2007 г. 26 янв. Говорить правду трудно

             Утром нулевая температура, выпавший вчера снег почти весь растаял, через два часа температура упала на три градуса, и все дороги покрылись наледью.

Я к 16 часам пошел в ДКиТ, сегодня последняя пятница месяца. В гостиной никого нет, снова меня не предупредили об изменении. Вечером дозвонился до Воронцова, он сказал, что всех предупреждали. Возможно, это было перед новым годом, когда я не пришел. Никто не обязан мне звонить, но неприятно. Он же сказал, что в воскресенье будет презентация книги, и тогда всё расскажет.

К ночи температура упала до -10. На утро снова пошел снег, но не столь обильно как накануне.

28 января. К 14 часам пошел в ДКиТ на встречу с сызранскими поэтами-бардами.
Вполне прилично исполнили свои и песни наших поэтов, в том числе и Воронцова, чему тот был рад. Я же, не воспринимал это пение, чуть ли не стариков. Уже седые, а всё молодость не могут забыть.

Отдал Кишкурно свои рассказы, переписала на файл Рассадина с последующей передачей для нового сборника. Мне не доверила свой компьютер, показывая, что здесь она хозяйка.

Похвастался Семену Краснову рассказами, предложил почитать, и он дал свой электронный адрес, отправлю с воспоминаниями о «Лито "Ладе”». Он же сказал, что одна студентка написала реферат о моем рассказе, расспрашивала обо мне, мол, рассказ впечатлил. Приятно.

Воронцов позвал меня к столу и дал тетрадь с прозой, рядом стоящей молодой женщины, для отзыва. Там было семь исписанных страниц, отрывки рассказов, пьес, сказка о Красной шапочке, пересказанная своими словами под впечатлением пародии Максима Галкина, но, конечно, не столь блестяще написано, а попытка пересказа.

Пока пели, я перелистал тетрадь, а в конце вечера всё прочитал, надеясь, всё же, найти крупицу, искру, чтобы не говорить женщине неприятные слова. Худенькая, ниже среднего роста, лицо острое. Сидит напряженно, смотрит перед собой.
Трудно сказать, сколько ей лет? От 20 до 30. Оказалось 38. Балерина. Работает уборщицей на ВАЗе, времени очень мало.

— Для чего вы это принесли?
— Для издания.

Вот так вот. Ни больше, ни меньше. Сказал ей:

— Если бы вам было лет 17, я бы понял вас, и то, что вы написали. Это наивно. Почему вы написали слово «отрывок»?
— Это отрывок пьесы, которую я бы написала, если бы вы приняли.   
— А почему вы решили, что вы сможете написать эту пьесу? Вы напишите, а потом приносите, а здесь, всего лишь, десять строк. Что можно понять из этого? Я вижу, что у вас нет чувства слова. Вы что-нибудь читаете?
— Очень мало. Нет времени. Я очень занята. Хожу слушать музыку, занимаюсь балетом.

Встала недовольная, что не признали её талант. Уже по дороге домой, подумал, что она шизофреничка, никакой критики к себе, написала, что пришло в голову под настроение, а я ещё дал свой телефон.

Снова подумалось о Гоголевич. Что-то мне втемяшилось, подумал, что ей одиноко болеть, может, скучно. Она обещала позвонить, но так и не позвонила за три месяца.

Кишкурно сказала, что она сильно болела. Зря думал, она, действительно, сильно больна, и не может отвлекаться на мои звонки, я слишком романтичен.
Точнее, думал, что она обрадуется новому знакомству, а я смогу получить критика своих произведений. Но в жизни всё не так, как представляешь.

Тамара Кирилина, уходя, увидела меня с тетрадкой, подошла и поинтересовалась, что читаю. Сказал.

— О, это так трудно! Говорить плохое человеку, — воскликнула она.
— Но надо говорить правду.

Она покивала головой и ушла.

Вечером позвонила Нина Хлебникова, сказала, что Гену положили в урологическое отделение, не может мочиться, выводили трубку.

Мне завтра в Старый город, отвозить справку в комитет прав защиты потребителей, для Мокрины, решил заодно заехать и к Гене.

В 9 часов поехал в Старый город в комитет защиты прав потребителей. Заведующая извинилась за допущенную ошибку, минут 20 правила уже готовый текст. И снова допустила небрежность, запятую поставила в отдалении. Я постеснялся указывать.
Может быть, в нотариусе не станут придираться, а нет — так снова приеду.

Вышел к автовокзалу, который куда-то перенесли. Всё в запустении. Занесено снегом, стоит старый автобус и два автомобиля. Зашел за стену и полюбовался заснеженным лесом. Дождался двойки и поехал к Гене. Хотел купить ему бананов, но в продуктовом магазине не было фруктов.

Гардероб переполнен, не сдать мой плащ. И тут я увидел в дверях Гену, который уходил от меня. Догнал, окликнул. Он предложил мне подождать, мол, пойдет на процедуру, а потом выйдет. Я прошел в коридор, сел на скамейку и принялся читать захваченный журнал.

Через пять минут подошел Гена и сказал, что занял очередь на УЗИ, там можно постоять и поговорить. Полчаса посидели. Я старался втолковать, что ему потом, после операции нельзя будет пить, но он не понимал меня. Как это не пить? Что это за жизнь?

 Всё сетовал, что не может привыкнуть, мол, приехал Алешка, и он стал выговаривать сыну, что неправильно поступили они, выдворив его в Поволжское, а сын сказал, что он эгоист, думает только о себе, а они молодые и тоже хотят хорошо пожить.

— В этом им не откажешь. Вчера по телевидению показали парня, который убил родителей и деда с бабкой, чтобы завладеть их квартирами. Правда,  его признали шизофреником. Конечно, кто же, будучи нормальным, такое сотворит? Все преступники ненормальные.

Вышла медсестра и сказала, что не сможет обслужить до перерыва больше пяти человек. Гена не входил в это число, к тому же, он не взял сопроводительную бумагу от старшей медсестры, то ли она оплошала, то ли он не понял. Мы распрощались, ему не до меня.

На остановке полез во внутренний карман плаща и похолодел — паспорта Мокрины не было. Этого ещё не хватало! Я ведь в больнице носил плащ, перекинутым через руку. Видимо, в больнице и выпал. Представил, что нужно возвращаться и опрашивать, не нашел ли кто? Полез в сумку и нащупал корочки. Вспомнил, что я его переложил, когда хотел сдавать в гардероб.

 Дома сел за компьютер, отправил синопсис романа по издательствам. На этот раз я подготовил развернутый синопсис. Может быть, кто-нибудь и заинтересуется? Я оптимист. Верю в лучшее, что мой роман кто-нибудь да будет опубликован, может быть, после смерти, но будет. Иначе, зачем я писал?

Вика, закончив работу, часто заходит к Гале, пьют кофе, иногда завтракают, болтают дружески. А в школе были врагами. Жизнь всё ставит на свои места.

С удивлением прочитал, что гениальный Флоренский, второй Леонардо, как его называют, был яростным антисемитом. Чем они ему не угодили? Поражаюсь, сколько у нас талантов было! И многие оказались невостребованными, неугодными режиму.

Гнев вызывает многомиллионное число репрессированных, так называемых, врагов народа. Предатели. Но предателями, на самом деле, были те, кто их сажал, гнобил. Весь режим был преступным, и сейчас не лучше, они действуют во имя своего блага, а не народа. Но беда и в том, что всё это запрограммировано. Кем?

Комсомолка пишет, что Литвиненко не был предателем, мол, дураку не доверили бы расследование убийства Влада Листьева. Он в своей книге указывает имя убийцы, но наши журналисты не желают обнародовать это имя, боятся. И в Лондоне жил не роскошно, не в своем доме, как писали газеты, а в двухъярусной квартире, к которой не мог привыкнуть.

Позвонила Нина Булкина, мол, Путин выделяет пенсионерам по 900 рублей, тем, у кого стаж больше 30 лет. Мол, кто-то уже бегает, собирает документы для получения этой пенсии. Что странно. Зачем бегать, если о нас всё известно? Похоже, очередная утка. Так я ей и сказал. С какой стати делать неожиданный подарок, ни к чему не приуроченный?

Буша ругают за войну в Ираке. Но мало кто задумывается, может быть, он прав в долгосрочной перспективе? Был ли хорош сорокалетний застой в Албании? Когда-то примерные жители вырвались на свободу и стали зверями, развязали войну в Югославии, требуют автономии Косова. Пошло ли на благо жестокое правление Саддама? Идет ли на благо правление Ким Чен Ира? Ему плевать на бойкот других стран, он и без них не бедствует, а народ не может вырваться.

Я бы хотел, чтобы Буш напал на Северную Корею, чтобы народ вздохнул и начал нормально жить. Что будет, если американцы, всё же, уйдут из Ирака? Исламисты вконец обнаглеют.

1 фев. 07 г. Впервые за зиму температура упала до -18.
Небо ясное, солнечно, приятно смотреть, надоели пасмурные дни.
Скоро с утра солнце начнет заглядывать в мою комнату.

Поехал к Гене. Купил ему три толстых еженедельника и бутылку минеральной воды.
Сергей ему звонит, мол, что нужно привезти?

— Ничего не надо.

То, что ему хочется, нельзя. Полтора часа проговорили.

Сейчас им ничего не принадлежит, даже квартира записана на Ирину, но Нина будет целый год выплачивать кредит в 50 тысяч, компьютер они брали, чтобы отремонтировать, не им принадлежащую, новую квартиру. А если Сергей снова разведется? Это у него уже четвертый брак. И, не дай бог, она не захочет ждать смерти, вытурит из квартиры? Я сказал:

— Придете к нам жить. У нас три комнаты.

Гена посмотрел на меня и ничего не сказал. Он привычно держит себя сутуло, по-стариковски расслаблены опущенные плечи. Совершенно не думает, как выглядит со стороны, и не пытается бодриться.

 А мне часто вспоминается, как он себя держал на похоронах матери. Он не был убит горем, но подыгрывал артистически, словно не может идти, его поддерживали с двух сторон, а он расслабленно обвисал и, кажется, упал бы, если бы не поддержка. И это притом, что он едва терпел свою мать, часто раздражался на нее, ругал. И был доволен, что она наконец-то представилась.

К часу дня пришла Нина, и я распрощался, поцеловав Нину в щеку, чего обычно не делаю. Сейчас редко видимся, я даю основания обижаться на меня.

Вика хочет, чтобы я завтра снял пять тысяч и отдал Власте, у которой уже за три месяца не оплачены счета за квартиру.  Зато есть  машина, два компьютера, ни в чем не оказывают себе.

Мокрина дала недостающие две тысячи. Все её деньги лежат в чулке, не принося никому пользы.

3 фев. 07 г. Температура на улице -21.

 Кто скажет, что Бог не на стороне Израиля? Палестинцы забыли об общем враге и начали воевать между собой. Что это? Случайность? Предопределенность? Всем ясно, что ситуация в Израиле не имеет решения. Кто-то должен уступить, но никто это не сделает первым. И вот, палестинцы начали истреблять сами себя. Мало им горя и смертей.

Американцев не научил наш опыт в Афганистане, тоже туда вляпались. Талибы берут верх. Такое впечатление, что люди не умеют и не хотят думать. И так было всегда.

 О чем думал наш народ, когда безропотно, миллионами, шел в лагеря? Сила ломила, и она была организованной, а народ аморфен.

Заглянул в свой словарь и прочитал Шопенгауэра:
«Каждая нация издевается над всеми другими, — и все совершенно правы».
«Человечеством управляет не разум,  не логика, не теории, но только инстинкты, бессознательная воля».

Он давно уже обо всем этом сказал, а я ломаю голову. Но вся беда в том, что не могу поверить, что он прав. Почему-то думается, всё иначе. А как, никто не знает.

4 фев. 07 г. Температура -20. Приснилось: плыву на узкой лодке по заливу, мимо мола. Несколько раз оглядываюсь на мол, чтобы не сбиться с курса, и неожиданно быстро преодолеваю весь залив. Так можно каждое утро тренироваться, вот руки нальются силой!

По телевидению сказали, что взрыв народного гнева в Кондопоге не был националистическим. Чеченцы обнаглели, принялись устанавливать свои порядки, что они везде делают, принимая русских за быдло. Вот им и показали, что всякому терпению приходит конец. Наши власти боятся раздражать чеченцев, ведут страусовую политику, не понимая, что чеченцы над ними только посмеиваются, им это на руку.

Прочитал рассказ Геннадия Черкашина «Батумская кофейня» в журнале «Нева» №8-06 г. Состояние дежа вю. Я его уже читал несколько лет тому назад. Написан в 1974 году. В этот год я уехал оттуда. В рассказе ни слова правды, всё ложь. Это фантазия на южную тему. У него все вокруг милые, гостеприимные. Я же знаю, что это не так.

И уже в наши годы они, не стесняясь, показывают своё истинное лицо.
Пресмыкаются перед сильными, кто им нужен, и не замечают других, или же, пытаются извлечь из них выгоду. Конечно, не все такие, как и у нас, есть всякие. Но, думаю, ещё пройдет не меньше десяти лет, пока они поймут, что с Россией нужно дружить, а не собачиться. Но тогда может измениться вся мировая ситуация. Глобальные потрясения впереди.

В Тбилиси вернули российского посла, и их СМИ радостно завопило:

— Мы выиграли!

 Что они выиграли? Мандарины так и не пропустили через границу, вино под запретом. Авиаперелеты не осуществляются. Пригрозили нам, что будут покупать газ в Азербайджане, наши пошли уступки, снизили цену на газ.

— Гене не позвонишь? — спросила Вика.
— Нет. Если бы он хотел со мной поговорить, то позвонил бы.

Да и о чем говорить? Ему не до меня. Всё это очень неприятно и грозит осложнениями, из которых ему будет и не выбраться. Возраст такой, что пора умирать, а не цепляться за жизнь. Древние славяне выносили своих стариков в лес. Не до них было. Лишний рот, а тут ещё ворог нападает. Позже поняли, что такая же судьба ожидает и самих себя, и почесали в затылке.

Я угадал стервозность характера Надежды Юрьевой. Вчера позвонила. Трубку сняла Вика и услышала:

— Не будете вы так любезны…
— Это не Газбанк! — рявкнула Вика, и потом уже услышала, что хотят поговорить со мной.
— Это Надежда Юрьева. Я подумала над вашими словами и пришла к выводу, что вы не правы, — услышал я. — Не могли бы мы 5-10 минут поговорить? Я надеюсь вас переубедить.
— Там не о чем разговаривать, всё настолько беспомощно. Я бы понял, если бы это написала 12-летняя девочка, а вам 38.
— Но я только начинаю.

Ах, она только начинает, и хочет, чтобы с нею нянчились, восторгались каждой ею написанной фразой. Она пыталась что-то объяснить. Но я сказал, что там написана чушь, ей должно быть стыдно за написанное. Пусть разговаривает с теми, кого считает правым, кто её поймет. Она в раздражении положила трубку. Я уж боялся, что она этого не сделает, и будет донимать днями, благо, телефон известен.

А я долго не мог успокоиться. Это ж, каким самомнением нужно обладать, чтобы пытаться издать коряво написанные строчки, при этом, не желая ничего читать, и не имея о литературе никакого представления!? Каких только людей не насмотришься?

Думаю, она не успокоится, обратится ещё к кому-нибудь, не зря же тогда она вернулась, после разговора со мной. Другая бы на её месте, сразу бы ушла домой, она же привыкла бороться за своё счастье, недаром, она балерина. Их хлеб достается упорным трудом, подсиживанием, подножками сопернице и прочими подобными гадостями, о чем недавно поведала в печати балерина Анастасия Волочкова.

Зашел в лифт вместе с Булатовым. Худой, поджарый, энергичный. Задорно посмотрел на меня и сказал:

 — Ходил на реку, купаться в проруби. Надо же здоровье поддерживать.

Косвенный упрек в мою сторону. Сын умер молодым, в 30 лет остановилось сердце. Наследственное. Теперь нужно здоровье, чтобы поставить внука на ноги.

— Молодцом, — похвалил я.

Я на такой подвиг не способен. Даже бегать перестал. Вес прибавился. Нужно ограничить себя в еде, хотя бы меньше кушать.

Компьютер, то есть word не любит слово «есть», сразу же подчеркивает. А «кушать» — скушивает, хотя по отношению к себе принято говорить: Я ем, а не кушаю.

продолжение следует: http://www.proza.ru/2012/09/07/618