Ночная смена

(На рубеже веков 19 и 20 молодая писательница устраивается на работу в мебельный цех, где делают гробы. Оказывается, что все работники цеха – покойники. Среди них появляется убеждённый марксист, который устраивает первомайский корпоратив. Пьянка покойников заканчивается поджогом цеха и гибелью всех покойников).

   Шнау Мункер, путешествующая во времени и пространстве Вселенной писательница, в одной из своих жизней приехала из маленького городка в большой американский город конца девятнадцатого века. Вокруг экипажи, автомобили, пестрая толпа… Она отвыкла от многолюдия и незнакомых лиц, ведь в их тауне все друг друга знали, а здесь она совсем одна, и вокруг злые, незнакомые лица, которым до неё нет никакого дела. В то время рынок женского труда был весьма и весьма невелик. Ей предлагали работу либо посудомойкой в паб, либо экономкой в одну богатую, но мерзкую семью, либо администратором псевдомассажного салона, присматривать за массажистками и разбирать жалобы клиентов, оставшихся недовольными обслуживанием. Но Шнау не собиралась быть ни слугой, ни посудомойкой. Поэтому, когда ей предложили пойти работать бригадиром на мебельную фабрику, она не отказалась, хотя производство было далеко не её амплуа. Представляя себе скучную рутинную работу в цеху, она уже готова была бросить себя на стальные жернова производства, но всё оказалось не так плохо, как она предполагала.
 
 Фабрика оказалась далеко от города, в большом и тенистом лесу, возле лесопилки. Там были две смены: дневная и ночная. Днём трудились люди из города, которые делали различную мебель: кровати, стулья, столы, а в ночную смену работали мастера из какого-то посёлка, которых вечером привозили на повозках, а утром увозили обратно. Они по ночам делали... гробы. Директор фабрики, мужчина средних лет, дымя сигарой, сказал ей, что дневная смена укомплектована, бригадир требуется для работы лишь в ночную смену. По американской привычке он держал себя свободно, сидя в кресле немного наискосок и держа ноги на столе. От него веяло уверенностью и успехом. «Продукция наша весьма специфична, - сказал он, выпуская дым, -  мы делаем по ночам гробы. На рынке этот продукт весьма востребован и всегда будет пользоваться спросом, поэтому ваша зарплата по сравнению с той, которую вам могут предложить на других производствах, будет достаточно высокая. Но хочу предупредить, что рабочие у вас будут весьма специфичные. Ваша задача состоит в том, чтобы они не разбредались по цеху и не садились где-нибудь играть в карты или пьянствовать, пока идёт рабочий процесс. У вас будут два выходных в неделю, кроме того, мы не работаем в полнолуние и ещё в некоторые дни, о которых вам будет сообщено заранее. Если у вас возникнут вопросы, я отвечу вам на них позднее».

   После этих слов Шнау Мункер подписала контракт и приступила к работе. По условиям контракта, она должна была приходить на работу за десять минут до смены, которая начиналась ровно в полночь. Когда Шнау впервые зашла в свой цех, она была поражена его огромными размерами и тем количеством разнообразных гробов, которые там находились. Они были всевозможных цветов и отличались хорошим дизайном, но выглядели зловеще и как бы все хором говорили: «Моменто море!» Она выглянула в окно: луна взошла над лесом и осветила фабричную проходную, к которой подъехало несколько телег с рабочими. Они по очереди спрыгнули со своих повозок и выстроились в очередь на проходную. Шнау стало не по себе, так как было в этой очереди нечто жуткое. Где-то в лесу пронзительно закричал филин, а очередь постепенно перевалила на фабричную территорию и гуськом направилась к цеху. Писательницу охватил страх, и тут в полной тишине раздался оглушительный грохот, заставивший её побледнеть и вздрогнуть: это упала крышка гроба, громко ударившись о цементный пол. Сердце Шнау забилось, она хотела было всё бросить и убежать, но, во-первых, на проходной бы её не выпустили. А во-вторых, вокруг был глухой лес и никакого транспорта в город, если не считать телег и повозок, которые остались ждать до утра. Сжавшись от страха, она внутренне смирилась с неизбежным и приготовилась к худшему, то есть к кровавым разборкам с рабочими-зомби.

   Но рабочие, вошедшие в цех, поначалу вели себя весьма мирно. Выглядели они странно и шли совершенно молча, немного покачиваясь. Среди них были как мужчины, так и женщины, но мужчин было гораздо больше. Как будто не замечая её, они расселись по своим рабочим местам и привычно занялись производством гробов. Шнау тихо сидела возле конторки и наблюдала за ними. Больше всего она боялась, что выключится электричество, и она останется с рабочими-зомби наедине. Когда-то она билась с драконами, инопланетянами, агентами МИ-6 и Мосада, но с призраками драться ей ещё не приходилось. И вот первый рабочий вышел покурить, потом второй, за ними потянулась целая цепочка. Курили они молча, косо поглядывая друг на друга, а потом сели играть в карты. Впрочем, не все. Вторая половина отлынивающих от работы накрыла на стол, которым служил перевёрнутый гроб, и поставила на него несколько бутылок чего-то, похожего на виски. И тут Шнау поняла, что ей нужно вмешаться. Умирая от страха, она приблизилась к компании и сказала: «Господа, давайте познакомимся: я ваш новый бригадир».

   «Господа» уставились на Шнау своими мутными, почти ничего не видящими глазами, потом начали представляться по именам. Вид у них был как у настоящих мертвецов, но Шнау не показывала вида, что она боится или что они всё ей неприятны. «Извольте пойти на рабочие места, господа», - закончила она. Рабочие цеха нехотя встали, и шатающейся походкой пошли обратно. Шнау облегчённо вздохнула и тоже вернулась, от волнения задев ногой один дорогой гроб, стоящий на подставке, который с грохотом полетел на пол и едва не разлетелся. Но на грохот даже никто не обернулся, все усердно работали.

   Вглядываясь в лица рабочих, Шнау заметила несколько знакомых ей по Порт-Роялю лиц мужчин и женщин, но они её не узнавали. «Значит, - подумала Шнау, - они уже того, умерли…» Печать смерти лежала на всех этих рабочих, и странный шёл от них запах. От кого-то пахло разложением, а от кого-то горелым мясом. Позже ей объяснили, что запах жжёного мяса идёт от тех, кого казнили на электрическом стуле. Свой особый запах шёл от повешенных, и по-особому, рыбой и водорослями, пахли утопленники, откровенно противно воняли маньяки, убившие много человек. Кроме того, вид у всех, кто работал в цеху, был как у сумасшедших. Порою они вставали со своих рабочих мест и бесцельно бродили по цеху, мешая тем, кто работает. Тогда Шнау брала их за плечи и возвращала на место. Это было ей не приятно, общаться с покойниками, да и ещё с сумасшедшими покойниками. Все они были неопрятны, уродливы и плохо пахли, а вернее, воняли. Но вреда они ей не причиняли, и постепенно она привыкла к работе с ними.

   Впрочем, была в цеху одна девушка, которая выделялась среди всего этого сброда. Она была одета в белое платье невесты и хороша собой, но две странности всё же наблюдались в её облике. Во-первых, это безумное выражение лица, которое её портило, а во-вторых, она работала с верёвкой на шее. Порою девушка вставала со своего места, подходила к окну, залезала на подоконник и пыталась привязать верёвку к решётке, которая стояла вместо стекла, как будто намереваясь повеситься. Шнау несколько раз отвязывала верёвку и возвращала девушку на место, с ужасом думая, а вдруг кто-то из смены захочет отрезать себе голову или выпрыгнуть из окна, или вдруг все покойники вскочат с мест и начнут бить друг друга крышками от гробов. Но первая ночь прошла мирно, и около половины пятого утра вдруг запел петух, который всё это время дремал, никем не замеченный, в дальнем углу цеха. Покойники встрепенулись, сняли с себя рабочие фартуки, стряхнули опилки и направились к выходу. Ещё было темно, когда они садились в свои телеги, потом нагруженные мертвецами телеги тронулись и двинулись по лесной просеке к месту назначения.

   Позже Шнау узнала, что никакого посёлка поблизости не было, а в нескольких милях отсюда стоял заброшенный городок и при нём бывшая тюрьма для невменяемых и старое кладбище. Говорят, что жители оставили этот городок, потому что покойники их сильно беспокоили и не давали мирно жить. Ведь на том кладбище были похоронены не обычные покойники, а  казнённые на электрическом стуле, те, кто убили много человек, но были признаны невменяемыми и приговорены к пожизненному заключению в спецлечебнице, а также самоубийцы. Когда они умирали в своих застенках, их хоронили на этом кладбище. Короче, компания в цеху собралась превосходная, и теперь Шнау понимала, почему рабочие этого цеха не работают в полнолуние и в другие  критические дни. Сама же тюрьма, в которой сидели пожизненно бывшие заключённые, находилась неподалёку от кладбища. Она была разделена на две части: в одной части сидели вменяемые зэки, а в другой невменяемые. Иногда они менялись местами, но почти никто не выходил оттуда живым. Их выносили только вперёд ногами, и всего через несколько дней, не принятые ни в аду, ни в раю, они оказывались на мебельно-гробовой фабрике, в цехе, где делают гробы. Но всё это Шнау узнала позже, а пока что они для неё были просто кем-то созданные зомби-мертвецы.

   Когда жуткие рабочие уехали, Шнау навела порядок в цеху и пересчитала готовую продукцию. За ночь покойники успели сделать пять с половиной гробов, а по норме было положено всего пять. Значит, норма была выполнена и перевыполнена, и с заданием Шнау справилась. Выкурив сигаретку, она пошла к проходной под радостные крики петуха, сидящего на окне и смотрящего ей вслед.

  Наутро она пришла в контору к директору и потребовала всё объяснить. Директор запираться не стал и рассказал, что пользуется трудом покойных не только из экономической выгоды. «Да, им почти не нужно ничего платить, и кроме затрат на материалы, электричество и на бригадира я не имею других расходов, - пояснил директор. - Но дело не в этом. Наш цех – это их единственное в мире пристанище, и больше им всем некуда податься. Все те, кто работает в цеху, совершили либо очень тяжкие преступления, многочисленные убийства, например, либо самоубийства. Обычно такие люди попадают прямо в ад, но по пути в ад все эти покойники, очевидно, куда-то свернули, поскольку  при жизни были сумасшедшими, и заблудились между мирами. Поскитавшись по тому свету без дела и пристанища, они сами постучались в дверь моей фабрики и попросили принять их на работу, чтобы обрести хоть какой-то покой и смысл жизни. Ведь жизнь должна иметь смысл даже после жизни… Работая, они рассчитывают стать спокойнее и счастливее, найти себя и свой утерянный разум. К тому же, ранее, при жизни, они все сидели в одиночных камерах, а теперь они стали общаться и учатся понимать друг друга. Трудотерапия и коллектив, так сказать... Их душевное состояние после нескольких лет работы на фабрике стало гораздо лучше, да и в продукции они хорошо разбираются: гробы делают быстро, качественно и с любовью. Они делают продукцию не как рабы, а как художники и мастера своего дела! К тому же, впереди у нас всемирная выставка гробов, они очень стараются, работают творчески, с полной отдачей. Живые так не смогли бы, им лишь бы деньги получить и поскорее свалить домой, к жёнам и детям, а потом в кабак, пить виски с содовой и бить друг другу морды. А у этих никого и ничего нет, кроме гроба; они одиноки и забыты всеми, поэтому я дал им шанс», - закончил директор.

   Наступила минута молчания. Шнау понимала, что у директора то ли действительно было большое сердце, не свойственное прочим приземленным дельцам, то ли он взял психов-мертвецов на работу из чистой экономии и расчета, ведь мертвецами много денег не надо. Понимая, что её терзают сомнения, работать или не работать здесь дальше, директор добавил: «Уважаемая Шнау, я знаю, что в душе вы писатель мистики и ужасов. Да-да, я читал ваши произведения, ведь когда-то я тоже был пиратом и зачитывался вашими книгами, где был ваш портрет. Я не сразу вас узнал, но теперь точно убедился, что это вы, не так ли?» Шнау утвердительно кивнула головой, а директор продолжал: «Здесь, на фабрике, вы найдёте очень много интересных сюжетов для себя как для писателя. Постепенно наши рабочие перестанут стесняться и расскажут вам свои леденящие душу истории. Поговорите с ними, и вы никогда не будете жалеть, что устроились к нам. Ну а что касается безопасности, то я дам вам защитный амулет. А впрочем, все наши рабочие безобидны и мухи не обидят. Они очень изменились в лучшую сторону, работая здесь» - добавил директор, барабаны пальцами по столу.

   Немного подумав, Шнау согласилась с аргументами шефа и осталась работать на фабрике. Постепенно она познакомилась со всеми рабочими, и им действительно было что рассказать. Под влиянием бесед с работниками в саванах к Шнау снова вернулось вдохновение, словно лёгкое дуновение ветерка, и её тетрадки снова запестрели новорождёнными строчками.   

   Шнау проработала несколько месяцев на фабрике,  постепенно узнав всех рабочих и их занимательные, душещипательные сюжеты. Например, девушка в белом платье и с петлёй на шее была очень сильно влюблена в одного ковбоя с соседнего ранчо, он уехал в большой город, а назад вернулся, увы, уже с красавицей женой. Мери, так звали девушку, не выдержала этого происшествия и сошла с ума. Она подожгла свой дом, тот сгорел, но разбушевавшийся пожар перекинулся и на соседнее ранчо, где изменщик тоже обуглился вместе с молодой женой. Мери поместили сперва в обычный сумасшедший дом, который она тоже попыталась поджечь, после этого ее переместили в закрытое спецучреждение для сидящих пожизненно психов. Впрочем, она пыталась поджечь и его, но её ежедневно связали верёвками, на которых она вскоре и повесилась, сумев их распутать.

   Одним словом, народ в цеху был весёлым и специфичным. Как и на обычных фабриках, персонал понемногу менялся. Иногда некоторые старые рабочие исчезали, а новые, недавно умершие, появлялись. Старые покойники были гораздо более дисциплинированными, чем новые, потому что они помнили свои скитания в неопределённости, между адом и раем, а у новичков трудовая дисциплина, увы, сильно хромала. Они воспринимали фабрику не как спасение, а как ярмо, поэтому часто отлынивали от работы, приносили выпивку и лёгкие наркотики, пытались сбежать с фабрики и даже прихватить с собой понравившийся гроб, приставали к работницам и т.д... Впрочем, иногда и трупешницы попадались тоже не сахар, сами строили глазки трупарям, ведь в цеху работали в основном люди молодые, умершие не от старости. Но постепенно новенькие мертвецы теряли инициативу и привыкли к работе на фабрике, втягиваясь в монотонный и успокаивающий процесс гробопроизводства. Они также понимали, что приносят пользу людям, и от этого их душа умиротрорялась, а разум просветлялся.

   Но однажды в цеху появился новенький, ещё полный сил и энергии мертвец с буйным нравом и с горящими глазами, полными какой-то непонятной, но всепоглощающей мысли. Ему дали кличку "Рыжий Чуб"  за оставшийся на его черепе пучок ярко-рыжих, торчащих во все стороны волос. Одет он был в арестантскую робу и издавал свежий запах горелого мяса, что говорило о его казни на электрическом стуле. Рыжий Чуб был прирождённым лидером народных масс и сторонником экономической теории Маркса. В то время, на рубеже веков, марксизм будоражил умы людей, суля им равенство, братство и счастливое будущее без эксплуатации, неравенства и частной собственности. В Америке эта утопическая теория была не очень популярна, но всё же при жизни на земле Рыжего Чуба она имела на него большое воздействие, и он решил, что грабить банки – это прогрессивное и даже святое дело ради торжества справедливости. Рыжий Чуб ограбил множество банков по всей Америки, за что был приговорён к казни на электрическом стуле. Правда, перед самой казнью он спятил, поэтому в ад его не взяли: потребовали справку от психиатра. Но Рыжий Чуб считал себя совершенно здоровым, политически грамотным и даже родным сыном Маркса и двоюродным племянником Энгельса. Он сразу же начал свою марксистскую агитацию в цеху, не обращая внимания на замечания и протесты бригадира, Шнау Мункер. Встав на сваленные в кучу гробы, Рыжий чуб начал пламенную речь:

- Товарищи! Коллеги! Братья по разуму!.. Граждане Соединённых Штатов! Американские рабочие! Мы с вами самый передовой рабочий класс, и за нами придёт светлое будущее! Долой на хрен всю эксплуатацию!! Долой частную собственность!!! Мир, труд, май!.. За двухдневную рабочую неделю и за восьмимесячный отпуск! Долой неравенство!!! Всем гражданам одинаковые гробы! Разве мы этого не заслужили?! Долой наживу и корысть: всем гробы бесплатно!
 
   Покойники подняли головы от работы, пытаясь понять, чего же он хочет и за что агитирует.

- Завтра - международный день солидарности трудящихся, - пояснил Чуб, -  поэтому мы должны с вами устроить грандиозную пьянку!..
- Но завтра ведь Вальпургиева ночь, - возразил ему один старый рабочий, - и к тому же, полнолуние, а в полнолуние нам работать запрещено!
- Долой запреты! Долой дискриминацию! Фабрики - рабочим, земля крестьянам!!! Завтра все как один выходим в цех! Свободу рабочему классу! Даёшь Вальпургиеву ночь! Свободу национальным меньшинствам! Мир народам! Слава Америке! Долой электрический стул! На х.. висилицу, мать их, и шприцы с ядом!!! Всем - естественная смерть! Разве мы этого не заслужили?! Короче, завтра ночью приходим все в цех устраиваем корпоратив!!!

   Рабочие о чём-то загудели, обсуждая заманчивое предложение. Но они не понимали, что такое корпоратив. Рыжий Чуб объяснил им, что это коллективная пьянка для тех, кто вместе работают. Посовещавшись, рабочие решили, что корпоратив им даже очень нужен, и он не будет нарушением, ведь работой он не считается. Поэтому в ночь на первое мая они соберутся здесь, в цеху, и отпразднуют свой светлый пролетарский праздник. Покойники собирались притащить в цех гитару, барабаны, гармонь, трубы и другие музыкальные инструменты, чтобы повеселиться с музыкой. У всех сразу же залетали бабочки в животе от предвкушения загробного пролетарского счастья.

   Шнау Мункер с ужасом представила себе корпоратив сумасшедших мертвецов: виски рекой, пляски на гробах, обнимашки с работницами под пролетарские песни и лозунги. Но просто взять и приказом запретить маёвку было нельзя: рабочие уже светились от счастья, представляя себе свой первый пролетарский корпоратив и мысленно надевая свои самые лучшие саваны. Они бы тотчас разорвали Шнау, если бы она сказала, что маёвка отменяется.

- А нельзя ли день солидарности трудящихся отметить на кладбище? – робко спросила она. Но Рыжий Чуб возразил, что на кладбище темно, тесно, неудобно, и комаров много. Да и вдруг ночью дождь пойдёт, или гроза, а они, бедняжки, без крыши над головой! Шнау было больше нечего возразить, ей оставалось только наутро сообщить директору о намечающемся празднике и попросить принять срочные меры, чтобы ситуация не вышла из-под контроля.

   На следующий день Шнау пришла в контору, но по случайности директора на месте не было. Он куда-то уехал по делам, что-то решать насчёт всемирной выставки гробов. Тогда она лично пришла в охрану и предупредила, что предстоящей ночью полнолуния намечается пьянка рабочих в цеху. Охрану фабрики нужно усилить, и телеги за рабочими не присылать. Ни в коем случае мертвецов нельзя пускать в цех, так как в ночь полнолуния они не контролируют себя и могут сделать что-то страшное. Поломать гробы, например, или изувечить друг друга.

   Начальник охраны пообещал, что всё будет ОК, но по ходу дела к вечеру усилить охрану он не успел. Под разными предлогами фабричные охранники отказывались выходить на работу, опасаясь разгула мертвецов в Вальпургиеву ночь, а брать новых служащих из города было опасно, так как работа мертвецов на фабрике держалась в строгом секрете, и не хотелось этот секрет разглашать. В итоге к двенадцати часам ночи на вахте стояло только два вахтёра, бледные и трясущиеся от страха, то и дело потягивающие виски из горла для храбрости. Но мертвецы запаздывали, так как в эту ночь не ехали на подводах, как обычно, а шли с кладбища пешком. Нескончаемой вереницей двигались они по ночному лесу на свою первую маёвку, все в нарядных саванах, умытые и причёсанные, и впереди всех шагал Рыжий Чуб. Кто-то из мертвецов вынул аккордеон, и весёлая мелодия разнеслась над тёмным и зловещим лесом. Все мертвецы, которые знали при жизни эту песню, затянули её хриплыми и леденящими душу голосами. Им было весело, впервые за долгое время скитаний по мирам и монотонной работы, а вот у пьяных охранников началась жуткая паника, и, заслышав полуночное пение мертвецов, они, плюнув на всё, бросили свой пост и убежали прятаться в мебельный цех, еле живые от страха.

   Не встречая никаких препятствий на своём пути, мертвецы прошли через проходную и направились в гробовой цех. Там они расставили гробы по кругу, посредине поместили самый большой гроб, и поставили всё, что у них было: виски, закуску, стаканы, вилки, тарелки. (Директор им всё же платил немного денег, они их не тратили и берегли как раз для такого случая). И вот, после короткой речи Рыжего Чуба о роли пролетариата в деле освобождения всей планеты от пагубной частной собственности, началось пышное застолье мертвецов. Рабочие ели, пили, смеялись и шутили. У них впервые за долгое время заблестели глаза, и после нескольких стаканов виски они даже вспомнили, что когда-то были мужчинами и женщинами, а не просто бесполыми работниками гробового цеха. Пошли всякие сальные шуточки, неприличные анекдоты, сопровождаемые диким смехом, и пьяный, незатейливый пролетарский флирт. Их молчаливые дни закончились, и весёлый корпоратив пробудил в них память о том, какими шумными и бесшабашными они были при жизни. Потом заиграл оркестр, и начались танцы. Покойники плясали, не жалея ног, со смехом и громкими визгами. Их саваны едва поспевали за ними, весело развеваясь, и каждый мертвец ощущал, как весело жить в коллективе и как прекрасна свободная загробная жизнь.

   Потом начались обнимашки, но в то время воспитание у людей было ещё не таким, чтобы это зашло дальше приличий. Правда, Рыжий Чуб плевал на все буржуазные предрассудки, и утащил первую красавицу цеха, бледную Мэри с верёвкой на шее, за сваленные в кучу гробы. Впрочем, сама Мэри не сопротивлялась, потому что Рыжий Чуб напомнил ей её бывшего, и пока все пели и плясали, Мэри и Чуб предавались горячим загробным страстям, издавая неприличные звуки там, за гробами.

   Охранников, спрятавшихся в соседнем цеху, разбирало любопытство, что же там творится у покойников на вечеринке. Они, выпив достаточно виски, наконец-то набрались смелости и стали подглядывать в окна гробового цеха. Зрелище пьяных и сумасшедших покойников было жутким и красочным одновременно, и охранники жалели, что не родились художниками или писателями, чтобы описать всё это действо. Или что у них нет фотоаппарата, чтобы запечатлеть один из первых корпоративов в американской истории.

   Пьяные мертвецы веселились до утра, а когда устали, то легли в новые, ещё пахнущие свежей стружкой гробы и мирно уснули. Все они кайфовали по полной, засыпая в новых и удобных дизайнерских гробах разных цветов, приготовленных для большой всемирной выставки. Рыжий Чуб тоже под утро угомонился и уснул в самом дорогом и просторном гробу в обнимку с наконец-то получившей любовь и счастье Мэри. И когда утром трижды пропел цеховой петух, никто из мирно покойников этого не услышал. Все были мертвецки пьяны и спали сном небесных праведников. Не спала только Мэри, так как Чуб громко и брутально храпел рядом с ней, выкрикивая иногда во сне мат и всякие пролетарские слоганы. Освободившись от его объятий, Мэри пошла бродить по цеху, словно что-то хотела найти. Она была пьяной то ли от виски, то ли от любви, поэтому сильно шаталась и не понимала, что ей нужно. Девушка разглядывала то один гроб с покойником, то другой, затем нашла на полу коробку спичек и долго, как бы что-то вспоминая, крутила её в руках. Затем она сняла свой саван, обнажив худое, почти бесплотное тело с полуистлевшим мясом на костях, и сделала из него факел, обмакнув край савана в виски. Всё это она делала машинально, по привычке, не имея четкого плана и не выражая никаких эмоций. Потом Мэри подожгла факел и бросила его на пол…

   Деревянные гробы загорелись быстро, пламя яростно перекидывалось с одного гроба на другой, и уже через несколько минут весь гробовой цех пылал. Те из покойников, кто были не очень пьяны, просыпались и вскакивали, уже охваченные пламенем. Они пытались спастись, бегая по цеху и катаясь по кафельному полу с дикими криками и воплями, но было уже поздно. Покойники сгорали, как спички, а голая Мэри стояла на окне с верёвкой на шее и дико смеялась. Те же покойники, которые выпили слишком много, так и не проснулись, сгорев "заживо" в своих гробах. Огонь добрался и до Рыжего Чуба. Тот мгновенно вскочил и попытался найти огнетушитель, но было уже слишком поздно. Все труженики цеха, кроме безумно хохочущей Мэри, сгорали как спички. Когда же огонь подобрался вплотную к окну, где она стояла, Мэри сделала серьезное лицо и, спрыгнув вниз, повесилась на оконной решётке. Пламя охватило её болтающийся на окне труп, и во всём цеху остался только один покойник, способный двигаться: это был полуобгоревший Рыжий Чуб.

   Кашляя от едкого дыма, он выбежал во двор фабрики и наткнулся там на двух охранников, которые уже тащили к цеху пожарный гидрант. Теперь они боялись уже не покойников, а разбушевавшейся стихии огня. Было ясно, что гробовой цех потушить уже невозможно, но ещё можно было попытаться локализовать огонь, чтобы пламя не перекинулось на соседний мебельный цех, который был неподалёку. Все втроём они отсекали огонь, тушили головешки, и в результате гробовой цех полностью выгорел, а мебельный всё же уцелел.

   Уставшие, но счастливые, все трое уселись на траве, наблюдая за пламенеющим вдали восходом солнца. И как только первые лучи космического светила коснулись Рыжего Чуба, он тут же начал дымиться. Чуб до того устал за эту ночь, что уже не пытался спастись: его то ли мёртвое, то ли живое тело задымилось, начиная с огненно-рыжих волос, потом загорелся его испачканный копотью саван, а затем за несколько минут сгорел и он сам, крикнув напоследок: "Да здравствует пролетарская революция!" Но Рыжий Чуб ни о чём не жалел: вечеринка удалась на славу, и теперь он и все остальные рабочие наверняка отправятся туда, где царит мир, труд и вечный май, в светлое пролетарское будущее, то есть в рай. Сгорая под лучами утреннего солнца, Рыжий Чуб улыбался, и в душе его звучал Интернационал, а не календаре было Первое Мая!..

   Наутро прибыл директор фабрики и схватился за голову: ущерб был колоссальным, сгорел весь гробовой цех и все лучшие, выставочные гробы. Бывшие работники также стали непригодными к эксплуатации, от них остались лишь одни воспоминания. Однако шеф не стал никого винить и увольнять. Он благодарил Бога за то, что остался невредимым второй цех, мебельный, который тоже мог бы вспыхнуть в огне, и тогда его ждало бы полное разорение.

   После этой Вальпургиевой ночи Шнау Мункер, увы, потеряла работу. Шеф предлагал ей остаться в мебельном цеху, но Шнау не согласилась. Уж слишком сильно она привыкла к своим странным подчинённым, смешным и страшным одновременно. Они ведь так старались, выдумывая новые дизайны для гробов, подбирали новую обивку, рюшки и прочие украшения для этой весьма специфической продукции. В Америке им не было равных, и теперь она будет по ним сильно скучать...
 
   Ну а Шнау Мункер покинула этот город, и по слухам, отправилась в Европу, издав в Америке серию рассказов «Ночная смена», которая еще не переводилась на русский язык.