Замполит

               
Занятия по политической подготовке шли уже второй час, и к этому времени практически вся рота безуспешно боролась со сном, маскируя закрытые в сладкой дреме глаза под невинный прищур от яркого солнечного света. Несмотря на раннее утро, в ленинской комнате было очень душно, в спертом воздухе повисло тяжелое марево зноя и сквозь него видневшиеся  за окном горы, казалось, вот – вот должны были рассыпаться на мелкие осколки или превратиться в пепел.

 Замполит роты старший лейтенант Гордеев вытер платком, давно ставшим насквозь мокрым от пота, покрывшийся испариной лоб, затем грузно встал и прошел вдоль ряда столов для самоподготовки.  Очнувшись от звука отодвигаемого стула, солдаты встрепенулись и  продолжили что - то царапать ручками в листках, выполняя задание Гордеева - отвечать на вопрос о том, в чем они видят обязательность и патриотизм выполняемого ими в Афганистане интернационального долга.

Замполит знал, что завтра роте предстоит опасный боевой рейд к перевалу. По сведениям разведки, там появилась группа моджахедов, имеющая на своем вооружении тяжелые орудия. Этот факт говорил о серьезности задач подразделения противника и его высокой боеспособности. Несколько вылетов вертолетчиков ожидаемого результата не принесли, душманы окопались слишком глубоко в горах и постоянно меняли место дислокации. Рота должна была выйти к предполагаемому месту расположения базового лагеря противника и,обнаружив его, скорректировать огонь артиллерии либо уничтожить врага имеющимися силами.

 Гордеев собрал исписанные листки и бегло пробежал глазами некоторые из них. Ничего необычного - все солдаты старательно постарались запечатлеть в своих "опусах" так часто слышимые ими  из уст самого замполита слова о руководящей роли партии и правительства, необходимости оказания помощи братским народам, готовности отдать жизнь за Родину и прочие штампы. «Жизнь…Что эти мальчишки могут о ней знать?» - думал старший лейтенант, оглядывая сидящих в ожидании тут же вскочить и убежать по первому его разрешению ещё вчерашних школят. Зная, что перед завтрашним днем им всем нужно хорошо отдохнуть, Гордеев позволил себе закончить занятия раньше и отпустил роту. Потом долго сидел в опустевшей комнате, листал Устав и смотрел на  висевший у входа портрет человека с несколькими звездами на груди, ничего не знавшего о завтрашнем бое и о том, что четверо парней из роты больше никогда  не смогут посмотреть на это застывшее в бравой победоносности лицо.  Он знал, что даже заочно задавать какие – то вопросы этому идолу на портрете бессмысленно и, обреченно  вздохнув, отвел глаза.

Вернувшись в свою комнату, расположенную на первом этаже офицерского общежития, Гордеев выпил обжигающего чаю, сделал несколько бодрых и набивших оскомину записей в журнале политзанятий, потом подошел к плакату с изображением членов Политбюро, висевшему в самом углу под радио. За листом, отогнув нижний его край, из неглубокой ниши  в стене он достал маленькую потрепанную книжицу  с восьмиконечным крестом на обложке и, раскрыв, прочел: «Живый в помощи Вышняго, в крови Бога Небесного водворится, речет Господеви…». 90 Псалом он прочитывал теперь каждый вечер и особенно усердно перед боевыми операциями роты, просил Бога о том, чтобы все они остались живы. Уже три месяца прошло с момента того боя, когда он, вроде бы прошедший все круги ада на этой войне, умевший побеждать страх, вдруг внезапно подумал, что не имеет никакого значения, останется ли он сейчас жив. Эта быстрая и острая, как пуля, мысль пронзила его наповал и ему захотелось, чтобы во всей этой бойне с  запахом страха, витавшем вокруг, кто – нибудь  дал бы ему понять и почувствовать, что это всё не зря. Что безрассудная  отвага  парней роты, не боявшихся умереть, потому что в них ключом била жизнь, его жгучее одиночество, рождающее отвращение к смерти – всё это должно иметь какой -  то смысл. Абсолютно иной -- отличающийся от тишины после боя,от искренней тревоги близких людей за них, и совсем уж далекий от гордости страны за своих героев. Смысл, который бы заполнил своей истиной пустоту этой проклятой войны с её бессмысленностью и животным страхом за свою жизнь. Он не верил в Бога, но тогда, во время памятного недавнего боя, он очень захотел во что -  то или в кого - то верить. Хотя бы потому, что о нём в случае чего плакать было бы просто некому, а признавать себя до такой степени жалким он не желал.

Дочитав Псалом, замполит прошептал ещё несколько коротких молитв, расстегнул гимнастерку и поцеловал нательный крестик, который как будто спрятался у его сердца от строгих физиономий на плакате. Гордеев ещё не осознавал всего того, зачем он так поступает, и не знал, делает ли он всё правильно. Но ощущал, что ему стало легче и свободнее жить, как будто появился незримый поводырь, ведущий его через темноту. И четко понимал то, что будет обязательно  идти за ним, по пути обучаясь   говорить на одном со спутником языке, и делать это открыто и громко,а не со стыдливой украдкой.

Зазвонил телефон, Гордеев быстро застегнулся и ответил на звонок: «Так точно. Есть, товарищ полковник. Завтра в шесть утра выходим..» И,положив трубку, добавил: " С Богом"..