Тусовка 6

     Нет – я отложил в сторону и бумагу, и ручку – нет и даже еще раз, нет. Этой литературе я не критик. Это же, какая-то ненаучная фантастика! Уж не знаю, кто как, а я, например, любую фантастику, даже и научную, литературой не считаю. Не понимаю, а это как в человеческих отношениях – если понимания нет, не может быть и любви… А кроме того, не понятно, что можно написать дельного о том, что, может, никогда и не случиться… Понимаете, нет людей, место и время – выдумка – тогда нет и событий. Нет событий, значит, нет переживаний, нет чувств, настоящих, я имею ввиду… На что же тогда автор опирается, не на собственный же опыт, которого у него нет и быть не может… Ну и что получается в конце концов, правильно – фикция. Выдумка, одним словом…

     Другое дело, история. Или, пусть даже, детективы – все реально, все – правда. И хотя вот именно такого Иванова Петра, не было, были похожие на него – собирательный образ, собранный из разных, реально существовавших событий, людей… Может быть, даже таких, как я, мои знакомые, мои друзья, мои женщины… А что, вот нашелся бы современный, а может…

     Такое течение мыслей вынесло меня к печали. Были в этом течении слова, на которые я всегда так реагировал – прошлое, жизнь, ну и конечно, Эсмеральда… Да, что и говорить – жизнь идет…

     Я выглянул в окно – дождь, по-прежнему, идет, и насколько я вижу, прекращаться не собирается. Небо – серое, дома – серые, людей не видно. Да и как иначе – непогода на улице, непогода… Я затушил сигарету и заварил еще чашку. Часы показывали начало восьмого…
- Нет, это слишком рано, - я был раздосадован от всей души.

     Впрочем, был еще бар. Был еще телевизор. По-прежнему, была возможность напиться, но вот если честно, ничего из предложенного меня не прельщало.
- А может, и правда, пойти, пройтись, - предположил я вслух, - я ведь не сахарный, в конце-то концов… точно, а вот по приходу можно будет принять что-нибудь согревающее… Тогда, и к месту получиться, да и время пройдет.

     Изнутри, то есть с улицы, все окружающее выглядело не так безнадежно. Были и люди, парочки какие-то, презрев дождь, прогуливались под зонтами. Кто-то спешил по делам, кто-то наоборот, брел медленно, словно дождь не трогает тех, кто никуда не спешит. Были еще иностранные туристы. Но их вообще ничем нельзя испугать и уж тем более, каким-то там дождем – мало того, складывалось ощущение, что русский дождь – экзотика, с которой невозможно встретиться где-нибудь в Японии или в Америке… А может, это действительно так… Это абстрактное замечание совершенно неожиданно вернуло ко мне мою Эсмеральду.

     Она была странной. Не просто особенной, как бывает особенной, наверное, всякая возлюбленная для своего влюбленного, а именно странной, да что там говорить – у нее имелся самый настоящий список этих самых странностей. С одними было мириться легко, к другим можно было даже приобщиться – получалось забавно, но были у нее и такие странности, против которых я был с самого начала…

     Эсмеральда обожала ходить пешком. С ней хорошо было гулять, ходить по городу, ходить в гости или из гостей. Оно и правда, почему бы не пройтись, если на улице замечательный вечер, а завтра выходной? Но когда человек ходит только пешком, а любое передвижение на транспорте для нее самое настоящее наказание – тогда это уже странность. Или вот – ее страсть к воде, ее тоже было через край – дождь, разумеется, потом снег, потом вода в любом виде, будь то вода до половины заполнившая стакан, или бурлящая субстанция в чайнике. Если бы я не был свидетелем, а иногда и своевременным участником, то различных бытовых драм в городе было бы намного больше… Хотя, эти странности, так сказать, относились к категории средней тяжести. Были и другие, ни мириться с которыми было нельзя, ни победить было невозможно. Эсмеральда до смерти боялась холодного оружия, да что там оружия, самые обыкновенные кухонные ножи доводили ее до полуобморочного состояния… А кошки!!! Нет, об этом мне даже и вспоминать не хочется… Даже сейчас, а сколько уже лет прошло, у меня по коже мурашки бегают, а вдоль позвоночника холод…

     Хотя, теперь, то есть сейчас, наверняка, это прошлое, скорее всего, она переросла все эти странности, да и что греха таить, я бы с огромным удовольствием встретился с ней. Мы бы поговорили, сходили бы в ресторан или, просто, зашли бы в кафе на чашечку кофе и пару пирожных… Между прочим, желание такой вот обыкновенной, простой человеческой встречи, простого человеческого разговора, за тем же столиком в ресторане, я пронес через всю свою жизнь, которая была после отъезда. Оно, желание, давно перестало быть игрой воображения, оно словно обрело плоть и кровь, мои плоть и кровь, стало частью моего существа…, были дни, когда я буквально жаждал этой встречи. Ходил по улицам и поминутно оглядывался, практически, на каждую блондинку, которая встречалась мне на дороге… Вот и сейчас, после третьей, случайно попавшейся мне светловолосой девицы, я затосковал. Мне просто до головной боли захотелось, чтобы эта встреча состоялась…

     Я и не заметил, как под размышления о прошедшей своей любви, опять дошел до Драматического театра. Вроде и не думал, и не собирался… Забавно! Правда, сегодня здесь пусто, и ничего удивительного – дождь. Я огляделся в поисках…, даже не знаю, лавочки, наверное…, в поле моего зрения попалась одна, но ее уже заняли, резвилась на ней какая-то парочка. Да и не подходила она мне, над ней ничего не было, так, пара ощипанных веток… А вот подальше было кафе…, туда я и направился.
- Один посижу, - тоскливо произнес я, - если уж не получается иначе…, авось, не привыкать…

     Я приготовился к тому, что мои воспоминания и переживания, которые сделали некое подобие паузы, позволив мне оформить короткий заказ миленькой официантке, вернуться, но не тут-то было. Что я только не делал – да я даже глаза прикрыл. А потом понял, воспоминаниям что-то мешает, что-то такое, что… Я огляделся. Знакомых в кафе не было, точнее, там вообще никого не было. Я присмотрелся к официантке – та хоть и была миленькая, но не настолько… Мне стало не по себе – я явно пропускал что-то очень важно. А потом открытие все-таки состоялось – и было оно не внутри кафе, а снаружи. Сидевшая в обнимку парочка. Как я мог их не узнать?! Прижавшись, друг к другу, под дождем, сидели девица, которая разыскивала театральную площадь и тот мотоциклист, имя которого в тот момент мне на память как-то не пришло…

     Теперь я уже не мог вернуться к своим воспоминаниям – теперь глаза мои, словно не подчинялись мне – их интересовала только эта странная парочка. Отец и дочь, хотя… нет, родители и дети не бывают так похожи… Скорее уж брат и сестра…, но…
- Черт, а может все-таки, родитель, бывают же странные экземпляры…, - пробормотал я вслух, но заметив, как официанточка подозрительно покосилась на меня, добавил уже про себя, - первый ребенок, поздний… вот его и забаловали до такого нельзя…

     Мне принесли заказ, стараясь не коситься в сторону, я заговорил с девушкой, которою, если верить надписи, звали Лилия. Но буквально двух фраз хватило, чтобы понять, несмотря на явную привлекательность, Лилия эта, была бы, утомительной собеседницей. На мое счастье в помещение вошел очередной, промокший и голодный посетитель, девушка быстрым шагом направилась к нему, вновь, оставляя меня одного. А я и не возражал, мне намного интереснее было то, что происходило там, под дождем… А кроме того, теперь, я спокойно мог вернуться к своей давней и дурной привычке – бормотать себе под нос…

     Те, под дождем, разговаривали. Сквозь дождь я видел, как двигаются губы, как взлетают и опускаются руки девушки, и как медленно, через паузы отвечает ей собеседник, точнее, не просто отвечает – явно выражает свое несогласие, чем заставляет девушку жестикулировать еще оживленнее и беспорядочнее…
- Интересно, о чем они так яростно спорят…

     Наблюдать за ними было все интереснее и интереснее, потому что спор их становился все более и более оживленным. Девушка пару раз пыталась выбраться из-под руки собеседника и вскочить, но всякий раз мужчина удерживал ее, буквально прижимая ее к лавочке…
- Черт, - я просто не смог удержаться, потому, что собеседница все-таки вывернулась, смешно отпрыгнула от лавки и до меня, наконец-то донеслось несколько слов их разговора:
- Нет… Он настоящий!

     Ответных реплик, которые, как мне думалось, произносились не быстрее и не громче, чем до этого, я, конечно, не слышал – оставалось довольствоваться малым.
- Я знаю! Я видела! Я сама разговаривала с ними…
- …
- Как ты можешь?! Ты, ты… Как ты…
- …
     Она подступила к собеседнику и я, совершенно растерянный, увидел, как девочка несколько раз ударила мужчину. Сильно, думаю, насколько хватало ее сил и злости, или, может быть, обиды. Наверное, для такого бугая, а мужчина был, все-таки, здоровым, что и говорить, такие удары девочки были, серьезнее укуса комара, но все равно… А ярость, тем временем, развернула девушку, и она пошла прочь, и вот тогда мне и удалось расслышать слова байкера:
- Ты дура! Ты даже не представляешь, какая ты дура!
- …
- Иди, конечно! О чем говорить, иди, это ведь ты все видишь, а остальные так – котята слепые…
- …
- Ладно, - мужчина вдруг поднялся и выпрямился, он даже руки вверх поднял, - я предлагаю перемирие. Малого того, я принимаю твои правила и никаких обязательств не требую. Сочтешь нужным – дашь знать…, в конце концов, вдруг, бывают чудеса, - последние несколько слов, я скорее понял по движению губ, нежели чем услышал.

     Девочка резко обернулась, я готов поклясться, даже под дождем можно было рассмотреть слезы – но лишь мгновение, а потом, на все ее лицо вспыхнула улыбка…, счастливая детская. Ее движение изменилось, она, буквально бросилась навстречу байкеру, но не добежав, просто прыгнула ему навстречу. Я замер, показалось мне, что она не успеет долететь до его рук, но она долетела. Или это мужчина, опасаясь за эту ненормальную, сделал шаг, которого я не заметил – мгновение, не меньше, она была в воздухе, а потом мужчина принял ее. Она была, словно обезьянка, когда та обвивает ствол какой-нибудь тропической пальмы – пара лапок сверху, пара снизу – хвоста только не хватало. Но самым шокирующим было, что в какой-то момент она раскрылась…, словно вывернулась душой наизнанку – я даже отпрянул. Это было такое обнажение, которому не место в нормальной жизни, пожалуй, даже для анатомического театра, это слишком. Как известно, голая душа еще менее привлекательна, она даже отвратительна, в своей сути…, а потом еще был самый отталкивающий из виденных мной поцелуев, принятый, впрочем, верзилой-мотоциклистом, совершенно спокойно. Словно так и должно…
- Что это мне такое привиделось…, - пробормотал я, но решиться еще на один взгляд, не смог – с избытком хватило увиденного, я предпочел обратить внимание на едва заметное пятно на скатерти.

9.

     В гостиницу я возвращался, все еще, в состоянии некоторого шока… Не так часто, а если быть точным, никогда раньше, мне не приходилось видеть, чтобы человек позволял себе настолько игнорировать принятые в обществе законы и правила… Это все равно что появиться на улице голым, и не где-нибудь в черной Африке, а здесь, где цивилизация, где история, где культура… Хотя нет, голых дураков и у нас хватает, а вот раздеть нутро, вытащить свою сущность, свои желания, свою суть – это, между прочим, намного хуже, намного бесстыднее. В нашем обществе – обществе нормальных людей, я имею ввиду – так вести себя, не просто не принято, пожалуй, это даже преступно. Я на мгновение представил что все…, нет, упаси Боже – это будет страшнее моего самого страшного кошмара… Одного такого ненормального, мы конечно, сможем изолировать, ну десяток, сотню – есть у нас соответствующие заведения. Но вот если это станет распространяться как эпидемия. Тогда все! Все разрушиться – мир, общество, отношения – вообще все! Между прочим, это ведь именно для сохранения мира пишутся законы, работают различные НИИ и все такое прочее. Да что там институты, на этом мир держится, мировая культура. Это в основе любого воспитания, хоть школьного, хоть религиозного – скрыть, и ни под каким предлогом не обнажать своего потаенного, своего глубинного «Я», потому что, в основе своей, это всегда уродство и полное неприглядство…

     Я остановился перед входом в гостиницу, закурил, и только сейчас понял, что даже и не заметил, как прошел весь путь от театральной площади до гостиницы.
- Быстро я, однако…, вроде и не торопился, а дороги не заметил, да уж… 

     Я чувствовал себя, как бы это точнее сказать…, взвинченным, вздернутым…, да, как-то так. А вот почему – понять не мог, все это меня не касалась, а я…
- Да Бог с ней, ну кто она мне? Чего я так завелся-то… Вот ведь дурацкая натура, мало мне что ли своих проблем… Да плевать мне на них, в конце-то концов…

     Дождь, по-прежнему шел, но заметно посветлело, захотелось верить, что к завтрашнему утру и вовсе распогодиться, и можно будет снова спокойно ходить по городу… Словно в пику всем моим светлым мыслям и надеждам наверху загрохотало, и мне ничего не осталось, как поторопиться в номер. Пока я поднимался на этаж, решил, что убью сегодняшний вечер с помощью телевизора. Включу какое-нибудь кино, хотелось верить, что попадется что-нибудь достойное. Включу, и буду смотреть до тех пор, пока глаза не начнут слипаться. Но как это очень часто случается, благие мои намерения оказались неисполнимыми. Наверное, из-за дождя, что-то случилось с антенной – телевизор показывал только черно-белую рябь под оглушительное шипение динамиков.
- Черт возьми! - только и смог сказать я, вполне предполагая, что значительное количество людей отреагировали бы куда как более сочно, - не везет, так не везет. Ну и что делать, спрашивается…
     Впрочем, это даже был не вопрос – так, замечание. Выбора-то все равно, не было, если, конечно, не считать…

     «…а чего нет – то здесь и не нужно.

     Я все здесь люблю, может быть, не все понимаю, но моя любовь понимания не требует… А кроме того я уверена, если здесь это есть – значит здесь без этого нельзя – так уж устроен этот Мир. Звуки, свет, дороги, вода, деревья, трава… только тьма меня пугает. Их здесь аж две. Одна – для сна, ну, как будто, это ночь. Вот я устала. Ходила, смотрела, разговаривала и устала – а время на сон тратить жалко, тогда я зову его и он приводит свою Тьму. Одного я только не знаю – Он меня в нее погружает, или наоборот… С этой Тьмой все понятно – время отдыха, время сна, время любви…, хотя любовь здесь не привязана ко времени, скорее всего, это просто по привычке… Это тьма Вторая.

     А вот Первая Тьма – это что-то совсем другое – она там, где Дверь, по обе ее стороны. Она словно часть Двери… Она такая огромная, такая тяжелая, что иной раз думаешь, что непременно раздавит… Здесь и без нее хорошо, здесь она не нужна, а вот там она часть защиты, ну, как броня, правда, очень-очень громоздкая, неудобная, тяжелая – а что делать? Вот так и получается – приходишь, оставляешь у Двери, а сам  ходишь, смотришь, радуешься. Собрался уходить, свое забираешь… Без своего ты там, словно голый, только что родившийся младенец, которому, к тому же, никто не рад…

     А вот того, кто у Двери я не очень люблю. Он вроде как и не там, и не здесь – он на границе… А еще, он вредный… я почти уверена, что пока я гуляю, он что-то меняет в моей тьме, из-за этого я всегда какая-то взъерошенная… Чувствами, я имею ввиду, именно чувствами… Я бы обязательно пожаловалась на него, но мне кажется, что если так происходит, то так и должно быть… Поэтому пока я потерплю, а там, глядишь, тьма мне больше и не потребуется…»

     Вот они – художники доморощенные, непризнанные, малообразованные. Всё их тянет куда-то… Вот мне всегда было интересно, почему они считают, что имеют право на свое, так сказать, нестандартное, отличное от общепринятого, мнение, о странах, о людях, об обществе. Между прочим, право это надо зарабатывать, заслужить его надо вначале, у общества, у стран, у людей, ну чтобы уже потом только, его иметь… Что, разве, я не прав?! Вот взять учителя обыкновенного, из начальной школы, который совсем мелких обучает, первоклассников, например. Его, чтобы допустить к этим козявкам сопливым, пять лет в институте учат. Пять лет, чтобы учитель этот, потом, всю жизнь свою, мелких учил крючки писать, да до ста считать. И это, между прочим, абсолютно верно, потому что, если эта малявка правильно свои закорючки писать не научится, она потом всю жизнь такое будет ворочать, что и подумать страшно. И это для простой малявки, у которой фантазии только и хватает на то, чтобы учителю кнопку на стул подложить…

     А ведь есть другие! Такие, у кого фантазии может и на большее хватить… Так вот, я думаю, что с такими, у кого фантазии больше, с теми и заниматься следует иначе. И больше, и дольше, а если не хотят– так насильно, и заведения специальные завести. И учить их окаянных, учить и еще раз учить, что бы они самое главное осознали – что они сами ответственны за эти свои фантазии и изобретения… Это ведь понимать надо. Вот они вырастут, нафантазируют, изобретут невесть что, а реализовывать-то будут те, первые, нормальные, которым разбираться во всем этом, времени нет, да и желания тоже…

     Поднялся я со стула и потянулся к выключателю – совсем сумеречно стало в комнате. От сидения на неудобном стуле тело слегка одеревенело и буквально требовало небольшой физической нагрузки. Несколько приседаний, несколько наклонов, пара потягиваний до хруста…

     А вот теперь можно и кофе, и окно раскрыть – дым сигаретный, чтобы из комнаты выветрился. А можно даже и на кровать прилечь, глаза прикрыть – и так все время с бумажками возишься…
- Приеду, надо будет к врачу сходить, - рекомендовал я самому себе, и сам же согласился, - точно-точно, надо, а то перед глазами волокна плавают какие-то…
    
     А хорошо между прочим… прохлада из окна, дождем пахнет… кофе тоже… Черт возьми, если вот так подумать – полжизни прошло… Полжизни, и все в нервах, в суете какой-то, в бестолочи. Время-то оно что, это ведь не вода, не песок – его не видно, а оно идет, идет, и однажды проходит… Час, день, год… Тот-то, наш с Эсмеральдой, год, между прочим, тоже промчался. Пролетел даже – мы его и не заметили. Эх, если бы можно было то время вернуть… Да все я отлично понимаю, нельзя вернуться, нельзя сначала… Все я это знаю! Хочется же иногда, просто так, помечтать…