Идущий по жизни

На обложке книги Георгия Пашнёва – мальчик в кепке, шагающий куда-то с ведром. По лесу? По полю мимо стогов сена? Это не важно… Идущий – через всю жизнь, сам к себе. Как и любой человек. «Между тем, кем я был, и тем, кем я стал, лежит бесконечный путь», поется в одной старой песне. Мальчик рифмуется с взрослым мужчиной, уходящим в сторону леса на задней обложке. И если мальчик идет, то мужчина уходит. Откуда идет, зачем шел, куда уйдет – на все эти вопросы автор сборника не отвечает в лоб, он их даже не задает. Они выплывают сами – из его текстов, которые обозначают, пусть и контурно, но вполне осязаемо, эскиз жизни и мыслей одного человека.
 
Прикосновение к прозе Г. Пашнёва, без сомнения, может быть полезно и поучительно именно в том смысле, в каком «история души человеческой … едва ли не любопытнее и полезнее истории целого народа».  Тем более это полезно, коль скоро история эта написана красивым, правильным русским языком, стилистически  точно, а эмоционально – искренне.
 
Проза автора автобиографична в том смысле, в котором автобиографична любая проза вообще – как носящая отпечаток личности своего творца, той матрицы творческого метода, которая формируется писателем всю жизнь, и материалом для которой служит сама Жизнь.
   
Массив текстов как некое эмоционально-смысловое пространство дает нам  прикоснуться к миру героя  – человека интеллигентного, образованного, глубоко порядочного, трепетного в своем отношении к миру, осязающего всю хрупкость явленного нам мира – будь то природа, человеческие отношения или какой-то момент текущей жизни (посиделки с другом, встреча с девушкой, казус в поезде).
 
Отдельным блоком выступают миниатюры, или, по-солженицынски – крохотки. Это слово оказывается эмоционально и смыслово удивительно  соразмерным этим текстам. Именно так – ласково, нежно – крохотками, и  можно назвать эти кусочки памяти.  И если об удачности некоторых образов можно спорить (например, образ шоколада в шампанском перекрывается пошлым избитым северянинским «ананасом», хотя это дело вкуса), то сам лейтмотив крохоток неизбежно оказывается близким и понятным любому человеку – это память. Память о детстве, о юности, о прошедшем, минувшем, канувшем, уплывшем. Творчество как  мнемонический прием. «Память, говори!» - взывал Набоков в своих мемуарах. И тем острее это желание вызвать память на разговор у человека, чем он более склонен к существованию в режиме писательском – особом, мучающем потребностью постоянно обрамлять впечатления и мысли в слова. Слова, слова, слова…  Слова как способ еще раз прожить приятное, еще раз благословить подаренное, и  как попытка отпустить мучающее, сидящее занозой, не желающее растворяться.

Именно такая логика и проговаривается  автором в некоей преамбуле,  предваряющей рассказ «Жить охота!». В рассказе юный герой встречается  со стариком, который оказывается его земляком, и рассказывает о том, как во время гражданской войны «белых ловили». Один из «белых» оказывается ровесником героя. Человек или нет? В огонь или в лазарет?  Жизнь или смерть? Казнить нельзя помиловать…
 
В рассказе старика нам предстоят  вечные вопросы.  Этот рассказ, пожалуй, можно отнести к одному из наиболее сильных в сборнике – и по масштабу проблем, пусть четко и не проартикулированных; и по стилистике – передача манеры речи, как в этом рассказе, так и в некоторых других, заставляет вспомнить традиции деревенщиков, а отчасти местами –  и русского сказа.
 
После  прочтения рассказов «В снегах» и «Жить охота»  долго горчит. Но горечь эта нужная. Иногда должно быть  не слишком приятно в профилактических или целебных целях – как при приеме горькой настойки. Это своего рода эквивалент чеховского молоточка.
 
Зато эмоциональный осадок, оседающий на дно души после прочтения автобиографических заметок писателя, напоминает приятное послевкусие после чего-то натурального и полезного. Это – не литературное ГМО.  Человек  хотел рассказать то, может, и невеликое, что с ним случилось, но такое человеческое, такое огромное в своей малости, щемящее в свой частности, что эта камерность и приватность не могут не быть интересны  и нужны.   
Он говорит о вещах простых и вечных – руках матери, любви к родным местам, грусти по уходящей жизни. Говорит не нарочито и пафосно, а даже и наоборот – как бы чего-то не договаривая, обрывая нить рассказа, как часто кажется, раньше времени… Особенно четко эта черта  прозы Пашнёва прослеживается в рассказах.
 
Нарочитая неоконченность заставляет читателя додумывать и делать выводы самому, заглядывать за тот край  той истории,  которую нарисовал писатель. В рассказе «Без виновницы торжества», «Жена олигарха», «Сковорода» внезапность развязки соединяется  с легким недоумением: «все, что ли?».  Ведь хотелось деталей, хотелось соку – как гости юбилея будут все больше впадать в застольный транс, все меньше обинуясь по поводу именинницы;   как Алина будет  мыкаться в родном городе, ожидая смерти матери; как невинно будет унижен в обезьяннике  лже-террорист, несущий в сумке липовую мину…  Хочется дождаться прихода жены в рассказе «Жизнь удалась», подсмотреть, как супруги будут лакомиться деликатесами из спецраспределителя, любовно выложенными в хрустальные вазочки.
   
Читателю хочется «продолжения банкета», хочется вычертить историю до конца. Но писатель будто осаживает, мол, нечего-нечего, и так ясно, что будет, и так все понятно. Хорош!  И эта неоконченность начинает восприниматься как оправданный творческий метод. И именно в этом – мера вкуса и такта. Добавь автор чуть больше деталей и описаний, задержись на секунду дольше на определенных ситуациях – и граница, отделяющая качественный и органичный Текст от любования собой в тексте, была бы перейдена.
    
В некоторых случаях, непонятно, на чьей стороне автор, как говорится, «что вы имели в виду?». Вот, скажем, счастливец из рассказа «Жизнь удалась». Вполне себе милый, не лишенный обаяния семьянин, с хорошей работой. Сверхдостижений, вроде, никаких, талантов особых тоже нет, духовной пассионарности и метафизической устремленности – тем более. В соответствии с богатой традицией русской культуры надо трактовать его как человека, чья жизнь не осмыслена высокими идеями, стремлениями и целями,  в советской транскрипции – мещанина, живущего  мелкобуржуазными интересами.  А ведь он мил, это человек, ей-Богу! Он нравится читателю. Может, он и не прекрасен, но точно мил, по-человечески. Мил в своих мыслях, мил в трепетнейшем отношении к своему дому и семье, мил в раскладывании салатов по хрустальным вазам, мил в поедании черти-чего в преддверии ожидания своей половины, с которой он вместе будет лакомиться вкусным. Это то самое, «человеческое, слишком человеческое», но не отталкивающее, а напротив – заставляющее присматриваться, принюхиваться, млеть в уютной квартирке, под абажуром, и непременно с чайником, на который одета тряпичная кукла.
 
Автор не затрудняет себя размещением в тексте особых «вешек», по которым пытливый читатель враз поймет, как маркировать этого героя. Классические приемы типа конфликта представлений о человеке его окружения с его собственным позиционированием, тут нет.  Нет сюжетной преамбулы, типа «обыкновенной истории» (вот, был мальчик, мечтал о космосе /изобрести лекарство от старости/ писать книги, получить Нобелевскую премию,  а потом стал функционером, стал мечтать о путевке в санаторий и новой машине). Автор уходит о банальности, от прямолинейности, от навязывания своего отношения. Думайте сами, решайте сами. Вот перед вами момент из жизни человека, срез его бытия.  Я его вам описываю без придыхания, и без предвзятости. Смотрите сами.

Но думается, что самые щемящие строки в этом сборнике – рассказы о детстве. «Песни из детства», «Крохотки». Написанные в таком духе воспоминания можно было бы читать бесконечно, и я уверена, что многим они бы послужили своего рода психотерапией. В них есть тепло. В них есть новизна открытия этого мира, в них есть ощущение жизни. В них есть тоска по простоте,  желание найти и подарить тот самый «гостинец»,  разглядеть в «пестроте несусветной» самое главное, услышать в суетной какафонии самое важное… И еще в них есть любовь. К «своей кровиночке», к Родине и малой родине, к Сибири, к людям. А это – тот сам главный «гостинец», который помогает человеку всю его жизнь.  Которым, как смог,  поделился с нами автор. Помня о котором каждый из нас будет иметь силы идти и пройти свой путь.
 
                Софья Стебловская.