19. Женитьба

Женитьба.

Лечилась Наташа очень долго. Мои родители взяли с собой тёщу ещё и со следующим рейсом, чтобы она выяснила состояние Наташи. Научно-исследовательский институт, числившийся Красноярским, был далеко за городом. До перестройки он был военным. После трудностей у военных его финансирование резко снизилось. Институт выживал только тем, что проводил рискованные лечения и продавал новые технологии. Удалённость от города и хорошее обеспечение жильём позволило удержать большинство кадров. Изменившееся снабжение осложнило существование. Но пока ещё держались.
Старая система связи была военной. Её переключили на гражданские телефонные станции, но какие-то проблемы мешали наладить её по-настоящему. Потому узнавать о состоянии Наташи мы не могли. Тёща ездила туда, чтобы узнать подробности. Пока родители ездили туда-обратно, тёща подрабатывала сиделкой, чтобы не платить за гостиницу.
Вернулась она с обнадёживающей вестью. Наташа жива, её готовят для основного лечения. Пока надежды капитальные. Последние опыты на животных давали стопроцентный результат. Впереди был Новый год.
На следующий день после её возвращения пришла телеграмма, что Наташа в крайне тяжёлом состоянии. Папа собрал все наличные деньги на поездку тёщи. Отправили её самолётом. Он и сам хотел лететь, но денег было мало на двоих. Он всё ещё считал Наташу своей дочерью.
Вернувшаяся тёща сообщила, что введённые стволовые клетки начали было приживаться, но по непонятной причине стали отмирать. Наташу подключили к искусственному сердцу. Перед самым Новым годом ввели клетки ещё раз. На всякий случай сообщили матери. Весь Новый год и каникулы после него Наташей почти не занимались. За это время она очень хорошо поправилась. Вернувшийся из Москвы светило долго думал, что бы это значило. Наташу уже повезли на рентген, когда профессор остановил. Он пришёл к выводу, что старинный рентгеновский аппарат, который был в институте, убивал неокрепшие клетки. Договорились с каким-то городским центром, где был современный. Там убедились, что лечение идёт, как надо. Так что тревога оказалась ложной.
Наташа вернулась в конце февраля. Мои нимфеточки было загрустили, но увидев заметный живот Наташи и поговорив с ней, успокоились.
Я стал настраивать всех на то, что нам надо пожениться. Не хочу, чтобы мой ребёнок родился без отца. Честно говоря, не представлял, что это такое, как я должен вести себя. Но так принято.
Мама и будущая тёща с радостью поддержали меня. Аня, Таня и Наташа от высказывания своего мнения долго воздерживались. Аня и Таня потом признались, что очень не хотели терять меня. Они уже привыкли ко мне, к каждодневным походам в спальню, к установившемуся распорядку дня. Поговорили с Наташей. После этого разговора идею женитьбы стали поддерживать и они. А папа был категорически против. Он до последнего был уверен, что Наташа его дочь. Пришлось даже оправить на анализ его и Наташи кровь. Но и после получения анализа он всё равно считал Наташу дочерью. А кроме того, ему категорически не нравился такой ранний брак единственного сына.
Мы обратились в комиссию по делам несовершеннолетних. Если бы не тёща, то, боюсь, там же меня бы и арестовали. Но тёща принесла с собой целую папку каких-то бумаг, справок, писем. Инспектор долго листал их, а потом сказал, что ему их надо изучить. Тёща отобрала папку, заявив, что сделает ксерокопии, а то, не дай бог, потеряете важную бумажку. Она даже спорить не стала, забрала и всё.
Скоро состоялась комиссия. Говорят, особенно горячо за нас заступался главный врач городской больницы. Это он посоветовал матери Наташи уговорить дочь забеременеть. Беременность по некоторым сведениям помогала излечивать не менее серьёзные заболевания. Если кому-то будет интересно, то он принесёт вырезки из журналов на эту тему. Одна из учительниц начала было говорить что-то против.
-- А Вы можете представить, что вам через месяц предстоит умереть? Что Вы будете делать? На какие меры согласитесь?
-- Ну, у нас же медицина всесильна….
-- Если бы это было так, то мы были бы бессмертны. Но что-то и богатые, и врачи  рано умирают. Никакие деньги не помогают. Так на что бы Вы пошли, чтобы сохранить жизнь?
-- Ну…, не знаю…, но не на такое же….
-- А на какое? А если это один из способов выжить? Или это единственный способ? Вы не можете представить, какие меры принимала наша медицина. Закон позволяет в крайних случаях регистрировать брак с четырнадцати лет. А им уже по семнадцать.
-- Нельзя было подождать полгода, чтобы не возникал этот вопрос?
-- Как Вы не поймёте, что жить ей оставалось всего месяц. И это ещё со специальным прибором. Я настаиваю на разрешении заключения брака.
-- Я буду против.
-- Ваше дело. Но я думаю, что остальные члены комиссии не настолько кровожадны.
-- Можно было бы экстракорпоральное оплодотворение сделать.
-- Да Вы хоть знаете, что это такое? Вашей зарплаты за десять лет не хватит, чтобы оплатить его.
-- Должен же быть какой-то законный выход?
-- Я не знаю такого. Никогда не подумал бы, что Вы так тупо упрямы.
-- Я на Вас в суд подам за оскорбление!
-- Дело Ваше. Даже под такой угрозой я настаиваю на разрешении.
Мы с Наташей сидели за дверью в ожидании вызова. Думали, что нас будут о чём-нибудь спрашивать. Однако, комиссия обошлась без нас.
Разрешение нам дали. Вся комиссия проголосовала «за» при одном «против».
С решением комиссии мы пошли в ЗАГС и подали заявление. Нам всё равно дали срок на раздумье. Регистрация должна быть в апреле.
Учиться Наташа не смогла, слишком много тем было пропущено. Да и роды у неё должны были быть как раз в период экзаменов. Я пытался помочь ей, но она отказалась. Решила год пропустить.
Загрустивших было моих нимфеток, Наташа успокоила. Скоро у неё вырастет огромный живот, заниматься мною ей будет трудно. Поэтому как раз и нужны они будут. А сейчас и отвыкать не стоит. Мне показалось удивительным, что, даже становясь моей женой, Наташа не отталкивает моих малолетних любовниц. Но как-то этот вопрос не заострился.
Свадьба получилась на славу. Гуляла почти вся наша школа. Точнее, гуляли старшие классы. Свадьбу провели в самом большом кафе. Алкоголя не было ни одной бутылки, однако некоторые ребята набрались. Алкоголь был после, для взрослых. Папа подарил нам сертификат на долевое участие в новом строящемся доме. Нам была оплачена трёхкомнатная квартира. Пока у дома был только сделан фундамент. Сдать дом обещали лишь через два-три года. Пока же нам предстояло жить в моей квартире. Кажется, всё складывалось удивительно хорошо.
Сразу после свадьбы Наташа стала отказывать в близости, ссылаясь на беременность. Она отсылала к моим нимфеткам. И не только не противилась этому, но и всячески поддерживала.
Наташа родила в средине мая восьмимесячную девочку. Когда начались роды, мы вызвали «скорую». Однако, утром я узнал, что её из-за боязни за сердце отправили в Москву. Как сдал выпускные экзамены, не помню. В выпускном аттестате была половина четвёрок, но ни одной тройки. Девчонки же сдали всё на «отлично». Дальше в школе Таня учиться не захотела. Она настроилась в колледж на бухгалтера. Анька не определилась, поэтому решила продолжить учиться.
Папа купил пристрой, который прежде был ателье пошива одежды. За лето нам предстояло доделать его под наши запросы. Так как здание было стеклянным, называемым в народе «аквариум», то мы решили заменить наружные стёкла кирпичными стенками. С какого-то снесённого здания папа привёз оконные блоки. Кирпич, песок и цемент мы затащили в помещение, что давало возможность работать в пасмурную и дождливую погоду.
Начали работу мы с папой. Он не был каменщиком, но участвовал в кладке дачи друга ещё там, на родине. Первые метры стены получились неровными, грубыми. Папа успокоил, что мы их потом заштукатурим. Кладку делали между стёклами, благо расстояние между ними было чуть не метр.
Наташа нам не помогала, но и не мешала. Первое время она увлеклась ребёнком. Родила Наташа очень легко. Как говорили врачи, едва прошли воды, как начались схватки и пошла головка.
Назвали девочку Машей. Смуглая и широконосая она не была похожей ни на кого из наших или её родственников. Я было подумал, что она Петькина, но не была похожа и на Петьку. Однако, не смотря на это, считал её своей.
Первую неделю мне разрешалось нянчить дочь. Но где-то в конце второй недели девочка начала много плакать. Чем больше она капризничала, тем меньше мне было доступа к ней. В то же время мы и в ателье работу начали. Я разрывался между работой и домом. Начавшая нервничать из-за капризов дочери Наташа срывалась на мне. К себе меня не подпускала. Сначала ссылалась на запрет врача, а потом на нервное состояние.
На третью неделю, когда родители уехали в рейс, девочка стала плакать почти непрерывно. Работы в ателье остановились. По нашим расчётам мы должны были закончить работы к осени, но теперь всё срывалось. Папа пообещал по возвращении нанять каменщиков. Психующая Наташа вынуждала уходить из дома. Не могла помочь и тёща. Она тоже не могла понять причины криков внучки.
Раскричавшись без причины, Наташа выгнала меня из квартиры. Я ушёл в наше ателье и, сделав небольшой замес, делал кладку. Девчонок Наташа даже не пустила в дом. Они пришли посмотреть, не разбил ли кто окна в нашем ателье. А увидев меня там, подключились к работе.
В перерыв я рассказал им об обстановке дома. Мы всегда рассказывали друг другу обо всём без утайки. Их тоже удивило состояние Наташи и наши отношения. В порыве жалости так обласкали меня, что мы оказались на складе. Секс и в самом деле снял нервное напряжение. Недельное воздержание было компенсировано страстью и количеством.
Как ни смущался предстоящей дома встречи, девчонки перед расставанием опять обласкали меня. Кажется, им это нравилось. Не сам секс, а то, что после него я будто становился другим, более терпеливым, более спокойным.
Едва переступил порог, как Наташа заявила, что поедет в Москву на плановое обследование. Велела позвать девчонок нянчиться с дочкой. Мы по телефону договорились о приходе подружек.
Наташа уехала с первой электричкой. Отправил её на такси почти в 4 утра.
Пришедшие девчонки сначала искупали Машеньку, после чего она на удивление быстро успокоилась. Девчонки, как опытные матери, обработали опрелости, чуть ли не облизали девочку, накормили молочной смесью. Едва она уснула, как занялись мной.
В этот день я впервые после окончания школы был сыт и обласкан. Кажется, что-то похожее было и с Машей. Она изредка просыпалась, чтобы поесть. Таня пыталась дать ей свою грудь, чтобы почувствовать себя матерью. Грудь, конечно, была пуста, поэтому Маша и сосала её, как соску-пустышку. Зато так завела девчонку, что она чуть ли не силой затащила меня в постель. Я не мог вспомнить, чтобы когда-то за два года Таня была столь страстной и ненасытной. Даже Анька начала возмущаться.
День шёл к концу. Девочки ушли домой, Маша беспробудно спала, когда вернулась Наташа. Она была раздражена и нервозна. Чем больше успокаивал её, тем злее она становилась. Однако сумел-таки добиться результата поездки. Наташа только начала обследование, сдала анализы.
Наверно, раздражение матери передавалось дочери. Опять начался плачь. Снова Наташа срывалась на мне. Снова я бежал на стройку. Там увидел моих девчонок, уже самостоятельно продолжавших кладку. К моему удивлению у них получалось лучше, чем у меня. Аня подавала раствор и кирпич, а Таня очень аккуратно укладывала их в стену. Получалось не быстро, зато потом можно не штукатурить.
Завидев меня, они бросили работу, расспросили, накормили, соблазнили и пошли продолжать начатое. С ними я чувствовал себя в высшей степени комфортабельно. Не смотря на нервозное начало дня, к обеду полностью успокоился. Было такое ощущение, что у меня дом не там, а в любом месте, где были со мной мои нимфетки. Мы не столько понимали друг друга, сколько чувствовали. Вместе они дополняли друг друга так, что казались идеальным дополнением меня, моих мыслей, желаний. Наверно, такие отношения в идеале должны быть между супругами. Да и вели себя со мной, как раздвоенная супруга. Наверно, у любой из них отдельно так не получалось бы, как вместе.
Таня была до однообразия спокойна, рассудительна и немногословна. С ней было бы скучно жить, зато предсказуемо и надёжно. Если мы заводили какой-то порядок, то его поддерживала именно Таня. Даже в сексе она была такой же. Её было трудно уговорить пойти в кладовку вне установленного графика. Зато там она и отдавалась и брала так, как трудно даже представить с другой.
Анька же была быстра во всём. Она за две минуты могла три раза переменить мнение, успеть начать что-то, бросить, а через пять минут закончить накануне начатое. Предсказать, что она скажет или сделает в следующее мгновение, было почти невозможно. Главным нарушителем предложенного ею же порядка была она сама. Нарушив что-то, через минуту она могла исправить и начать новый беспорядок. Наверно поэтому с ней было очень интересно. Нам не требовался ни радиоприёмник, ни проигрыватель. Весь день на нашей стройке был слышен её звонкий приятный голосок. Она то рассказывала что-то, чаще смешное, то пела, то смеялась сама. Такой же была и в сексе. Никогда не пропускала принятого совместно расписания. Но чаще всего в промежутке времени начинала всячески намекать, что ей хочется оторваться. Не обижалась, получив отказ. Зато, если с ней уединиться, действительно отрывалась, торопилась, будто боялась опоздать куда-то. Она и кончала по два, а то и три раза, пока добивалась моего оргазма.
К их чести, я не помню случая, чтобы они, получив наслаждение, не добивались его от меня. Если не было возможности у одной, то эстафету принимала другая, чаще это была Таня, и всё равно заставляли меня кончить. Они мне прощали мои измены, как это было с Данаей, а потом с Наташей, как будто так и должно было быть. Таня сама не только не делала такое, но даже в мыслях не держала. Зато Анька, если по какой-то причине не могла воспользоваться мной, как это было в прошлое лето в лагере, легко находила себе партнёра. Но если я был рядом, измен не допускала. Правда, с ней было смешно ходить в людных местах. Увидев понравившегося ей парня или мужчину, она сразу предполагала, какое у него имущество. Чаще всего оно ей не нравилось. Но иногда восклицала: «Вот бы проверить!». Правда, после этого она искала убежище, чтобы, оставив Таню на стрёме, проверить его у меня.
Из всех моих женщин больше всего в близости мне нравилась Наташа. Я не могу описать, что именно прельщало, но с ней я испытывал настоящее блаженство от начала ласк и до отдыха после. И не важно было, какую позу мы принимали, блаженство было одинаково беспредельным. Немного хуже получалось с Таней. Мне с великим трудом удавалось с ней отодвинуть мой оргазм. Едва начинался её, как никакими стараниями я не мог удержаться от своего. Однако так же трудно было уговорить её сменить позу. Никакой другой, кроме классической, она признавать не хотела. Хотя реагировала в любой позе почти одинаково. Из-за этого с ней становилось скучно, едва мы на несколько дней оставались без Аньки.
Аньку мы потому и звали Анькой, а не Аней или Анной, что она во всём вела себя шаловливым любопытным ребёнком. Даже в одном походе в укромное место, где совершалось ЭТО природное таинство, она успевала если не сменить позу обоих, то сменить положение своего тела чуть ли не в каждом движении. С ней трудно было заскучать хоть в общении, хоть в постели. Неудержимая выдумщица, за период нашей близости она перепробовала всё, что придумало человечество в ЭТОМ деле. Однако, никогда не только не пробовала, но даже в мыслях не держала извращений. Даже когда мы смотрели какой-нибудь порнофильм с минетом или анальным сексом, она либо отворачивалась, либо строила такую мину отвращения, что самому становилось противно. А от фильмов с зоофилией просто уходила в другую комнату. Зато была готова сама залезть в экран, чтобы получше рассмотреть что-то, как делают ЭТО герои фильма. Именно она почти каждую субботу заводила разговоры про секс с тех ещё пор, когда, будучи школьниками, мы договорились об открытых днях. Только ей было интересно подглядывать в эти дни, как мы делаем ЭТО с Таней. Её любопытство плескало через край не только в ЭТОМ. Она лезла помогать водителю троллейбуса ремонтировать токосъёмник, чтобы увидеть, как он устроен. Она вместе с водителем автомашины лезла под капот, хотя там ничего не понимала. И так было во всём.
Однако, как бы смешно и интересно с ней ни было, в постели она была не так вкусна даже в сравнении с Таней, не говоря уже о Наташе. Хотя она и здорово подросла за эти полтора года и уже не так сильно «пережимала», как первое время, возможно именно «малые габариты» давали такой эффект. А, возможно, это так было из-за того она была спортсменкой-гимнасткой, но не могла научиться правильно управлять мышцами ТАМ. Однако, вместе с Таней они были для меня самыми сладкими из всех моих женщин. Настолько сладкими, что я почти забыл тётю Тасю.
Как-то я задумался обо всём этом. Никто из моих женщин ни разу не предохранялись презервативами или другими очевидными способами, если не считать экспериментов Аньки, которая, скорее всего из любопытства, пыталась это сделать в самом начале наших встреч. С Тасей и Диной у нас ЭТО происходило в безопасные дни. По крайней мере, так они говорили. Даная хотела ребёнка, Людмила Николаевна даже не намекала на что-то подобное. Она – медик, знает, что надо предпринимать. А мои нимфетки с первого месяца нашей близости не разрешали даже отвлекаться на эти мелочи. Они сами занимались этим. Как-то я прочитал аннотацию к их пилюлям. Перевод был ужасным, скорее всего компьютерным без корректировки человеком. Как я понял, в организме эти пилюли вызывали выделение гормона, который не позволял оплодотворённой яйцеклетке закрепиться на стенке матки. В качестве последствий указывалась возможность выкидышей после прекращения приёма этого препарата. Ни о каких других последствиях не говорилось. Да и по девчонкам совсем не было заметно, что препарат вредный. После этого я как-то успокоился и никогда не задумывался о возможности оплодотворения моих подружек.
И после поездки в Москву Наташа не стала спокойнее. Она так и не подпускала меня к себе, отсылая к девчонкам. Всё так же дочь исходила почти постоянным плачем. Через неделю Наташа снова поехала в Москву. Но теперь с ребёнком. Она категорически отказывалась от сопровождения даже своей матери. Вернулась оттуда через трое суток. Дочь три дня спала, как убитая. Я даже забеспокоился, всё ли с ней нормально.
Наташа рассказала, что её анализы практически отличные. Но она проводила обследование дочери в том же институте. Врачи заметили какие-то нарушения, но пока не будут сделаны лабораторные исследования, они ничего определённого сказать не могут. У девочки взяли пробы крови, сделали УЗИ всего, что можно. Через неделю будет комиссия по результатам. Тогда и можно будет узнать, что к чему. Девочке вкололи какие-то препараты, вот она и спит нормально.
Дней через десять по почте пришли результаты комиссии. Там был длинный текст, так пересыпанный медицинскими терминами и латинскими словами, что я практически ничего не понял. Зато окончательный диагноз был написан понятными словами. У девочки какое-то осложнение, вызванное болезнью матери, её лечением. Для более точного определения метода лечения требуется сделать углублённые специализированные анализы и обследования. Назначена дата обследования и указана сумма, которую надо будет внести в кассу института. Сумма была такой, что почти все наши наличные деньги уходили на это. Хорошо, что мы закупили в нужном количестве все строительные материалы. О наёме рабочих разговор уже вести было невозможно.
Папу порадовали наши успехи. Мы уговорили его оставить эту работу нам, а он с мамой пусть деньги заработает на рынке. Особенно в этом вопросе усердствовали девчонки. Тут для них были идеальные условия для близости. Да и мне с ними было лучше, чем дома. Сделать что-то для Маши я не мог, не понимая, как её успокоить. Да ещё Наташа по поводу и без повода кидалась на меня с упрёками. Меня там заменяла тёща и иногда мама. Они все надеялись на то, что нам помогут в институте.
Наташу в этот раз сопровождали мама и тёща. Устроив подопечных в гостиницу, вернулись. Мы звонили Наташе каждый день. Вечером она звонить не только не разрешила, но и телефон отключала. Вернулась через неделю. И опять Маша первое время была спокойной, почти всё время спала. Наташа же по-прежнему нервничала, по-прежнему не давала мне прикоснуться к себе. Меня это и удивляло и бесило. Нерастраченную энергию принимали мои девчонки. Мне даже иногда казалось, что они были довольны болезненностью моей дочери.
После следующей поездки Наташа заявила, что у дочери какое-то изменение в костном мозге, только операция на котором стоит около трёх миллионов за границей. Есть возможность сделать её в Красноярском институте, где проводили лечение Наташе. И стоит она вместе с последующим лечением всего полтора миллиона долларов. Папа начал было настаивать на лечение за границей, утверждая, что денег хватит. Но Наташа сказала, что это, возможно, только первый этап. А сколько потребуется ещё? Это сломило папину настойчивость. Деньги придётся экономить. Наташе велели связаться с институтом и узнать, когда можно будет ехать.
Скоро на бланке института сердца и крови пришёл ответ, что в ближайшиё месяц можно будет обратиться в любое время в Красноярский НИИ. Гарантии на излечение равны 90%. Деньги можно внести во время приезда в любом виде. В следующий месяц существование института может быть под вопросом из-за отсутствия финансирования. Наташа пояснила, что руководство института надеется продлить существование на поступившие деньги, а, возможно, и выправить финансовое положение. Они продают какие-то технологии, но не хватает времени для оформления.
Почти неделю и Маша, и Наташа были спокойными. В конце недели Наташа даже подпустила меня к себе. Но она была совсем неузнаваема. От этой близости я не получил никакого удовольствия. И снова меня спасали мои девчонки.
К очередной поездке папа оформил в московском филиале швейцарского банка карту на 2 миллиона долларов. С этой картой Наташа должна была ехать в Красноярск. Он выяснил, что эту карту можно использовать в самом Красноярске. Правда, тут же выяснилось, что банкомат есть только в одном банке города. Но теперь переводить деньги в другие банки папе показалось сложным. Если бы он знал, как это помогло!
Тёщино здоровье из-за болезни дочери, а потом и внучки очень подкосилось. У неё пошли перебои с сердцем, поэтому с Наташей она не поехала. Мои родители пообещали доставить Наташу бесплатно, а в городе найти такси – поезд там стоит довольно долго.
После их отправки мы работать не пошли. Решили сделать отдых. Девчонки, попав в привычную картину, занялись уборкой. Наташа не только подзапустила её, но и, уезжая, разбросала вещи. Не пропустили девчонки и привычных для них походов в спальню. Меня порой поражало это. Я всё удивлялся, а если бы они официально стали замужними? Выдержали ли бы их мужья такой активности? Даже мне бывало порой лишнее. Анька на подобное изречение ответила как-то:
-- А не надо было так хорошо целки ломать! Это хорошо, что Наташа так отнеслась. Если бы не она, кто знает, кем бы мы сейчас стали. Я бы, наверно, в проституцию подалась.
Между делом она позанималась моим компьютером. Нашла какой-то провод, которым можно подключать сотовый телефон. Во время разговора можно записывать его в память компьютера, а потом слушать хоть сто раз.
Первый раз мы связались с Наташей, когда она проезжала Урал. Даже в телефоне был слышен плач Маши. Кажется, Машей в это время занималась мама.
Следующий разговор был перед Красноярском. Маша затихла. Возможно, спала. Слышен был только стук колёс. Наташа велела позвонить утром. Она в это время будет в Красноярске, где начнётся вечер.
Я несколько раз потом прослушивал запись разговора.
Утром я проспал. Девчонки, привыкшие встречаться на стройке, умчались туда. Была предпоследняя неделя летних каникул, а работы было сделано ещё не больше половины. Набрав Наташин номер, долго ждал, когда она подключится. В телефоне несколько раз щёлкало. Я уже перестал кричать «Алло», ожидая, пока ответит она. Наконец пошёл нормальный вызов. Телефон щёлкнул, но вместо её голоса я услышал женские стоны и грубый мужской голос. Откуда-то издали доносился детский плач. Я было подумал, что ошибся номером, но что-то заставило прислушаться.
«-- Я его выключил. Пусть думает, что связь сбоит. Ты как?
-- Хорошо! Давай продолжим.
-- Ребёнка бы уняла, а то надоело.
-- Давай после. Давно так хорошо не было.»
После этого послышался характерный скрип кровати, пыхтение мужика и стоны женщины. По голосу это была Наташа. Я ничего не понимал. Она была с кем-то в постели? Зачем?
Кончили. Я так растерялся, что не мог даже пошевелиться. Сидел истуканом и автоматически слушал.
«-- Как давно мы с тобой не делали это! Мой-то ничего подобного не может. У него вроде и большой, но мне с первых минут не понравился. Я несколько раз ездила в Москву, думала, тебя найду. В институте сказали, что ты уволен. Тот свинг-клуб закрыли, а где ты можешь быть, не знаю. В других клубах совсем всё не так. В них только секс. Не успеваешь разогнуться. И ничего не платят. А ты, оказывается, уже уехал. Хорошо хоть додумалась дочке перец в пелёнку подсыпать. Она всё время орала, а я плела, что болеет. На твоих бланках печатала заключения. А они, олухи, не догадались, что подписи одной рукой сделаны.
-- Ты деньги привезла?
-- Два лимона.
-- Долларов?
-- Ага!
-- Молодец! Я выкуплю весь институт. Мы с братьями всяко судили. Лучше всего там казино сделать. И публичный дом. От города далеко. Ни милиция, ни налоговая туда не ездят. Привыкли, что городок военный. А потом их начальство втянем. Никуда они не денутся. Деньги рекой потекут.
-- А я что там делать буду?
-- Публичным домом командовать будешь. Ты же в этом хорошо понимаешь. Особых клиентов сама обслужишь, девок научишь, как правильно надо. Сейчас братья придти должны. Ты клизму ставила?
-- Конечно! Я же думала, что вы все сразу придёте.»
Сзади подошла Анька, за ней у стенки стояла Таня, прижимая ладони к щекам. Я даже не слышал, когда они вошли в квартиру.
-- Зачем клизму? Она где?
Из динамиков компьютера послышалось подобие стука двери.
«-- Вот и брательники! Быстренько раздевайтесь! Потом обмоем. Всё равно до утра ждать, пока банк откроют. Эти перевели деньги в такой банк, который только днём открывают. Ванька! Обмакнись и влезай. Федька снизу ляжет.
-- А ты?
-- Сосать будешь. Ты меня совсем обессилила. Последний раз думал и не кончу.»
Дальнейший разговор я почти не слышал. На меня накатили и обида, что нас так развели, и обида, что Наташа, которую я почти боготворил, променяла семейную жизнь на обыкновенное бл…во. Похоже, она и прежде б…ю была, но умело скрывала. Видимо, потому она и показалась мне очень сладкой, что многое умела, была достаточно опытной в этом деле. Наверно, потому и не отрывала меня от девчонок, чтобы этим так или иначе оправдывать своё поведение. Дальнейшее я слышал позднее, когда пришёл в себя и прокручивал запись.
Наташка застонала, когда некий Иван забрался в её задний проход. Вместе с ним она забралась на Фёдора. Они уже задвигались, когда в её рту оказался Кирилл. Пыхтение мужиков и стоны Наташи говорили о том, что процесс пошёл. Возились они довольно долго. Наташа, похоже, кончила несколько раз, пока то же сделали и эти мужики. Я представил эту картину по виденным совсем недавно порнофильмам. Но представить Наташу в такой ипостаси как-то не получалось.
Закончив, мужики сделали перерыв, чтобы выпить. Они позвали Наташу, которая довольно постанывала недалеко от телефона.
«-- Посмотрю, кто звонил. Наливай пока. Кирилл! Идиот! Ты же не выключил, а включил телефон!
-- А вверх ногами не понятно было, на какую кнопку нажал.
-- Алло! Алло! Ну, кажется, связи нет. Молчание. Чуть не обсикалась от ужаса.»
Загоготали мужики и телефон отключился.
Наверно на счёте было много денег, раз телефон так долго не отключался. Что делать? Надо папе позвонить! Хватило бы денег на звонок! Вдруг все на Наташку ушли!
Анька смотрела на меня вдруг ставшими огромными глазами. Наверно, она думала, что я брошусь топиться или резать вены. А меня будто вывернуло наизнанку. Ни малейших чувств, которые я до последнего времени испытывал к Наташе, не было. Появилась какая-то злость. Даже Маша, ни в чём неповинный ребёнок, стала мне как-то безразлична. Видно не зря говорят: от любви до ненависти один шаг.
Я схватил телефон и набрал номер папы.
-- Не надо ей звонить! Ты хочешь её отругать? Что толку-то?
-- Не мешай! Папа! Папа! Срочно заблокируй Наташкину карточку. С неё сейчас деньги украсть могут! Срочно!
-- Коля? Ты? Как дозвонился? Здесь, кажется, нет зоны доступа. Потому и не сразу телефон взял. Что случилось?
-- Срочно блокируй карту! Потом объясню.
-- А как Наташ….
Связь оборвалась. Повторные звонки ничего не дали. Телефон был вне зоны доступа. Только бы он успел заблокировать!
Папа позвонил мне на следующий день. Он сказал, что заблокировал карту на какой-то большой станции с проводного телефона. Это было уже под утро. Ему позвонила Наташа, сказав, что деньги с карты не снимаются. Папа рассказал ей о нашем телефонном разговоре. Связь с Наташей оборвалась на полуслове. Похоже, что на её телефоне кончились деньги.
Телефон у меня выхватила Анька. Она сказала папе, чтобы он привёз Наташу с ребёнком и не о чём не спрашивал. Мы ему здесь объясним. Как с лечением? Из Москвы пришло извещение, что анализы и заключение перепутали в институте, что Маша здорова. Все объяснения дома.
Почти сразу же позвонила Наташа с чужого телефона. Она плача обзывала меня идиотом и убийцей, потому что я велел папе заблокировать карту. Подхватив игру Аньки, я сказал, что из Москвы пришло сообщение, что они перепутали анализы и послали результаты не того ребёнка. Наташа начала было доказывать, что сама брала их, что сама присутствовала на консилиуме. Но телефон отключился. Наверно и на нём кончились деньги. Звонок был, когда мы были на работе, поэтому не записан.
Наташа появилась дома вместе с моими родителями. То ли она боялась придти одна, то ли родители попросили кого-то подменить их на сдаче вагонов. Пригласили они и тёщу.
Едва перешагнув порог, Наташа кинулась ко мне с кулаками. Анька включила компьютер на чтение записи. Проскочив половину расстояния, Наташа услышала запись, остановилась, стала бледнеть, оседать. Чем дольше длилась запись, тем больше она горбилась. Мои родители стояли в проёме и смотрели на компьютер, будто во всём виноват был он. Запеленатую Машу держала мама.
-- Это не я! Это подлог! Это подмена!
Однако, чем дальше, тем больше было понятно, что это была она. Никто, кроме неё не знал про перец, про нас, про деньги. Промелькнуло даже имя Аньки. Перекладывать вину было невозможно. Вдруг Наташа развернулась и, растолкнув моих родителей, выскочила из квартиры.
-- Наташа! Наташа!
Вскочившая было тёща, стала оседать на пол, держась за сердце. Таня вызвала скорую помощь.
-- Что с ней случилось? Она всегда была такой хорошей девочкой! Кто же её так?
Мы успокаивали, как могли. Ей нельзя было ни волноваться, ни даже говорить, раз что-то с сердцем. Тёщу увезла скорая с подозрением на инфаркт.
Оставшись впятером, стали обсуждать ситуацию. Папа никак не мог поверить, что «его дочь» могла такое сделать. Мама плакала. Её успокаивала Таня. А Анька пыталась объяснить папе, что Наташа не могла быть его дочерью. Они как-то с тёщей разобрали тот случай. Наташа была зачата до папы. Наверно тем парнем, который и расстроил тёщу. Да и давно уже установлено, что восьмимесячные недоноски выживают крайне плохо. А Наташа родилась доношенной и здоровой.
Меня кольнула мысль, что Маша тоже родилась восьмимесячной! Не потому ли она так не похожа ни на кого из нашей родни!
Женщины занялись Машей, а нам с папой Анька притащила откуда-то бутылку водки, нарезала колбасы и хлеба. До обеда мы выпили её. Меня водка не взяла, а папа сильно опьянел. Его пришлось отправить домой на такси. Что делать с Машей мы не знали. Доверять ребёнка мне женщины не хотели, а заниматься ею мама не могла. Девчонки хотели заняться ею, но сами были детьми. Да и оставлять меня с ними мама опасалась. Кроме того, что в прослушанном ею телефонном разговоре подозрительно мелькнуло имя Аньки, она услышала, что Наташа ещё до рождения Маши перестала со мной спать. Мама боялась, что я могу если не соблазнить, то изнасиловать которую-нибудь, а то и обоих.
Девчонки клялись, что ничего не будет. Ведь мы уже два года делаем уроки вместе, а никто ещё не забеременел. Если у Аньки и было что, то это случилось не со мной. С большим-большим трудом девчонкам удалось уговорить маму. Она умчалась «спасать» папу. Анька позвонила домой, объяснив ситуацию. Её отпустили, потому что Наташа была племянницей мамы Ани. А Таню отпустили, потому что она была с Анькой. Правда, уговаривать родителей им было довольно трудно.
Маша спала беспробудно. Её даже кормили спящую. Откуда девчонки знают, как и что надо делать?  Может, это природное. А может, когда в куклы играли.
Когда я вернулся с работы домой, обе похвалились, что их проверяли их мамы. Не знаю, что им наплели, но обе разрешили пробыть здесь ещё пару дней, пока не появится возможность подать заявление на поиск пропавшей Наташи. Приходила и моя мама. Она только что ушла. Принесла молочную смесь и детское питание. Говорит, ходила навестить сватью. В больнице сказали, что у неё микроинфаркт. Завтра уже переведут из реанимации в палату. А папа ушёл в запой. С ним никогда такого не бывало. Хорошо, что он пьяным спит беспробудно. Проснётся, «высосет» очередную бутылку и опять спит.
Девчонки накормили меня хорошим ужином. Я посидел около коляски с дочерью. Трогать её мне не разрешили. Девочка спала, как говорят, без задних ног. Спать со мной легла Анька. Таня осталась с Машей. Перед тем, как уйти, мы заглянули в комнату. Таня опять пыталась дать Маше свою грудь. Было удивительно и смешно.
Чтобы отвлечь меня от грустных мыслей, Анька была необычно нежна и ласкова. Всё время нашего знакомства я мечтал, чтобы она была такой. Но проявилось это только сейчас. Анька не пыталась вступить в близость, только ласкалась, только поцелуи и объятия. Близость пришла сама собой, пришла как естественное продолжение ласк, как кульминация нежности. Но утром я проснулся в объятиях Тани. Даже такая мысль мелькнула: вот бы жениться на обеих сразу! Ни с Анькой, ни с Таней по отдельности у меня не бывает так хорошо, как было сейчас, когда они вместе. Они дополняли одна другую, помогали взаимно. Вместе им было не сложно приготовить еду, одновременно нянчась с малышкой. Вместе они не только держали в чистоте квартиру, но и всю одежду. Всё делалось без спешки. Дома меня встречала не уставшая и раздражённая жена, измученная одиночеством, домашними делами и плачущим малышом, а сразу две весёлые и довольные жены с радостно гукающей малышкой на руках. Мне кажется, из-за Маши они и сами как-то переменились, похорошели, подобрели, стали более серьёзными и женственными. Теперь меня тянуло домой, где меня ждут и любят.
Но с другой стороны, мне просто повезло, что мои девчонки такие подружки. А если бы они были, как Наташа? Уверен, перегрызлись бы между собой, отыскивая друг у друга недостатки, стараясь быть главнее соперницы. Возможно, мои девчонки до этого просто не дозрели. Или они настолько знают друг друга, что взаимно прощают недостатки соперницы? Как читал когда-то, и в гаремах султанов были как взаимные ненависти, так и великие дружбы. Всё зависит от самих людей. Мои девчонки не собираются за меня замуж, не планируют в будущем пользоваться моим имуществом, тем более, не собираются от меня рожать. Им просто нечего делить. Да и я без претензий к ним, если им, Аньке, например, хочется гульнуть налево. И в её договоре говорится об этом. Прежде они связались со мной, чтобы у меня появилась необходимость быть им защитником. Да и любопытство в этом возрасте достаточно велико – хочется испытать что-то более взрослое. А когда у меня получилось слишком хорошо, появилось желание повторять ЭТО, которое переродилось уже в привычку, в потребность. Наверно мои рассуждения в чём-то верны, хотя не отвергаю и их ущербность. Давит немного и противозаконность. Хотя, законы ведь придумывают люди. У природы свои законы.
Через три дня после исчезновения Наташи мы подали в милиции заявление о потере. Заявление приняли, записали наши показания. Подходило начало учебного года. Мы терялись в догадках, что делать с ребёнком. Родители через неделю должны уехать в очередной рейс, тёща в больнице, а мне, как представителю мужской половины, особого доверия не было. Девчонки уйдут учиться. Слава богу, что мне исполнилось 18, а то могли бы отобрать ребёнка службой социальной защиты. Кстати, как раз в эту кутерьму прошёл день рождения. Про него как-то все забыли. Все, кроме военкомата.
Мне пришла повестка явиться на медкомиссию, родители собирались уехать. Правда, к дню медкомиссии тёщу обещали выписать. Нынче с инфарктом долго в больнице не держат. Девчонки же заверили, что они помогут во всём.
Закрутившаяся кутерьма меня совсем не радовала. Честно говоря, хотелось убежать от этих забот. Наверно, я не готов ещё быть таким взрослым и отцом. Только совесть заставляла относиться к ребёнку, который совсем не похож ни на кого из нашей родни, по-отцовски. Правда, я не понимал даже, что значит, по-отцовски. Порой мне казалось, что мои девчонки любят Машу много больше, чем я.
Вернувшаяся из больницы тёща затребовала внучку к себе. Мы договорились, что я буду привозить её утром, а после обеда, когда кончатся занятия, девчонки будут её забирать. Я же всеми силами доделывал ателье, чтобы успеть основные работы до отправки в армию. Мне можно было бы собрать справки из милиции, из социальной защиты, чтобы отсрочить призыв. Но тогда придётся идти позднее. А это что-то не хотелось.
Мои девчонки будто обрадовались, что всё так случилось. Они с превеликим удовольствием занимались Машей, купали её, кормили, возили на прогулки, делали с ней зарядку. Это были лучшие мамы в округе. Мамы девочек поначалу очень нервничали, особенно Танина. Но упрямство дочерей, особенно Тани, сломило их сопротивление. И теперь они не спорили, когда дочери оставались у меня ночевать. Танина мама даже пару раз ночевала у меня вместо Тани. А мама Аньки уже совсем махнула на неё рукой. Как ни контролировала она дочь, та нашла способ найти себе мужчину даже в лагере. А при общении со мной девка даже учится стала отлично. Если головы нет, то никакой замок ни на каком месте не поможет.
Мне дали повестку для отправки в армию на 15 ноября.
С превеликим напряжением я закончил работы в ателье за неделю до призыва. Теперь оно должно стать магазином. Родителям не надо будет возиться с товаром на рынок. Здесь был довольно большой и удобный склад. Только располагалось ателье в глубине квартала. Это могло ухудшить посещаемость. Вставал вопрос, кто будет торговать. Мама предложила вызвать тётю Тасю. У неё были очень большие сложности. Дядя Толя совсем слёг и, того гляди, умрёт. Для того, чтобы поддержать его, тётя Тася даже родила мальчика год назад. Но дядя Толя едва порадовался, на полгода вроде пошёл на поправку, а потом окончательно слёг.