Блудный сын. Часть третья. Глава 21

                21
      Грузноватый старик распрощался с попутчиками, вышел из пассажирского судна на пристань и зашагал тяжеловесной шаркающей походкой к отчему дому. Экипаж примчал бы его быстрее, но, обычно нетерпеливый, старик на сей раз предпочел удобство судна тряской дороге в пассажирской карете. Звали старого человека Рембрандт ван Рейн, имя необычное, редкое, когда-то яркой звездой сиявшее во всей Голландии.

      Наступившая зима сковала льдом мутные воды каналов. Плыл сероватый туман. Пронизывающий лейденский ветер обдал старика ледяным дыханием и немилосердно трепал его жёсткие, непослушные, седые кудри, он знобливо кутался в меховой воротник тёплого плаща. Старик пошел по хорошо знакомой с самой юности дороге, которую он мог проделать с закрытыми глазами. Лейденцы хлопотали по своим делам, молодые смеющиеся студенты с бумагами под мышкой и в лёгкой одежде, несмотря на холод, сновали мимо Рембрандта.

     Никто не знал его в родном городе. Он снова здесь, как когда-то никому неизвестный, начинающий юноша-художник. Амстердам, слава и богатство, бедность и отторжение. Было ли всё это, или просто приснилось? Он родном Лейдене, идет к отчему дому. Рембрандт увидел дом где родился, где прошло его детсво и юность, где он начинал работать с Яном Ливенсом. Сейчас там живут чужие люди. Он остановился поодаль и смотрел на дом долгим взглядом.

     Ему вдруг на миг почудилось: подойди он сейчас ближе и постучись, на порог выйдут отец и мать, нежно обнимут своего страждущего сына, а за ними появятся братья и сестры... Он не подойдет, никто не выйдет. Не обнимет. Его охватило отчаяние необратимости и невозвратимости. Сильно кольнуло в сердце. Но он совладал с болью. Постоял и пошел прочь.

     У себя на Розенграхт Рембрандт отправился спать после обычных пожеланий доброй ночи Корнелией и, взволнованный, не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок, но затем забылся тяжёлым сном усталости. Ему снилось, что он идет к родному дому, на порог выходит слепой отец. Отец знает, чувствует, это Рембрандт, за ним выходят мать, братья и сестры.


     На следующее утро Художник встал засветло, зажёг свечи, не дожидаясь рассвета, тихо прошёл в мастерскую, пристально посмотрел на большого размера чистый загрунтованный холст, уже примеривая фигуры, и начал тереть и толочь пигменты для красок. Художник собирался писать встречу страдающих блудного сына и его отца, душа его не успокоится, пока он не напишет.

     Черновых набросков Художник практически не делал. Композиция стояла перед глазами, Художник быстро разметил её на холсте. Главных персонажей – отца и сына он поместит не в центре, а на линии золотого сечения. Древний, как мир, закон золотой или божественной пропорции действует безотказно, глаза зрителя сразу устремяться на эти фигуры и будут смотреть на них, не обращая большого внимания на другие фигуры и детали.

     Ему нужно торопиться, он может не успеть. Сердце так часто болит, ему приходится останавливаться для передышек. Отдыхая, он рассматривал картины и эстампы своей небольшой коллекции, это его успокаивало, боль постепенно уходила. Основное – выписать фигуры отца и сына и уравновесить их третьей фигурой. Всё остальное можно едва наметить, это не важно. Только бы успеть.

     На маленьком рынке недалеко от дома Художник отыскал модель для фигуры отца, благообразного старика- крестьянина, продающего молоко и сыр. Крестьянин сразу согласился позировать: любопытно, неужели господин художник и впрямь нарисует его на своей картине и ещё заплатит за это? Моделью для сына стал его знакомый работник амстердамского порта. Работник со смехом облачился в рваное, истрёпаное рубище, подобранное тут же, в порту, выброшенное кем-то за ненадобностью.

     Художник писал встречу у порога дома исстрадавшегося от нескончаемых дней ожидания отца, до слепоты проглядевшего свои глаза, и измождённого от долгих лет скитаний, глубоко раскаевшегося в своих прегрешениях сына. Он прекрасно знал библейский текст, но не следовал ему точно, изображая отца слепым и немощным, а не радостно бегущим навстречу сыну. Художник писал своих отца и мать, почти ослепших в конце жизни, себя, коленопреклонённого перед родителями, перед сыном-отцом, Художник писал свою душу – в коричневой гамме с сияюще-красным.

     Он старательно выписывал полные выражения любви и всепрощения слепые глаза старика, его руки – отцовскую и материнскую – немощно и нежно лежащие на плечах скитальца-сына. Опустившийся на колени сын – понурые плечи, грязное рубище – уткнулся лицом в живот отца как ребёнок. Он уделил внимание сострадательному выражению лица третьей фигуры – это его братья и сёстры, наблюдающие волнительную сцену.
 
     Художник сидел перед картиной на деревянном кресле, внимательно и придирчиво оглядывая своё творение. Вечерние сумерки влились в мастерскую тёмно-голубым туманным светом. Вошла Корнелия и позвала отца.
   - Корнелия, детка, присядь рядом со мной, – тихо попросил Рембрандт жестом указывая на табурет. Такая потусторонняя власть была в его тихом шелестящем голосе, что Корнелия, не издав ни звука присела на указанный табурет.

   - Доченька, я хочу попросить тебя: обещай мне сделать то, что я тебе сейчас скажу.
  - Что, отец?
  - Когда меня не станет, отдай эту картину Яну Ливенсу и скажи – это ему подарок.
  - Отец, прошу тебя, не говори так.
  - И другое: назови своего первого сына Рембрандтом. Обещай мне, доченька.
  - Я обещаю, отец.

     Корнелия места себе не находила, видя как больной отец добровольно изнуряет себя. Она пугалась когда видела его сидящим неподвижно перед картиной, спокойнее, если он сидит на рабочем табурете с палитрой и кистями. На все её уговоры он мягко отвечал: «хорошо, доченька», выполнял её просьбы отдохнуть, лечь пораньше спать, вовремя обедать, но затем всё шло по старому. Корнелия понимала, что её отец-Художник не сможет жить без мастерской и палитры с кистями, но она потеряла недавно любимого брата и боялась теперь потерять отца.

     Художник сидел а деревянном кресле и придирчиво осматривал полотно. На табурете брошена палитра и кисти. Он ещё не закончил, должен положить несколько последних мазков. Художник смертельно устал, он прикрыл глаза, откинулся на спинку. Он увидел Титуса, обнимающего Саскию и Хендрикье, они тепло и призывно смотрели на Рембрандта. «Саския, Хендрикье, возлюбленные мои, Титус, ангел мой». Художник увидел отца и мать, обнимающих человека, которого он никак не мог разглядеть.....


     Людей на похоронной процесии собралось немного. Магдалена ван Лоо с матерью и Тицией на руках плакали и жалели оставшуюся сиротой Корнелию, ей уже назначили опекуна. Ян Ливенс, высокий и высохший, опирающийся на трость, недавно схоронил жену, а теперь провожал друга. Фердинанд Бол узнал о смерти своего учителя в гильдии Святого Луки, где он был членом правления и счёл обязательным посетить похорны.

     Из Дортрехта примчался Арт де Гельдер, Корнелия отправила ему письмо, иначе он смертельно обиделся бы на неё. Пришёл Геррит ван Эйленбюрх и с ним, всем на удивление, Жерар де Лересс, его наперебой везде приглашали и отбоя не было от заказов. Прибыл старик Тульп, опиравшийся на руку Яна Сикса.

     Дома Ян Ливенс развернул картину, подаренную Рембрандтом. Светлые слёзы брызнули из глаз его. Узнал он в старике своего отца, и мать, и себя. Узнал он в оборванце себя и своих детей.



Эпилог

     Корнелия через год выйдет замуж за художника Корнелиса ван Сейтхофа. Они уедут в Батавию. Первого ребёнка, сына, они назовут Рембрандтом.
     Ян Ливенс умрёт через пять лет в ещё более стеснённых финансовых обстоятельствах, чем его друг и коллега. Имя этого яркого, одарённого художника, которого, по всей видимости, высоко ценил его гениальный друг, на долгие времена канет в бездну забвения.

     Жерар де Лересс опубликует работы по теории живописи и станет одним из первых критиков Рембрандта.
     Арт де Гельдер останется самым верным учеником Рембрандта: он всю жизнь будет следовать стилю своего учителя и войдет с этим стилем в восемнадцатый век.


                Конец