Вспомни меня, глава 3

Видимо, заметив в ней перемену, старец довольно кивнул и вновь по-отечески прижал Маринку к себе.

— Вот и славно, Марушка, вот и славно.

Он ласково провёл по её волосам, и от сердца у девушки чуть-чуть отлегло, дышать стало свободнее. В этом мире она не одна, а когда есть, на кого опереться — всегда легче. Они снова тронулись в путь, и странное дело — идти стало проще, будто и правда, стоило Маринке внутренне принять свою дорогу, как она стала ровнее, исчезли препоны. Возможно, так оно и есть, что главное — это наш выбор? В тот момент Маринка была лишь в самом начале, и правоту слов старца ей только предстояло узнать. Но главное, что она поняла тогда — она готова. Готова идти по этой дороге, куда бы она не привела.

Маринкиного наречённого отца звали Ведиславом, он так и попросил его называть — отец Ведислав. А сам стал звать Маринку дочкой. Они шли до самой темноты, лишь пару раз остановились напиться родниковой воды. Говорили немного, отец Ведислав, похоже, не любил зря тратить слова, да и Маринка не была особенной болтушкой. Сейчас ей хватало собственных мыслей. Она снова и снова прокручивала в голове рассказ Ведислава, пыталась представить, как всё это было — вдруг да мелькнёт что-то? Но память не отозвалась, ни единой искорки не промелькнуло в темноте, окутавшей разум. И, казалось даже, что чем больше она думает об этом, тем дальше уходит от желаемого.

— Уймись, Мара, — наконец не выдержал отец Ведислав, — не то голова от натуги лопнет.

Он обернулся и посмотрел строго из-под нахмуренных бровей.

— Не для того я рассказал тебе. Придёт время, и ты всё вспомнишь, а пока не спеши. Сейчас нужно думать о другом.

— О чём же мне ещё думать? — вяло возразила Маринка, зная, что с этими тяжкими мыслями ей не совладать.

День клонился к закату, и Маринка чувствовала, как на неё наваливается непомерная усталость. С раннего утра, пешком, через лес — для девушки это было непростым испытанием. Поясница ныла, ноги едва поднимались и стали тяжелыми и словно чужими. Завтра не встанет, подумалось ей.

— Ничего, дочка, — не оборачиваясь сказал Ведислав, — лес — он силу дает, утром будешь как новая.

Намеренно или нет, но старец отвлёк Маринку от тяжелых размышлений. В ней проснулось любопытство, и девушка, превозмогая усталость, ускорила шаг и нагнала старика.

— Отец Ведислав, а это трудно — читать мысли?

Старец скосился на неё и лукаво сощурился.

— Твои не трудно — как на ладони, — он остановился и осмотрелся, слегка пристукнул посохом по земле. — Всё, заночуем тут.

Маринка рухнула, как подкошенная, благодарная уже за то, что может перевести дух. Отец Ведислав опустился рядом и вновь протянул девушке кусок хлеба.

Глаза уже закрывались, но этот хлеб Маринка съела. И после целого дня без пищи, даже сквозь подступающую дрёму не смогла не почувствовать его потрясающего вкуса — никогда она подобного хлеба не ела.

— Как вкусно, — уже сонно пробормотала девушка, — спасибо…

* * *

Утром Маринка и впрямь была бодрой и посвежевшей — то ли Ведислав ворожил, делясь с ней своей силой, то ли и вправду лес дарил её, но второй переход дался девушке намного легче. Она чувствовала, как наливаются силой мышцы, каким упругим становится шаг, какая гибкость появляется в теле. И поражалась сама себе — как быстро она привыкала.

Быть может тело помнило прошлую жизнь, и оттого так стремительно подстраивалось? А может сама земля напитывала её своей энергией. Маринка шагала вровень с отцом Ведиславом — уже не плелась позади, шарахаясь от каждой ветки, — и слушала лес. А он пел, переговаривался на разные голоса, и эта музыка наполняла душу теплом и светом. Лес не просто давал силу — он исцелял, и девушка чувствовала это на себе. Уходил страх, таяли тревоги и в какой-то момент Маринка и правда почувствовала, что она дома. По-настоящему, словно вернулась после долгой отлучки. И какими пустыми вдруг показались все прожитые годы, какой искусственной и ненастоящей — вся прежняя жизнь.

Но пока, в дивном летнем лесу, поспевая за отцом Ведиславом, она любовалась первозданной красотой этого мира и с замирающим сердцем думала о то, что ждёт её впереди. Лишь когда мысли маринкины обращались к Сергею, девушка волновалась, зная, что он будет переживать, и невольно страдала сама. Но, чем больше думала о нём, тем сильнее убеждалась в том, что никогда его не любила и сейчас совсем не испытывала сожаления о том, что осталось в прошлом.

На закате избушка Ведислава показалась меж деревьев. Вечернее солнце окрасило лес багряным, и маленький домик с гнездом на острой крыше, позолоченный последними лучами, выглядел ухоженным и нарядным. И — надо же! — свеча за стеклом. Её ли она видела в своём сне? Маринка глянула на старика, зная, что он без слов понял её вопрос, и Ведислав так же молча кивнул. Девушка подошла чуть ближе — это место казалось ей знакомым, и отчего-то Маринка была уверена, что дело не только в снах — она знала его раньше. Только вот Борво сейчас здесь не было.

— Пока поживёшь у меня, — сказал Ведислав, открывая подпёртую палкой дверь. — Заходи.

Маринка сделала шаг, чувствуя, как неистово колотится сердце — узнает ли она эту часть своей жизни? Ведислав посторонился, пропуская девушку вперёд. Не торопил, видя её нерешительность. Ещё один шаг — рука коснулась гладкого, отполированного временем косяка; ещё — и голова склонилась в низком проёме. Входя в дом — поклонись.

Нет, она не узнала того, что было внутри. Ни каменного очага у стены, ни широкой лавки, накрытой мохнатой шкурой, ни большой корзины в углу. Не вспомнила запаха трав, пучками свисающих с низкого потолка. И маленького стола у оконца — на двоих, не больше, — на котором сейчас горела кем-то оставленная свеча, тоже не узнала.

— Ничего, Марушка, — Ведислав, вошедший следом, положил руку Маринке на плечо, — ничего. Не торопи время.

Старец усадил её возле стола, на маленькую скамеечку. Опустился на колени и почти мгновенно развёл в очаге огонь — будто подбросил полено на тлеющие угли. Но очаг был остывшим, когда они пришли, и Маринка снова подумала, что Ведислав ворожит.

— Кто вы, отец Ведислав? — спросила она, когда старик поднялся, и он глянул на неё удивленно. — Колдун?

Применительно к её нареченному отцу, это слово звучало совсем не страшно, и Маринка улыбнулась.

— Можно и так сказать, — ответил он. — Но всё же больше ведун, ворожу я нечасто.

Он достал из корзины завёрнутый в полотенце хлеб, на столе развернул и наломал. Вышел, и вскоре вернулся с небольшим туеском и глиняным кувшином.

— Поешь, Марушка, с завтрашнего дня придётся тебе пост держать.

— Почему? — прожевав хлеб, спросила Маринка.

Старик покачал головой и глянул жалостливо.

— Не уберегла ты себя, а потому не можешь сейчас в дом Борво войти. Сначала очиститься надобно.

Хлеб застрял в горле, и Маринка торопливо проглотила царапающий комок, остальное отодвинула в сторону — аппетит вдруг пропал.

— Ты же другому жена, — с лёгким укором произнёс Ведислав.

— Какому ещё другому? — не поняла девушка. — Никому я не жена, я собиралась только…

 — Телом жена, — сказал старик, и Маринка наконец поняла, о чём он.

И почувствовала, как внутри поднимается обида: вот так, значит, недостаточно она хороша. Чести не сберегла, в тридцать-то лет. Маринка вспомнила, как взъярился Борво тогда в лесу, его гневные слова: «Ты не дева?» Это казалось несправедливым и оскорбительным — она не распутная девка, она жила с мужчиной, за которого собиралась замуж. И знать не знала, что кто-то где-то её ждёт. Правда, Сергей был не первым… Но эту мысль девушка поспешила выкинуть из головы.

— И что же теперь? — с вызовом спросила девушка Ведислава. — Это уже не исправить.

Старик видел, что Маринка злится, но ничего не сказал, только улыбнулся одними глазами.

— Всё можно исправить. Ты ешь, Марушка…

 — Не хочу, — обиженно отвернулась Маринка, и Ведислав тихонько усмехнулся.

— Тогда ложись.

— Почему вы не предупредили Борво, что я не девственница? Ведь вы знали?

— Знал, — кивнул старик, — я следил за тобой. С самого рождения, — и прищурился хитро — он всё про неё знал.

— Тогда почему не остановили от неверного шага, почему не удержали?

— Мара! — сказал Ведислав строго. — Никогда не вини в своих поступках других.

После этих слов стало стыдно, и Маринка понурилась, признавая правоту старца. Мы сами выбираем свой путь.

— Даже если бы мог, я не стал бы вмешиваться, - Ведислав накрыл своей маринкину руку, и девушка почувствовала успокаивающее тепло его ладони. — А Борво не сказал оттого, что знал, как он горяч. Не думал, что твой суженый окажется так нетерпелив.

Ведислав опять улыбался, и Маринка не смогла не улыбнуться в ответ — какой же он хороший! Она чувствовала, что может довериться этому человеку, довериться полностью, ничего не утаивая — он и так видел её, будто раскрытую книгу читал, какие уж тайны.

— Отец Ведислав, — спросила Маринка, уже лежа на пушистой шкуре. Глаза закрывались, но она хотела узнать ещё кое-что. — Почему вы не забрали меня раньше, зачем нужно было ждать столько лет?

— Я и хотел, как только ты учёбу закончила, — ответил он. — Да только ты заупрямилась тогда, не поехала с родителями, пришлось ждать ещё.

— Значит, нужно было, чтобы я обязательно приехала в Сибирь? — старец кивнул. — Но почему?

— Не так много мест на земле, где можно пройти через толщу времён. Медовый Яр — одно из них.

— А если бы я и в этот раз не поехала? Если бы отказалась от командировки, что тогда?

— Спи, дотошная! — рассердился Ведислав. — Слишком много вопросов.

Больше он ничего не сказал, но, перед тем, как провалиться в сон, Маринка успела подумать, что на последний её вопрос Ведислав просто не захотел отвечать.

 * * *

— Дочка, — старец тронул Маринку за плечо, — вставай.

Она поднялась, чувствуя боль в спине — непривычно было спать на жёстком. Отец Ведислав держал в руке зажжённую свечу, и в её слабом свете девушке показалось, что старец встревожен.

— Случилось что-то? — спросила Маринка, вглядываясь в его лицо, но Ведислав только покачал головой.

— Пора, Марушка, пойдём.

— Куда?

Но он уже пошёл к двери, и девушке не оставалось ничего другого, как поспешить следом.

Солнце ещё не встало, но лес уже наполнился звуками птичьих голосов, приветствующих новый день. Прохладный воздух вмиг забрался под одежду, и через минуту Маринка уже вовсю стучала зубами. Ведислав шёл впереди, освещая дорогу, шёл быстро, не оглядываясь, и, вынужденная не отставать, она почти бежала и вскоре согрелась.

— Куда мы идём? — снова спросила девушка, поравнявшись со старцем.

— Вот сюда, — ответил он и остановился, указывая на бьющий из-под земли ключ.

Серебристый фонтанчик вырывался из небольшого разлома — будто силой прорывался сквозь земную толщу — и тихой мелодией опадал обратно, вымыв в земле неглубокую чашу. Наполняясь, она переливалась, и тонкий хрустальный ручеёк убегал и терялся меж деревьев.

Ведислав протянул Маринке небольшой кувшин.

— Набери воды и омой лицо, руки и ноги.

Девушка сделала, как он велел: наполнила кувшин и, отойдя в сторонку, умылась, едва сдерживая ахи-охи — вода была ледяной.

— Сделай один глоток.

Вкус у воды был особенный, слегка горьковатый.

— Теперь идём обратно.

— Отец Ведислав, а что это за вода, вкус необычный?

— Это мёртвая вода, — ответил старец, и Маринка от удивления раскрыла рот.

— Как это? — с трудом вымолвила девушка и тут же почувствовала, как заплетаются ноги и холодеют руки. И остановилась, занемев от подползающего ужаса. — Я что же, умру теперь?

— Идём, Мара, — обернувшись, поторопил её Ведислав, — нужно успеть до восхода.

Маринка сделала шаг, но ноги подкосились — от страха или так действовала волшебная вода, но идти дальше она не могла.

— Ах, ты… — Ведислав кинулся к ней, легко поднял, и тут же всё закружилось, утягивая Маринку в пучину беспамятства…

Сколько оно длилось, Маринка не знала — ненадолго приходя в себя, день от ночи девушка не отличала. Да и не думала об этом, потому что всё её существо скручивала боль. Она концентрировалась в животе и волнами расходилась по телу, заставляя девушку стонать. И тут же губ касался шероховатый край глиняной чашки, и в рот вливалось тёплое сладкое питьё. Маринка успевала различить запах травы и мёда и снова проваливалась во тьму. Ей являлись странные образы, незнакомые и неясные они плавали вокруг, но девушка не старалась их разобрать. Лишь один образ всегда был чётким и неподвижным — Борво стоял и смотрел с укоризной, и Маринка слышала слова ведуна: «Не уберегла ты себя…» И снова приходила боль, закручивала в узел, выплескиваясь горячим внизу, и девушка корчилась и стонала. А Борво стоял и смотрел. «Это всё ты, — шептала Маринка пересохшими губами и пыталась дотянуться, но руки не слушались. — Ты! — повторяла она, и слёзы текли по щекам. — Ты во всём виноват… Я не хотела… не просила… Больно, больно…» Иногда Маринка слышала бормотанье и видела расплывающийся огонёк свечи. Потом снова наваливалась темнота. И так по бесконечному кругу. До тех пор, пока тело её не объял жестокий огонь. Она горела и видела огонь вокруг себя, и краем сознания понимала, что это горит сама её жизнь. Больше никто не являлся, Маринка не слышала голосов, только гул огненной стены…

* * *

— Марушка, дочка, открой глаза.

Ресницы были такими тяжёлыми, что с первого раза не получилось.

— Давай, дочка… — и в рот полилась прохлада.

Маринка жадно хватала сладкую влагу, чувствуя непомерную жажду, но вскоре чашку отняли, и губы схватили пустоту.

— Ещё, — попросила девушка, но голос ведуна ответил:

— Хватит пока, чуток попозже ещё дам. Открой глаза, Марушка, посмотри на меня.

С трудом, но Маринка всё же смогла разлепить глаза, и тут же снова сомкнула веки — свет свечи показался нестерпимо ярким.

— Ничего, ничего, — отец Ведислав погладил Маринку по голове, потрогал лоб. — Самое трудное уже позади.

— Что со мной было? — язык едва ворочался.

— Нужно было очистить твоё тело, дочка, я пустил кровь.

Так вот, что она чувствовала. Боль и правда была похожей на ту, что бывает у женщин в определённые дни, только сильнее. Должно быть, кровотечение было обильным, сил в теле совсем не осталось — Маринка чувствовала себя затоптанным растением.

— И самый нежный цветок поднимется, если корень цел, — снова услышал её мысли ведун. — А ты сильнее, дочка, намного сильнее. Пойдём-ка.

Маринка почувствовала, как старец поднимает её и куда-то несёт. Скрипнула дверь, и в лицо пахнуло утренней прохладой. Ведислав усадил девушку на искрящуюся росой траву, но холода Маринка не почувствовала — должно быть, сама была такой же холодной, как предрассветный лесной туман, густо затянувший низины.

— Смотри, — указал он куда-то вдаль, и Маринка увидела, что небо меж деревьев порозовело.

Сам старец поднялся, шагнул вперёд и воздел руки. И в тот же миг тонкий серп прорезал стремительно светлеющее небо и начал расти, заливая всё вокруг расплавленным золотом — сначала красноватым, но с каждым мгновением оно становилось светлее, ярче. И вот смотреть уже стало больно, глаза резануло, и брызнули слёзы. Маринка подняла тяжёлую руку, приставила ладонь козырьком и продолжала смотреть, чувствуя, как в её обессиленное тело вливается небесная благодать.

Ведислав что-то бормотал, но девушка не разбирала, зачарованная. И именно тогда Маринка поняла, что первый раз в своей жизни встречает рассвет. Нет, конечно, ей доводилось видеть, как встаёт по утрам солнце, но и только. Какого-то особого смысла в этом девушка не видела. До этого дня.

— Благодарю тебя, Дед наш небесный!

Эти слова были сказаны негромко, но очень торжественно, и отчего-то пробрали Маринку до мурашек. Она почувствовала особенную силу в этом ритуале, и сила эта наполняла её, возвращая к жизни.

Девушке даже показалось, что она уже может идти сама, но отец Ведислав не позволил. Снова легко подхватил её, и Маринка невольно подивилась его совершенно молодой силе — на вид ведуну было не меньше восьмидесяти. Он занёс её в дом, уложил на лавку и снова провёл по голове.

— Поспи ещё… — и глаза сами собой закрылись.

На этот раз Маринка спала спокойно. Никаких образов и видений, никакой боли, только мягкая тёплая темнота. А вернувшись в явь, первое, что почувствовала — аромат земляники. Как же она пахла! Молодым летом и беззаботным счастливым детством. И, припомнив давние поездки в лес — те, из прошлой уже жизни, — девушка невольно улыбнулась.

Туесок, полный крупных красных ягод, стоял на скамеечке совсем рядом, и Маринка поняла, что это лакомство для неё. Протянула руку, всё ещё тяжелую, зачерпнула горсть непослушными пальцами и втянула носом восхитительный аромат. Чудо!

— Сразу много не ешь, по горстке, — отец Ведислав, согнувшись, показался из маленькой низкой двери, которую Маринка до того не приметила. Впрочем, когда старец прикрыл её за собой, поняла почему — дверь сливалась со стеной.

— А что там? — снова проснулось маринкино любопытство.

— Да ничего особенного, — махнул рукой Ведислав, подошёл и сел на скамеечку, взяв туесок с ягодами в руки, — порошки да снадобья. Но есть и яды, а потому посторонним про эту дверь знать не надобно.

— А здесь бывают посторонние? — Маринка поняла, что сейчас он не имел ввиду её, да и сама совсем не чувствовала себя здесь чужой, скорее уж наоборот. Наверное раньше она часто приходила в этот маленький домик.

Ведислав заулыбался, огладил белую бороду и кивнул, подтверждая.

— Конечно бывают, — ответил он. — Мой дом всегда открыт для гостей. Даже если меня нет, любой путник найдет здесь еду и кров, а если нужно, и помощь.

— Отец Ведислав, а тот родник? — вспомнив мёртвый источник, Маринка встревожилась. — Что, если кто из него напьётся?

Но старик покачал головой.

— Не волнуйся, дочка. Зверь не напьётся, почувствует, а от людей то место заговорённое, никто его не увидит. Съешь ещё? — и протянул ей туесок.

— Значит, пост закончился? — улыбнулась девушка, потянувшись к ягодам. — Быстро…

Ведислав посмотрел на девушку пристально, и в глубине его глаз Маринке почудилась ещё не ушедшая тревога.

— Ты две седмицы в беспамятстве была.

Он отвернулся и быстро поднялся. И Маринке показалось, что он не хотел показать то, что было у него на душе. Ведислав волновался, за неё. Что именно его беспокоило, Маринка не знала, возможно в эти дни что-то пошло не так, возможно, она оказалась слабее, чем он рассчитывал. Но эта тревога только подтвердила, что отцу Ведиславу она очень дорога. И от благодарности за это на сердце потеплело, и даже навернулись слёзы. Маринка быстро смахнула их, шмыгнув носом, и Ведислав обернулся — в тот момент они поняли друг друга без слов.

Маринка снова уснула, уже без помощи старца — видимо отдыха и покоя требовало её обессиленное тело, и девушка не противилась. Проспала до самого вечера — всё в той же исцеляющей темноте. И когда проснулась поняла, почему больше не видит снов — потревоженный разум тоже отдыхал, и вот тут без Ведислава уж наверняка не обошлось — должно быть, наговаривал он на еду, а может и на неё саму, когда Маринка засыпала. Но спрашивать об этом девушка не стала, и так почему-то была почти уверена, наверное, понимала это интуитивно.

Отец Ведислав снова вынес её на улицу, и на сей раз они смотрели на закат, провожая пурпурное светило. Измазанные красным золотом березы шевелили ветвями, словно махали уходящему солнышку. Притихли птицы, исчезли звуки, лишь где-то далеко ухнула сова, и тоже замолчала. И в этой тишине, такой красивой и немного скорбной, солнышко умирало, один за другим гасли его лучи, уступая надвигающемуся мраку ночи, и лес провожал его безмолвием.

Маринке стало грустно, хоть она и понимала, что это лишь образы в её голове. Что завтра утром воскресшее солнышко разрежет небосвод золотом, и лес взорвётся гомоном радостных птах, приветствующих его, и снова будет жить и дарить жизнь другим — всем, кто ждёт этого чуда — рождения нового дня.

Следующим утром она уже смогла выйти сама — отец Ведислав лишь слегка поддерживал девушку под руку. Рядом с избушкой тоже был родник, и когда Маринка вопросительно глянула на старца, он кивнул с лаской в глазах — здесь можно. Девушка опустилась на колени и умылась прозрачной, словно роса, водой. Ледяной, но сейчас точно живой — на вкус она была сладкой. И сила самой земли, казалось, потекла в её тело, наполняя его светом и жизнью.

Маринка начинала чувствовать и понимать то, что раньше было скрыто от неё. Силу и красоту природы — настоящей, первозданной. И как необходима она людям, добровольно запершим себя в каменных городах. Ещё совсем недавно рассвет был просто рассветом, а закат закатом — словами, обозначающими определённые явления. Никакой магии в этом Маринка не видела. Но не теперь. Теперь, стоя рядом с Ведиславом и по его примеру подняв руки к небу, девушка чувствовала, как льётся на ладони тепло первых лучей, как поднимается радость внутри — детская, огромная — и заполняет её собой, до самых кончиков пальцев. И рвется наружу таким же детским криком: «Ура!» И хочется бежать, размахивая руками, кричать оттого, что счастье просто распирает изнутри и держать его в себе невозможно — разорвет!

Она и побежала было, но смогла сделать лишь шаг и мешком осела на траву. И будто очнулась, выскользнула из далекого детства, куда вернулась на краткий миг, и засмеялась, глядя снизу на отца Ведислава.

— Торопыга, — весело упрекнул он Маринку, помогая подняться. — Всегда такая была, — и прижал её голову к своей груди. — Пойдём в дом.

Маринка кивнула, и, придерживаясь за его большую суховатую руку, отряхнула подол от налипших иголочек и травинок, и только тут заметила, что вместо платья, одолженного ей в Медовом Яре, на ней длинная белая рубаха из грубого полотна.

— То платье тебе больше не нужно, — не дожидаясь вопроса, ответил отец Ведислав. — Я его сжёг.

— А… — кто меня переодел? — хотела спросить она, но неловко замолчала, смутившись. Конечно он, чего тут спрашивать.

— Дочка, — покачал Ведислав головой, — я видел, как ты родилась в этом мире, прижал к сердцу, едва ты появилась на свет. И в том мире незримым стоял возле твоей матери, когда она разрешалась от бремени. Неужто ты думаешь, что твоя нагота может как-то смутить меня? Для меня ты такое же дитя, как и тогда, когда, первый раз вдохнув жгучего воздуха, закричала на моих руках.

Маринка кивнула, понимая его правоту, но избавиться от неловкости всё же не смогла и, пока возвращались в дом, глаз на старца не поднимала, хоть и чувствовала, что он забавляется, посмеиваясь над её смущением. Если бы она знала, что ждёт её совсем скоро, Маринка, наверное, убежала бы куда подальше. Но Ведислав ничего не сказал, накормил её хлебом и мёдом, напоил молоком и ушёл, оставив отдыхать.

Маринка снова задремала. А когда проснулась, Ведислав, пряча в усах улыбку, пригласил девушку в баню.

— Может, я сама? — пролепетала смущенная до предела Маринка, но старик только расхохотался. Похоже, ему очень нравилось её дразнить.

— Идём, идём, я тебя не съем, — и, посерьёзнев, добавил: — Очищение ещё не закончено.

Маринка плелась позади, сгорая от стыда. И, даже соглашаясь с недавними словами отца Ведислава, не могла перебороть себя. Ну как она покажется перед ним нагишом? Но стоило только переступить порог крохотной баньки, спрятавшейся в густых зарослях позади дома, как все мысли тут же вылетели из бедной маринкиной головы. От навалившегося жара перехватило дыхание, густой пар окутал со всех сторон, и рубашка мгновенно прилипла к телу. Девушка даже попятилась, но отец Ведислав подтолкнул её вперед.

— Сними рубаху и ложись на лаву, — велел он.

Освободиться от одежды оказалось непросто — ткань липла к коже, закручивалась. И когда Маринке наконец удалось стянуть её с себя, вместо смущения девушка испытала облегчение. Да и густой пар надежно скрывал её нагое тело.

Маринка растянулась на лавке, и отец Ведислав окатил её горячей водой. Дал полежать и окатил снова. Потом плеснул на камни, и в раскаленном воздухе запахло травами.

— Ну вот, давай-ка я тебя осинкой, — негромко проговорил он. Послышался плеск, и Маринка ойкнула, когда распаренный в кипятке веник коснулся кожи.

Сначала Ведислав просто гладил её веником, лишь слегка прихлопывая, затем похлопывания стали чуть сильнее. Он не спешил и давал девушке привыкнуть, проходил от затылка до кончиков пальцев на ногах и обратно, и постоянно что-то бормотал. Окатывал горячей водой и проходился веником снова. Удары с каждым разом становились сильнее, и скоро кожа Маринки уже горела огнём, но этот огонь был приятен. Старец нагонял пару, то и дело выплёскивая на камни травяной настой, и вскоре от густого запаха у девушки закружилась голова, перед глазами поплыло, и она попросилась на воздух.

— Идём, идём, дочка, — радостно приговаривал Ведислав, помогая Маринке подняться. Вывел наружу и сунул в руки небольшой кувшинчик. — На-ка, попей.

Напиток был сладкий, ядрёный и прохладный, и Маринка пила жадно, роняя капли на грудь. А потом так же жадно вдыхала казавшийся холодным после банного жара воздух.

— Давай-ка обратно, — Ведислав, не дав толком надышаться, снова увёл девушку в баню.

Уложил на лавку и вновь принялся лупить веником, теперь уже дубовым.

— Вот, Марушка, — приговаривал он, охаживая Маринку от души, — осинка все ненужное забрала, а дубок теперь силу даст. Терпи, девонька.

Маринка жмурилась, закусывала губу и терпела. Пока опять не поплыло перед глазами.

— Еще бы подышать, — взмолилась она, и отец Ведислав снова подхватил её и помог выйти на улицу.

Сейчас он позволил постоять чуть дольше, с улыбкой глядя, как Маринка хватает ртом воздух. Потом дал допить то, что осталось в кувшине и позвал на третий заход.

— Еще разок, Марушка, и домой.

Воздух в бане уже раскалился так, что Маринке казалось, будто она дышит огнём — каждый вдох обжигал. Сердце колотилось, норовя выпрыгнуть из груди, виски сдавило стальным обручем. Старец снова хлестал Маринку веником, но она уже почти не чувствовала боли — кожа будто онемела.

— Потерпи, дочка, ещё чуть-чуть.

И Маринка начала считать бесконечные секунды: одна, две, три… Обрушился горячий водопад, и в глазах потемнело.

— Всё, не могу больше… — выдохнула девушка, но Ведислав уже поднял её на руки.

— Можешь стоять? — спросил на улице, опустив Маринку на землю, и она, переведя дух, кивнула, не открывая глаз. — Давай, обопрись.

Старец прислонил Маринку к стене, и она стояла, чувствуя, как пышет жаром её тело. Дышать было трудно, стук сердца отдавался в ушах, и девушке казалось, что сейчас она не выдержит и умрёт. И вдруг ледяной душ вонзил в её тело тысячи игл, заставив подпрыгнуть на месте и завизжать на весь лес. Ну это уж слишком!

— Да ты что! — закричала Маринка, едва обрела способность дышать, но отец Ведислав только расхохотался.

— Лучше тебе, дочка? — весело спросил он, выкручивая подол своей рубахи, и Маринка, все ещё негодуя, неожиданно поняла, что и правда чувствует себя гораздо лучше. Сердце ещё колотилось, и боль в голове не ушла, но сознание стало ясным, а тело лёгким, даже каким-то невесомым — подтолкни, и полетит прямо к верхушкам деревьев. И девушка кивнула, удивлённая:

— Лучше, и правда намного лучше. Но больше так не делай! — и шутливо погрозила кулаком довольному старику.

— Вот и славно, Марушка. Одевайся.

Отец Ведислав протянул Маринке чистую рубаху, помог натянуть её и, обняв девушку за плечи, повёл к дому. Тем вечером солнышко она не провожала, старец напоил Маринку горьковатым отваром и уложил спать ещё засветло. Смежив тяжёлые веки, она думала о том, что и правда ощущает себя обновлённой. Она не знала, как смогла вынести всё это, и удивлялась себе, но в тот момент чувствовала, что то, что сделал с ней отец Ведислав, и впрямь похоже на волшебство.

— Спи, дочка, — услышала Маринка через подкрадывающуюся дрёму, — спи, а завтра будет новый день.