Натурфилософские картинки

Вы когда-нибудь видели горы? Идиотский вопрос. Горы видели все. Пусть только на картинках да в незабвенном «Клубе кинопутешествий».
   
А вы когда-нибудь видели горы дерьма?
   
Фермерам этот вопрос не покажется на засыпку, и чем крупнее хозяйство, тем выше горы ценного органического удобрения. Этот факт подтвердят участники студенческих трудовых десантов, которые в советские времена начинали учебный год не в аудиториях и читальных залах, а на колхозных скотных дворах, пардон, на животноводческих фермах.
   
А видели ли вы когда-нибудь горы человечьего дерьма?
   
Дать утвердительный ответ на этот вопрос смогут немногие. Среди них те счастливчики еврейской, частично-еврейской и сопутствующих национальностей, которые летом 1991 года покидали  свою родину через КПП Леушаны, что на границе Молдовы и Румынии.

   
В километровую колонну к контрольно-пропускному пункту выстроились фуры дальнобойщиков, автофургоны «челноков», легковушки разделенных государственной границей молдаван, чье языковое отличие от их родственников румын состояло лишь в том, что одни и те же слова румыны писали латинскими буквами, а молдаване кириллицей. Среди вереницы транспортных средств особым статусом пользовались «Икарусы» с отъезжающими на ПМЖ в Израиль. Их пропускали без очереди, что не могло не вызывать раздражения, любопытства и скрытой зависти остальных участников движения со скоростью шестьдесят метров в час.
   
Но все жаждущие поскорее пересечь государственную границу вынуждены были занимать общую очередь к стоящему недалеко от трассы домику, не нуждающемуся в опознавательных знаках. Эта очередь продвигалась быстро. Даже те, кому нужно было «подумать» чуть дольше, пулей вылетали наружу, ушибленные не столько продирающим до кишок запахом сероводорода, сколько жутким зрелищем. Из дыр в деревянном настиле и по всему периметру зловонной комнатки-пещеры росли сталагмиты человечьего вторсырья.
   
Кто с проклятиями на говенную советскую власть, кто с шутками-прибаутками, нуждающиеся пристраивались к выросшим в чистом поле холмикам, которые уже составили миниатюрную горную цепь естественного происхождения.
   
Внеся свой вклад в будущий обильный урожай еще советской Молдовы, мы спешили занять места в «Икарусе», уповая на другие запахи, вкусы и краски. «Еще немного, еще чуть-чуть». Осталось только пройти таможенный контроль, подарив офицеру в заграничной форме бутылку коньяка, переночевать в гостинице, оставив дежурной по этажу коробку конфет, сдать багаж, зная, что чего-то обязательно не досчитаешься при его получении. Хоть и заграничная, но социалистическая Румыния жила по понятиям: «Не подмажешь – не поедешь», «Не украдешь – не проживешь». А Бухарест даже визуально не желал отпускать бывших советских подданных в свободный полет, мозоля глаза высотками в сталинском стиле, видневшимися из окон перевалочной гостиницы.
   
И вот, наконец, посадка в самолет с чудным названием «Эль Аль»1, и молоденькая девушка в военной форме задает чудные вопросы, приветливо вглядываясь в наши напряженные лица. Потом перелет в огромном «Боинге», упакованном под завязку. Но в салоне тихо, даже измученные детишки не капризничают, а лишь похныкивают, испытывая неприятные ощущения при взлете. И вдруг зазвучали знакомые песни на мало кому из нас, летящих в самолете, знакомом языке. На сердце становится легко и весело, как от музыки Дунаевского. Нет, не в эмиграцию – мы летим домой.
   
У каждого свои воспоминания о судьбоносном перелете. Мне же помнятся игрушечные коробочки со всякой вкуснятиной и чудный запах, витающий в салоне. В аэропорту имени Бен Гуриона я отправилась на поиски укромного местечка, не в силах больше игнорировать зов долготерпеливых сфинктеров. Тяжелый дух от наших мужей, не привыкших пользоваться парфюмерно-гигиеническими средствами, перебивал чарующий фимиам, и словно зомби, я пошла по его шлейфу, обнаружив источник как раз в нужном мне месте. Сверкающий кафель, белоснежные унитазы с «ниагарой» душистой пены и туалетная бумага! Неужели бесплатно?! Над раковинами прозрачные ящички с чем-то ярким внутри. Что это? Малиновый сироп? Ну не в уборной же? Робко нажимаю на кнопку. Вязкая капля плюхается на мрамор. Я пальцами стираю следы своего неловкого любопытства. Хорошо, что не попробовала на язык. Сквозь действительно малиновый аромат пробивается щелочной запах. Да это же мыло!
   
Мои неуклюжие попытки ознакомления с новой обстановкой моей новой реальности не остались незамеченными. Женщина, зашедшая  в дамскую комнату с ведром и шваброй, но при макияже и прическе, снисходительно улыбнулась и объяснила мне по-русски, как пользоваться аппаратом с бумажными полотенцами и электросушилкой для рук. Она указала на автомат с логотипами неизвестных мне фирм и тихо сказала: «Если нужно срочно, то сюда бросаете монетку, сюда жмете, отсюда получаете, туда вставляете» и сделала красноречивый жест. Готовая от стыда провалиться сквозь землю, я солгала, что у меня есть достаточный запас, спасибо, но название товара попыталась запомнить: «Tampax». Женщина ухмыльнулась, прекрасно зная, запасы чего мы везли с собой для наших критических дней. Вернувшись к своим обязанностям, она добавила в ведро с водой некую жидкость, и туалетная комната наполнилась благоуханием роз в душную летнюю ночь. Я постеснялась расспросить женщину о чудесных моющих средствах, но словно прочитав мои мысли, она произнесла магическую своей непонятностью фразу: «В суперах этого хомера 2 хоть жопой ешь!» и пояснила, прочитав на моем лице смущенное недоумение: «Я говорю, мадам, что в универсамах этих средств полным-полно».
   
Ох уж эти универсамы-маркеты! Огромные прохладные залы, хотя на улице летний зной. Бесконечные ряды стеллажей с разнообразной продукцией в зазывающих упаковках. Подруга, на правах старожила с семимесячным стажем, зорко наблюдает за моей реакцией на райское изобилие и с ноткой обиды в голосе заявляет:

«Не вижу восторга во взгляде. Можно подумать, ты в своей жизни видела нечто подобное. Ладно, пошли в отдел деликатесов. Там одесский «Привоз» отдыхает».
   
Но я не хочу деликатесов. Я мчусь к фруктовому прилавку, еще издали завидев мои обожаемые, такие вожделенные ба-на-ны!
   
-Ты с ума сошла! Сейчас на них не сезон. Посмотри на цену!
   
Да, пожалуй, дороговато, но не в силах удержаться отламываю полгрозди и бросаю в тележку. Сервелат, чипсы, бамба 3, кока-кола – побаловать мужа с детишками. Овощи, хлеб, кофе, молоко – на общий стол с приютившими нас на неделю приятелями. Потратив сто шекелей – безумное расточительство! – мы покидаем супермаркет с покупками в бесплатных (!) пакетах.
   
-Ну, как тебе наш «Супер», - продолжает допытываться подруга.
-Да все нормально, Инка. Ведь так и должно быть, и так теперь будет всегда, - спокойно отвечаю я.
-Ну, разве что цены взлетят, - тоном обиженной весталки заявляет Инна.

Цены, действительно, росли. Но на два года наша семья выпала из этой злободневной темы, потому что два года мы жили при коммунизме, то бишь в кибуце. Безналичный расчет создавал видимость халявы кибуцных благ. Столовая, ульпан 4, школа, детский сад, поликлиника, прачечная, склад ношеной, но вполне приличной одежды, бассейн, спортзал – все это на ограниченном колючей проволокой пятачке ландшафта, где рукотворное великолепие соревнуется с нерукотворным величием природы.
   
Пусть колючая проволока не пугает вас и не вызывает мрачных ассоциаций. Это всего лишь эффективный и дешевый способ ограждения. Не только от заклятых соседей. Ни одно поселение не выжило бы и уж точно не превратилось в цветущий оазис, если бы не заботилось о защите от террористов другого рода: диких кабанов и в особенности даманов. Эти грызуны размером с откормленную домашнюю кошку, по виду напоминающие бесхвостого сурка, за пару набегов в состоянии под корень уничтожить ваш сад. Так что забор из металлической сетки с витками колючей проволоки, по которой пропущен слабый электрический ток – и паритет человека и дикой природы соблюден.
   
Не перестаю восхищаться, с какой любовью и умением кибуцники ухаживают каждый за своим клочочком земли и за всей территорией в целом. Здесь не увидишь валяющегося мусора. Если идет стройка или ремонт, весь хлам тут же убирается с глаз долой. Как им это удается? В городах мусор неистребим, хотя постоянно натыкаешься на бачки и метлы уборщиков, чью страну исхода нетрудно определить. Приходишь к мысли, что израильтяне нарочно свинячат, чтобы обеспечить работой репатриантов из России. Какое скотство!
   
Поднявшаяся в душе волна гневной обиды схлынула, когда, постучавшись в наш первый дом на родине 5, вошла наша «няня» Мирьям, а по-кибуцному Раши 6, как видно, за ее житейскую мудрость. Прежде чем перейти к цели своего визита, она интересуется, как дети привыкают к детскому саду и школе, как идут наши с мужем дела в ульпане. Она терпеливо выслушивает мои корявые речи, подсказывает нужные слова. Приглашает нас вечером в гости. Заметив стопки книг на столах, на диване, на полу, она обещает, что завтра нам обязательно принесут стеллаж. И только после этого о главном. Если у меня нет неотложных дел, то завтра в субботу я дежурю на кухне. Раши медленно, доходчиво объясняет, в чем будет заключаться моя работа.

   
В пять утра мы встречаемся с ней в столовой, перекусываем. Взбодрившись кружкой черного кофе, я переступаю порог кибуцной кухни в прямом и переносном смысле. Здесь во многом становится понятно не только, чем питаются кибуцники, но и как идут их дела в целом. Что производится в кибуце, что отправляется в супермаркеты, что экспортируется. Каким оборудованием обладает кибуц.
   
Вот электрические кастрюли литров на двадцать, где Раши будет варить два вида супа и гарниры. Емкости, напоминающие походные котелки, подвешены шарнирами к жестко прикрепленным «ногам», и при надобности легко опорожняются, так что «бе зеирут!» - осторожно!
   
«Эх! - думаю, - Не приходилось тебе шаркать по раскаленной плите столитровыми кастрюлями, частенько выплескивающими свое огненное содержимое даже на опытных общепитовских кухарок. Моя свояченица, чуть не скончавшаяся от ожога борщом, позавидовала бы, увидев такие котелки!»
   
А вот электрические духовые шкафы. Дафна, ответственная за вторые блюда и запеканки, демонстрирует функции различных кнопок. Я быстро схватываю их назначение, отключив, потом снова включив духовку, где со вчерашней трапезы хранятся в режиме подогрева чолнт 7 и мясо.
   
Сара – кондитер. Поле ее деятельности – это огромный оцинкованный стол в центре кухни, где ожидают своей очереди в печь слоеные пирожки, масляное печенье и бисквит. Понаблюдав за моей работой, Сара благосклонно дает добро на использование духовки в моих личных целях.
   
«Ни фига себе, - удивляюсь я, - гонять такую махину ради тортика». Но, похоже, расход электроэнергии здесь мало кого волнует. В кибуце имеется своя подстанция на солнечных батареях и эффективность ее работы – это головная боль секретариата и бухгалтерии.
   
Вот комната-холодильник, где хранятся приготовленные накануне полуфабрикаты: очищенный картофель в пресной воде, тертая морковь – в подслащенной. В пластмассовых бочонках – соления: черные маслины, зеленые оливки, баклажаны-малютки в свекольном маринаде, цветная капуста в карри, огурцы, помидоры. Ищу свои любимые моченые яблочки и квашеную капусту. Не нахожу. Н-да, не дотягивает кибуц до Одесского Привоза. А, может, местная публика их просто не любит. Ведь я же не в восторге от фалафеля, хумуса  и тхины 8.
   
Возвращаюсь на кухню с овощами для салатов. Их сегодня готовит Лея. Трехметровый разделочный стол с мойками приставлен к низкой стене, отделяющей кухню от подсобки. На нем, как на полке, стоит батарея прозрачных банок со всевозможными специями.  Из кранов льется вода холодная, горячая, газированная и растительное масло, бочка с которым стоит прямо за перегородкой. Бок о бок с ней другая, где фильтруется масло, слитое после жарки овощей во фритюре.
   
-А что с ним делают? – спрашиваю у Леи.
-Два-три раза используем, а потом в канализацию, - спокойно отвечает она.   
-А разве нельзя еще как-нибудь его применить? Добавлять в комбикорм скоту, например.
   
Лея косит на меня с неким превосходством и перебрасывается с Дафной непонятными мне фразами. Я смущенно умолкаю, осознав неуместность своего рацпредложения.
   
«Ну, в трубу так в трубу. Им виднее. По крайней мере, рыба в речушках и озерах будет рада таким щедротам. А уж чайки как обрадуются! То-то они здесь упитанные, как гуси», - вспоминаю я поездку на Кинерет. – Однако же, чайка – птица некашерная 9. Так почему, в самом деле, не откармливать уток и гусей?»
   
Мои натурфилософские размышления прерывает Лея. Пора вывозить готовые блюда. Мы загружаем противни в высокую тележку-стеллаж и выкатываем ее в зал раздачи. Здесь их нужно расставить по «прилавкам» и менять опустевшие противни на полные. Но это уже забота дежурных по столовой. Нам с Раши осталось перелить ее аппетитные супы из котлов в кастрюли и перенести их на раздаточные столы, где они подогреваются горячей водой.
   
Небольшой кофейно-бурекасный10 перерыв. После него нужно выдраить кухню до блеска и сделать заготовки на завтра. И тут я получаю очередную порцию «культурного шока».
   
Дафна открывает клапан стального ящика, в котором сутки отмачивались грязные противни, и прямо на решетку в полу изливается бурая жижа с остатками вчерашней трапезы: куски мяса, тушеные овощи, запеканки. Тут же вертится ее собачонка. Нюхнув говядинки, она фыркает и брезгливо отходит в сторонку. Каустическая сода убила такой деликатес!

Хана сгребает отравленные объедки в полиэтиленовые мешки и просит меня вынести их в контейнер. Я выхожу во двор, ищу глазами обычный мусорный бак, которые стоят вдоль кибуцных улиц через каждые полсотни метров. Вместо него вижу тракторный прицеп, груженный такими же, как у меня мешками. Прицеп еще не полный, но и суббота только началась. Завтра приедет трактор и куда же он все это отвезет? Явно не в коровник и не в курятник. Однако думать о дальнейшей судьбе отходов уже не хочется. Я присаживаюсь на ступеньку и закуриваю сигарету. В голове мелькают уже другие картинки…
   
Мама варит на керогазе овощные очистки в старой кастрюле с отбитой эмалью. Готовое варево мнет деревянной толкушкой, добавляет хлебные корки, колбасные и селедочные шкурки, остатки недоеденных щей.
«Где я вам мяса возьму на борщ? Вот петушки подрастут…».
Охлажденное месиво раскладывает по деревянным корытцам. Куры налетают с благодарным квохтаньем.
«Ешьте, ешьте, кормилицы!»
Поскуливает привязанный Рекс.
«Погоди, волчина, и ты получишь».
Прибегает кот Васька.
«Брысь, ворюга! Пользы от тебя никакой. Мыши по головам ходят!». Но бросает и ему.
Все наши питомцы обожают мамино варево. Всем достается вдоволь.
«Цыпа-цыпа-цыпа!» Напоследок мама бросает пару горстей зерна прямо в огород, и куры по ходу дела удобряют его ценной органикой.    
   
Частенько и мне приходилось варить, мять, вычищать курятник и разбрасывать по саду-огороду отходы жизнедеятельности наших пеструшек. Ком отвращения вызывал рвотные спазмы. Слезы текли по чумазым щекам. Как мне хотелось поскорее вырасти и уехать подальше от закопченных кастрюль и куриного помета. Ведь есть же где-то другая жизнь, как в фантастической книжке, которую мама не дала дочитать. Там все автоматизировано, грязной работой занимаются роботы, да и грязи, собственно, нет – все сияет чистотой. 
 
Докурив, я возвращаюсь на кухню – все сияет чистотой! Ну и кому нужны эти роботы, если всегда! найдутся человеческие руки, нуждающиеся в работе, и всегда для этих рук найдется работа – грязная и не слишком, монотонная или творческая. Так оставим всю эту робототехнику для научной фантастики, выставочных павильонов и сфер деятельности, где без них уж никак нельзя. А сами возьмемся за метлы и тряпки и займемся «прямым своим делом», как говаривал профессор Преображенский. Я вдруг осознаю булгаковскую «чистку сараев» как великую метафору нашего отношения к окружающей среде.

Уборка огромной кухни заняла не больше десяти минут. Раши окатила кафельные стены струей из шланга, и на них не осталось ни пятнышка. Сара вымыла столы, провела по ним резиновым скребком, похожим на автомобильный «дворник», и столы мгновенно высохли. Такими же «дворниками» мы согнали на дренажную решетку мыльную воду с гранитных полов – теперь хоть в белых носочках по ним ходи. Дафна отнесла отмокшие противни из нержавейки в посудомоечный отсек и через пять минут грузчик Юра, управляющий сегодня умной машиной, вернул их чистыми, сухими и еще тепленькими. По ходу выясняю, как на иврите «нержавеющая сталь».
 
-«Пладат аль-хэлед» или «плада бильти махлида», - бойко переводит Юра.
 
Я пытаюсь несколько раз повторить, чтобы запомнить. Язык заплетается, а память никак не может найти ассоциативную зацепку.
 
«Бе-кицур11 – «нироста», - приходит на помощь Юра.

Это слово запомнилось сразу, и мы затеваем любимую игру новых репатриантов: ищем ивритские корни в русских словах и наоборот.   
   
-Слушай, - говорю, - а ведь это нашенькино слово - «нероста» - «нержавеющая сталь» сокращенно?
   
-Тогда уж, «нержоста», - ржет Юра. - Да нет, на самом деле это торговая марка одной немецкой фирмы. Сокращение от «нихтростенден стал». Поэтому, «нироста», а не «нероста», - поясняет умница Юра – выпускник Донецкого Политеха. Юра в кибуце третий год и уже кандидат в его члены. Он шпарит на иврите, как на родном. Всех убеждает, что в городе, где на каждом шагу слышна русская речь, мы никогда не выучим иврит. А мы и не спорим.

   
К двенадцати часам кухня пустеет, а столовая наполняется людским гомоном, звоном посуды и детских голосов, молодежным гоготом. Это волонтеры из Европы и обеих Америк подначивают друг друга, вспоминая вчерашнюю пьянку. Они живут в караванчиках12 на окраине кибуца, трудятся везде, куда пошлют. При этом вполне оправдывают свое звание «добровольцев»: кто не хочет работать, к примеру, в коровниках – никто его не принуждает. Просто в конце месяца поблагодарят за труд, выдадут расчет, и гуляй Джонни!
   
Джонни не в обиде. Ведь в Израиль он приехал не только для того, чтобы крутить волам хвосты. Он молод, не женат. Карманных денег ему вполне хватит на пропитание, на попутках он легко исколесит всю страну, а случись что – его бесплатно обслужат в любом медучреждении. Это веселый, общительный парень, который без проблем найдет таких же свободных от комплексов ребят и девчонок, хиппующих от Метулы до Эйлата13. По программе молодежного туризма ему на полгода обеспечена работа в любом месте, где потребуются его молодые, сильные руки. Потом он вернется на родину, увозя с собой неизгладимые впечатления и симпатию к этой стране.
   
А случается, что Джонни находит в кибуце свою Хану. Его праздное любопытство перерастает в искреннюю любовь к ней, к ее земле, к желанию защищать их в рядах Армии Обороны Израиля.  А для Ханы – это окошко в большой мир, знакомый лишь по книгам и телепередачам. Это возможность уйти от устаревших принципов коммуны, где гордились тем, что женятся на своих. «Почему же, - домысливает Хана, - я должна выходить замуж за кибуцного «братишку»,  которого знаю, как облупленного еще с ясельного горшка. Инцест какой-то».
   
Хана хочет растить своих детей сама, потому что еще застала то время, когда с недельного возраста дети жили отдельно от родителей, когда «квуца» (группа) заменяла им семью, а воспитательница – отца с матерью. Родителей звали по именам. Слова «папа» и «мама» считались буржуазным пережитком. Хана делится с Джонни своими детскими обидами, ощущением того, что ее обделили любовью, поэтому своим детям она будет каждую ночь петь колыбельные песни и дарить материнские чувства.
   
Джонни успокаивает Хану, говоря, что кибуцное воспитание – далеко не самый плохой вариант. Что в так называемом свободном обществе случаются вещи гораздо страшнее. Главное, что в кибуце все приучены работать. А жизнь сама внесет коррективы и в идеологию, и в структуру этих уникальных сообществ.               
 
Мы любим слушать рассказы о «Джонни и Хане» и множество других романтических, героических, порой трагических историй. Мы влюбляемся в этих людей, в их судьбы и характеры, в уклад их жизни. Мы влюбляемся в просторы возделанных ими земель, в ухоженные садики и прелестные палисадники и бывают мгновения, когда мы видим себя членами их большой семьи.
   
Однако всем известно, как скоротечна влюбленность, и нужны колоссальные усилия и правильная мотивация с обеих сторон, чтобы влюбленность переросла в любовь, а не в свою диаметральную противоположность. Но это сюжет для другого романа. А наш двухлетний роман с кибуцем подходит к концу.
   
Ночью в постели на промятом многочисленными предшественниками матрасе мы с мужем в сотый раз взвешиваем все «про» и «контра» дальнейшего пребывания в коммуне. Контра перевешивает. А тут еще робкий ночной ветерок приносит в душную спаленку неистребимый «аромат» коровников.
   
-Ну, почему все коллективное – такое вонючее? – бурчит мой муж.
-Можно подумать, что фермерские коровы благоухают фиалками, - пытаюсь я реабилитировать кибуцных буренок.

***
Итак, мы снова горожане. Я с энтузиазмом занимаюсь обустройством своей квартиры. Ну, не совсем своей - муниципальной, но все ж таки не съемной. За что особое спасибо руководству кибуца – помогли с продвижением очереди.
   
Шикарные четырехкомнатные апартаменты в тени развесистых эвкалиптов, уже дотянувшихся до крыши нашей восьмиэтажки. Под окном журчит ручей. Через него по мостику мимо симпатичных частных домиков попадаешь в прелестный парк с ухоженными газонами, с разноцветьем клумб, с детскими площадками и амфитеатром для городских мероприятий. Справа вдоль ручья – густые заросли с вековыми деревьями и непроходимым кустарником. Стоп. Туда мы не пойдем.
   
-Лама, има?14 - канючит дочь.   
-Здесь вам не кибуц.
-Аз ма? Ма беайа?15
   
Дочь говорит в основном на иврите, а русские фразы произносит с сильным акцентом. С этим ничего не поделаешь, ведь связно разговаривать она начала вместе со сверстниками в кибуцном садике, так что язык сынов Израиля для нее фактически родной. Но в семье главным остается русский, хотя с экрана звучат и иврит, и английский. Не только наши дети, но и мы с мужем с удовольствием смотрим мультики на этих языках, расширяя свой словарный запас и практикуясь в разговорной речи. Вот с письмом сложнее. Нужно заставить себя бросить все дела, взять бумагу и ручку, упросить сына начитать диктант, а потом еще и проверить его. С чтением чуть легче. В печатной продукции на иврите недостатка нет. Газеты, журналы, рекламки валяются на каждом шагу.
   
Вот опять кто-то сверху вышвырнул прямо в окно газету, и сквозняком ее занесло ко мне в гостиную. Спасибо, что не закаканный подгузник. Их под окнами молодой супружеской пары с пятого этажа выросла уже целая гора, но заводить разговор на эту тему с чернявой мамашей не только бесполезно, но и вредно для здоровья. Ее очаровательный в закрытом состоянии ротик превращается в огромную черную скважину, из которой выплескиваются такие помои, что тошнотворный запах органики вперемежку с синтетикой, которой окутывают попы младенцев, покажется вам французским парфюмом.  Средних лет одинокая дама этажом выше моет окна чуть не каждый день, и ей плевать с шестого этажа на то, что мыльная вода стекает по стенам и окнам соседей.
   
Уборщица нашего дома Люда привела массу подобных примеров. Заодно, предупредила, с кем из соседей категорически не следует конфликтовать. Квартиру прямо над нами занимает местная наркодилерша. Но боже упаси устраивать с ней разборки, когда по десять раз на дню она будет гонять шваброй воду по квартире и всю грязь сливать на нашу лоджию.
   
Выходя на лестничную клетку, мы должны быть внимательны, чтобы не споткнуться о мусорные мешки, наваленные у двери нашей соседки справа. У Пнины пятеро сыновей, любителей много покушать. А еще она активистка домового комитета, и Люда посоветовала обязательно за нее проголосовать на ближайших выборах председателя домкома.
   
-Вы же соседи. Как бы чего не вышло…
   
Ее намек стал мне понятен на следующий день после выборов. Пнина не добрала голосов и от злости сотворила какую-то гадость своей более удачливой конкурентке. Но даже она не могла представить, какой станет месть новоизбранной председательши. Выйдя утром из квартиры, Пнина чуть не вступила в то, что мы привыкли ассоциировать со вступлением в компартию. А учитывая габариты очередной взимательницы поборов и ее генетическое пристрастие к гамбургерам, то лучше вам не знать, сколько «этого самого» вывалилось из ее десятипудовых недр прямо под Пнинины двери.
   
Спасибо, Людочка, что предупредила, вооружив нас главным: терпением в построении добрососедских отношений. За полтора года нашего проживания в этом большом, шумном, не самом чистом, несмотря на твои старания, доме мы умудрились ни с кем не поскандалить и не поссориться. Мои тогдашние приступы раздражения сменились нынешними почти ностальгическими воспоминаниями.
   
«Нетанэль!!!»
   
Днем и ночью Пнина оглашала окрестности ревом, как из ржавой тубы, зазывая своего младшего – того еще супер-гипер мальчика – обедать, ужинать, делать уроки... Раз в неделю, после нашествия на близлежащий универсам она появлялась на моей кухне с просьбой воспользоваться нашим холодильником, поскольку оба ее забиты под завязку. «Эйн беайа!» («Нет проблем!»), - освобождала я место для ее пакетов и коробок. Зато каждую пятницу со словами «Шабат шалом!» Нетанэль или кто-то из его братьев, а чаще сама Пнина приносили в наш дом вкусную выпечку.   
   
Ежедневно с балкона наркодилерши с грохотом низвергалась вода на козырек нашей лоджии, что впритык к окну моей спальни, и именно в то момент, когда я только-только забывалась дремой после школьной нервотрепки. Я в сердцах посылала ее по-русски, и адрес был ей понятен без перевода. Однако нам обеим хватало ума при встрече в подъезде или лифте не вступать в пререкания, ограничиваясь нейтральным: «Ма нишма?» («Что слышно?») - «Аколь бесэдер» («Все в порядке!»). И со временем ниагарские водопады стали изливаться все реже, или в те часы, когда нас не было дома. Апогеем ее лояльности к нашей семье стали куклы Барби, оставшиеся от ее уже взрослых дочерей. Позвонив однажды в дверь, она вручила их мне без пространных объяснений, тактично отказавшись зайти на «кос кафе».
   
Чистюля-кошка соседей слева повадилась справлять нужду на балконе нашей некоторое время пустовавшей квартиры. Но ее хозяева в первый же день рассказали о наклонностях своей персидской красавицы, и конфликт был подавлен в зародыше. А умница Муська сама сообразила, что территория теперь занята, и вернулась к своему лотку с песком. С ее хозяевами-ленинградцами мы, конечно, подружились. В редкие свободные вечера мы собирались, чтобы пропустить по рюмочке-другой «Кеглевича»16, обсудить события в стране и в мире, обменяться диссидентской в недавнем прошлом литературой, вместе посмотреть запрещенные в СССР зарубежные фильмы.
   
Однако свобода смотреть, что хочу, читать, что хочу, очень скоро сыграла со многими из нас злую шутку. Мы угодили в рабство предложения, опережающего спрос. Я говорю сейчас не только о назойливом телемаркетинге, захламившем наши дома дешевым ширпотребом. 
   
Помните ли вы то время в самом начале девяностых, когда после советского книжного голода мы вдруг оказались на пиру, устроенном предприимчивыми издателями? Какое изобилие имен и жанров! Посмаковав из разных тарелок, мы останавливались на полюбившихся блюдах, выбирая на десерт любовный романчик с клубничкой…
   
Книги пылились на полках. Их никто никогда не перечитывал, потому что все ждали продолжения. Хотите знать, что будет дальше? Получите! Неленивые авторы пекли сюжеты быстрее, чем мы успевали их переваривать. Не важно, что ты уже напрочь забыл, о чем шла речь в предыдущей книге. Услужливый писатель напомнит и сто раз повторит одну и ту же историю. Да и сами сюжеты кочевали от автора к автору, стирая из памяти их имена и псевдонимы. 
   
На подмогу забывчивым читателям всегда приходили кинематограф с телевидением, и герои перекочевывали на экран в своем самом наркотическом формате – сериале. Тут уж имена писателей и вовсе терялись в мелькающих титрах.
   
Вы помните, сколько времени и средств было потрачено, чтобы записать на видеокассеты все эти боевики, детективы, мелодрамы? Не дай Бог пропустить хотя бы одну серию! И где сейчас наши видеотеки? Что сотворил с нашими коллекциями вырвавшийся из засекреченных оборонных агентств Интернет?
   
-Когда ты уже выбросишь весь этот хлам?! – в сотый раз напускаюсь я на мужа, наводя порядок в его кассетах. – Ты же ни одного фильма так и не пересмотрел.
-Выбрось сначала свою макулатуру! – парирует он. – Ты хоть одну из этих «нетленок» перечитала?
   
Мой муж современную беллетристику не жалует. Зато «Швейка» с «Мастером и Маргаритой» они с сыном знают наизусть. Мой сын много читает на трех языках, но литературные пристрастия нашей молодежи – это совсем другая история.
   
А пока мы ломаем головы, как высвободить невеликие наши жилища от залежей печатной продукции. Много лет мы укрощали кощунственное желание вынести все в мусор. Как можно? Это же книги! Но осознав, наконец, что даже они в современном потребительском мире стали обычным продуктом разной степени качества, мы решились. К этому нас подвигла дошедшая, наконец, и до Израиля инфраструктура утилизации отходов.
   
И пошла сортировка! Оставив на полках с десяток брэндовых вещей (авось когда-нибудь дойдут руки перечитать) мы, скрепя сердце, отправляли большую часть в мусорные баки «Только для бумаги». Немногочисленные издания перешли на полки кое-где сохранившихся публичных библиотек и в книжные уголки для бесплатного пользования при больницах, гостиницах, автостанциях.
   
С фильмами пришлось повозиться. Наши продвинутые дети сначала переписывали самые-самые из них на компьютеры, а после наиболее законопослушные из нас относили кассеты в контейнеры «Только для пластмассы». Незаконопослушные, а попросту ленивые граждане по сей день продолжают валить все в одну кучу.  Что происходит потом с мамаевыми курганами объедков и обносков, с великими китайскими стенами использованной пластмассы, аудио и видео аппаратуры, сотовых телефонов и прочего гаджета обывателя мало волнует.
   
Оставим эту проблему на совести воспитателей и местных властей, а у меня для вас еще одна натурфилософская картинка уже из наших дней.
   
Мы едем в туристическом автобусе из Нью-Йорка на Ниагарские водопады. Экскурсовод очень старается облегчить долгий путь, потчуя нас интереснейшей информацией. Наши айфоны фиксируют все подряд. Смертельно уставшие, мы прибываем на место и плетемся обозревать чудо природы. Пересекаем парк, над которым стоит странный гул. И чем ближе к канадской границе, тем резвее наш шаг, и усталость словно снимает рукой могучего экстрасенса. Мы почти вбегаем на смотровую площадку – и вот они «Лошадиная подкова», «Фата невесты» и «Американский водопад». Низвергающаяся с высоты более пятидесяти метров грохочущая вода заряжает чудотворной энергией и, кажется, не только нас.
   
«Эй! Не умирай! Ведь нужно еще столько запечатлеть! - умоляем мы свои выдохшиеся чудеса техники, и их электронные души продолжают теплиться.
   
К полуночи мы возвращаемся в гостиницу. Айфоны на подзарядку, сами в душ. Легкий перекус – и на «Скайп». На экране появляется заспанная физиономия моей сестры.
   
-Ты чего это таким бодрячком? – устало спрашивает она.
   
Я обрушиваю на нее ниагару своих впечатлений, и Любка быстро приходит в тонус.
   
-Сейчас пришлю тебе пару снимков … А вот это знаешь что? – комментирую я очередную фотографию. – Это фрагмент многокилометрового лесного массива. Угадай, где он растет.
   
-Где-где? В Караганде!
-Не в Караганде, а на помойке!
-Подумаешь, открыла Америку. А на чем росли наши сады и огороды? Забыла папашкины субботники под лозунгом «Круговорот говна в природе»?
   
Мы хохочем, вспоминая чистку нужников в нашем поселке. Несколько часов над дворами витал ядреный дух, пока биомассу не засыпали опавшими листьями, отходами пиломатериалов и в завершение – землей. Осенний дождь запускал в действие природный биореактор, зимний мороз уничтожал болезнетворные микробы, по весне анаэробные процессы при помощи лопат и вил перетекали в аэробные, а летом в саду созревали вишни что сливы, сливы что персики, персики что яблоки, а яблоки с кулак здоровенного мужика.
   
-Правда и сорняки – заразы – росли, как бешеные, - подливает Любка ложку дегтя в пряную бочку ностальгии.
-Эх, дожил бы папа до наших дней, - вздыхаю я. - Он бы этот биореактор приспособил для добычи биогаза, чтобы обогревать наш старый дом.
-Ха! Да папа давно перестроил бы его по новомодной зеленой технологии.
   
Мы с нежными дочерними чувствами вспоминаем папины технические поделки. Я обещаю сестре когда-нибудь написать о них рассказ под названием «Очумелые папины ручки».
   
-А помнишь, как однажды у нас созрело шикарное вино. Я такого шампанского нигде никогда не пила.
-Так наполним бокалы веселящим напитком, - предложила сестра и бросилась на кухню за вином. Я откупорила гостиничную бутылочку.
-Помнишь тост нашей бабуси?
-За славный урожай на хорошо унавоженной почве! – мы звякнули хрусталем по экранам, выпили, повспоминали бабулю-чистюлю, налили по второй.
-Предлагаю чуть измененный вариант бабусиного тоста. И по койкам, - устало промямлила я. - Не пренебрегайте отходами, господа! Это неисчерпаемый ресурс человечества! 

Примечания автора

1 «Эль Аль» (ивр. «ввысь») – крупнейший Израильский авиаперевозчик.
2  Весьма многозначное слово на иврите. Здесь: вещество, средство
3 «Бамба» - популярное в Израиле лакомство типа кукурузных палочек.
4  Здесь: классы для занятия ивритом.
5 «Первый Дом на Родине» - программа абсорбции репатриантов в кибуцах.
6 Раши (рабейну Шломи Ицхак) – величайший комментатор Священного Писания.
7 Традиционное еврейское субботнее блюдо из мяса, овощей и фасоли.
8 Популярные в Израиле ближневосточные блюда.
9 Чайки относятся к птицам, запрещенным в пищу.
10 Бурекасы – пирожки из слоеного теста с различной начинкой.
11 Короче! (ивр.)
12  Домики, напоминающие автофургоны. Популярное в Израиле дешевое жилье.
13 Самый северный и самый южный города Израиля.
14-15  Почему, мама?... Ну и что? В чем проблема? (ивр.)
16  Популярная в Израиле и недорогая в те годы итальянская водка.