98 см души

Несколько лет назад, когда я только приехала в Москву, я сидела с маленькой девочкой. Большие миндалевидные глаза, стрижка каре и черные как смоль волосы – Юля. Тогда ей было 4 года. Родители ее, будучи в браке, давно не жили вместе. Или, как это еще называется, находились в браке на расстоянии, пару раз в году навещая друг друга. Отец – русский, отосланный в долгосрочной командировке, работал в другом городе. Мать – китаянка 36ти лет, массивная высокая женщина с грубым голосом и присвистывающим китайским акцентом, по специфике работы сидела дома и вела проекты через интернет.

С девочкой нас познакомили очень просто: «Это Лида, и теперь она будет здесь жить». Она посмотрела на меня,  ухмыльнулась, а затем, развернувшись как ни в чем ни бывало, зашагала в ближайшую комнату. Я окинула взглядом квартиру, меня здесь явно не ждали, давая понять, что я не гость. Пол служил плацдармом для разного вида хламья. Детские игрушки, ботинки,  мятые мамины блузки, маленькие платьишки и колготки, скомканные листки бумаги, исписанные каракулями, переходящими цветными  линиями на пыльный паркет  – все это узором застилало каждый метр пространства. В углу можно было разглядеть чашку с карандашами с 2х-дневным ободком недопитого молока внутри, а в центре коридора возвышался громоздкий военный сапог, со сползающими через край белыми трусиками в розовый цветочек.
Первые несколько дней Юля проверяла меня на прочность: устраивала истерики, огрызалась и взбрыкивала – в общем, расставляла роли. Но уже скоро я поняла, что все гораздо глубже. Это был один, а, пожалуй, и единственный способ привлечения внимания, которым она владела, ее другому не научили. Общение ее матери с девочкой состояло всего из 2х вещей: она только орала на нее или била, если крики не помогали.  Уже через неделю я ощутила весь ужас такого воспитания, а точнее отсутствие его. Девочка казалась избалованной, кричала и впадала в истерику, если что-то было не по ее, либо живо распускала маленькие ручонки,  нанося действительно жестокие увечья.

В один из таких дней она по обыкновению подошла ко мне и нервным требовательным голосом заявила: «я хочу конфету, дай мне конфету». Я ответила, что сейчас нельзя, ведь мы скоро будем обедать и….Еще я не успела договорить, как она забила кулачками по холодильнику с возгласами «хочуууу, хочууу», а потом подошла и изо всех сил ударила меня. Я в недоумении  посмотрела на нее и спокойно спросила: «зачем ты это делаешь? Ведь я же не бью тебя и не кричу. И я ничего не могу понять из твоего крика. И если ты мне объяснишь спокойно, то я обязательно постараюсь понять тебя, и так же спокойно ответить». На минуту она оцепенела. Казалось, я произнесла что-то новое и непонятное. Она бросила на меня быстрый задумчивый взгляд, развернулась и молча зашагала по коридору. Но не прошло и получаса, как она вернулась и очень тихо и робко произнесла: «Лида, а можно мне конфетку, я хочу есть»

С каждым днем ее глаза наливались все большей добротой, выпады теряли агрессию, а движения становились  спокойными и дружелюбными, она стала чаще улыбаться, а со временем весь дом стал заливаться ее раскатистым смехом. Через несколько недель мы выучили весь алфавит. Я звала ее Жабиц или Малюск, а она всегда громко смеялась. Неимоверно красивая, смышленая, бойкая, она хотела все знать. А мне было важно, что происходит внутри этого маленького человечка, что думает она, как понимает мир. Мы много разговаривали, и она совершенно без страха задавала мне любые вопросы. Так же спокойно я объясняла ей, что что-то можно делать, а что-то нельзя, а главное почему. И ведь она все понимала, совершенно без криков все понимала.

Совсем скоро пол вернулся к своей привычной роли, и уже не надо было преодолевать препятствия, чтоб добраться из одной комнаты в другую. Розовые ботиночки аккуратно ставились на коврик спать, а маленькая курточка заботливо вешалась на крючок, специально приклеенный для нее внизу на общей вешалке в коридоре. Как-то раз, вернувшись с прогулки, я заметила, как Юля отодвигает взрослую верхнюю одежду, накидывает петельку куртки на свой крючок и тщательно со всем усердием, но очень бережно закутывает ее полами родительских плащей. Я удивленно спросила «А зачем ты это делаешь? Ты боишься, что курточка убежит?». Ответ был до наивного простым и взрослым: «Ей же тоже хочется, чтоб ее обнимали».
Один день в неделю у меня был выходной, но заканчивался он так же быстро, как и начинался. Еще я не успевала выйти за порог и дойти до метро, как раздавался звонок, и мамаша в трубку заявляла: «Лида, ты можешь вернуться? Юля сидит в коридоре и ревет». А на заднем плане я слышала истошный вой ребенка «Лидочка, где моя Лидочка?». Я просила передавать телефон девочке и ласково объясняла, что я непременно вернусь ночью, когда она уже будет крепко спать, подойду и поцелую ее, и тогда ей будут сниться сказочные сны. Так повторялось из недели в неделю. В назначенный день, когда я уже одевала обувь, Юля выносила маленький деревянный стульчик, крепко обнимала меня за шею и садилась ждать лицом к двери. Я видела, как глаза матери в этот момент наливались ревностью и непониманием, но очень быстро спадали в привычное равнодушие.

Через несколько месяцев я нашла работу по специальности и устроилась на полный день. Китаянка разрешила мне остаться жить с ними, сказав, что Юля привыкла ко мне и я им как родная. Все шло ровно и размеренно. Утром я отводила ребятенка в садик и уезжала на работу. А вечером старалась возвращаться пораньше, чтоб проводить с девочкой чуть больше времени перед сном. Когда она засыпала, я садилась с ноутбуком на кухне и еще всю ночь колдовала над проектами.
В одну из таких ночей я спокойно пронзала монитор глазами. Время было уже позднее, и все в доме спали. Вдруг я услышала телефонный звонок, гулкий разговор и приближающиеся грузные шаги. На кухню зашла сонная китаянка. Она начала цедить сквозь зубы какие-то слова, упреки, бессвязные фразы, а потом заявила: «Надоели вы мне все, и ты убирайся, чтоб ноги твоей здесь больше не было». Я опешила, но все мои расспросы даже не дошли до ее ушей, она развернулась, хлопнула дверью и отправилась дальше спать. Обескураженная с пронзенным чувством собственного уважения я тут же собрала в сумку вещи первой необходимости, а  после работы не вернулась в квартиру, напросившись к знакомым на несколько дней. Прошла неделя, ни одного звонка не поступило, а извинений уж и подавно. Меня явно никто не потерял.  Разборки с мужем, материнская ревность, рабочие стрессы – у меня не было ни времени, ни желания разбираться с этим. Я не любила эту женщину, и мне было за что.

Через неделю я вернулась за вещами. Их было не так много, и хватило пару часов, чтоб собрать все. Юля в растерянности металась из комнаты в комнату. Уже подготовленная матерью, она как бы фактически понимала, что сейчас произойдет, но это не укладывалось в ее голове. Она то подходила ко мне, клала голову на колени и как преданная собачонка заглядывала молча в глаза, то в истерике била ногами о пол и кричала, что есть мочи,  то довольно сознательно и спокойно приносила затерявшиеся вещи, и аккуратно складывала в мой чемодан. Она не могла понять, что сделала она не так, что может сделать она еще, чтоб этого не происходило. И концом каждой ее сцены был всего один вопрос «Лида, а почему ты уходишь?». Не сложно было представить, что творилось в ее маленькой голове… Она была похожа на загнанного зверька, с трудом ищущего выход в запертой комнатке и непонимающего, куда катится ее реальность, почему ее радужный мирок рушится как кубики цветного конструктора. От этого становилось еще невыносимее, но и в моей комнатке выхода тоже не было.

Прошло несколько недель, я остыла и, собрав всю волю в кулак, решила позвонить. Ведь я обещала единственно дорогому мне существу, что не брошу, что буду приезжать. Равнодушный голос в трубке сказал, что они в торговом центр, и я могу приехать. И я помчалась… Накупив девчачьих безделушек, я нашла их в большом лобби магазина. Я очень нервничала.  Юля встретила меня холодно, и подарки ее не волновали, покрутив их минуту в руках, она тихо в пол сказала «спасибо». А мамаша, по обыкновению всучив мне мешок с какой-то сменкой, поспешила удалиться по своим делам. Но казалось, Юля только этого и ждала. Она подняла глаза, и тут же лицо ее растянула радостная искрящаяся улыбка. Она протянула руки, чтобы обнять меня. Мы много разговаривали, смеялись, играли, она рассказывала истории про подружек из садика, про собачек во дворе и новую тетю в их доме.

Когда-то еще давно я обещала научить ее кататься на коньках, и мы ждали сеанса небольшого катка, залитого в центре зала. Время было уже обеденное, и я решила, что неплохо было бы перекусить. Мы направились к сотни кафешек, разбросанных по обыкновению по стенам кругового лобби. Я везла тележку с вещами, а Юля стояла на ее подножке впереди и как будто рулила. Она громко смеялась и издавала звуки тарахтящего мотора. Ее звонкий голос разливался по всему магазину. Прохожие оборачивались, но на их лицах не было недовольства от громкого звука, они видели, ребенок счастлив!!!

Вдруг Юля резко повернулась ко мне и робко сказала «А меня бьют»….
Очнувшись от шока, я поспешила заглянуть в ее глаза, но она уже отвернулась, как будто выпалив то, что давно сидело в ее груди занозой, и не желая больше говорить об этом. Усевшись за стол, я еще раз спросила ее, что же случилось и почему, а она только пожала плечами. Стараясь поддержать, я сказала, что, может быть, она «не слушается маму, ведь мама не может просто так себя вести». Но я-то уже знала, что эта женщина имеет мало адекватности и объяснить этого ребенку невозможно.
Каток открылся, и мы отправились к намеченной цели. Все было здорово. Осадок будто бы улегся. Я думала, что хотя бы что-то объяснила, и ей стало спокойнее.  Во время пересменки и чистки льда мы сидели за бортом и пили горячий чай.  И тут Юля нанесла еще один удар. Она будто готовилась к нему. Выждав момент, она поймала мой взгляд и, уставившись, пронзая своими темными глазками,  громко и отчетливо произнесла: «Мама, почему ты нас бросила?» ……

Что я могла сделать? Что я могла сказать?  В одну секунду она обезоружила меня. Сотни взглядов, как иглы, укоризненно пронзили тело со всех сторон. Теперь и я, как отчитанный ребенок, потупив взор, еле слышно произнесла «милая, ведь у тебя же есть своя мама». Но это звучало как жалкое оправдание. В ее взгляде читалось: «Ну как же, разве ты не поняла? Даже ты меня не поняла». Она отвела глаза, задорно улыбнулась и сказала, как ни в чем не бывало: «Каток открыли. Пойдем?»
Вечером, вернувшись домой, я не могла удержаться. Никогда ранее особо не отличаясь сентиментальностью, я РЫДАЛА, рыдала в голос по чужому своему ребенку. Она – маленькая мишень родительских игр,  ростиком в 98 см, она была им не нужна, никому не нужна. Единственно желанным и верным решением было забрать ее из лап этого чудовищного непонимания. Но кто бы отдал мне ее? Кто я ей? И я не могла остановиться от бессилия и невозможности помочь.

Шло время, но ни дня не проходило, чтоб я не вспоминала о ней, о маленьком создании 4х лет. Находясь в жестокой борьбе с самой собой, я каждый день уговаривала себя, что вот придут выходные, и я наберу номер и сделаю шаг. Но с приходом выходных у меня находилась уйма совершенно важных дел, которые ну никак нельзя было отложить. Так прошла вся осень и почти вся зима. В преддверье Нового Года и ощущения несбыточных желаний я решилась. Мне думалось, что это станет для Юли маленьким подарком. По обыкновению в телефоне раздался ровный пофигистичный голос и дозволил поговорить с ребенком. В холодной трубке я услышала радостный звонкий голос: «Лида, Лидочка, Ты приедешь?» Разве я могла уже сидеть на стуле?....

Подарки, сладости, торт и что-то еще были мигом упакованы, и я уже стояла у порога знакомой мне квартиры. Казалось, сердце выпрыгнет из груди, а в голове крутилась только одна фраза: «Что сейчас будет? Что сейчас будет?» И я позвонила. Дверь открыли, и я вошла. Радостными криками «Лида, Лидочка пришла!!!» меня встретило взмыленное существо в дырявой растянутой майке и со сползшей до колена одной колготкой.

Еще не дав раздеться до конца, Юля схватила меня и потащила в комнату, где я раньше жила. Теперь это была полноправно ее обитель. Везде в полном хаосе валялись игрушки, одежда, обувь, карандаши и куча разного хламья. Все, как год назад, когда я только приехала. На полу не было живого места, некуда было ступить. Но девочку это не смущало. Она смело шагала по головам плюшевых мишек и растрепанных дорогих кукол, отпинывая ногами подарочные коробки и крупные мешающиеся объекты. Она задорно воскликнула: «Давай играть?» И я ей подчинилась. Юля усадила меня на стул, и я почувствовала натяжение поперек всего тела. «Юличка, что ты делаешь?» - спросила я. Она ходила вокруг меня и связывала толстой веревкой, затягивая изо всех своих детских сил. «Я знаю, так нельзя, ну это просто…ну просто, ну чтоб ты не убежала. Ладно? Ну мы только так поиграем, а потом я тебя отпущу. Ладно?»

Вечер тянулся медленно и долго, было душно, тошно и невыносимо. И, наверное, все было предсказуемо для меня, все к чему я готовилась. Но только не это…Весь вечер Юля в разных красках  и мелочах описывала, как и кого она убьет…будь это маленькая собачка во дворе, ни с того ни с сего залаявшая на нее, или подружка в садике, отобравшая савок. Апогеем рассказов стали родители…оба. Красочнее всего этой участи удостоилась мать. И все это было как бы невзначай, как та веревка вокруг стула, как бы между строк, как бы «Ну мы только поиграем так, Ладно? А потом я тебя отпущу»

Не доезжая до дома несколько станций метро, я вышла и пошла пешком. Вечер был теплым и снег большими хлопьями ровно падал под ноги. Я уже не рыдала в голос, и слезы не катились крупными каплями, застилая глаза. Я шла и думала...«Что стало с ней, с маленькой, живой, сияющей девочкой 4х лет? Что станет с ней, когда она подрастет? Что можем сделать мы, чтоб не взращивать монстров с изуродованными душами, порождая в маленьких сердцах одиночество и недоверие ко всему миру, начинающееся с самых близких людей? Что можем сделать мы и каждый из нас???  Я … НИЧЕГО не смогла.