Встреча из прошлого

Моему учителю Зиновию Яковлевичу Корогодскому посвящается.

                «Нет, он не спит и не умер,
                но закрыты глаза навсегда.»


Воскресное утро, обычного майского дня. Холодный, сильный ветер и яркое весеннее солнышко, периодически скрываемое сухими тучами. Прохожие, в серых тонах, под стать погоде, хмуро обгоняли или шли навстречу, желая быстрее оказаться дома. А мы с трепетом шли по Песочной набережной. Мы – это, Зиновий Яковлевич Корогодский, Сергей Васильев и, ваш покорный слуга. Наконец, пришли, мы стоим возле дверей двухэтажного дома, который напоминает больше трамплин, нежели жилище, но это ни первое, ни второе, - это мастерская скульптора Михаила Константиновича Аникушина. В течении пяти минут пытаемся вызвонить обитателей мастерской, но тщетно, странно, ведь мы не как снег на голову свалились, а пришли по договоренности, и всё равно тишина. Вдруг, откуда-то сверху, женский голос: «Кто там?» «Это, Корогодский со студентами, - и уже нам, - это дочь». Через минуту, мы в доме. На пороге, помимо дочери Михаила Константиновича, нас встретила внучка Аникушина. Пока мы ждали в большой прихожей скульптора, который должен был прийти с минуты на минуту из дома, расположенного недалеко от мастерской, нас забавляла внучка Михаила Константиновича, скалолазанием на пианино.
Я думаю, что настало время отступить от повествования встречи и объяснить, зачем мы пришли к Михаилу Константиновичу Аникушину. В «Театре поколений», в котором мы (мы – это студенты СПГУпа, будущие режиссёры и актёры) учимся, ставим и играем спектакли. В репертуаре студенческого театра, уже несколько спектаклей, и один из них «19 октября», родившийся благодаря гению Александра Сергеевича Пушкина, режиссёрско-педагогическому таланту Зиновия Яковлевича Корогодского и молодости и наивности нас, студентов. «19 октября» - это наш Пушкин, как мы себе его представляем, и что он для нас значит; всё есть в этом спектакле – актёры, музыка, мысль, вера, но нет самого главного – знака, символа Пушкинского. Нам нужен «талисман» спектакля – бюст А.С., а если он сотворён Художником Аникушиным, то наш спектакль, будет полноправным гимном великому Пушкину.
И так, мы всё ещё в прихожей, в ожидании. Я стал проверять готовность диктофона, Сергей – гладить маленьких котят, которых, хозяйская кошка принесла пять штук и совсем недавно. А Зиновий Яковлевич, режиссёрским взглядом, стал изучать прихожую, затем мастерскую, которая находилась через дверь от прихожей-гостиной, завершением его просмотра прозвучало, в доброй интонации: «Старая калоша!» На тыльной стороне шкафа, который служил, более перегородкой, нежели хранилищем для вещей, висела целая кавалькада рисунков одной темы – «лес и его обитатели». Зиновий Яковлевич, узнав у Ани, так зовут внучку Аникушина, что это её рисунки, попросил один из них, на что Аня среагировала, как и подобает настоящему художнику бессребренику, с лёгкой руки, были подарены все рисунки, которые как оказалось, были связаны не только темой, но и изолентой. Прошло минут двадцать. Мы уже чувствовали себя как дома, мастерская была уже облюбована нами, и можно в принципе… Открывается входная дверь, и вот… Невысокий, энергичный, больше похожий на Олега Попова (был такой клоун в советские времена), нежели на скульптора, и только глаза, сверлящие, выворачивающие наизнанку собеседника, карие глаза, в которых неповторимая особенность, подчёркивающая причастие к лиге творцов. Мы из прихожей перешли в мастерскую. Ради чего мы пришли в мастерскую к Аникушину, Михаил Константинович знал, но Зиновий Яковлевич, ещё раз объяснил цель нашего визита, и очень сожалел, что не все ребята курса смогли прийти. Во время диалога глаза Зиновия Яковлевича были на одном уровне с глазами Михаила Константиновича, я удивился, ведь Корогодский выше Аникушина, чуть ли не на две головы, я посмотрел вниз. Аникушин стоял на основании скульптуры завёрнутой в полиэтилен, как выяснилось потом, это был Чехов, Антон Павлович, и разговаривал на равных с Корогодским, говоря тем самым: « Что мне не дал Бог, дало искусство». Наконец, мы стали искать нашего Пушкина. Блуждая среди изваяний, законченных и незаконченных, я невольно останавливался возле трёх творений, которые произвели на меня сильное впечатление. Первое – большая голова Владимира Ильича Ленина, загороженная от любопытных глаз, другими известными личностями, но какими бы известными они не были, скрыть большую лысину вождя, они были не в состоянии. Второе – макет памятника Чайковскому, который, после того, как его выльют в бронзе, должен нарушить дуэт великих русских композиторов на Театральной площади. А третье, третье – Пушкин в камне. Мы приглядывались, то к одной скульптуре Пушкина – поэту двадцать пять, то к другой – поэту восемнадцать. Говорили о безвозрастном Пушкине, о том, что ребёнком он был и в тридцать пять, а взрослым в пятнадцать. И всё же, мы остановились у «нашего Пушкина». Голова – наклонена вправо и закрыты глаза.

                Нет, он не спит и не умер,
                Но закрыты глаза навсегда.

Михаил Константинович обещал отлить бюст Пушкина к шестому июня, к дню рождения А.С. Разговор зашёл о Пушкине, о том как нужно читать его стихи. Аникушин стал резко отзываться о недавно услышанном чтении стихов Пушкина Бродским, который не читал, а пропевал стихи А.С., во время критики, Михаил Константинович, китайской тушью рисовал Александра Сергеевича. Если бы в нашей делегации присутствовал Иосиф Бродский, то боюсь, что нам бы пришлось уйти без него, так как Аникушин превратил бы его в камень, так он был сердит на «американизированного» поэта, лауреата Нобелевской премии. Тогда, Сергей Васильев, в защиту Бродского или Пушкина, или ещё кого, вышел на авансцену, вернее сказать, просто отошёл от нас на расстояние, позволяющее читать стихи, и:

                Вот он, приют гостеприимный…

Зиновий Яковлевич поправил: «Вот он», указывая вокруг на мастерскую.

                Вот он, приют гостеприимный,
                Приют любви и вольных муз,
                Где с ними клятвой мы взаимной,
                Скрепили вечный наш союз…

А Михаил Константинович, опять за своё. «Не петь нужно, а говорить, ему, ему (указывая на Зиновия Яковлевича и меня), мысль передавать». Рисунок Пушкина, китайской тушью, готов, осталось только высушить его, включив настольную лампу, Аникушин стал держать рисунок под электрическим теплом; я подумал, что не мастера это занятие, сушить свои произведения, для этого существуют подмастерья, и предложил свои услуги, теперь уже я держал рисунок под лампой. А чтобы время зря и пусто не уходило, Аникушин предложил нам полистать книгу рассказывающую о Храме Христа Спасителя в Москве, исчезнувшим в тяжёлые годы Советской власти. Изогнувшись, высушивая рисунок, я из-за спины Сергея смотрел на перелистывание страниц. Судя по фотографиям, рисункам, литографиям, гравюрам – это был уникальный Храм, святилище для общения с Богом. В заключении встречи, Михаил Константинович показал нам макет своей новой композиции, посвящённой 300-летию Русского Военного Морского Флота. Богиня победы будет величаво выглядеть на фоне могучей Невы в 1996 году. Ну вот, час прощания настал, Пушкин нарисованный китайской тушью, на прощание был подарен Зиновию Яковлевичу; мы крепко пожали друг другу руки, пожелали друг другу здоровья, успехов, и разошлись. Мы поехали на Васильевский остров в театр-студию, и по дороге додумывали слова к поздравлению Михаила Константиновича Аникушина, вскоре, ему должны присвоить звание почётного доктора Санкт-Петербургского Гуманитарного Университета профсоюзов, Университета в котором мы учимся. И вот, когда мы сочиняли слова к поздравлению, Михаил Константинович в это время… интересно, а что в это время делал Аникушин, о чём думал, может быть…

22.05.1994.

P.S. А диктофон отработал пять минут и остановился, видимо, батарейки сели, поэтому, так ли всё было на самом деле, я уже не помню.