Житие чиновника. Гл. 10, 11

               СНОА ВОЛОДЬКА. ЕШЁ РАЗ О ДАМАХ

       Так-таки Володька пришёл.
       Не то, чтоб я забыл о его обещании «быть», а всё ж неожиданно, как зима для ЖКХ.

        -  Сидим? – он улыбался так дружественно, что страх пропал не начавшись. – А я принёс тебе ПРЕДЛОЖЕНИЕ.  (Он был рационализатор «по призванию», но Протасов, директор училища, пуще всего боялся именно его предложений). – Ты спешишь?... Не-не! Поговорим!

       -  Да не спешу я. Давай.
       -  Ты в каких отношениях с Главбухом?
       -  Любовь Лексевна, что ль?
       -  Не важно, как зовут. Важно – что баба. Кто у вас тут балом правит? Она? Да энта? Ну, про ту – после. Кто вам зарплату начисляет? И выдаёт, этак  р е г у л я р н о! - (кто бы слышал, как он это слово произнёс! Мне стало аж неловко).
       -  Бухгалтерия.
       -  Понятно. Главная - она, значит. Она в каких отношениях с Главой?
       -  Кончай, Ильич. Об этом у неё спрашивай.
       -  Да не ссы. Я про деловые отношения!
       -  Уже легче.
       -  Не расслабляйся. Ещё и тяжко будет. Но, эт после. Так как? Вы ей командуете, или ОНА вами?
       -  Уймись. Мы - ей. Тебе помощь нужна?
       -  Блин!!! Не мне! Вам!!!

       Я, сдуру, опять вздохнул облегчённо:
       -  Да, выживаем мы, помалу.
       -  Я понял. Денег вам хватает. А как с совестью? Не мучит?
       -  Ну, чего ты  вола за хвост…? Давай, к делу! Чего пришёл?
       -   Вот оно. Уже погнал! Всех бы вас поганой метлой. Да я ж, блин, добрый. Слушай сюда. Да успокой нервы. Я щас дело скажу.
       -  Я весь внимание.

       Володька демонстративно снёс подковырку. Сосредоточился.
       -  Ты ж знаешь, я у школы живу. Вот ты туда ходил, агитировал учителей на митинг. Было?
       -  Когда это было то? Ну, было…
       -  Вот именно, когда! Когда ты властью не был. Ковырял под неё. Тетерь – «когда эт было…»! Лан, не страдай. О деле: Ты знаешь, что об вас учителя рассуждают?
       -  Поболе твоего.
       -  И – чё? Ладушки?
       -  Ну, не твоя, допустм, забота.
       -  Щас благодарить будешь. Есть предложение. Готов?
       -  Жду.
       -  От, сука! Ждёт!!! Записывай! Так, издаля:  Учителя когда зарплату получают?
       -  Как есть в кассе деньги, так…
       -  И что при этом про власть трындят? Не, ты глаза не прячь. Убить вас всех и повесить, вот чё! Да, мало того… Но не об том речь. Ты их на митинг не зови. И Лебедев пусть сидит спокойно. Надо только одно (с расстановкой): напишите в газете, что по приказанию Главы отныне зарплату Белый ваш Дом будет получать только ПОСЛЕ расчёта с учителями. Ну и медиками… Короче: вот вас люди и зауважают. Без митингов. И… Эт одно, не спеши… Тут важно и про «отношения». Ну-к скажи мне, в каких таких отношениях Глава с одной дамой?
       - С кем?
       -  А ты – не в курсе?
       -  С N.?
       -  Вот – то-то! Так – чё?
       -  Ни «чё». Продолжай.
       -  Она-т им и руководит, п о ч е м у -  т о. Сечёшь?
       -  Гнёшь ты. Как и те бабы в школе. Что "трындят".
       -  Я сказал. Вот где узел. Бабы всё!
       -  Блин!! Пойдём!
       -  Куда?
       -  Со мной.

       Мы пришли в бухгалтерию.
       -  Любовь Алексеевна. Когда нам деньги будут? Долг вот отдать не могу.
       Главбух Трунилина была одна (может единственная) женщина  в организации, которая называя меня на Вы, казалось, делала это через силу.
       -  Вы, Альберт Сергеевич, видно вчера родились, потому что не знаете, что неделю назад Ваш Совет принял решение выдавать получку нам, и, прежде всего ВАМ, после расчёта с бюджетниками. Вот получат, тогда – милости просим. Идите, работайте.

       Мы  вышли.
       -  Так, теперь – к N…
       -  Ты чё, ё..? Покеда. Иди, работай.

    Дима:
    Бедняга Володька! Вот, что значит информация не из первоисточника.... Ну а насчёт того что соседи и сослуживцы не хуже русского отдела ЦРУ знают кто, где, с кем, в какой позе… это не только беда работающих во власти....Надеюсь с Володькой отношения не испортились?

    Штирлиц:
Сорокин А.С. пишет:
    «Смысл моих заметок, которым уже десяток лет, объяснить многим, думающим о чиновниках совершенно однобоко: только дурно».
     Сбрехнул какой-то лиходей,
Как будто портит власть людей.
О том все умники твердят
С тех пор уж много лет подряд,
Не замечая (вот напасть!),
Что чаще люди портят власть.
     (Ю.В.Андропов)


                ПРИЁМ
 
     Человек пятьдесят – только очно! А сколько по телефону! Сколько по заявлениям, сколько через третьих лиц… И всем  - объясни! Не унизь, не обидь. И не дай себя в обиду.

     Сбой получился из-за непроверенного «Положения», напечатанного в газете. Теперь любой пенсионер, получивший хоть одну почётную грамоту за работу у Совдепии, отказавшись от некоторой доли здравомыслия, смело мог идти в мой кабинет:

     -   Тут вот все мои награды. Подхожу? Нет, вы посмотрите. Орденов Ленина нет. Но есть юбилейная медаль, с его портретом. Не то? А  что ж вы печатаете? Государственные награды? А эта – чья?  Не сосед же мне её нарисовал! Ах, Совет решил! Ну, понимаю, хотели как лучше…  Да, да. Всех не обеспечишь. Да и власть она нынче только  в свой карман… Эт – точно! Ну, что ж, значит – не подхожу. И вы извините.  Уж спасибо, что объяснили, так это… вежливо. Что вы, что вы! Ничего, ладно. Пройтись было не вредно. Ну и вам не хворать. И, вы уж в другой раз - аккуратнее. До свиданья. Извините.

     Через минуту новый диалог. Для меня – под копирку, для людей – как снег на голову. К концу дня – душа из меня вон. На пятый день, слава богу, выходной. Потом, с начала недели – всё продолжается. Щедро поощряла власть своих тружеников по количеству отмеченных, да не очень высоко. Да и новая власть не замахнулась на широту души. В почётные граждане города проходной балл был очень высок: Грой труда, Союза, Кавалер ордена Ленина, или трёх орденов Славы. Всё! Либо – широкая известность в местном обществе. За выдающиеся заслуги!

     Во вторник у меня депутатские комиссии. Депутаты решают свои вопросы и с любопытством наблюдают мои беседы с посетителями, которые я веду параллельно с депутатскими. К концу работы и им это надоедает. Начинают грубить посетителям, и я иногда вынужден принимать их в вестибюле, чтоб не подставлять этих же депутатов.

     Заходит очередная старушка. Светлое (в далёком прошлом) пальто, рот с одним зубом и дурным запахом из него и грязная сумка, как пить дать, с документами, подтверждающими право на льготы.

     -   Я вот ещё нашла кое-какие документы – она располагающе улыбается мне в лицо через стол, пытаясь  изолировать меня корпусом от излишних в нашей беседе депутатов. – Прошлый раз я не все принесла. Может теперь хватит?

     Я с ужасом вспоминаю женщину, очень доброжелательно предлагавшую мне архив из комода, не исключено - с клопами.
     -   Давайте выйдем, чтоб не мешать коллегам, - предложил я. – В вестибюле не так душно… там диван…и не мешают.

     Старушка поднялась как осенний лист с куста. Мы вышли в коридор.
     -   Правильно. Эти люди у вас какие-то нехорошие. Это они, наверное, депутаты? Ну, вы с ними не советуйтесь. Они не хорошие. А я вот принесла ещё рекомендацию. Мне начальник "Торга" давал. Это – когда меня в  заседатели хотели избрать.

     «Господи», подумалось. А что, как и другие начнут по второму разу являться? С похвальными грамотами от пионерской организации… Ну, куда я смотрел, когда «Положение» в редакцию отдавал?

     -   Нет, вы почитайте. Как он душевно пишет… - Мы сели на диван в непосредственной близости. – А вот – ещё фотография, гляньте. На «монтаже» висела.

     Средней прелести дама смотрела с фотки. Так себе. Зато “рекомендация”  просто увлекла. Кто там был начальник в «Торге», мне было неведомо. Давно, видно, писалось. Но написано было не столько складно, сколько подробно.  Действительно, бабушка прошла честную и непростую жизнь. В заседателях смогла бы работать. Но намёков на подвиг нигде не ожидалось. И как ей об этом рассказать? Денег у бабушки – точно не излишек.  И 400 рублей, полагавшихся к почётному званию, были бы очень ей кстати на лекарства.

     -   А вы вот это не посмотрите? – ещё фотка. Две девчонки. Лет по пять.      - Это – сестрины.  Я их воспитывала.
     -   Живы? – спросил я чуть не со страхом.
     -   Наверное. Умнички были. Где они?...
     -   Вы сейчас одиноки?
     -   Квартирантка у меня…

     Экскурс по чужой жизни меня не то что утомил, сколько сломил.  Что я мог сказать забытой всеми старухе? Дать денег? Жуть. Она, кажется, не из попрошаек. Пристроить в «Дом престарелых»? Так старики со своими домами очень не любят такие варианты.  Моё искренне сочувствие и соболезнования мало чего стоили, как бы я ни впадал в роль попа или замполита. Подлая служба: принимать, утешать, сглаживать углы государственных нелепостей, управленческих каверз, бюджетных немощей и собственных ошибок. Из последних сил внушаю женщине, что труд её был… Её и награждали, и хвалили, и … сулили…

      Я умолк. Я забыл о запахе, который меня долго донимал, с тоской  смотрел на сидящую передо мной убогость и мучился мыслью: как и на чём остановиться? Ситуация напоминала уже не Чеховскую, а что-то из Достоевского.

     И видно мой поникший вид вдохновил её на окончание беседы:
     -   Не, я знаю, не место мне ни в заседателях, ни у вас в «почёте».  И ты, голубчик, прости. Я – што? Поговорить хотелось с вежливым человеком. Всю жизнь – только обиды да работа. А хучь перед смертью покалякать по-людски. С вами. В Доме етом…

     Она поднялась как-то не так проворно, как из кабинета, огляделась (мимо ходили опрятно одетые и отглаженные), и, взяв меня за рукав притянула к себе:
     -   Я в церкву-то не хожу, старая дура. Да бог-т меня простит. И вы уж тут... Не судите…

     Жила она где-то рядом, от машины отказалась.


     Дима:   
     Ну нормальный человек эта женщина...верила как и многие тогда в "светлое будущие".  А терпение у тех кто работает с людьми и впрямь должно быть железным, и если шли именно к тебе "решать вопросы" то…

     Сорокин:
     По сути, я где-то видел в ней своё будущее. От сумы, да от тюрьмы... Пенсионер - категория ущербная, даже Березовский не избежал.