Конец Борода
С первой женой, Марией, мы познакомились в университете. Она спешила куда-то на верхние этажи, я же спускался по широкой главной лестнице, неся в руках воронку Бюхтера и бутирометр. На тот момент, я добился кое-каких локальных успехов: изобрёл порох и собирался изобрести электричество. Но внизу лестницы я столкнулся с Марией, выронил из рук ёмкости, они разбились. Вместе с ёмкостями – разбилось моё сердце. Сквозь годы, я получил патент на «Кока-Колу» и научился обращать свинец в золото, обеспечив материальное достоинство семьи. Однако, чёрная зараза алчности поразила Марию – она ежедневно твердила: «Нужно больше золота!». В один прекрасный вечер – ах, как стрекотали цикады! – я погрузил Марию в волшебный раствор, и золота в её организме прибавилось ровно на сорок четыре килограмма.
Моя вторая была из моделей. Звали её Наоми и, кажется, только одни её ноги были длиннее, чем всё моё самое длинное вместе взятое. Наоми напрочь не умела готовить, и знало мало слов, зато феерически умела кое-что другое, так что, я не жаловался. Жаловаться, к слову, было совершенно некогда – я руководил тринадцатью банками, владел островами Фиджи и считался верховным богом грома и бороды в Вануату. На Вануату я и погорел. Наоми сильно затосковала по Родине, но откуда она приехала жить со мною в Абу-Даби мне выяснять было лень, поэтому мы отправились погостить на Вануату – там хватало всяких чурок, и существовала не такая уж низкая вероятность, что она встретит там кого-то из родни. Беда в том, что я не уследил, и в один прекрасный вечер – ах, как шипели черепахи в камышах! - Наоми съели местные каннибалы. Причём, суки, тихо так съели – ни ритуальных танцев, ни костра…
Третья – Анна Зигмундовна – была женой по ситуации. Нет, мы конечно оформили всё официально, так как её батюшка всё пыхал сигарой и кряхтел что-то про эрос, члены-морковки и «всем только одного и надо». Но я сам не знал, чего мне было надо. Я только-только выиграл сезон в Формуле 1, заключил миллиардный контракт на рекламу трусов от Армани и восстановил существование на планете вымершего вида рыбок суматранского барбуса, но куда деть себя, я катастрофически не знал. С Анной Зигмундовной мы много разговаривали, я дни напролёт валялся в кушетке, а она всё прицокивала где-то у меня за головой и скрипела пером по блокноту. В один прекрасный вечер – ах, как шептались за шкафом сверчки! – Анна Зигмундовна заявила, что терапия зашла в тупик ,а я – живу в мире собственных фантазий. При разводе ей досталась только та самая кушетка.
Четвёртой, Ларе, я не уделял достаточно времени. Я тогда находился в Венесуэле – мы, с группой воодушевлённых камрадов, собирались свергнуть местное правительство и поживиться на обломках. В целях конспирации, дома, на Бали, я, конечно, не появлялся. В один прекрасный вечер – ах, как скакали с ветки на ветку саймири! – Лара психанула, примчалась ко мне! Через джунгли, леопардов, затонувшие корабли, пробравшись сквозь зиккураты ацтеков и ловушки, устроенные пещерными привидениями, в общем, оказалась боевой девочкой – я выменял её дружественной группе повстанцев на четыре коробка патронов для «калашникова» и подшивку «Плейбоя» за 1978 год.
Пятая – Зинаида – была красивой как птица, только летать не умела. Это порядочно сложно - летать - когда ты весишь сто тридцать шесть килограммов, и всё это ещё до завтрака. Мой травматолог недвусмысленно намекнул, что Зинаида не подходит мне по характеру. После очередной вправки смещённых костей моего таза, доктор Хаус сказал, как отрезал: «Ваш брак похож на битву двух йокодзун – каждый раз или ты, или она. Пока что, тебе везёт, но как долго ты готовь плясать у Фортуны на языке?». Пришлось согласиться, ведь, что касается удачи, у меня с этим было не очень – я в очередной раз пролетел мимо «Оскара», теперь уже не за «Отступников» или «Авиатора», а за «Великого Гэтсби», и предоставлять своё здоровье «орлянке» намерений не имел. В один прекрасный вечер – ах, как мило лаяли соседские собаки! – приятные люди в белых комбинезонах увезли Зинаиду на прогулку. Не уверен, но, кажется, видел её после в Императорском цирке Пекина.
Как звали шестую, я не запомнил. Она, если честно, мне не очень-то и нравилась. В те дни у меня был сложный период . Я капитанствовал на одном пассажирском судёнышке, в один прекрасный вечер – ах, как чесались бивнями друг о дружку моржи! - засиделся в соцсетях, задремал и врезался в айсберг. Все, кроме меня, потонули, а я решил на время залечь на дно, уж простится мне такой злой каламбур.
Дейенерис, седьмая, просто ушла от меня. Постоянно надо мною смеялась. Я тогда правил Семью Королевствами и решил признаться ей, что устал, намерен бросить всё и стать художником. Она осудила мои картины с растёкшимися часами и слонами на длинных лапках, потом двинула мне в челюсть, забрала деньги из заначки, которые я откладывал на фломастеры, произнесла: «Никому не позволяй себя обламывать!» и лишила меня секса на четыре месяца. А в один прекрасный вечер – ах, как ржали над несмешными шутками кони! – забрала своих драконов, чернокожую переводчицу, оставив взамен записку из двух слов на нерусском языке: «Валар моргулис!». Я не хочу об этом говорить, тем более, что кодекс запрещает монахам Шаолиня вголос обсуждать свою личную жизнь.
Восьмая – Эсмеральда - была на пятьдесят четыре года моложе меня. Поначалу было очень неловко, особенно, когда в супермаркете мы проходили мимо отдела игрушек, но я втянулся. Каждый день с ней казался не таким как все, уникальным. Мы вместе издевались над её бывшим – а тот чувак был реально горбатый! – плевали с вершины Эйфелевой башни на головы беспечных парижан, облетели весь мир по поддельным паспортам (я тогда числился при КГБ и Моссад одновременно, так что, всё было тщательно). Казалось, моё сердце бьётся с частотой тысяча триста ударов в минуту. А потом, в один прекрасный вечер – ах, как звонко свистела сирена кареты «скорой помощи» - я сдох.
Свидетельство о публикации №215072700717