Varulven Оборотень

-1-
Зарделись за просекой липы, на поле гречиха в цвету,
И светлою ночью девица цветы собирала в саду.
Пропитанный запахом нежным в руках васильковый букет,
И голосом звонким девица выводит нехитрый куплет:
"Счастливою стану, как нынче, за лесом утонет луна...".
И щеки горят, сердце бьется - девица давно влюблена.
А волки вдали так печально, угрюмо, тоскливо поют,
Сквозь черную рощу девица торопится в милый приют.
Луна уж белеет над лесом, а сердце тревожно стучит,
И видит девица: под дубом косматый Волк смирно сидит.
Исчезло вдруг волчье обличье, под дубом мужчина возник:
Глаза его - желтые цветом, и вид его - грозен и дик.
"Глядел я ночами: девица цветы собирала в саду,
И звонкими песнями, смехом она накликала беду".

"Прошу вас, меня пощадите, почтеннейший Волк-господин,
Отец за меня вам заплатит полсотней отличных овчин,
И звонкой монетой заплатит, рубах полусотней цветных...
Вы только меня отпустите, ведь ждет меня дома жених".

Озлобился Волк, на девицу суровые очи возвел:
"Однажды осенней порою я в темную чащу забрел
И встретил там волка, но крепкий, буланый кинжал не сробел -
В бою и тяжелом, и долгом, я зверя вконец одолел.
Я снял с него шкуру, с уловом отправился в дальний свой путь.
Но день догорел, и под дубом я сел на часок отдохнуть.
Гляжу: по тропинке петлистой старушка с клюкою бредет.
Со мной поравнялась, вздохнула и речи такие ведет:
"Зачем же, - сказала, - охотник, ты сына сгубил моего?
На плечи накинь волчью шкуру и вой по ночам за него!"
Рубашку из волчьего лыка мне ведьма надела в ту ночь,
И, волком завывши тоскливо, от бабки я бросился прочь.
Годами бродил одиноко среди непроглядных лесов,
Стерегся селений, подальше держался от ярких костров.
А песня моя становилась тоскливее день ото дня,
И вот, чтоб не выть в одиночку, я высмотрел в жены тебя".

"Прошу вас, меня пощадите, почтеннейший Волк-господин,
Отец за меня вам заплатит пять бочек отличнейших вин,
Мукой белоснежной заплатит, коней полусотней гнедых,
Вы только меня отпустите, ведь ждет меня дома жених".

Озлобился Волк, на девицу суровые очи возвел:
"Не нужно мне вин и рубашек, не нужен мне бархат и шелк.
Улыбкой твоею жемчужной всю ночь любоваться готов,
Косою, украшенной чудно венком из садовых цветов,
Глазами лазурнее неба и голосом звонче ручья,
Живее, теплее, игривей, чем сладкая трель соловья.
Богатств всех милее и краше мне - кожи твоей белизна".
А щеки горят, сердце бьется - девица давно влюблена.

"Прошу вас, меня пощадите, почтеннейший Волк-господин,
Отец за меня вам заплатит побольше, чем сотня овчин -
Он сердце отцово подарит, он горькие слезы прольет,
Он душу свою вам на блюде с каймой за меня принесет".

Озлобился Волк, на девицу суровые очи возвел,
Схвативши избранницы руку, он страшные речи повел:
"Зачем мне на блюде с каемкой душа твоего старика?
Ужасна у волка натура, у зверя не дрогнет рука -
Селение все перережу и насмерть детей загрызу.
Но если сейчас согласишься со мной поселиться в лесу,
То дам тебе время. Гляди же: на небе сияет луна.
Назавтра лишь тонкою ниткой поднимется в небо она.
Как только ночное светило родится в июньском меду,
Селенье забудется дремой, и я за тобою приду".

"Согласна", - сказала девица, от страха едва ли дыша,
А щеки горят, сердце бьется, и в пятки уходит душа.
"Теперь же ступай и наутро, как солнце сыграет рассвет,
Ты пой, веселись, но ни брату, ни свату не выдай секрет,
Что лунною ночью однажды помолвилась с волком в лесу,
Иначе явлюсь я в селенье и смерть за собой принесу".

-2-

Бежала девица сквозь рощу, одежду о ветки рвала,
С рассветом в избушку отцову она молчаливо вошла.

"Скажи мне, родная, я вижу - беда приключилась с тобой?
Скажи мне, зачем так грустна ты? Я слышал в лесу волчий вой...
Быть может, свободы ты хочешь? Не любо идти под венец?" -
Так спрашивал дочь за обедом встревоженный старый отец.

"Все любо, отец. И отколе мне доли счастливей желать?
Но только спросить я хотела: а долго ли свадьбы мне ждать?"

"Минует неделя, другая, луна возродится в меду,
Тогда тебя, дочь дорогая, за руку к венцу подведу.
Уедешь в семью ты чужую, забудешь отца-старика
И не для меня, а для мужа ты станешь послушна, кротка".

"Я вас никогда не забуду, мой милый, родимый отец!
Но только спросить я хотела: нельзя ли скорей под венец?"

"Зачем же тебе торопиться? Весь месяц пляши и гуляй,
С подругами в салочки бегай, в нарядных шелках щеголяй.
А как нагуляешься вволю, веселью настанет конец,
Житье водворится другое - жених поведет под венец".

Но где же девице смеяться? С подружками где же играть?
Вот ночь наступила, невеста и стала любимого звать:
"Приди же ты соколом ясным, косматого волка убей.
Скорей! Поспешай! Мне все меньше осталось до волчьих когтей..."

Сидела она у окошка, глядела на месяца нить,
А волки в лесу стали ближе, и громче, и жалостней выть.

-3-
Минула неделя, другая, девица уныла, грустна,
Подружек забыла и в доме ночует и днюет одна.

"Скажи мне, родная, я вижу - беда приключилась с тобой?
Скажи мне, зачем так грустна ты? Я слышал в саду волчий вой...
Быть может, свободы ты хочешь? Не любо идти под венец?" -
Так спрашивал дочь за обедом встревоженный старый отец.

"Все любо, отец. Только волки, что воют ночами в саду,
Напевом унылым и грустным на нас называют беду.
Скажите, обрадуйте сердце, мой милый, родимый отец!
Я только спросить вас хотела: нельзя ли скорей под венец?"

"Зачем же тебе торопиться? Неделю гуляй и танцуй
И песнею звонкой, как раньше, ты душу мою побалуй,
И шею укрась изумрудом, улыбку верни на лицо,
Чтоб зависть в сердечко кольнула хвастливых да бойких юнцов".

Но где же девице петь песни? С подружками где хохотать?
Вновь ночь наступила, невеста и стала любимого звать:
"Скорей! Поспешай! Слышишь, волки все воют уныло в саду?
Они своей песней печальной на нас накликают беду.
По дубом за черною рощей меня дожидается зверь.
Но где же ты, сокол мой ясный? Что станется с нами теперь?"

Луна все полнее и ярче. Печаль на лице молодом,
Ведь волки все ближе и воют теперь уж под самым окном.

-4-

Вот месяц минул, а невеста все так же уныла, грустна,
То бредит, то мечется в страхе, то плачет, а то и смирна.

"Скажи мне, родная, я вижу - беда приключилась с тобой?
Скажи мне, зачем так грустна ты? У дома слыхал волчий вой...
Быть может, свободы ты хочешь? Не любо идти под венец?" -
Так спрашивал дочь за обедом встревоженный старый отец.

"Все любо, отец. Только волки сегодня меня заберут,
Как только дома и деревья, и люди, и птицы уснут.
Скажите, обрадуйте сердце - нет больше терпеть сил моих!..
Отец мой родимый, мой милый, приехал за мною жених?"

"Зачем же тебе торопится? Вся белая ночь впереди.
Возьми же грибное лукошко, с подружками в рощу пойди,
И ножками резвыми прыгни ты через горящий костёр,
Сходи искупаться в прохладной водице хрустальных озёр".

Но где же девице купаться? Где прыгать ей через костер?
Ведь ночью прийти обещался к ней давешний призрачный вор.
"Скорей! Торопись, сокол ясный! Мне слышится голос его...
Окутанный мраком могилы, идет он под волчий трезвон.
Глаза его - желтые цветом, а вид его - грозен и дик.
Мне страшен его тихий голос, мне страшен его волчий лик...
Он мне повелит поселиться среди непроглядных лесов,
И вместе держаться мы будем подальше от ярких костров.
Но где же ты, сокол мой ясный? Ужель не услышал мой крик?
Скорей! Торопись, сокол ясный, пока меня волк не настиг..."

-5-
А всадник торопится, мчится на бойком гнедом скакуне
По тропке заросшей на дальней, враждебной, чужой стороне.
Он голос слыхал, ясным соколом звавший его средь тиши,
Моливший спасти от жестокого зверя из черной глуши.
Но вот уж ночное светило воскресло в июньском меду,
И грозные волки завыли в заветном далеком саду.
Наездник торопится, мчится, а взмыленный конь издыхает,
Но вот впереди, за оврагом знакомый поселок мелькает.
Надрывно дыша, повалился в траву на смерть загнанный конь,
Но всадник не видит - он в доме знакомом заметил огонь.
Крыльцо миновал и оставил у двери старину-отца:
Тревога все сердце изъела у всадника, у удальца.
В невестину горницу всадник ворвался: лишь свечи дрожат,
И хлопают ставни окошка, открытого в сумрачный сад.
А волки вдали так печально, угрюмо, тоскливо поют,
Готовя для новой царицы безрадостный вечный приют.