пожалел, что рядом нет недавно ушедшего из жизни Якоба ван Кампена, он всегда высоко ценил живопись Рембрандта ван Рейна.
Йост ван ден Вондел негодовал:
  - Ван Рейн называет эту грубую мазню искусством, особенно в сравнении с прекрасными картинами по соседству! Здесь грубо всё: выражение лица Цивилиса, самоё лицо, отсутствие чётких контуров у изображённых фигур.

  - Рембрандт ван Рейн лишил нашего предка всякой благородности, изобразил его диким, одноглазым варваром, – вторили поэту сёстры Вишер, – вовсе не обязательно было точно следовать Тациту. Его картина совершенно не сочетается с остальными, выполненными изящно, с достоинством.
 - Почему ван Рейн исполнил картину в своём грубоватом стиле? Он прекрасно знал что от него требуется, что ожидает амстердамское правление, – удивлялся Бартоломеус ван дер Хелст, только вернувшийся из Германии, где выполнял портретные заказы.

 - Картина великолепна, – выссказывал свои суждения друзьям пылкий Габриэль Метсю, – ничего подобного мы раньше не видели. Живопись призвана будить чувства, как и поэзия, у Рембрандта ван Рейна этого в избытке. А стиль..все стили должны сосуществовать.

     Яростные споры вокруг злосчастного полотна вынудили представителей гильдии Святого Луки оценить его и вынести свой вердикт: картина резко отличается от всех, висящих в ратуше, но технически картина выполнена в соответствии с высокими стандартами гильдии. В темноватых уголках гостиных и холлов тихо муссировались толки о возможном помешательстве Рембрандта ван Рейна.
У правления, заседавшего в ратуше, новое творение Рембрандта ван Рейна вызывало недовольство. Юлий Цивилис виделся им не благородным батавом, служившим в римской армии, а разбойником. Картину необходимо переделать, она не может висеть в ратуше в настоящем виде. Доктор Тульп, не сумевший убедить остальных членов правления в обратном, предвидел катастрофу.

 - Мы бы хотели, чтобы вы внесли в картину изменения, господин ван Рейн. Она должна походить на все остальные, украшающие ратушу, сочетаться с ними. Мы доставим её в вашу мастерскую через неделю, – обьявил Рембрандту посланный представитель одним недобрым утром.
После довольно долгого молчания художник ответил:
 - Полотно закончено и подписано. Я не сделаю более ни мазка.
 - В таком случае мы вынуждены отказать вам в оплате.
 - Заказ выполнен и доставлен в ратушу. Вы должны оплатить мою работу.
 - Господин художник, картина не отвечает нашим требованиям. Переделайте её или вам будет отказано в оплате.
 - Как вам будет угодно.


     Художник неподвижно сидел перед водворённым в мастерскую гигантским неполюбившимся детищем. Вместо его Юлия Цивилиса амстердамское правление заказало картину Юргену Овенсу*, когда-то посещавшему его занятия и бравшему у него уроки. И никакой творческой самодеятельности, предупредили Овенса, ему заказывают просто закончить начатые Флинком наброски. Арт беспокойно поглядывал на мастера, не обращавшего на ученика внимания, сновал по мастерской и тёр грязной тряпкой то там то здесь, демонстрируя перед самим собой занятость.

     Рембрандт, наконец, встал и поместил на мольберт заброшенный им конный портрет Рихеля, торговец краснел от гнева каждый раз, когда видел художника. Арт, отбросив тряпку, с надеждой приготовился к работе, но Рембрандт, посмотрев на портрет вблизи и издали, отложил его и, усевшись, снова уставился на Юлия Цивилиса.
Вдруг он резко встал, наметил контуры прямоугольника в центре картины – пирующих Цивилиса и его сподвижников, взял в руки ножовку:
   - Помоги мне, Арт.

    Арт старался поймасть глаза мастера, чтобы умолить его взглядом не делать этого. Рембрандт отводил глаза, стараясь не встретиться взглядом с учеником. Ножовка заскользила по холсту, мастер и ученик почувствовали, будто металл режет их кожу. Рембрандт осмотрел вырезанный центр, взглянул наконец на Арта:
   - Эту центральную часть можно попробовать продать.
У Арта пошли мурашки по спине от обыденного тона учителя.
   - Собирайся, Арт. Мы закончили на сегодня.
   - Я готов, мастер.

     И они отправились домой, не сказав более ни слова о картине.
Этим утром Арт убедил Хендрикье и Титуса не приходить в мастерскую. Титус и сам понимал, соболезнования в мастерской только усугубят страдания отца. За ужином вели принуждённо-живой разговор. Титус и Хендрикье подробно рассказывали о делах в компании, Титус описывал посетителей в лавке. Рембрандт и Арт принимали участие в этой принуждённости, задавая какие-то вопросы. Титус и Хендрикье что-то отвечали. Корнелия получила небывалое внимание от всех взрослых. На следующее утро участники оживлённой беседы не могли припомнить о чём шла речь. Утро принесло с собой солидного посетителя с добродушным лицом в строгом добротном чёрном камзоле и белоснежном воротнике, сидящего в тесноватой гостиной.
 
   - Господин ван Рейн, какая удача, что я застал вас дома, – глуховатым голосом и с тёплой улыбкой произнёс посетитель.
Рембрандту вдруг на мгновения почудилось, что он находится в своём старом доме на Бристраат:
 - Чем могу служить?
 - Моё имя Виллем ван Дэнбюрх. Я представляю гильдию суконщиков, я член правления гильдии. Мы хотели бы просить вас, господин ван Рейн, написать групповой портрет членов правления, – и любезно улыбающийся представитель гильдии выжидательно уставился на художника.

  - Вам, очевидно, приходилось слышать о моём помешательстве.
  - Совершенно очевидно, приходилось, господин ван Рейн, – Виллем ван Дэнбюрх не расставался с улыбкой, – и о помешательстве и много иных толков. Но вы ведь по-прежнему пишете портреты?
Рембрандт, использовавший злую иронию как щит, защищающий поруганное достоинство, отбросил оружие за ненадобностью:
  - Я напишу ваш портрет.

  - Благодарю вас, вы окажете нам честь. Мы побывали в гильдии хирургов и находимся под сильным впечатлением от портрета доктора Деймана и его коллег, написанного несколько лет назад, не так уж и давно, – Виллем ван Дэнбюрх слегка откинулся на стуле и помолчал, видимо, вспоминая картину, – мы желали бы нечто подобное. Вы непревзойдённый мастер живого, одушевлённого портрета. Кстати, я говорил с господином Фредериком Рихелем, он ведёт торговые дела с нашей гильдией. Господин Рихель чрезвычайно доволен своим конным портретом, хотя и огорчён, что портрет ещё не закончен. Он велел вам кланяться.

     «И правда, сколько это уже тянется. Нужно взяться и закончить этот чёртов конный портрет», - подумал мякго пристыжённый художник.
- Спасибо, господин ван Дэнбюрх. Сколько предполагается человек на вашем портрете? – после согласования  и высказанных комплиментов, разговор принял деловой характер.
- Пять человек членов правления, включая меня, и Франс, наш давний слуга. Всего шесть.
 - Остаётся договориться о сеансах позирования с каждым портретируемым, господин ван Дэнбюрх.

     Находившаяся в соседней комнате Хендрикье слышала разговор, дом был небольшим, не то что просторный дом на Бристраат. Она нервно теребила висевшее на шее жемчужное ожерелье, опасаясь, что Рембрандт может отказаться. Ожерелье Рембрандт подарил ей после очередного похода по лавкам. Она поблагодарила за подарок, но подумала, что деньги можно было бы употребить с большей пользой. Не может же Титус нести всё на своих плечах, он ещё слишком молод. Рембрандт, угадавший какие чувства её одолевали, по обыкновению успокаивал:

 - Хендрикье, дорогая, не печалься. Я вскоре получу хорошие деньги за своего Цивилиса.
Услышав разговор с господином, Хендрикье возблагодарила бога, пославшего в их дом этого солидного заказчика и обещала себе помолиться за его здоровье.
*Юрген Овенс (1623 – 1678) – голландско-немецкий художник.