Палисадник

Дед вышел на крыльцо, потрогал щеку - порезался, пока брился. Со сна неспокойно, мысли чумные, вот и сорвалась рука. Привычным прищуром он окинул сараи, летнюю кухню, будку, в которой невидимо позвякивала цепь, и остановил взгляд на палисаднике. Когда-то давно они вдвоем выгородили участок перед домом, сладили скамейку и посадили пару кустов тамариска, чтобы в негустой его тени по вечерам любоваться рекой. Тогда было хорошее время - они с Валенькой вдвоем и больше никого, никого лишнего. Но теперь тамариск, давно заброшенный, разросся далеко за забор, палисадник заполонили ландыши, а с улицы к сетке пристроились косматые головы золотых шаров. И реку можно увидеть, только протиснувшись сквозь колючие кусты, и скамейка рассохлась, а под ней прилепилось осиное гнездо. Одним словом, в палисадник много лет никто не совался.

- А вот и совался! - негромко ругнулся дед.

И это не кошки, гонявшие иногда друг друга по ландышам, тут что-то другое. Дед спустился к зарослям тамариска, но отсюда ничего не видно, придется зайти. В палисадник вела калитка, уже вросшая в землю. Дед дернул ее посильнее и сам удивился себе - не открывал же никто, что это мне взбрело! Но разозлился и резко продрался через кусты, оцарапав руки. Ах, я вам! Повыдираю все к ядреной фене! Он остановился у скамейки, вспыхнувшая было ярость вдруг прошла. Господи, а хорошо-то как было, вот скамеечку бы заново смастрячить, в голубой, небесный такой цвет покрасить, найти трубу подзорную, что Таньке дарили давно, и смотреть, смотреть на баржи, на теплоходы. Как мы раньше мечтали, когда эти кусты рассаживали. Только они все равно все выросли, как им захотелось. Дед опять разозлился. А что я сюда вообще поперся, что-то глаз режет, а что - не пойму. Вот. Тут он попятился, - «Аа-ааа!!!», и, ободрав еще и лицо, вылетел во двор.

- Аа-ааа, - стонал он, закрывая уши и голову ладонями.
- Ты чего, дед? - на крыльце всполошилась жена, - Что? Сердце? Что?
- Да уйди ты, не трещи. Не сердце. Привиделось что-то. Танька приснилась, - соврал дед, зная, что она сейчас глубоко вздохнет, швырнет полотенце и уйдет в комнату. Он понимал, что сбрасывает раздражение на нее, но сейчас ему это не помогло. Жена вздохнула, сорвала полотенце с рукомойника, шваркнула им по корзине с яблоками и, тяжело ступая, ушла в дом.

Дед осторожно поворошил в памяти сон. Что-то там такое было, противное, но Танька, вроде бы, не снилась. А в палисаднике... Аа-ааа! Он зажал рукой рот. Что же теперь делать, что мне делать? Сзади Ксеркс тихонько гавкнул. Дед разогнул дрожащие ноги и подошел к бездельнику проверить воду. Воды хватало. Старый пес доживал свои годы с хозяевами и совсем обленился. На приходящих не лаял, мышами, что сновали под носом, не интересовался и вообще взял привычку лежать целые дни в будке носом к входу. Бездельник ты, каждый раз, словно, удивляясь, говорил дед, когда проходил мимо будки, - бездельник.
Так, воды хватает, а что я? Палиса....

Дед вернулся в дом. Погремел посудой, сам соорудил себе яичницу с гренками. За сорванную злость он чувствовал себя виноватым, поэтому не стал, как у них водилось, сварливо спрашивать, что поесть. Пока резал хлеб, задел сковородку, обжегся и уже, не сдерживаясь, грязно выругался. Прислушался. Из комнат не доносилось ни звука. Он выругался снова, на этот раз с таким подвывертом, какой супруга особенно не любила. Тишина. Муха ударялась в окно, отскакивала и снова ударялась. Дед жевал яичницу, запивал чаем с шалфеем и старался думать о мухе. Кошмар постепенно отступал. Что делать, что делать? - Да давно пора заколотить эту калитку, все равно туда никто не ходит.  Или радикально: вырубить тамариск, выдрать ландыши, ишь чего, расползлись, - соседи и те жалуются, а скамейку - на дрова. Бабка посадит ноготки какие-нибудь или эти, крупные, разноцветные, все время как пылью покрытые, забыл!

Настроение улучшалось. Дед обтер горбушкой дно сковородки, дожевал и спустился в сарай за топором. Вскоре перед домом трещали ветви несчастного тамариска. Жена подошла к окну взглянуть, что происходит, - чуть тронулась занавеска - но сама к деду не спустилась. Дед без роздыху рубил, начав от калитки, и старался не глядеть внутрь палисадника. Через пару часов от тамариска остались только торчащие из земли узкие пеньки. Ветки он перетащил в кучу, в нее складывали дрова на баню. Соседские девочки тут же принялись обрывать розовые цветки, составляя букетики и прилаживая их к волосам.

Наконец, с тамариском было покончено. Без него палисадник, а заодно и дом, стали выглядеть неожиданно маленькими и жалкими. Ну вот, делов-то было, успокоенно подумал дед и шагнул к скамейке присесть. Река вдали подернулась туманом, сбоку слышалось деловитое щебетанье девочек, пахло полынью и цветами и только... Аа-ааа, да что же это такое?! Да сколько оно будет мне напоминать?! Девочки порхнули, рассыпая букетики. Дед с криком ввалился в дом:

- Валя, ну ты где?!
Жена, едва дыша, показалась из-за двери. Она казалась заплаканной и совершенно обессилевшей.
- Валя, Валечка, - дед уткнулся мокрым от пота лицом ей в ладони, - там, опять... Она. Везде она.

Жена закрыла глаза и зачастила:
- Ну, что ж теперь, что ж теперь нам, совсем не жить из-за нее? Она знала, что делала, мы что, отвечать за нее должны? Костя, может, совсем этот палисадник вырубим? На его месте елочки посадим, будут елочки. Вырастут. Ну а что ж не вырасти-то, все вырастает. На Новый год будем их наряжать, помнишь, как мы видели у Семеновых?

- Ты совсем не соображаешь, что ли? - заорал дед и встал, с трудом разгибая колени, - ты чем вообще думаешь? Елочки ей! У елок корни широкие, чуть ветер и свалится твоя елка прямо на дом! Наряженная! Тогда уж сосну сажать надо, у них корни вглубь идут. Значит, так. Палисадник разбираем, ландыши с корнями выкапываем к чертовой матери! А завтра поедем в Буерак, поищем на опушке сосенки.

Дед пошуршал газетами на тумбочке и снова пошел в палисадник. Рубанул двумя ударами скамейку, сгреб доски и отнес на кучу к тамариску. Вернулся, выдохнул, громко хлопнув себя по бедру. Наклонился и вытащил за ногу из зарослей ландыша побелевшую под дождями и солнцем куклу в выцветшем платье. Трясущимися руками аккуратно завернул ее в несколько слоев газеты, обмотал веревкой для верности и сунул в бак, где всегда жгли мусор. На душе полегчало. Он обернулся.

Жена стояла за спиной в перчатках, зеленых от травы, и протягивала ему спичечный коробок.
- Дождь, наверное, будет, - просто сказала она, зевая и прикрывая рот ладонью.