Шутка Пушкина и Данте Алигьери

Читая Пушкина, мы читаем исключительно о нём самом. Он говорит устами своих героев.
У Александра Пушкина (А.С. Пушкин. - Собр. Соч. в 10 томах, том 2. - М.: Издательствво "Правда", 1981 г.) есть стихотворение. датированное 1832 годом "И дале мы пошли - и страх обнял меня...", о котором в примечании сказано: "При жизни Пушкина не печаталось. Этот и следующий за ним отрывок ("Тогда я демонов увидел чёрный рой") представляют собой ШУТЛИВОЕ (выделено мной, ТГО) подражание эпизодам из "Ада" Данте".
Как и у Данте, Виргилий сопровождает по загробному миру героя пушкинского травести «Ада» («И дале мы пошли — и страх обнял меня...», 1831—1832). http://feb-web.ru/feb/pushkin/isj-abc/isj/isj-0761.htm
Совершенно очевидно, что в этом «шутливом подражании» Виргилий сопровождает вовсе не безымянного героя, а самого Пушкина. И вовсе не шутливое настроение двигало поэтом, когда он решил поместить в «Аду» своих кредиторов, досаждавших ему постоянно, впрочем – по вине самого же заёмщика – Пушкина. Допустим, о ростовщике можно было в сердцах и такое написать:


1.
И дале мы пошли — и страх обнял меня.
Бесенок, под себя поджав свое копыто,
Крутил ростовщика у адского огня.

Горячий капал жир в копченое корыто,
И лопал на огне печеный ростовщик.
А я: «Поведай мне: в сей казни что сокрыто?»

Виргилий мне: «Мой сын, сей казни смысл велик:
Одно стяжание имев всегда в предмете,
Жир должников своих сосал сей злой старик

И их безжалостно крутил на вашем свете».
Тут грешник жареный протяжно возопил:
«О, если б я теперь тонул в холодной Лете!

О, если б зимний дождь мне кожу остудил!
Сто на сто я терплю: процент неимоверный!» —
Тут звучно лопнул он — я взоры потупил.

Тогда услышал я (о диво!) запах скверный;
Как будто тухлое разбилося яйцо,
Иль карантинный страж курил жаровней серной.

Я, нос себе зажав, отворотил лицо,
Но мудрый вождь тащил меня всё дале, дале,
И, камень приподняв за медное кольцо,

Сошли мы вниз — и я узрел себя в подвале.


А вот по поводу следующего стихотворения-шутки можно поразмышлять пространнее:

2.
Тогда я демонов увидел черный рой,
Подобный издали ватаге муравьиной —
И бесы тешились проклятою игрой:

До свода адского касалася вершиной
Гора стеклянная, как Арарат, остра —
И разлегалася над темною равниной.

И бесы, раскалив как жар чугун ядра,
Пустили вниз его смердящими когтями;
Ядро запрыгало — и гладкая гора,

Звеня, растрескалась колючими звездами.
Тогда других чертей нетерпеливый рой
 За жертвой кинулся с ужасными словами.

Схватили под руки жену с ее сестрой,
И заголили их, и вниз пихнули с криком —
И обе сидючи пустипись вниз стрелой...

Порыв отчаянья я внял в их вопле диком;
Стекло их резало, впивалось в тело им —
А бесы прыгали в веселии великом.

Я издали глядел — смущением томим.

(А.С. Пушкин. - Собр. Соч. в 10 томах, том 2. - М.: Издательство "Правда", 1981 г. - Стр. 211.)


Пожалуй, читатель также смутится вслед за автором. О чём мог думать автор, Пушкин, «смущением томим»? За какие такие тяжёлые обиды поместил он СВОЮ ЖЕНУ в «Ад», прихватив заодно и ЕЁ СЕСТРУ?
Читатель сейчас посмеётся и спросит: почему я именно так? Какая жена, какая сестра? Это и в самом деле – шутка!
Да вот не верится в такую «шутку». Это всего лишь 1832 год, если верить поставленной дате. Второй год супружеской жизни Пушкина и Натальи Гончаровой. Казалось бы – счастью не видно конца: «чистейшей прелести чистейший образец» ничем не омрачает жизнь своего супруга. К тому же, в этот год она родила первенца, дочь Машу…
Уж не знаю, из Данте ли у Пушкина строчка "Схватили под руки ЖЕНУ С ЕЁ СЕСТРОЙ...", но ШУТЛИВОСТЬЮ здесь как-то не веет. Причём, здесь роятся иные ассоциативные впечатления...
Действительно, нет у Данте такой строчки. Я читала «Ад»: Божественная комедия / Данте Алигьери.. – М.: АСТ: Астрель, 2012. – 640 с.: ил. – (Классики и современники). – «Ад»: Стр. 19-222.
Надо полагать, что Пушкин, мучимый ревностью постоянно, уже представлял себе возмездие за прелюбодеяние именно таким, как он его описал в своём травести. Сам Папа Римский и Данте такого не смогли придумать.
Число семь, укрепившееся в католической традиции, для главных грехов в западном христианстве ввёл Папа Римский Григорий Великий. Он перечислил семь грехов, которые затем включил в катехизис церкви, в сочинении под названием «Толкование на Книгу Иова, или Нравственные толкования». В результате список семи грехов Папы Григория получил следующий вид:
• 1. Superbia (гордыня)
• 2. Invidia (зависть)
• 3. Ira (гнев)
• 4. Acedia (уныние)
• 5. Avaritia (сребролюбие)
• 6. Gula (чревоугодие)
• 7. Luxuries (похоть, блуд)
Поэт Данте Алигьери в поэме «Божественная комедия» (ок. 1307-1321), во второй её части, описывает семь кругов Чистилища в порядке, соответствующем этому перечислению семи грехов Папы Григория.
Грех прелюбодеяния - Luxuries (похоть, блуд) - карается так, как «видел» это Данте в Чистилище. В чистилище страдают те, «Кто предал разум власти вожделений».
Данте Алигьери. Божественная комедия http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/comedy.txt
Перевод М. Лозинского (Издательство "Правда", М.: 1982.) – «Чистилище».
Из Песни пятой:

Я там, где свет немотствует всегда
И словно воет глубина морская,
Когда двух вихрей злобствует вражда.

То адский ветер, отдыха не зная,
Мчит сонмы душ среди окрестной мглы
И мучит их, крутя и истязая.

Когда они стремятся вдоль скалы,
Взлетают крики, жалобы и пени
На господа ужасные хулы.

И я узнал, что это круг мучений
Для тех, кого земная плоть звала,
Кто предал разум власти вожделений.

И как скворцов уносят их крыла,
В дни холода, густым и длинным строем,
Так эта буря кружит духов зла

Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;
Там нет надежды на смягченье мук
Или на миг, овеянный покоем.

Как журавлиный клин летит на юг
С унылой песнью в высоте надгорной,
Так предо мной, стеная, несся круг

Теней, гонимых вьюгой необорной,
И я сказал: "Учитель, кто они,
Которых так терзает воздух черный?"

Он отвечал: "Вот первая, взгляни:
Ее державе многие языки
В минувшие покорствовали дни.

Она вдалась в такой разврат великий,
Что вольность всем была разрешена,
Дабы народ не осуждал владыки.

То Нинова венчанная жена,
Семирамида, древняя царица;
Ее земля Султану отдана.

Вот нежной страсти горестная жрица,
Которой прах Сихея оскорблен;
Вот Клеопатра, грешная блудница.

А там Елена, тягостных времен
Виновница; Ахилл, гроза сражений,
Который был любовью побежден;

Парис, Тристан". Бесчисленные тени
Он назвал мне и указал рукой,
Погубленные жаждой наслаждений.

Вняв имена прославленных молвой
Воителей и жен из уст поэта,
Я смутен стал, и дух затмился мой.

Я начал так: "Я бы хотел ответа
От этих двух, которых вместе вьет
И так легко уносит буря эта".

И мне мой вождь: "Пусть ветер их пригнет
Поближе к нам; и пусть любовью молит
Их оклик твой; они прервут полет".

Увидев, что их ветер к нам неволит:
"О души скорби! - я воззвал. - Сюда!
И отзовитесь, если Тот позволит!"

Как голуби на сладкий зов гнезда,
Поддержанные волею несущей,
Раскинув крылья, мчатся без труда,

Так и они, паря во мгле гнетущей,
Покинули Дидоны скорбный рой
На возглас мой, приветливо зовущий.

"О ласковый и благостный живой,
Ты, посетивший в тьме неизреченной
Нас, обагривших кровью мир земной;

Когда бы нам был другом царь вселенной,
Мы бы молились, чтоб тебя он спас,
Сочувственного к муке сокровенной.

И если к нам беседа есть у вас,
Мы рады говорить и слушать сами,
Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.

Я родилась над теми берегами,
Где волны, как усталого гонца,
Встречают По с попутными реками.

Любовь сжигает нежные сердца,
И он пленился телом несравнимым,
Погубленным так страшно в час конца.

Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.

Любовь вдвоем на гибель нас вела;
В Каине будет наших дней гаситель".
Такая речь из уст у них текла.

Скорбящих теней сокрушенный зритель,
Я голову в тоске склонил на грудь.
"О чем ты думаешь?" - спросил учитель.

Я начал так: "О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!"

Потом, к умолкшим слово обращая,
Сказал: "Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая.

Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?"

И мне она: "Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой.

Но если знать до первого зерна
Злосчастную любовь ты полон жажды,
Слова и слезы расточу сполна.

В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.

Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.

Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,

Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа".

Дух говорил, томимый страшным гнетом,
Другой рыдал, и мука их сердец
Мое чело покрыла смертным потом;
И я упал, как падает мертвец. http://lib.ru/POEZIQ/DANTE/comedy.txt


В Чистилище страдали Паоло и Франческа, застигнутые её мужем в момент поцелуя, пронзённые одним ударом меча…
"Дочь Гвидо да Полента, правителя Равенны, Франческа отличалась исключительной красотой. В 1275 году отец выдал её замуж за правителя Римини Джанчотто Малатеста (около 1240 — 1304). По-видимому, в расчеты Гвидо входило заключить династический союз (на это указывал в своём комментарии к «Божественной комедии» Джованни Боккаччо). Франческа родила своему — отличавшемуся внешним уродством супругу - двоих детей. Вскоре она воспылала любовью к брату Джанчотто, Паоло Малатеста (около 1246 — около 1285); застигнув любовников на месте преступления, муж заколол обоих". - Яндекс. http://ru.wikipedia.org/wiki/

Однако, Пушкин представил весь ужас отмщения за предполагаемое им прелюбодеяние именно так, как ОН сам «видел» это… Наверное, были тому причины. Но причины эти гнездились в воспалённом ревностью мозгу мужа, Александра Сергеевича Пушкина, человека мнительного, мстительного и самолюбивого.
Ко всему сказанному замечу, что произвольная расстановка дат под сочинениями была свойственна Пушкину. Он делал так для того, чтобы скрыть истинные мотивы к тому, что было высказано в данное время. Чтобы скрыть то, что могло бы помочь цензуре или заинтересованным людям понять и оценить в произведении всё, как оно есть.
По моему мнению, это путешествие с Виргилием понадобилось Пушкину в самую тяжёлую пору: в 1836-1837 году. Тогда он имел самое большое количество долгов, брал взаймы у ростовщиков. Тогда в его семье были самые напряжённые отношения, как с женой, так и с её сестрой Екатериной.
К тому же, здесь ясно прочитывается истинное отношение Пушкина к Наталье: он страдает от неопределённости, от незнания истинного положения вещей. Кажется ИГРОЙ его якобы "ещё более нежное" отношение к жене, как писал Пётр Вяземский, после её признаний в ответ на вопросы Пушкина об анонимных письмах 4 ноября 1836 года.