Старые письма Повесть

Михаил   Петров

Старые   письма

П о в е с т ь

     Одинокий   девяностолетний  старик    Дмитрий  Иванович   Соколов     один  раз  в  месяц   перечитывал  старые  письма,  посланные  ему  еще  в  те  времена,  когда  он  был  молод    и,  как  говорили  окружающие,  симпатичен:  выше  среднего  роста,  синеглазый  брюнет,  стройный  и  подвижный,  страстный  любитель  женского  пола.
     Письма  были  рассортированы  по  годам.  Наверху  лежали  самые  старые,  вернее  первые  послания  милых  сердцу   дам.   Ах,  как  жаль,  что  ушло  то  беззаботное  время.  Время  встреч,  расставаний  и  снова  встреч.
Итак,  начнем  с  первого  письма   и   озаглавим    его   именем  моей
  девушки  тех  лет:                М а р г а р и т а                «Милый  мой  Соколик,  умчался  вдаль  и  ни  одного  письма  не  послал  своей    подружке.  Забыл   меня,  или  завел  себе  новую?   Смотри  у  меня!   Я  ведь  девушка  ревнивая.  Вернешься,  я  с  тобой  разделаюсь…»
     Дмитрий  Иванович   улыбнулся  этим  строчкам  и  тот  час  унесся  мыслями    в  то  далекое,  далекое  время:  вспомнил  себя  двадцатилетним,  только  что  кончившим  техникум   и  поступившим  работать  на  завод  конструктором  в  бюро  доменного   оборудования.

Глава  первая

     В  комнате   трудилось  человек  двадцать,  в  основном  мужского  пола,  женщин  было  трое   и  одна  белокурая  девушка    Рая.   Она  сидела  рядом  с  начальником  бюро   и  считалась  канцеляристкой,  то  есть  раз  в  месяц  поставлявшей   в  бюро  различные  канцелярские  принадлежности :  рулоны  ватмана,  карандаши,  ручки,  масштабные  линейки,  чернила,  тушь,  резинки – ластики   для  стирания  карандашных  линий  на  бумаге.
     Я  начал  уделять  ей  особое  внимание   и   Рая  в  свою  очередь   не  осталась  в  долгу:  для  меня  приносила   более  плотный  ватман,  в  отличие  от  рыхлого.   Дружба,  похоже,  у  нас  с  ней  налаживалась  и  вдруг…
     Вдруг  в  нашу  комнату  влетела    Маргарита   Ревмира   Кижнер,  молодой  специалист,  направленная  к  нам  на  завод  после  окончания  Орского  машиностроительного  техникума.   При  виде  такой  красавицы    все   мужское  сословие  ахнуло,  а  Исаак   Вольфович  Бейзер,  хороший  семьянин,  уже  в  возрасте,  влюбился   в  эту  девушку.   А  обо  мне   и  говорить  нечего.   Я  сразу  же   покинул  Раю,   и  увлекся   вновь  прибывшей,   и,  похоже,   она  тоже  обратила  на  меня  внимание.
     Она  была  девушкой  в  теле,  ростом  чуть-чуть  ниже  меня.   Круглолицая,  пышные  каштановые  волосы    ее   опускались   на  плечи.  Высокие  брови,  светло-карие  глаза,  прямой  нос,   маленькие  губы,  изящная   белая  шея.
     Страсть  нас  охватила   обоих.  Через  несколько  дней  мы  уже  целовались   между  чертежными  досками  во  время  рабочей  смены.   После  работы  целовались  у  нее  в  общежитии  по  ул.  Ильича, 7.
     Рита  была  девушкой  начитанной,  интересовалась  не  только  заводскими  делами,  но  круг  интересов   у  нее  был  большой   и  это  нас  сближало.   В  тот   год   все  зачитывались  романом  Александра  Фадеева   «Молодая  гвардия»,  я  тоже  был  поклонник    этого  романа   и  восторженно  говорил  ей   о  прочитанной  книге,  восхищаясь   смелостью  ребят    боровшихся  с  фашизмом.   Рита  меня  внимательно  слушала,  а  потом,  как  бы,   между  прочим,   сказала:
     -  В  годы   великой  Отечественной  войны  мы   с  мамой   были  в  оккупации,  жили  в  городе  Краснодоне,   и  я  знала  девушку   из  круга  молодогвардейцев.   Ее  задачей  было   расклеивание  листовок.
     Такое  ее  откровение  потрясло  меня!    Девушка,  которой  я  увлекся,  перенесла    весь  ужас  оккупации    и  не  потеряла  человеческого  достоинства.   Ведь  какой  силой  воли   надо  обладать,  чтобы  перенесенные    ужасы   встречи    с  фашистами,  она  сумела перебороть  в себе  и  сохранить  любовь  к  жизни.
     В  послевоенное  время   появилось  много  книг   о  фронтовых  буднях.  Кроме  Александра  Фадеева,  Константина  Симонова,  Александра  Твардовского,  Петра  Павленко   еще  много  книг  талантливых  авторов.
     В   выходной  день,  зайдя  в  общежитие  к  своей  милой,  застал  ее,  сидящей  на  кровати,  с  горящими  от  восторга  глазами,  читающей  книгу  Михаила   Бубеннова    «Белая  береза».   Эта  книга  недавно  появилась   в  продаже   и  мигом  исчезла   с  прилавков  книжных  магазинов.   Я,  любитель  книг,  прозевал  и  не  приобрел  этот  шедевр.   Вокруг  меня,  читающая  публика  восхищалась   этим  автором.   Маргарита   где-то  отыскала  эту  книгу,   и   оторвать  ее   от  чтения   было  почти  невозможно.
     -   Дима,  -  сказала  она,-  посиди  пока  рядом   со  мной,  я  дочитаю   до  конца  главы  и  пойдем,  погуляем.   Потом   я  дам  тебе   почитать  книгу.  Это  такая  потрясающая  вещь!  Слов  нет  от  восхищения!   Говорят,  автор  написал  вторую  книгу   «Белой  березы»,  как  бы,   не  пропустить  выход  ее  из  печати.
     -   Хорошо,  что  предупредила  о  выходе  второй  книги,  я  буду  почаще  заходить  в  книжные  магазины,  чтобы  не  пропустить  ее  появление.  А  сейчас  накинь  на  себя  легкое  пальто,  чтобы  не  простыть.  Весна  обманчива.
     Рита  надела  пальто, погасила  свет,  и   мы  покинули   комнату.  Спустились  вниз с  третьего  этажа,  и  вышли  из  подъезда   в  темноту   позднего  вечера.
     Особенная,  таинственная   и  ясная  прелесть  ночей  ранней  весны   приобретает   своеобразный   оттенок   в  большом  заводском  поселке   в  то  время,  когда   почти   прекращается  всякое  движение.  Глубокая  тишина  кажется  жуткой.   Звуки  шагов  раздаются   звонко  и   резко.  Одна  сторона  улицы   тонет  в  тени,  другая   ярко  белеет  стенами  домов  с  блестящими  лунными  бликами   в  окнах.   Крыши  сверкают,  полосами  отражая  лунный  свет,  и  кажутся   сделанными  из  серебра.
     Иногда  на  луну  набежит   легкое,  как  паутина,  облачко,  и  тот  час  же  небо   сияет   оранжевыми    тонами.  Тогда  звезды,  не  заметные  до  тех  пор   в  своей  холодной,  синей  высоте,  мигают  ярче…Облачко   пробежало,   и  звезды  гаснут…
     -  Тебе,  Ритусенька,  не  холодно?
     -  Пока  не  холодно.
     -  Боюсь  я  за  тебя.   Кашель  твой  прошел  совсем  недавно,  надо  бы  поберечься.
     -  Не  беспокойся,  мой  милый.
     -  Давай   лучше  зайдем  с  тобой  в  фойе  кинотеатра.  Я  куплю  билеты,  а  в  зрительный  зал  не  пойдем,  посидим  за  столиком  в  фойе.  Там  хоть  тепло.
     -  Пойдем.
     Я  купил  билеты,  зашли  в  фойе  кинотеатра,  заняли  столик  и,  пока  Рита  караулила  место,   я  приобрел  бутылку  красного  вина,  на  закуску  взял  четыре  пирожных   и  мы  начали  пировать.
     Прозвенел   первый  звонок,  потом  второй   и  после  третьего  народ  ушел  в  зрительный  зал.  На  нас,  посмеиваясь,  смотрела  буфетчица,  видимо,  впервые  увидев  таких  чудаков,  но  в  нашу  беседу  не  вмешивалась  и  не  делала  никаких  замечаний.
    Мы  пировали.  После  двух  выпитых  стаканов   Рита  разрумянилась  и  еще  больше  похорошела,   и  у  меня  зачесались  губы  от   страстного  желания  ее  расцеловать,  но  пришлось  сохранять  приличие.  Мы  ведь  находились  в  России,  а  не  в  Париже,  где,  говорят,  целуются  повсюду.
     -   Ритусенька,  давай-ка  махнем  в  Париж!
     -  С  тобой  я  готова  поехать  хоть  на  край  света.
     -  Отлично,  договорились.
     Но  к  великому   огорчению   я  поехал  почти  на  край  света  без  нее.
Нам  конструкторам,  администрация   отдела    предложила   отправиться   по  горящей  путевке   в  Одессу,  в  дом  отдыха  «Приморье».  Набралось  12  человек:  четверо  мужского  пола,   и  восемь  женщин.   Я,  отработавший  на  заводе  достаточное  время,  получил  первый  отпуск,  а  моя  девушка,  пришедшая  к  нам  недавно,  должна  была  трудиться   еще  долго-долго,  чтобы  заработать  отпуск.  При  расставании,  мы  пообещали  друг  другу   писать  письма  каждый   день.  От  нее  письмо  получил,  а  сам,  переполненный  многочисленными  впечатлениями  и  поездками,   пока  не  нашел  времени  для  ответа.
     Для  меня  поездка  была  чудо  из  чудес!  Первое  чудо:  когда  в  Москве  на  Курском  вокзале  мы  разместились  в  трех  машинах  такси,   и  двинулись  на  Киевский  вокзал, а  через  несколько  минут  езды,  вдруг   наши  машины  влетели  на  Красную  площадь,.   Все  это   для  меня,  видевшего  Красную  площадь  только  в  кино,  на  фотографиях,  в  журналах,   оказаться    на   брусчатке,  исхоженной   многими  знаменитыми  людьми,  стало  больше,  чем  чудо.   Слева  от  наших  машин   возникли  древние  стены  кремля,  Спасская  башня,  мавзолей  Ленина.  Справа -  собор   Василия  Блаженного,  лобное  место,  все  явилось  мне  наяву,   и  я  долгое  время  не  мог  опомниться  от  этого  видения…
     После  компостирования  билетов  мы  разбрелись  кто  куда.   Я  впервые  проехал  в  метро,  побывал  на  Красной  площади,  посетил  мавзолей Ленина,  нашел  заброшенную  строительную  площадку   Дворца  Советов,  представившейся  моему  взору    в  виде  очень  глубокого,  круглого  котлована.  На  дне  его  виднелись  рельсы  и  перевернутые  вагонетки.  До  революции  на  этом  месте  возвышался  храм  Христа  Спасителя…
     Одесса  встретила  нас   южным  теплом.  Именно – южным.   У  нас  на  Среднем  Урале  такого  тепла  нет,  потому  что,  если  подует  ветер,  то  холодный,  а   тут,  на  юге,  и  ветерок  теплый.
     В  комнате  дома  отдыха  нас  было  трое.  Кроме  меня,  Володя  Рудоискатель   и  Георгий,  фамилию  его  не  помню,  так  как  проходила  наша  поездка    давным-давно,  а  именно  в  1948  году.
     В  первый  же  день   Рудоискатель  сказал:
     -  Какой   хороший  вид  из  окна,  прямо  на  море.
     -  А,  где  оно,  море-то?  -  спросил  я,  глядя  в  окно.
     -  Да  вон  же,  -  вновь  указал  рукой  Володя,  и  добавил,  -  давай  пойдем  к  нему.
     -  Идем,  -  согласился  я.
     Вышли  из  дома  отдыха  и  направились  к  морю,  которое  я  разглядел,  когда  вышли  на  берег  с  набегающей  небольшой  волной.  В  тот    теплый  день  небо  было  белесым  и  море  спокойное,  отражающее  белесое  небо,  а  горизонт  не  был  различим,  потому - то  из  окна  я  море,  как  таковое  не   обнаружил.
     Володя  ступил  на  песчаную  кромку   берега   и,  нагнувшись,  ладошкой  почерпнул  воду,  отпил  и  тотчас  выплюнул   произнеся:
     -  Действительно  соленая.
     Я  последовал  его  примеру   и  подтвердил:
     -  Да,  очень  соленая.
     Рядом  с  нашим  домом  отдыха    находилась  чья-то  усадьба   с  большим,  густым  садом  различных  декоративных,  плодовых  и  ягодных  деревьев.   Володя  ушел   в  комнату,  а  я  остановился   под  огромным  вишневым  деревом   и  с   интересом   глядел  на  погнувшиеся  ветки  под  тяжестью    крупных   темно-красных  ягод.
     -  Интересуетесь?  -  услышал  я  голос  и  оглянулся.
     Передо  мной  стояла  пожилая  женщина  с  открытым,  приветливым  лицом.
     -  У  нас  на  Урале,  -  сказал  я,  -   таких  высоких  вишневых  деревьев  я  не  видел.
     -  Это  не  вишня,  а  черешня.  Постойте  тут,  я  сейчас   вернусь.
     Я  стал  поджидать  женщину,  зачем  то   попросившую  меня,  постоять  здесь.   Она  вскоре  вернулась   и  протянула  мне  большую  эмалированную   миску   полную  с  верхом  ягод.
     -  Вот  вам,  северянам,  наш  южный  подарок.  Отведайте   со  своими  товарищами.
     Я  поблагодарил  женщину  за  щедрость,   и  мы  с  Володей  и  Георгием  насладились  первыми  дарами  юга.
     Когда  миску  мы  опустошили,  я  спустился  вниз,  вышел  из  помещения  и,  подойдя  к  двери  усадьбы,  хотел  постучать,  но  дверь  неожиданно  раскрылась  и  передо  мной  появилась  девочка  лет  десяти   неземной  красоты:  смуглая,  с  черными,  томными  глазами,  под  пушистыми  ресницами,  слегка  великоватым  носом  с  горбинкой  и  пухлыми  губами  маленького  рта.
     -  Здравствуйте,  -  сказал  я.
     -  Здравствуйте,  -  ответила  девочка,  вопросительно  глядя  на  меня.
     -  Из  этого  дома   нас  женщина  угостила  черешней,  и  я  хотел  возвратить  ей  миску  с  благодарностью  за   ягоды.
     -  Это  моя  бабушка.  Можете  войти  в  дом  или  я   передам  ей  миску.
     -  Передайте,  пожалуйста,  и  поблагодарите  от  меня.
     -  Хорошо,  -  ответила  девочка,  взяла  у  меня  миску  и  ушла  в  дом.
     Встреча  с  маленькой  еврейкой  всколыхнула  мое  сознание  тем,  что  я  все  еще  не  ответил  на  письмо  своей  Маргарите,  по  национальности   она  была   креолка – дитя  смешенного  брака  ( мать  у  нее  русская,  а  отец – еврей).
     Однако  с  ответом  на  письмо  Маргарите,  пришлось  повременить.  Так   как,  вернувшись  в  свою  комнату,  услышал  из  уст  Владимира  Рудоискателя  потрясшее  меня  предложение:
     -  Дмитрий,  не  хочешь  ли  присоединиться   к  нам  с  Георгием,  чтобы  прокатиться  на   теплоходе  по  Черному  морю?
     От  такого  предложения  у  меня  захватило  дыхание.  Я  всю  жизнь  мечтал   о  морских  путешествиях,   и  приключениях,  поэтому  сразу  же  согласился  двинуться   с  ними   в  путь.
     -  Завтра   с  утра  отправимся  на  теплоходе  до  Херсона  с  тем,  чтобы  к  обеду  вернуться.
     Рано  утром  следующего  дня  мы  пришли  в  порт,  приобрели  билеты   и,  когда  объявили  о  посадке,   по  трапу  поднялись   на  небольшое  двухпалубное  судно.  Я - то  мечтал  о  большом   корабле,  но  не  стал  перечить   товарищам   и  согласился  плыть   на  маленьком.
     Море  в  гавани  было   буро - зеленого  цвета,  а  дальняя  песчаная  коса,  которая  врезалась  в  него  на  горизонте,   казалась  нежно-фиолетовой.
     Отчалили.   Я  стоял  на  корме,  глядя  на  уходящий  город,  который  белым  амфитеатром  поднимался    вверх  по  горам  и  венчался   полукруглой  беседкой   из  тонких  колонн.  Глазу  было  ясно  заметно  то место,   где  спокойный,   глубокий  синий  цвет   моря  переходил   в  зелень  гавани.
     Далеко  у  берега,  как  голый  лес,   возвышались   трубы,  мачты  и  реи  судов.  Море  зыбилось.  Внизу,  под  винтом,  вода  кипела  белыми,  как  вспененное  молоко,  буграми,  и  далеко  за  теплоходом  среди  ровной  широкой  синевы,  тянулась,  чуть  змеясь,  узкая  зеленая   гладкая  дорожка,  изборожденная   пенными,   белыми  причудливыми   струйками.   Чайки,  редко  и  тяжело   взмахивая  крыльями,  летели  навстречу  теплоходу.
     В  этот  момент  у  меня  слегка  закружилась  голова,  потому,  что  палуба  под  моими  ногами  вдруг  показалась  странно  неустойчивой,  а  собственное  тело   необыкновенно  легким.   Я  сел  на  край  скамейки.
     Город  едва  белел    в  дали  в  золотисто- пыльном  сиянии,  и  теперь  уже  нельзя   было  себе  представить,  что  он  стоит  на  горе.   Налево  плоско  тянулся   и  пропадал  в  море  низкий,  чуть  розоватый  берег.
     Я  встал,  чтобы  переменить  место,  но  ноги  плохо  слушались,  и  меня  понесло  вдруг  вбок.  Тут  только  я  заметил,  что  началась   настоящая,  ощутимая  качка.   Я  с  трудом  добрался  до  скамейки  на  противоположном  борту   и  упал  на  нее.   Мучительное,  долгое  тянущее  чувство   какой-то   отвратительной  щекотки   начиналось  у  меня  в  груди  и  в  животе,  и  от  него  холодел  лоб.   Палуба  медленно-медленно  поднималась   передним  концом  кверху,  останавливалась  на  секунду   в  колеблющемся  равновесии   и  вдруг,  дрогнув,  начала  опускаться  вниз  все  быстрее  и  быстрее,  и  вот,  точно  шлепнувшись  в  воду,  шла  опять  вверх.  Казалось,  она   дышала – то  распухая,  то  опадая,  и   в  зависимости  от  этих  движений   я  ощущал,  как  мое  тело   то   становилось  тяжелым  и  приплюскивалось  к  скамейке,  то  вслед  за  тем   приобретало   необычайную,  противную  легкость   и  неустойчивость.  Эта  чередующаяся   перемена  была   болезненнее  всего.
     Я  решил  пойти  к  своим  товарищам.  Резко  встал   и,  ухватившись  за  борт,  начал,  медленно  перебирая  руками,  продвигаться  к  центру  судна.  На  моем  пути  оказался  матрос,  который  увидев  меня,  борющегося  с  качкой,  сказал:
     -  Потерпи  немного,  скоро   войдем  в  лиман,   и  качка  прекратится.
     Что  это  за  лиман,  я  не  знал,  но  переспрашивать  не  решился,  чтоб  не  показаться  матросу  глупцом.
     В  центре  палубы  теплохода  качка  была,  но  не  такая  большая,  как  на  корме.   Поэтому,  оттолкнувшись  от  борта,  я  быстрехонько  миновал  палубу  и  юркнул  в  открытую  дверь  каюты.   Мои  попутчики  сидели  там  с  бутылкой  в  руке.
     -  Укачало?  -  спросил  участливо  Рудоискатель
     -  Укачало,  -  признался  я.
     -  На,  хлебни  малость,   и  все,  как  рукой  снимет,  -  сказал  Володя,  протягивая  мне  бутылку.
     Я  взял  бутылку   и,  вдохнув,  понял,  что  это  водка,  от  запаха  которой  меня  замутило.
     -  Что  ты! – крикнул  я,  -  мне  и  так  плохо,  а  ты  предлагаешь  мне  водку!
     -  Нам  посоветовали  моряки  глотнуть  немного  водки.  Мы  их  послушались.  Купили  в  буфете  шкалик  и  глотнули  по  очереди.  Представь  себе,  помогло.  Отпей  хоть  с  наперсток.
     Я  повертел  бутылку,  подумал,   и,  поднеся  ко  рту,  глотнул  обжигающую  жидкость,  которая  опалив  полость  рта,  прокатилась  в  гортань,  побежала  по  горлу  и  затерялась  в  желудке.  И  верно,  немного  погодя,  мне  полегчало.
     -  На  палубе  матрос  сказал,  что  скоро  будет  лиман   и  качка  прекратится,  -  сообщил  я  своим  товарищам.
     -  А  что  такое  лиман?  - спросил  Георгий.
     -  Не  знаю.
     К  нам  полуобернулся   мужчина,  сидящий   на  лавке  перед  нами,  и  произнес:
     -  Молодые  люди,  лиман  греческое  слово,  в  переводе  на  русский  язык  означает:  бухта,  гавань,  и  получилась  эта  гавань,  надо  полагать,  от  течения  Днепра,  пробившего  сушу.
     Спустя  час  мерного  покачивания,  судно   начало   сворачивать  влево  и  медленно  вошло  в  лиман.  Качки  не  стало.
     -  Ура!  -  Рявкнули   мы  все  разом  так  громко,  что  на  нас  оглянулись  пассажиры.  Посмотрели,  посмотрели  и  рассмеялись,  видимо,   поняв,  чему  мы  обрадовались.
     Теплоход,  похоже,  приближался   к  берегу   и  некоторые  пассажиры  начали  подниматься  с  лавок,  забирать  свой  багаж  и  выходить  на  палубу.
     Мы  также  поднялись   и,  выйдя  на  палубу,  залюбовались  картиной,  открывшейся  нам  на  берегу:  густой   парк,  благородные  развалины  дворца,  правильные  ряды  виноградника  на  возвышениях,  золотые  купола  собора,  тонкие,  стройные  кипарисы,   каменная  набережная.
     Медленно  и  осторожно,  теплоход  боком  причалил  к  пристани.  На  фасаде  билетной  кассы  четко  белела  надпись   «Очаков».
     -  Очаков  штурмовал  Суворов?  -  предположил  Рудоискатель.
     -  Нет,  не  Суворов,  а  Потемкин,  -  сказал  Георгий. -  Россия  всегда  пробивалась  к  морям.  На  западе  Петр  Первый   присоединил  Балтику,  на  юге   Екатерина  Вторая  вела  продолжительные  войны    с  Турцией  и  в  конце  18  века  были  присоединены  к  России  земли  Причерноморья.
     -  Молодец,  -  просветил  нас,  -  улыбнулся  Володя.
     Теплоход,  повинуясь  свисткам  и  команде,  начал  медленно  отходить  от  причала.  Боком  осторожно  выбрался  на  свободное  пространство  и  взял  курс  на  Херсон,  к  устью  Днепра,  конечной  цели  нашего  морского  плаванья.
     Качки  здесь  не  было   и  теплоход  весело  бежал  посреди  лимана   к своему   последнему  порту   на  этом  пути,  разрезая  воду  без  особых   помех  и  оставляя   после  себя  бурунчики  волн,  разбегающихся  к  обеим  берегам   бухты.
     Было  такое  светлое,  чистое  небо,   как  будто  кто-то  взял  и  вымыл   заботливыми  руками   и  бережно  расставил  по  местам  это  голубое  небо,  и  пушистые  белые  облака  на  нем,  а  по  берегам  высокие  тополя,  трепетавшие  молодой,  клейкой  благоухающей  листвой.
     В  Херсон  мы  прибыли  в  полдень   и,  когда  высадившись  на  берег,  подошли  к  кассе,  чтоб  купить  билеты  на  обратный  рейс,  Рудоискатель  вдруг  предупредил  нас,  чтобы  билеты  на  теплоход  пока  не  покупали,  и  указал  на  фанерку,  прибитую  к  стоявшему  рядом  тополю  с  приглашением  такого  содержания:   «Уважаемые  товарищи,  аэрофлот  города  Херсона  приглашает  вас  на  воздушную  прогулку  до  Одессы  и  обратно.  Доехать  до  аэродрома  можете  на  автобусе  №5,  ежедневно».
     -  Как  вам  нравится  такое  предложение?  - спросил  Володя.
     -  Едем  на  аэродром!  -  произнесли  мы  с  Георгием.
     Поднялись  по  лесенке  на  высокий  берег,  и  остановились,  пораженные  видом  широкой  аллеи,  уходящей  в  голубую  даль.   Эта  аллея  так  и  притягивала  к  себе,  приглашая  пройти  по  ней,  насладиться  запахом  цветущих  каштанов,  груш,  яблонь,  миндаля  и  абрикосов,  но  к  великому  сожалению,  у  нас  были  другие  планы.
     -  Надо  найти  милиционера,  -  сказал  Володя,  -  он  нам  растолкует  все,  что  надо.  Идемте  направо,  туда,  откуда  доносятся  гудки  автомобилей,  там,  на  перекрестке  найдем   того, кто  нам  нужен.
     -  Логично,  -  ответил  Георгий.
     Мы  двинулись  в  установленном  направлении  и  через  несколько  минут  вышли  на  тракт  прямо  к  милицейской  будке.
     -  Ну,  Владимир,  из  тебя  получится   хороший  детектив.
     -  Или  собака  - ищейка,  -  добавил  я.
     Над  моими  словами  посмеялись   и,  подойдя  к  милицейской  будке,  остановились,  из  окна  которой  на  нас  внимательно  смотрел  молодой  милиционер.
     Володя,  смотря  в  лицо  милиционера,  поднял  руку,  как  бы  приглашая  к  беседе.
     -  Слушаю  вас,  товарищи,  -  произнес  милиционер,  приложив  руку  к  козырьку  форменной  фуражки.
     -  Скажите,  пожалуйста,  как  нам  попасть  на  аэродром?
     -  Ступайте  вверх  по  тракту  и  через  квартал  увидите  автобусную  остановку.  В  аэропорт  вас  доставит  автобус  номер  пять.
     -  Спасибо!  -  ответили  мы,  и  пошли  в  указанном  направлении.
     На  аэродром  вместе  с  нами  приехали  три  женщины  с  корзинами,  видимо,  торговки   и  пошли  к  зданию  аэровокзала.  Мы  двинулись  следом  за  ними.   Там  оказалась  касса,  где  мы  приобрели  билеты,   и  кассир  нам  сказала,  чтобы  мы  сейчас  же  шли  на  летное  поле  к  самолету,  готовому  к  вылету.
     Действительно  на  летном  поле  стоял  самолет   «По – 2»,  прозванном  в  народе  «Кукурузником».  В  салоне  уже  сидели  три  торговки  со  своими  корзинами,  к  ним  присоединились  мы  трое   и  еще  оставались  свободные  места.  Пилота  и  штурмана  не  было.   Шло  время,  но  мы  не  взлетали,  чего-то  ждали.   Возможно,  ждали  еще  пассажиров,  чтоб  не  лететь  полупустыми   или  места   свободные   были  забронированы  какими-нибудь  важными  чинами,  нам  было  неизвестно.
     Спустя  четверть  часа   до  слуха   донесся  звук  подлетающего   воздушного  судна.   Я  поглядел  в  окно  и   увидел   такой  же  самолет,  как  и  наш,  совершил  посадку  и,  прокатившись  по  полю,  замер.  Из  него  вышли  двое  в  лётной  форме   и  направились  в  аэровокзал,  вслед  за  ними  из  самолета  начали  высаживаться  пассажиры  один  за  другим   с  сумками,  саквояжами,  чемоданами…
     Наконец  и  к  нашему  самолету  подошли  три  человека  в  лётных  формах   и,  о  чем-то  переговорив,  разошлись.  Один  из  них  прошел  по  летному  полю  вперед   самолета,  а  двое  других   вошли  в  салон.   Пилот  занял  место  в  кабине  управления,  а  штурман,  проверив  у  нас  наличие  билетов,  закрыл  входную  дверь  на  задвижку,  занял  место  рядом  с  пилотом.
     Зашумел  мотор   и,  спустя  несколько  минут,  «кукурузник»  сдвинулся  с  места    и,  прокатившись  до  какой-то  отметки,  медленно  развернулся   передом  к  встречному  ветру   и,  набирая  скорость,  помчался   все  быстрее,  быстрее,  быстрее   и  взлетел.   Я  видел  через  окно,  как  земля  уходит  все  ниже  и  ниже,  а  мы  поднимаемся  выше   и  выше,  как  в  известной  довоенной  песне:  «Все  выше,  выше  и  выше  стремим  мы  полет  наших  птиц,  и  в  каждом  пропеллере  дышит   спокойствие  наших  границ»
     На  самолете  я  летел  впервые.   Не  знаю  ничего  о  своих  спутниках  в  этом  плане,  а  для  меня  все  было  внове.   Крыши  города  каждую  секунду  уменьшались   и  как-то  сразу  исчезли  и  потянулись  виноградники,  пышные  кроны  деревьев  вокруг  тракта,  по  которому   двигались  машины,  словно   игрушечные,  такими  представлялись  с  высоты.
     Вдруг   весь  самолет   резко  начал  оседать,  словно,  куда-то  проваливался.  Я  испуганно  посмотрел  на  пассажиров,  но  они,  похоже,  этого  не  замечали   и  сидели  со  спокойными  лицами.   Самолет  же  все  оседал,  оседал,  и  вдруг  в  дно  его  что-то  ударило,  будто  он  на  что-то  твердое  сел   и  тотчас  поплыл    вверх:  выше,  выше  и  выше.  Потом  выровнялся  и  полетел  прямо:  не  оседая  и  не  поднимаясь.   Я  успокоился,  прислушиваясь  к  ровному  рокоту   мотора.
     Снова  начал  смотреть  в  окно.  Заметил,  что  пролетаем  над   холмами,  между  которых,  поблескивая  на  солнце,  пробегали  речки.   Когда  холмы  закончились,  самолет  снова  начал  оседать  все  ниже  и  ниже.  В  этот  раз  я  уже  не  испугался  и  ждал  толчка  снизу.  Толчок  последовал,  самолет   поднялся  на  требуемую  высоту,  выровнялся  и  продолжал  свой  путь.
     Потом  меня  заинтересовала  какая-то  тень,  сопровождавшая  наш  «кукурузник»  на  всем  пути.   Поглядел  вверх:  ни  облаков,  ни  туч  не  было,  солнце  посылало  свои  лучи  без  помех   и  тут  меня  осенило:  эту   тень   давал  наш  самолет.  Тень   бежала  по  холмам,  по  речкам,  по  дорогам   и,  когда  самолет  резко  повернул  и  оказался  над  морем,  тень  от  нас  не  отстала  и,   пробегая  по  палубам  судов,  по  волнистому  морю   продолжала  сопровождать  нас.
     Снова  резкий  поворот.  Внизу   множество  портальных  кранов,  палуб  различных  судов,  Потемкинская  лестница,  взбегающая  вверх,  многочисленные  крыши  города,  а  за  ним  поле,  на  которое   самолет  приземлился,  ударившись  слегка  колесами  о  почву,  заставив  нас  немного  подпрыгнуть  и   вырулив  к  аэровокзалу,  затих.
     Вначале  самолет  покинули  пилот  со  штурманом,  следом  за  ними  вышли  мы.   Я  отделился  от  своих  товарищей  и,  не  говоря,  ни  слова   подошел  к  крылу  самолета,  положил  на  него  руку,  немного   нажал,   и  она  слегка  утонула  в  парусине,  из  которой  состояли  крылья.
     -  Что  ты  тут  изучаешь?  -  спросил  меня  подошедший  Володя.
     -  Крылья  то  не  настоящие!
     -  Почему,  не  настоящие?  -  удивился  Георгий,  приблизившийся  к  нам  и   услышавший  мои   сомнения, -  этот  самолет   Советского  авиаконструктора   Николая  Поликарпова   был  им  сконструирован,  как  легкий  ночной   бомбардировщик,  все  фашисты  боялись  его ,  и  называли  «Русс-фанер». Так  что  успокойся.  Ведь  долетел  нормально?
     -  Нормально,  только  два  раза  куда-то  проваливались?
     -  Это  были  воздушные  ямы.  Там,  где  с  земли  идет  поток  теплого  воздуха,  самолеты  чуть  оседают,  а  потом  выравниваются.
     -  Почему  немцы  боялись  «кукурузников»?  -  спросил  я  Георгия,  когда  мы,  покинув  летное  поле,  направлялись  через  аэровокзал  к  автобусу.
     -  Потому,  что    «По-2»  летал  низко,  раза  в  три  ниже,  чем  мы  сегодня  летели.  Чтобы  поразить  его    нужно  было  какое-то  особое  оружие,  ведь  прожекторы  освещали   небо  на  высоте  облаков  и  вражеские  зенитки  били  в  перекрест  света  прожекторов  на  наши  летящие  самолеты,   тоже  на  уровне  облаков,   а   «По-2»  крался  над  самыми  головами   немцев   и   штурман  руками  кидал  в  их  окопы  обычные  мины  от  минометов.   Теперь  уяснил?
     -  Уяснил,  спасибо.
     Дошли   до  остановки,  транспорта  на  ней  пока  никакого  не  было,  и  я  задал  Георгию  еще  вопрос:
     -  Авиаконструктор   Поликарпов  создал  только   «кукурузник»?
     -   Николай  Николаевич  Поликарпов  был  одним  из  первых,  создавший   целую  серию  истребителей,  которые  любовно  называли  наши летчики   «Чайками».
     -  Георгий,  откуда  ты  все  так  подробно  знаешь  о  нашей  авиации?  -  спросил  Володя.
     -  До  вашего  завода  я  несколько  лет  трудился  на   авиационном  и  лично  знал  Поликарпова,  который  в  1944   году  при  облете   починенного  самолета,  разбился.
     -  Что  ты  говоришь?!  -  ужаснулся   Володя.
     -  В  последний  путь  его  провожал  не  только  авиазавод,  но  и  весь  Новосибирск.   Вот  такой  он  был  знаменитый  человек!
     Подошел  автобус.  Мы  вошли  в  него  и,  когда  разместились  на  мягких  сидениях,  я  неожиданно  уснул.   По  моим  понятиям  спал  минут  пять,  услышал,  что  меня  кто-то  дергает.  Открыл  глаза  и  увидел  Рудоискателя,  тормошившего  меня.
     -  Зачем  будишь?   Дай  поспать!
     -  Вставай,  приехали.
     -  Как  приехали?  Я  только  что  заснул.
     -  Целый  час  ползли  по  городу,  а  ты  говоришь,  что  только  что  заснул.  Давай  вставай,  а  то  увезут  тебя  обратно.
     Я  поднялся,  вместе  с  Володей  вышел  из   автобуса,  готового  отъехать   и  к  своей  радости  увидел    в  двадцати  шагах от  нас  стену   дома  отдыха.
     Обед  мы  пропутешествовали  и  нынче  успели  только  к  полднику  с  ватрушкой  и  стаканом  кефира.  До  ужина  оставалось  два  часа.

Глава  вторая.

     На  следующее  утро,  проснувшись  и,  глянув  в  окно,  был  поражен:  вся  улица  была  запорошена  снегом!    «Вот  это   сюрприз!  -  с  горечью  подумал  я,  -  Ехали  на  юг,  к  теплу,  а  тут  снова – зима»
     Но,  когда  встав  с  постели,  приблизился  к  окну,  сразу  понял  свою  ошибку.   Вспомнил  Урал   и  очаровательную  весну  у  нас  на  севере,  с  ее  тихими,   томными,   медленно  гаснущими   зорями,  с  несказанными  ароматами  трав   и  цветов,  с  соловьиными  трелями,  с  отражением  звезд   в  спящей    воде  спокойной  реки,  между  камышами…со  всеми  ее  чудесами   и  поэзией.
     Здесь,  на  юге,  нет  совсем  весны.   Вчера  еще  деревья   были  бледно-серыми   от  покрывающих  почек,  а  ночью  прошумел    теплый,  крупный  дождь,  и  наутро  все  блестит  и  трепещет   свежей  зеленью,  и  сразу  наступило  южное  лето,  знойное,  душное,  назойливое,  пыльное…
     То,  что  я  принял  за  снег,  были  лепестки  белой  акации,  сорвавшейся  с  деревьев   и  ветром  гонимые  по  улицам  города.    Я  распахнул  окно,  и  комната  сразу  наполнилась  ароматом.  Проснулись  и  подошли  к  окну  Володя  с  Георгием   и  начали  всеми  своими  ноздрями  вдыхать  незнакомые  запахи.  Какая-то  щекочущая  радость   заключена    в  этом  пряном  благоухании,  заставляющем   наши  губы  улыбаться.
     Сегодня   намечена  экскурсия  во  дворец  графа  Пототского.   После  завтрака  почти  все  отдыхающие  дома  отдыха  собрались  у  крыльца  и  с   Анной   Алексеевной  Исуповой,  нашим   культоргом,  тронулись  в  путь.  Сначала  шли  пешком  до  трамвайной  остановки,  но  что  это  была  за  прогулка   с  окружающими  нас  запахами  белой  акации.  Весь  город  продушен    сладкими,   терпкими,  крепкими  духами,  от  которых  хочется  чихать   и  от  которых,  в  самом  деле  чихают  некоторые  из  нашей  компании   и  вертят  носом  собаки.
     Осыпаемые  лепестками  белой  акации,  как  снегом,  мы  подошли  к  трамвайной  остановке  и  стали  ждать  свой  трамвай.  Пропустив  два других,  дождались  своего  и  разместились  в  двух  вагонах.   Одесские  трамваи  - это  еще  одно  из  чудес.   Трамваи  Одессы  не  похожи  на  трамваи    Москвы,  Горького,  Свердловска,  Омска  и  множества  других  городов.   В  Одессе  трамваи  чугунные.  Да,  да,  эти  чугунные  трамваи  не  бегают,  как  наши,  Уральские,  а  ползут  еле-еле,  вдавливая  рельсы  глубоко  в  землю  своей  тяжестью.  Все  окна  в  этих  трамваях  без  стекол  и  можешь  ехать,  высунувшись  из  окна  по  пояс.   Садиться  в  них  можно  на  полном  ходу  и  покидать,  когда  захочется,  не  дожидаясь   конца  пути.
     Через  три  остановки  вышли   и  направились  по  тротуару  между  домов  старинной  постройки.   Опишу    фасад  одного  из  них.  Дом  пятиэтажный.  Окна  на  фронтоне  углублены.  Отделены  друг  от  друга  квадратными  полуколоннами   и,  начиная  со  второго  этажа,  над  всеми  окнами  нависает  общий  балкон,  протянувшийся  вокруг  всего  дома.  Над  пятым  этажом,  вместо  балкона,  нависают  козырьки  железной  крыши   с  широкими  желобами  для  стека  воды.
     Подобных  домов  попадается  не  мало.  Вспомнились  дома  сталинской  эпохи   с  ровными,  безликими  стенами,  которые  мы  видели  на  железнодорожном  вокзале,  когда  приехали  в  Одессу.   Эти  дома  сохранили  отпечаток  прошедшей   войны.   У  шести  пятиэтажных  домов  остались  только  стены,  внутренние  перекрытия  были  разрушены  бомбами.  А  на  нижних  стенах  красной  краской  было  написано:  «Мин  нет»,  «Мин  нет»,  «Мин  нет»…
     Внешний  облик  дворца  графа  Пототского  напоминает   маленький  замок:  обнесен  крепостной  стеной,  по  углам  высятся  башни.  В  интерьере   от  самого  входа  вниз  ведет   полукруглая  лестница  с  мраморными  ступенями.   На  нижнем  этаже  круглый  фонтан,  по  широкому  кругу  выложен  плитками   из  красного  мрамора.
     -  Говорят,  во  времена  графа  Пототского,  -  произнесла   Анна  Алексеевна,  -  при  сборе  гостей  из  фонтана  вместо  воды,  выплескивалось  шампанское,  наполняя  воздух  вокруг  запахом  винограда.
     Далее,  мы  спустились  еще  ниже   и  оказались  у  входа  рукотворной  пещеры.
     -  Это,  товарищи,  знаменитые  одесские  катакомбы.   Во  время  великой  Отечественной  войны  в  подобных  катакомбах  скрывались  партизаны.
     -  Кто  эти  катакомбы  проложил?  -  спросил  один  из  наших  отдыхающих.
     -  Когда   Россия  в  войне  с  Турками   освободила  Таврию,.  в  1795  году  был  заложен  город  Одесса.   Мастерских  для  производства  кирпича  не  было,   и   будущие  жители  нашего  города  начали  добывать  строительный  материал  в  виде  блоков  из  известковой  почвы,  вкапываясь  в  землю  под  будущим  городом.
     -  Что  эти  жители  там  нашли?
     -  Почва  состояла  из  туфа  и  травертина,  хорошо  поддающихся   железной  пиле.  Рабочие  выпиливали  из  туфа   блоки и  отправляли  на  строительные  площадки.
     -  Таких  кирпичей,  наверно,  потребовалось  миллионы?
     -  Похоже  так.  Потому  что  катакомбы  протягивались  ни  на  один  километр   и  было  их  три  или  четыре  в  разных  местах.   Сейчас  для  интереса  можете  пройти  по  катакомбу  графа  Пототского.
     Мы,  один  за  другим  потянулись  в  эти  рукотворные  пещеры,  вырытые  прямоугольником   с  полукруглым  верхом.  Проходили  по  ним  во  весь  рост.  Освещены  они  были  электрическими  лампочками,  подвешенными   на   сферическом  потолке.   В  них  было  заметно  прохладней,  но  чем  дальше  проходили,  тем  труднее  становилось  дышать…
     -  Давайте  здесь  остановимся  и  вернемся  назад  -  сказала  нам  Анна  Алексеевна.
     Обратно  мы  вышли  побыстрей.
     -  Экскурсия  наша  закончена   и  сейчас  отправимся  в  наш  дом  отдыха.  Пока  будем  добираться,  настанет  время  обеда.

     После  сытного  обеда  был  объявлен  «Мертвый  час»  и  я  с  удовольствием  улегся  в  свою  постель.  После  экскурсии   захотелось  отдохнуть. Но  сон  почему-то  не  шел.  Провалявшись  минут  тридцать,  поднялся,  оделся  и  направился  в  город   отыскивать  главпочтамт,  чтобы  поинтересоваться,  нет  ли  для  меня  писем?
     Шел  пешком,  спрашивая  направление  у  прохожих,  за  одним  из  поворотов   увидел   красивое  здание  знаменитого  на  весь  мир  одесского  театра  оперы  и  балета,  представлявшего  из  себя  двухэтажное  здание   с  облицовкой  стен   под  рустику,  с  колоннами   по  всему  верхнему  этажу,  между  углубленными   окнами.   Над  парадным  входом   четыре  колонны   попарно  с  обеих  сторон,  капители,  венчающие  колонны,  ионические. По  кромке  железной  крыши   тянулась   балюстрада.  Решил  про  себя,  что  надо  будет  побывать  в  этом  театре.
     Вскоре  нашел    главпочтамт.  Вошел  в  его  прохладное  помещение   и  порадовался,  что  несколько  минут  побуду  в  холодке,  против  уличной  жары.
      Предъявив  паспорт  в  окошечко  с  надписью  «До  востребования»,  получил  сразу  три  письма:  одно  от  мамы,  два  от  Маргариты.   Первым  начал  читать  большое  письмо  от  своей  девушки.
     «Здравствуй,  милый  мой   Соколик!   Соскучилась   по  тебе,  сил  нет  выносить  одиночество.   Когда  вернешься?   Жду  твоего  возвращения   каждый  день,  каждый  час,   каждую  минуту,  каждую  секунду.   Кляну  себя  за  то,  что  мы  с  тобой  ни  разу  не  догадались  вместе  сфотографироваться,  чтобы  карточку  с  твоим  лицом   я   могла  целовать   и  хранить  ее  на  своей  груди.     Милый  мой,  Исаак  Вольфович  Бейзер    решил  в  мастерской  заказать  для  меня  пальто.  Где-то  раздобыл  отрез  драпа  коричневого  цвета   и  однажды  предложил  мне   после   смены  остаться   в  комнате.   Когда  все  сотрудники  ушли,  он  сказал:  «Давай  я  с  тебя  сниму  мерку».  Я,  ничего  не  подозревая,  согласилась.   А  он,  взяв  портняжный  метр,  начал  вроде  бы  меня  обмерять,  а  сам  несколько  раз  пытался  меня  обнять  Глаза  его  в  эту  минуту   стали  масляными   от  страсти.   Я   вырвалась  из  его  рук   и  убежала  из  комнаты.   Ведь  он  женат,  у  него  двое  взрослых  детей,  неужели  ему  не  стыдно?!   Пишу  это  тебе   для  того,  чтобы  ты  быстрей  приехал  и  спас  меня  от  посягательств   на  мое   целомудрие   стариком!
     Очень  хочу  обнять  тебя,  прижать  к  груди,  моего  голубчика,  моего  Соколика.  Приезжай  скорей,  жду  с  нетерпением.  Твоя  Маргарита».
     Откровенное  письмо  моей  девушки  потрясло   меня,  готового  мчаться  и  спасать  от  надругательства   свою  милую!    Несколько  минут  сидел, понурившись,  стараясь  унять  мелкую  дрожь,  вызванную  от  прочитанного.   Но,  что  делать?   До  дома  добираться  четверо  суток.  Пока  стану  собираться,  выезжать  из   Одессы,  пройдет  уйма  времени. Да  и  как  я  объясню  свой   неожиданный  отъезд  руководству  дома  отдыха,  своим  друзьям  по   комнате?   Что  ж  делать?!  Решил  поступить  иначе,  а  именно,  сейчас  же  написать   ответ  и  послать  письмо   авиапочтой.
     Так  и  сделал.  Тут  же  на  почтамте,  купил   соответствующий  конверт  с  крупной  надписью  «Авиапочта»,  несколько  листов  бумаги  и  принялся  писать,  но  не  с  ругательства  в  адрес  Бейзера,  а  вначале   своей  милой:
     «Здравствуй,  Ритусенька.   Я  по  тебе  тоже  соскучился,  но  надо  же  дожить  тот  срок,  на  который  нас  отправила  администрация   конструкторского  отдела,  да  и  товарищей  жалко  покидать,  с  которыми  я  уже  плавал  на  теплоходе  по  Черному  морю,  а  на  обратном  пути  летел   с  ними  на  самолете.  Ходили  на  интересную  экскурсию.  Вместо  полуденного  сна  решил  зайти  на  главпочтамт,  где  обнаружил  два  письма  от  тебя  и  одно  от  мамы.  Прочитал  твое  письмо,  в  котором  ты  написала  о  посягательстве  на  твою  нравственность,  вызвавшего  мое  негодование  поступком   нашего  сотрудника,  и  прошу  тебя,  чтобы  ты  сказала  Бейзеру,  если  он  еще  раз  попытается  дотронуться  до  моей  милой  девочки,  то  я,  когда  приеду,  вызову  его  на  дуэль.  Так  и  скажи!
     Крепко  обнимаю  и  много,  много  раз  целую  тебя  в  твои  сладкие  губки.  Всегда   твой   Дима (Соколик)».
     Письмо  свернул,  вложил  в  конверт,  заклеил  и  спустил  в  почтовый  ящик.  Второе  письмо  от  Маргариты  и  от  мамы  положил  в  карман,  чтобы  прочитать  перед  сном.
     Выйдя  из  главпочтамта,  с  головой  окунулся  в  запах  белой  акации. Если   утром  воздух  был  насыщен   запахом  духов,  то  теперь,  под  вечер,  пахнет  уже  не  духами,  а  противными,  дешевыми,  пахучими  конфетами
     Ее   белые,  висячие  гроздья   повсюду:  в  садах,  на  улицах,  в  парках,  в  волосах  женщин,  украшают  вагоны  трамваев,  привязаны  к  собачьим  ошейникам.
     Нет  нигде  спасения   от  этого  одуряющего  цветка,  и  весь  город,  похоже,   на  несколько  недель  будет  охвачен  повальным  безумием,  одержим  какой-то  эпидемией  любовной  горячки.   Влюблены  все:  люди,  животные,   деревья,  травы,  влюблены  старики,  старухи,  дети.   По  улицам  бродит  все  молодое  население.  Юноши  и  девушки  ходят  друг  к  другу  навстречу  сплошными,  тесными  массами.  Все  смеются,  балаболят,  грызут  семечки.  Над  вечерней  гуляющей  толпой   стоит  сплошной  треск  семечек  покрывая  полностью  другие  шумы  большого  города.
     Я  с  трудом  пробрался  через  эту  толпу,  гуляющей  молодежи,  и  успел  в  дом  отдыха  к  ужину.
     После  ужина  нас  собрала  в  актовом  зале  культорг  Анна  Алексеевна  Исупова  и  сказала,  что  каждый  раз,  приезжающие  в  дом  отдыха  «Приморье,  не  только  гуляют,  отдыхают,  но  и  готовят  какое-нибудь  выступление   и  предложила  каждому  подумать,  чем  тот  или  иной  сможет  себя  проявить:  танцем,  пеньем,  чтением  стихов,  акробатикой.  И  пожелала  нам  доброй  ночи.
     Утром  Володя  Рудоискатель   произнес  мудрые  слова:   «Друзья,  а  не  сходить  ли  нам  сегодня  на  пляж  искупаться  и  позагарать».  Его  предложение  было  принято  нами  единогласно. 
     После  завтрака,  порасспросив   некоторых  отдыхающих   о  хороших  пляжах,  получили   убедительный   совет,  что  самый  ближний  и  самый  хороший   возле  санатория    «Аркадия»,  к  которому  можно  немного  проехать  на  трамвая,  а  можно  дойти  и  пешком.   Мы  решили  пойти  пешком,  чтобы  ко  всему  прочему  еще  и  полюбоваться  окрестностями.
     И  не  прогадали.  Двигались  всю  дорогу,  словно  по  парку  до  того   этот   южный  город  утопал  в  зелени.  Слева,  возле  асфальта,  на  всем  нашем  пути  тянулись,  ровно  подстриженные,  кусты   самшита,  источая   терпкий  запах  мясистых  листьев.   Из-за  самшита  выступали  посадки   роскошных  каштанов   с  розовыми  свечками    цветов,  источающих   тонкий  аромат,  далее  виднелись  клены,  молодые  дубки,  ветки,  распускавшейся  мимозы.
     Справа  ровными  рядами   представлялись  взору  старинные  постройки   жилых  зданий,  наполовину  скрытые  посадками,  распускающихся  нежно-зелеными,,  клейкими  и  пахучими   листочками   старых  тополей.
     А  вот  и  санаторий  «Аркадия»  с  типовыми,  больничными  постройками.   Пляж  усеян  телами  загорающей  на  солнце  публики   всех  возрастов  и  разного  пола.   Море  на  сей  раз  спокойное  и  как  бы  приглашает  окунуться  в  него  с  головой,  насладиться   свежестью  солоноватой  воды,  поплавать  по  нему  брасом,  кролем,  на  спине  или  на  боку.  Кому  как  нравится.
     Мы  не  заставили  море  долго  нас  упрашивать,  лавируя   между  топчущейся  на  песке  публики  в  купальниках,  плавках,  трусах,  пробились  к  самой  воде   и,  скинув  верхнюю  одежду,  разом  нырнули   в  глубину.  Проплыв  под  водой  метра  два,  вынырнули  и   встали  на  дно   моря,  доходящего  нам  до  подбородка.
     Я   почувствовал,  что  по   обратной  стороне  моей  ступни  кто-то  двигается,  глянул  вниз  и  через  толщу  зеленоватой  воды,  увидал  краба.
  Решил  поймать  его.   Прицелившись,  резко  нырнул,   и  в  моей  горсти  оказалось  морское  животное.  Но  рассмотреть  добычу  мне  не  удалось:  краб  так  больно  вцепился  мне  в  ладонь,  что  я   с  силой  отбросил   его прочь   обратно  в  море,  и  впредь   не  решался   ловить  крабов.
     Когда  мы  накупались  вдоволь,  выбрались  на  берег  и  легли  на  горячую  от  солнца  гальку,  не  догадались  из  комнаты  прихватить  полотенца,  чтобы  подложить  под  себя.  Лежаков  здесь  не   предвиделось,  так  как  пляж  этот  был  одним  из  «диких».
     В  течение  двух  часов,  проведенных  на  пляже   санатория    «Аркадия»  мы  раз  пять   побывали  в  воде,  плавая  порознь,  вместе,  и  наперегонки.  А  когда  почувствовали,  что  от  загара  кожу  на  теле  стало  пощипывать,  по  предложению  Георгия,  как  опытного  в  жизни  человека,  на  солнце  больше  не  лежали,  а  сидели  в  тени   под  кроной   старого  дуба. 
     Домой  возвращались   частично  пешком,  три  остановки  проехали  на  трамвае,  а  к  дому  отдыха  притопали  на  своих  двоих,  а  так  как  до  обеда  оставалось  время,  то  мы,   растянулись  на  своих  койках,  немного  подремали.

Глава  третья.

     Далее  с  жильцами  своей  комнаты  мы  встречались  только    вечерами,  готовясь  ко  сну,  да  утром  перед  завтраком.  Все  остальное  время  каждый  проводил  по-своему,  сообразуясь   своим  жизненным  наклонностям.   Лично  я  любил  одиночество,  находя  в  этом  свои прелести:  много  мечтал   о  несбыточном…
     Конечно   одиночество,  это  хорошо,  но  на  следующий  день  после  нашего  купанья   возле  санатория  «Аркадия»,  нас  перед  ужином  собрала  Анна  Алексеевна  Исупова    и  взялась  за  дело   без  промедленья,  то  есть  каждого  порасспросила:  на  что  он    способен  в  части    самодеятельности.  Когда  очередь  дошла  до  меня,  я  сказал,  что  иногда  с  клубной  сцены  в  нашем  городе  читал  стихи  советских  поэтов,   а   однажды  в  пьесе   «Клятва   Тимура»  -  пел.
     За  мое  пенье,  похоже,  Анна  Алексеевна  ухватилась  с  радостью  и  предложила  мне  выучить   песню  «Заветный  камень»   Бориса  Мокроусова.   Я  согласился.  Она  дала  мне  песенник,  попросила    переписать  песню   и  выучить   к  концу  пребывания  в  доме  отдыха.
     Песня  оказалась  большая,  да  еще  с  четырьмя  припевами,  которые  надо  было  повторять  дважды.   Переписав  в  тетрадку  весь  текст,  и  несколько  раз  прочитав   строки  песни,  понял,  что  работа  мне  предстоит   немалая.  Но  отступать  я  не  привык   и  за  дело  взялся  сразу.
     Следующий  день  оказался  пасмурным.  По  небу  плыли  тяжелые  дождевые  облака,  не  давая  промелькнуть  ни  одному  лучику  солнца.  Поэтому  после  завтрака  я  решил  пойти  в  театр  оперы  и  балета,  чтобы  купить  билет  заранее  на  какой-нибудь  спектакль.  День  был  воскресный  и,  к  счастью,   давали  утренний  спектакль:   оперу  незнакомого  автора.  Я  купил  билет   и   попал  в  театр,  поразивший  меня  необыкновенной   внутренней  роскошью,  в  стиле  барокко.   Зрительный    зал  со  сферическим  потолком  был  расписан  на  религиозные  темы,  с  разными  орнаментами   между  картин.  С  потолка  свешивалась   большая,  круглая   люстра  с  многочисленными  лампочками.
     Начался  спектакль.  Музыка  сразу  не  понравилась,  да  и  пенье   на  украинском  языке  меня  совершенно  не  устраивало, так  как  с  их  орфографией  я  был  незнаком,   поэтому  начал  больше  интересоваться  устройством  ложь   и  других  примечательностей,  которые  окружали  меня.
     Самый  большой  восторг  у  меня  вызвали  парадные  лестницы,  когда  после  первого  акта  я  вышел  из  зрительного  зала,   и  после  третьего   звонка,  приглашавшего  зрителей  на  продолжение  спектакля,  в  зрительный  зал  не  пошел  и  остался   здесь,  так  сказать  в  прихожей,  любоваться   удивительным  интерьером  этого  театрального  здания.
     Мраморные  полукруглые  ступени  лестниц,  поднимавшихся  с  первого  на  второй  и  на  третий   этажи,  с  обеих  сторон  ограничивались  чугунными  перилами,  поддерживаемые  причудливыми  балясинами,  даже  не  смог  найти  с  чем-нибудь  сравнений  в  их   оригинальности.  Потолки  здесь,  как  и  в  зрительном  зале,  были  сферические  с  лепными  украшениями  из  алебастра.
     По  обеим  сторонам   главной  лестницы  установлены  мраморные  колонны,  капители  которых   уходили  к  сферическому  потолку
 в   виде  разветвленных  выступов  из  алебастра  с  рифлением.   По  обеим  сторонам  других  лестниц  возвышались   бронзовые  канделябры,  но  не  со  свечами,  а  с  многочисленными  лампочками,   с  абажурами,  похожими  на  полевые   цветы  с  висячими  белыми  венчиками.
     По  всем  стенам  лепнина  из  гипса   на  религиозные,  боевые  и  житейские  темы.   И  всю  эту  красоту  сотворили  два  архитектора:   Ф.Фельнер   и   Г.Гельмер  в  1887  году.
     Впечатление  от  интерьера  оперного  театра  в  Одессе  у  меня  сохранилось  на  всю  жизнь.
     В  дом  отдыха  возвращался  пешком,  не  спеша   и  пришел  к  самому  обеду   и  «мертвый  час»  использовал  по  назначению,  то  есть   поспал  назначенное  время,  как  положено.   Проснувшись,  начал  разучивать  стихотворение,  которое  мне  предложили  исполнить  в  виде  песни  на  концерте.
     Следующий  день  был  ясный,  солнечный  и   я  начал  изучать  прибрежные  пляжи,  растянувшиеся  вдоль   всего  берега  Одессы.  Двигался  не  по  самому  берегу,  а  на  возвышении,  среди  многочисленной,  благоухающей  растительности   и  останавливался  там,  где  перед  взором  возникал  очередной  пляж  и  я,  стоя,  чуть  поодаль,  изучал  его  в  части  не  очень  большой  запруженности  народом.  Я  не  любил  пляжи,  как  в  «Аркадии»,  забитые  народом,  как  говорится,  под  завязку.   В  одном  месте,  глянув  со  своего  возвышения  вниз,  спугнул  группу  обнаженных  женщин,  загорающих  безо  всякой  одежды.  Они  вскочили,  испуганно  забегали,  чтобы  укрыться  от  наглых  мужских  глаз,  но  в  этой  ситуации  был  напуган   больше  их  я  сам,  своим  неожиданным   нахальством,  и  поэтому  быстро  отступил  в  гущу   кустарника,  чтобы  не  нарушать  отдых  милых  дам.
     Вскоре  я  нашел,  что  искал.  Это  оказался  небольшой  пляж,  где  под  зонтиками  сидело  несколько  пожилых  пар.  Пляж  был  невелик,  от   одного  откоса  до  другого  было  метров   пятьдесят,  и  камнями  откосы  не  были  выложены,  как  на  других  пляжах,  и  эти  глинистые   откосы  сыграли  со  мной   злую  шутку.
    Дело  было  так.  Когда   я  подошел  к  берегу  и  готов  был  раздеться,  чтобы  начать  купаться,  увидал  большую  черную  тучу,  быстро  летевшую  к  нам   с   проливным  дождем,   шумно  шлепающим  по  морю.  Я  начал  искать  укрытие  и  обнаружил  на  одном  из  откосов,  кем - то  выкопанную  пещеру.  Долго  не  размышляя,  я  вскарабкался  по  покатому  откосу   и  нырнул  в  пещеру,  пришедшуюся  мне  в  пору,  то  есть,  позволившему  сесть.
     Налетел  проливной  дождь,  заставив   пожилых  пар  сгрудиться  и  накрыться   плащом,  а  я,  молча   посмеиваясь  над  ними,  сидел  в  своем  укрытии  совсем  сухой,  совершенно  забыв   другой    поворот  насмешки,  а  именно:  «смеется  тот,  кто  смеется  последним».
     Вскоре  туча  промчалась  дальше,  дождь  прекратился,  а  откос,  по  которому  до  дождя  я  хорошо  добрался  до  пещеры,  превратился   в  сырое,  глинистое   месиво.   Вот  тут - то  я  мог  засмеяться  последним,  но  не  засмеялся,  а  загрустил,  совершенно  не  представляя,  как  в  сухой  одежде  скользить  по  растворившейся  до  грязи   глине.
     Пришлось  в  тесной  пещере  попробовать  раздеться.  Удалось  мне  это  не  сразу:  медленно  и  с  большим  трудом.  Вначале  стянул  рубаху,  потом  чертыхаясь,  долго   стягивал  брюки,  то  и  дело  готовые  штанинами  окунуться  в  грязь,  так  как   небольшая  пещера  не  позволяла,  влезть  в  нее  поглубже.  Кое - как  разделся,  а  майку  и  трусы  скинул  легко.
     Сложив  одежду,  и  прижав  к  груди,  выполз  из  пещеры,   и  скатился  по  жидкой  грязи  вниз.  Искупался,  смыл  с  себя  остатки  глины,   и   постояв  нагишом  под  солнцем,  немного  обсох.  Оделся  и  побрел   к  дому  отдыха.
     Вечером,   перед  сном   начал  размышлять,  где  я  еще  не  был?   Вспомнил  фильм    «Броненосец   Потемкин»   и  вслух  произнес,  обращаясь  к  своим  товарищам:
     -  Братцы,  а  не  сходить  ли  нам  завтра  на  Потемкинскую   лестницу?
     -  Идея  хорошая,  -  ответил  Володя.
     -  И   сосчитать:  сколько  на  ней  ступенек,  -  подытожил   разговор  Георгий.
     -  Значит,  решено,  -  подытожил  я,  -  давайте   спать.
     И  мы  погрузились  в  сон.
     Однако  на  следующий  день  после  завтрака   Анна   Алексеевна    попросила  всех  отдыхающих,  занятых  в  предстоящем  концерте,  собраться  в  актовом  зале  на  репетицию.   Пришлось  подчиниться   и  поход   на  лестницу   имени   Потемкина  перенести  на  более  позднее  время.
     После  завтрака  все,  занятые   в  предстоящем  выступлении,  собрались  в  актовом  зале  на  репетицию.   Первыми    выступили   наши  шестеро  девушек  из  Свердловска.   На  музыкально-исполнительском  языке,   эта  группа  именуется,  как  секстет.   Девушки  спели  три  песни:   «Катюша»,  «Огонек»,   «Моя  любимая».   Их  выступление  прозвучало  хорошо,  хотя  не  все  еще  помнили  слова,  некоторые  заглядывали   на  листочки  со  словами.
     Группа  из  трех  парней   представила    скетч   «Племянники»,  очень  веселую  маленькую  пьеску  о  перепалке  трех  племянников,  отстаивающих  свое  место  быть  первым.
     Каждый  раз,  когда  выступление  очередного  отдыхающего  в  доме  отдыха  заканчивалось,  культорг  спрашивала  их  имена  и  откуда  они  приехали.   Один  из   пареньков  скетча   «Племянники»,  назвав  свое  имя,  сказал,  что  приехал  сюда   из  города  Куса.
     -  Это,  где  же  находится  такой  город?  -  спросила  Анна  Алексеевна
     -  На  южном  Урале,  в  Челябинской  области.
     «Куса,  это  же  город,  в  котором  я  родился,  -  подумал  я,  -  надо  встретиться  с  тем  пареньком».
     Но,  сколько  я  не  искал  его  взглядом,  не  обнаружил.  Наверно,  он  ушел  по  своим  срочным  делам.
     Следующим  на  сцену  вышел  Георгий  и,  назвав  себя,  произнес:  Сергей  Есенин,  стихи.
     -  Стойте,  стойте,  -  остановила  его  Анна  Алексеевна,  -  Есенин  нашим  правительством  запрещен!
     -  Стихи  то  ведь  хорошие!  -  с  чувством  произнес  Георгий.
     -  Я  с  вами  согласна,  мне  стихи  Есенина  тоже  нравятся,  но  читать  их  со  сцены  в  настоящее  время   нельзя.   Кто  вам  нравится  из  других  поэтов?
     -  Лермонтов,  «Выхожу  один  я  на  дорогу»
     -  Вот,  вот.  Лермонтова  и  читайте.
     После  Георгия  выступили  еще  четыре  человека,   и  после  них  Анна  Алексеевна  попросила  меня  спеть  «Заветный  камень».  Я  по  бумажке  пропел   всю  песню  вместе  с  припевами,  повторяемыми  два  раза..
     -  Молодец,  -  похвалила  Анна  Алексеевна,  -  у  вас  хороший   баритон  на  границе  с  басом.   А,  когда  уберете  бумажку   с  текстом  песни?
     -  Обещаю  вам,  что  на  концерте  спою  без  бумажки.
     -  Спасибо.  Я  вам  верю.
     Репетиция  продолжалась  вплоть  до  обеда.  Поэтому,  после  обеда, пренебрегая  «мертвым   часом»,  мы  пошли  на  лестницу  имени  Потемкина,  чтобы  пересчитать  все  ступени.   Однако,  когда  подошли  к  памятнику   Дюка  де  Ришелье,  то  есть  к  началу  лестницы,  нас  обогнала   говорливая  ватага  ребятишек.
     -  Эй,  пацаны,  вы  куда  так  прытко  бежите?  -  спросил  Георгий.
     -  За  бычками!  -  крикнул  один  из  них,  не   останавливаясь.
     -  Возьмите  нас  с  собой.
     -  Идемте.  Только,  дяденька,  у  вас  снастей  то  нет.
     -  А  мы  воспользуемся  вашими.
     Так  из-за   увлекающегося  всем   необычным  Георгия,  мы  вместо  пересчета  ступеней,  с  ребятишками  оказались  на  берегу  моря,  вдали  от  корпусов  кораблей,  на  открытом  месте.
     Ребятишки  повынимали  из  карманов  длинные   лески  с  крючками  и,  насадив   приманку  в  виде  кусочков  рыбы,   закинули  снасти  как  можно  дальше  от  берега.  Подождав  несколько  минут,  вытягивали  снасти  на  берег,  проверяли  насадку  и  вновь  забрасывали.
     -  Что - то  плохо  вам  клюет,  -  заметил  Рудоискатель,  -   Наверно,  не  надо  так  торопиться  выдергивать  снасти,  пускай  рыба  подойдет.
     -  Нам  ждать  некогда.  Вон  у  Оськи  папка  вернулся  с  войны,  мамка  хотела  для  него  спечь  из  рыбы  пирог.  А  то  придут  друзья  и  их  нечем  угостить.
     -  Ну,  если  такое  дело,  -  произнес  Георгий,  -  дайте   мне  снасть,  я  ростом  повыше  вас  и  закину  подальше.
     Ему  дали  леску,  сменили  наживку   и  Георгий,  размахнувшись,  далеко-далеко  забросил   крючок  с  грузилом.
     -  Вот  это  кинул,  так  кинул,  -  произнес   восхищенно  кто-то  из  мальчишек.
     Но  на  первых  порах  не  везло  и  Георгию.  Ему  стало  жарко  от  частых  закидываний.   Он  снял  пиджак  и  отдал   мне,  чтобы  подержал  пока.
     После  пятого  или  десятого  закидывания,  Георгий  выудил  небольшого  бычка,  к  радости  ребятишек.   Но  далее  снова   вынимал  из  воды   крючок  с  насадкой.   Стянул  с  себя  рубаху  и  тоже  отдал  мне.
     -  Вот,  когда  ты  снимешь  с  себя  трусы,  возможно,  что-нибудь  дельное  выудишь,  -  пошутил  Володя.
     -  Надеюсь,  что  клюнет  кто-нибудь  раньше.
     -  Налейся,  надейся,  -  вновь  произнес  Володя  и  даже  зевнул   при  этом.
     И  вдруг  леска  дернулась   и  напряглась.
     -  Дяденька!  -  разом  закричали  ребятишки,  -  не  отпускай,  тяни  понемногу  к  себе,  к  берегу,  еще  тяни  только  не  шибко,  чтоб  леска  не  порвалась.
    Слушаясь  ребятишек,  Георгий    с  трудом  подтягивал  что-то  большое  и  тяжелое.  Не  доходя   до  берега  метра  два,  из  воды   выплеснулась   рыба  и  вновь  исчезла,  но  с  крючка  не  сорвалась.
     Наконец    Георгий  вытянул  из  моря  огромную   рыбину,  начавшую  на  берегу  подскакивать,  но  один  из  ребятишек  подскочил  и  перебил  у  рыбы   хребет.  Она   замерла.
     -  Вот  это  рыбина,  так  рыбина,  -  восхитился  я,  -  для  твоего  папки,  Ося,  будет  хороший  подарок.  Скажешь  дома,  что  эту  рыбу  выловил  Георгий,  отдыхающий  с  Урала.
    -  С  Урала?  -  перепросил  один  из  парнишек,  и  добавил,  -  я  знаю,  там  по  улицам  ходят  белые  медведи.
     -  Действительно,  белые  медведи  у  нас  есть,  но  сидят  в  зоопарке,  по  улицам  не  ходят.
     -  Рассказывают,  что  у  вас   жгучие  морозы!
     -  Да,  зимой  холодно,  а  летом  также  тепло,  как  и  у  вас.
     -  Ну,  да,  -  не  поверил  парнишка,  -  на  всей  земле,  лучше  Одессы,  ничего  нет!
     -  То,  что  ты  патриот  своего  города,  это  хорошо,  похвально.   Вырастешь  большой,  поездишь  по  миру   и  увидишь  очень  много  хороших  городов.
     -  Ты,  Дима,  отвлекся    от  нашей  рыбалки,  -  прервал  нас  Рудоискатель,  -  давай  определимся   с  названьем  пойманной  рыбины.  Она  похожа  на  головля,  только  слишком  большая…
     -  А,  по-моему,  братцы,  это   самая  настоящая  белуга   и,  наверно,  еще  малышка.  Белуги  во  взрослом  состоянии  достигают  в  длину  девять  метров,  -  догадался  Георгий..
     -  Сколько  же   по  длине  эта  белуга?-  спросил  я,  прикидывая  на  глаз  ее  размер.
     -  Думаю,  сантиметров  шестьдесят   будет,  или  немного  больше,  -  сказал  Георгий,  и  добавил,  -  ну,  пацаны,  забирайте  добычу  и  тащите  в  подарок   папке  Оси.
      Ребятишки  подошли  к  рыбине   и  стали  раздумывать:  как  ее  ухватить,  чтобы  понести.  Подсказал  Георгий:
     -  Встаньте  рядом   трое  и  протяните  перед  собой  руки.
     Пацаны  так  и  сделали,  и  мы  с  Георгием  подняв,  рыбину  с  песка,  положили  им  на  руки.   Все  двинулись  в  путь.
     Когда  мы  уже  поднимались  по  лестнице,  Рудоискатель  спросил:
     -  Ося,  а  почему  твой  папка  так  поздно  вернулся  с  войны.   Ведь  война  закончилась  три  года  тому  назад?
     -  А  он  охранял    какую-то  демоническую  линию?
    -  Это  что  за  такая  линия,  где  она  находиться?
    -  Некоторых  фронтовиков  оставили  в  Берлине,  -  вмешался  в  разговор  Георгий,  -  там  наши  соорудили  каменную  стену,  поделившую Германию  на  ГДР  и  ФРГ,  так  называемую   демаркационную   линию,  и   выставили  охрану  из  наших  бойцов.  Вот  отец  Оси,  видимо,  был   оставлен  в  Берлине  на   три  года   по  этой  причине.
     -  Спасибо,  Георгий,  без  твоих  разъяснений  мы  бы  так  и  остались   неучами.
     -  На  здоровье.

Глава  четвертая.
     Жителя  города  Куса   я  отыскал    на  следующий  день  после  репетиции.  Подошел,  назвал  себя  и  сообщил,  что  родился  в  городе  Кусе.
     -  О,  как  приятно  встретить  земляка  на  другом  конце  земли,  -  обрадовался   он,  -   мое  имя   Слава  Тютрюмов,  работаю  я   на  Кусинском  металлургическом  заводе.
     -  Вот  и  познакомились.  Чем  здесь  занимаешься?
     -  Тем  же,  что  и  все:  купаюсь,  загораю,  иногда   бываю  в  театрах.  В  оперном  был?
     -  Был.
     -  Какая  там  красота!   Какие  лестницы,  переходы,  колонны,  залюбуешься.  Сейчас,  думаю,  сходить  в  музкомедию.  Бывал  там?
     -  Нет  еще,  не  был.  Вечером  сходим?
     -  Пойдем.   А  сейчас  не  плохо  бы  покупаться  и  позагарать.
     -  Кто  нам  мешает?   Можем  двинуться  на  любой  пляж.  На  Ланжероне  был?
     -  Нет,  не  был.  Где  это?
     -  Говорят,  на  окраине  города.   У  людей  поспрашиваем  и  доберемся,  думаю,  до  цели.
     Ланжерон  нам  не  понравился.  Оказалось,  что  рядом  рыбацкий  поселок.  Поэтому  берег  заполнен  лодками   и  даже  у  берега  стоял  баркас  под  парусами.  Все  же  место  для  купанья  мы  отыскали,  и  полежали  на  солнцепеке.   Подошел  фотограф  и  спросил:
     -  Молодые  люди,  не  желаете,  чтобы  я  вас  запечатлел  на  память?
     -  Желаем,  -  неожиданно   произнес  Слава,  -  только  сфотографируйте  нас  в  лодке.  Можете?
     -  Пожалуйста,  как  хотите.
     -  Пойдем,  Дима,  снимемся  на  память.
     -  Давай,  -  ответил  я.
     Подошли  к  одной  большой  лодке,  частично  выдвинутой  из  моря  на  берег   и  стали  фантазировать,  как   в  ней  расположиться.  Вмешался  фотограф  и  подсказал   свой  вариант:
     -  Я  вам  предлагаю  сесть  на  борт  лодки  и,  полуобернувшись,  любоваться  морем.
     Вариант  фотографа  нам  понравился,  и  мы  со  Славой  присели  на  край  лодки    (  эта  фотография  у  меня  сохранилась.  Вот  она.   Мы  полуголые:  я  в  трусах,  а  Слава  в  плавках   сидим  на  борту  лодки   и  смотрим  в  морскую  даль.  Как   молоды  мы  были.  Я  тощий,  черноволосый,  а  Слава   немного  в  теле,  белобрысый.  Где - то  он  теперь?)
     Вечером  мы  со  Славой  посетили  Одесский  театр  музыкальной  комедии.   Давали   новую  оперетту  Исаака  Дунаевского  «Вольный  ветер».
Оперетта  нам  настолько  понравилась,  что  идя  со  спектакля,   мы  наперебой,   друг  другу  ее  пересказывали,  хохотали  над  отдельными  сценками   и  пытались  даже  подражать    двоим  артистам,  исполняющим  матросский  танец,  начинающийся  словами:  «Дили,  дили,  дили…» прыгая  с  ним  на  асфальте.
     Я  подметил   в  своем  новом  приятеле  особый   драматический  дар,  и  даже  немного  позавидовал   ему  в  том,  что  я,  много  лет,  занимаясь  в  драматическом  кружке   клуба  имени  Сталина,  сыграв  Вильгельма  Телля,  Лермонтова,   Жухрая,   в   инсценировке   повести  Николая  Островского  «Как  закалялась  сталь», не  мог  похвастаться  той  легкостью  в  изображении    персонажей,  какие   были  подвластны  ему.
     Когда  вечером  с  ним  прощались,  он  сказал,  что  завтра  день  потратит   на  телефонной  станции,  чтобы  связаться  со  своей  бабушкой,  живущей  в  глухой  деревне    на  северном  Урале.
     Я  поблагодарил  его   за   предупреждение,  чтобы  мне  не  искать  его   в  следующий  день,  и  мы   отправились,  каждый  в  свою  комнату,  чтобы  готовиться  ко  сну.
     На  следующий  день,  оставшись  в  одиночестве, так  как   Рудоискатель  и  Георгий  увлеклись  рыболовством,  я  отправился   на  пляж  курорта    «Аркадия».   Задача  была  одна,  это  сфотографироваться  на  фоне,  плывущего    корабля.  Давно  мечтал  об  этом,  еще  с  детства,  когда  в   альбоме  для  рисования  изображал,  плывущие  по  морю  корабли  и  яхты.   Особенно  мне  хотелось  когда-нибудь  сфотографироваться    на  фоне  большого  парусного  судна,  но  это,  думал,  не  осуществимо.
     Двигаясь  к  цели  своего  назначения  по   асфальту   огромного  парка,  с  обеих  сторон  засаженного  разнообразными  деревьями  с  роскошными    шапками   многочисленной   листвы:  от,  самых  мелких  до  средних,  и  до  очень  больших.   Шел  не  спеша,  не  отрывая  взгляда  от  моря,  чтобы  не  пропустить  проплывающее  судно.   Но  нужного  для  меня  объекта  пока  не  было.   Дойдя  до   дорожки  на  курорт,  повернул  назад,  и  двинулся  в  обратном  направлении,  все  еще  поглядывая  на  пустынную  гладь  моря.  Пройдя  половину  пути  в  обратном  направлении,  среди  стволов  деревьев   увидел  очень  большой  корабль,  видимо,  отошедший  от  порта  и  направлявшегося   в  сторону  Румынии.   Я  повернулся  и  кинулся  бежать  со  всех  ног.
     Добежал  до  курорта  «Аркадия»,  остановился   и  начал  присматриваться  к  многочисленным  фотографам,  расхаживающим  среди  лежащих  на  пляже  людей,   и  предлагающим  им  запечатлеться  на  память.   Понравился  мне  фотограф  уже  пожилой,  стоявший    чуть - чуть  в  стороне  от  лежащих  на  пляже  людей,  и  ,похоже,   даже  не  заинтересованный   предлагать  свои  услуги.   Я  подошел   к  нему:
     -  Здравствуйте.
     -  Здравствуйте, - ответил  он,  и   спросил,  -  хотите  запечатлеться?
     -  Да,  хочу,  но  на  фоне,  плывущего  корабля.
     -  Давайте  запечатлею  вас.  Где  вы  хотите  расположиться?
     -  Вон  на  тех  огромных  валунах,  недалеко  от  моря.
     -  Хорошо.  Давайте  пройдем  к  тем  валунам.
     Пошли.   Идти  было  трудно,  ноги  то  и  дело  соскальзывали,  могли  угодить  между  этих  огромных  камней   и  застрять  в  них.   С  трудом,  но  добрались.   Фотограф  нашел  хороший,  плоский  камень   и  предложил  мне  на  него  сесть.   Я  опустился  на   указанное  место.
     -  Сядьте  ко  мне  в  профиль,   и  смотрите  прямо  перед  собой,  не  поворачиваясь.
     Перед  тем,  как  сесть  на  указанное  место,  я   посмотрел    на  море,  вдаль   и,  увидев,  нос  выплывающего  из-за  кромки  мыса   корабля,  успокоился.   Но  фотограф  что-то   медлил.  Поворачиваться  он  не  велел,  поэтому  я  застыл  в  своей  позе,  хотя  по  моим  расчетам,  корабль  должен   был  уже  показаться  во  всей  своей  красе.   Однако  фотосъемки  все  еще  не  было.  Прошла  минута,  две  минуты,  три  минуты?   Я  уже  начал  волноваться,  но  наконец,   фотограф  произнес:
     -  Внимание,  снимаю.  Готово.  Можете  быть  свободны.
     Я  с  трудом  распрямил   свое  тело  от  напряженного  и  неудобного  сидения,  выбрался   на  ровное  место  и  спросил:
     -  Когда  приходить  за  фотографией?
     -  Приходите  завтра    в  это  же  время.
     Я  поблагодарил  фотографа  и   направился   в  дом  отдыха.   Утомившись  от  долгого  сидения,  я  часть  пути  проехал  на  трамвае,  остальной  путь   дошел  пешком,   и   еще  не  дойдя   до  дверей,  со  стороны  моря  услышал   крики  многих  людей,  призывающих  меня  подойти    к   ним.
     -  Где  ты  пропадал,  черт  тебя  побери!  -  услышал  я  голос  Рудоискателя,  -  все  переискали.  Давай  быстро  раздевайся  до  трусов  и  присоединяйся  к  нам!
     Оказалось,  что  вся   Уралмашевская  группа  решила  сфотографироваться.   Я  быстренько  скинул  с  себя  всю  одежду  и  вошел  в  воду.   Задержка  была  не  только  из-за  меня,  но  и  потому,  что   стоя  в  одну  линию,  в  кадр  все  не  умещались.   Пробовали  встать  друг  за   другом:  женщины  впереди,  мужики  сзади,  но  при  этом  получалось,  что  женщины  своими  спинами   закрывали  всех  представителей  мужского  пола.
     -  Дима,  -  обратился  ко  мне  Георгий,  -  по  неписаным   законам  тот,  который  опаздывает,  находит  правильное  решение  в  тупиковой  ситуации.  Предлагай  свой  вариант.
     -  Предлагаю   женщинам  выстроится   сзади,  а  мы,  мужики,  возле  их  ног   присядем   в  воду  по  горло,  и,   думаю,  все  уместимся  на  карточке.
     -  Ну,  Дмитрий,  ты  гений!
     Так   и  сфотографировались.
     Вечером  я  встретился  со  Славой   и,  расспросив,  как  у  него  прошел  день  на  переговорном   пункте,  и  поговорил  ли  он  со  своей  бабушкой?   Он   ответил,  что  хотя  на  это  дело  у  него  ушел,  почти  весь   день,  остался  доволен,  что  услышал   голос  своей  дорогой,  воспитавшей  его   одна,  без   других  родственников.   Почему  бабушка  его  воспитывала  одна,  я  не  решился  расспрашивать   его  об  этом  деликатном  случае   и  спросил,  согласен  ли  он  завтра  сходить   со  мной   к  курорту  Аркадия.
     -  Пойду  с  удовольствием,  так  как   сегодня,  пробыв  в  закрытом  помещении,  мечтал  о  море,  мечтал,  как  поплаваю  по  нему  досыта.

Глава  пятая.

     К  курорту    Аркадия    мы   со  Славой  пришли  в  тот  час,  какой  мне  назначил  фотограф,  но,  к  моему  удивлению,  тот  встретил  меня  очень  сконфуженным.
     -  Здравствуйте,  -  поприветствовал  я  его   и  спросил,  -  фотография  готова?
     -  Не  совсем,  -  как-то  неопределенно  произнес  он.
     -  Почему:  не  совсем.  Что  это  значит?
     -  Тут  видите  ли  какое  дело,  фотографировать   море,  облака,  надо  с  применением  желтого  светофильтра.  Без  желтого  светофильтра   фотография   получится,  а  вот  море,  его  волнение  или  штиль   на  фото   смажутся.  Вы,  наверно,  обратили  внимание,  что  съемка  затягивалась?
     -  Да,  я   был  удивлен   этим.
     -  Я  не  мог  найти  светофильтр,  нужный  мне  в  ту  минуту.  Перерыл  в  своей  сумке  все,  но  попадали  совсем  другие  светофильтры.  Проверил  все  карманы  брюк,  пиджак,  светофильтр,  словно   сгинул.  Я  прекратил  поиски  и  начал  раздумывать,  чем  я  занимался,  накануне  нашей  с  вами  встречи,  и  вспомнил,  что  снимал  очень  большую  группу  людей   на  фоне  моря   другим  фотоаппаратом.   Раскрыл  сумку,  достал  тот  аппарат   и  верно,  желтый  светофильтр   был  на  объективе..  Я  светофильтр  снял,  надел  на  нынешний   фотоаппарат   и,  когда  настраивал  фокус  на  ваше  лицо,  корма  корабля  была  еще  видна,  а  вот  на  полученной  фотографии   корабль  уже  уплыл.   Вот  такая  у  меня  получилась  осечка.  Я  ведь   пятьдесят  лет  жизни  отдал   фотографированию   людей   и  других  объектов,  видать,  пора  на  пенсию..
     -  Вы  не  расстраивайтесь,  -  постарался  я  успокоить  фотографа,  -  в  жизни  так  много   неудачных  случаев,  что  не  перечесть.  Значит,  фотография  не  получилась?
     -  Получилась,  только  без  корабля.  Вот  она,  возьмите,  можете  мне  за  нее  не  платить,  так   как  вашу  просьбу  я  не  выполнил..
     -  Какая  чудесная  фотография!  -  произнес  я,  взяв  снимок  в  руки,  -  сколько  я  вам  должен?
     Он  назвал  сумму,  я  рассчитался.  И  мы  расстались  друзьями…
     -  А  теперь,  -  подал  свой  голос   Слава,  молчавший,  пока   я  беседовал  с  фотографом,  -  предлагаю  прогуляться  по   главной  улице  Одессы,  по  Дерибасовской..
     -  Согласен,  давай  пройдемся.  Только  где  она  находится?
     -  Спросим   у  прохожих.
     -  Вон  идут  молодые  люди:  парень  с  девушкой.   Сейчас  спрошу  их:  -  Молодые   люди,  скажите,  пожалуйста,  как  нам  попасть  на  улицу   Дерибасовскую?
     -  Мы  туда  и  идем,  следуйте  рядом  с  нами.  Вы  приезжие?
     -  Да,  с  Урала.
     -  С  Урала?!   Там,  говорят,  у  вас  всегда  сильные  морозы   и  медведи  по  улицам  ходят
     -  Да,  зимой  морозы  бывают  сильные,  а  летом  -  жарко.  Купаемся,  загораем.
     -  А  как  же  медведи,  вы  их  не  боитесь?
     -  Медведи  живут  в  лесу  и  к  нам  в  город  не  приходят.  Что  им  делать  в  городе,  в  котором  много  людей,  машин,  автобусов,  трамваев,  троллейбусов?
     -  Вот  мы  и  пришли  на  улицу   Дерибасовскую.  Видите,  на  стене  дома  написан  номер,  и  название  улицы:  Дерибасовская
     -  Спасибо.
     -  Пожалуйста.
     -  Знаете,  в  честь  кого  названа  эта  улица?  -  Спросил  я.
     -  Дерибасовская  в  честь  кого-то  названа?  -  очень  удивился  молодой  человек,  -  вся  Одесса  знает   эту  улицу:  наши  родители  знают,  наши  дедушки  и  бабушки  знают,  что  эта  улица   из  века  в  век  была  Дерибасовской  и  больше  никакой.
     -  Тогда  слушайте,  что  я  вам  скажу.  Это  место,  на  котором   мы  сейчас  с  вами  находимся,  было  Турецким.  Турки  владели  всем  побережьем   и  Крымом.   Освободил  от  Турков   Крым  и  побережье,  на  котором    нынче  находится  Одесса,  полководец   Потемкин    во  время  правления  Россией   Екатерины   Великой.   А  русский  адмирал   Иосиф   Михайлович  Дерибас,  по  происхождению  Испанец,  руководил  строительством   порта  и  города  Одесса.   Вот  его  именем  и  названа   эта  улица  в  1800   году.
     -  Ух,  ты!   Вот  здорово.   Спасибо  вам,  всем  расскажу  об  этом  Дерибасе.
     -  Правильно  сделаете,  что  расскажете.  Каждому  жителю  города   надо  знать  его  историю.  Спасибо,  что  привели  нас  на  эту  знаменитую  улицу.  Всего  вам  хорошего.
     -  До,  свидания. (  молодые  люди  беседовали  с  нами   на  Одесском  диалекте,  для  данной  повести  их  местную  речь  я  перевел  на  наш  Уральский  говор).
     Улица   Дерибасовская   располагалась   на  возвышении   относительно  моря   и  отделялась  от  него,  густо  разросшимся  садом  из   тополей,  старинных  лип,  белой  и  желтой   акаций.  Там  всегда   зеленая  полутьма   и  сыроватая  прохлада.   Лишь  изредка   на  земле  блещут,  струятся   и  трепещут   тонкие   солнечные   лучи,  пробившиеся   через  листья  и  ветки  деревьев.   А  переел  ними,   у  тротуаров,  вдоль  всей  улицы   тянутся  стройные  каштаны   с  пахучими,  розовыми   свечками    на  многочисленных  ветвях.
     Улица  не  очень  длинная,   но  любимая  всеми  одесситами.  Здесь  нет   никакого  транспорта  -  Дерибасовская   отдана   отдыхающей  публике.   По  ней  часто  бесцельно   толкаются   в  человеческой  тесноте,   и  давке  три  или  четыре  часа   подряд   некоторые  местные  дамочки   щебеча  и  улыбаясь.
     Другая  сторона  улицы   застроена  не  очень  высокими   домами,  в  нижних  этажах  которых  -  магазины.  В  довоенное  время   они   имели  на  прилавках   кое-какой  товар,  теперь  же   иногда  появляются   колониальные  товары,  завозимые   иностранными  судами,   и  в  этих  магазинах   преимущественно  толкается   нарождающийся   класс  стиляг.
     Время   подходило  к  обеду,   и  мы  со  Славой   двинулись   к   дому  отдыха,  где  обнаружили   всех  отдыхающих,   высыпавших   на   улицу  в  лапы  многочисленных  фотографов   нашедших   здесь   много   не  заснятых   на   память  об  Одессе,  отдыхающих.
     Мы  со  Славой   попытались  прошмыгнуть   незаметно   мимо,  но  это   нам  не  удалось.   Сразу  подскочили  два  фотографа.   Пришлось  сдаться.
Я  уже  писал  выше,  что  у  Славы  был   большой   драматический   талант,  который  он  применял   не  только  на  сцене,  но   и  в  быту.   Поэтому  предложил    мне  не  вытянуться  нам  в  струнку   перед  объективом,  а  запечатлеться  в  движении:  поэтому  он  встал   на  две  нижние  ступени  возле  входа   в  столовую,  достал  из  кармана  блокнот,   и  начал,  как  бы  записывать   то,  о  чем   я  ему  рассказывал,  стоя  на  двух  верхних   ступенях,   и  рукой  указывая  вдаль   на  какой-то  объект.  Так  и  заснялись.
     После  обеда   оба,  каждый  в  своей   комнате,  в  течение   часа  отдохнули  с  дремотой,  а  потом  я  в  одиночестве   сходил   на  главпочтамт  и  получил  открытку  от  мамы.   Она  писала:    «Привет   из  Москвы!   Еду  в  Пятигорск.  Когда  поедешь   обратно,  пиши  мне  из  Москвы    и  Свердловска   по  адресу: «Ставропольский   край,  город  Пятигорск,  главный   почтамт,  до  востребования,  мне».  Пиши,  а  то  я  беспокоюсь.  Целую,  мама.   На  поле  открытки  приписка:   хорошо  ехать  в  купейном,  деньги  береги  на  плацкартный».
     Открытка  мамы  меня  порадовала  тем,  что  наконец-то  мама   поехала  на  юг,  о  котором  мечтала  всю  жизнь.   Пускай  отдохнет,  немного  развеется,  посмотрит  людей,  себя  покажет,  а  то  все  свои  пятьдесят  лет  жила  только    на   Урале   и  никуда  не  выезжала.
     Вечером  я   предложил  Славе  пойти  в  город  и  послушать  ночь.  Он  очень  удивился  моему  предложению:   «Слушать  ночь».
     -   Что  мы  услышим?  -  спросил  он.
     -  Разве  ты  никогда  не  слушал  ночь?
     -  Никогда.
     -  На  военных  сборах  бывал?
     -  Бывал,  и  довольно  часто.
     -  Так  вот,  когда  я  бывал  на  военных  сборах  и  ночью  стоял  в  карауле,   до  моего  слуха  доносилась  масса  различных  звуков   таких,  как  далекое  пиликанье  гармошки,  говор,  визг   девушек,  ругань,  брань   и  многое  другое.
     -  Ну,  давай  сходим,  послушаем  ночь,  -  как-то   неопределенно  ответил  он.
     Я  повел  его  в  центр  города.   Среди   одного  из  парков,  нашли  свободную  скамейку,  присели, и  оказались,   как  под  шатром   под  огромным  каштановым  деревом.  Где  то  далеко   взвывали   гаммы  трамваев.   Летняя  ночь  вдруг  улыбнулась,  точно  капризница,  которой   надоело  сердиться.  И  сладко,  сладко  запахли  розовые  свечки  каштанов.  Запахли  так,  как  они  пахнут   на  раннем  рассвете,  пока  город  не  заглушил   их   тонкого  аромата.   И  неожиданно   среди  этой  тишины  и  благодати   стали  доносится  какие-то  щелчки.  Я  поначалу  не  понял,  что  это  такое?   А  мой  друг  быстро  сообразил   и,  вскочив  с  сиденья,  сердито  произнес:
     -  Давай  уберемся  отсюда!
     -  Зачем,  тут  так  хорошо?
     -  Да  ведь  в  кустах  целуются!   Неужели  не  слышишь?
     Тут  только  я  догадался  о  происхождении  щелчков   и  сказал  примирительно:
     -  Ничего  не  поделаешь,   Одесса - еврейский  город.  Все  евреи  выходцы  из  Палестины,  страны   народа  горячего,  страстного!
     -  Пошли  отсюда!
     -  Куда?
     -  Пойдем  к  железнодорожному  вокзалу,  туда,  думаю  твои   евреи  не  попруться  целоваться.
     -  Перешли  с  ним  в  другое  место,   нашли,  куда  присесть  и  стали  слушать  ночь:
     Вечер  тих  и  тепел.   Где-то  далеко-далеко,  за  линией   железной  дороги,  за  какими-то  черными  крышами   и  тонкими   черными  стволами   деревьев,  низко  над  темной  землей,  в  которой  глаз  не  видит,  а  точно  чувствует   могучий   весенний  тон,  рдеет  алым  золотом,  прорезавшись   сквозь  сизую  мглу,  узкая,  длинная   полоска   поздней  зари.  И  в  этом  неясном   дальнем  свете,  в  ласковом   воздухе,  в  запахах  наступающей  ночи,  была   какая-то  тайная,   сладкая,  сознательная  печаль,  которая  бывает   так  нежна    в  вечера  между  весной   и  летом.  Плыл  неясный  шум  города,   слышался   скучающий,  гнусавый  напев   аккордеона,  сухо  шаркали  чьи  - то  подошвы,  и  звонко  стучала   окованная  палочка  о  плиты  тротуара,  лениво   погромыхивали  колеса  ручной  тележки,  катившейся  по  улице,  и  все  эти  звуки   сплетались   красиво  и  мягко   в  задумчивой  дремоте  вечера.   И  свистки  паровозов   на  линии  железной  дороги,  обозначенной  в  темноте   зелеными   и  красными   огоньками,  раздавались   с  тихой,  певучей   осторожностью.
     Мы  сидели,  как   зачарованные,  окутанные   теплом  и  тайной  ночи,  не  смея  шевельнуться,  чтобы  не  нарушить,  окружающей  нас  красоты,  спустившейся  с  небес.   И  все   же  Слава  нарушил  тишину   и  произнес  фразу  в  мой  адрес:
     -  Ты,  Дима,  настоящий  романтик!

Глава  шестая.


     Наше  пребывание  в  доме  отдыха  «Приморье»  подходило  к  завершению.   Поэтому  Анна  Алексеевна  Исупова    перед  завтраком  объявила,  что  вечером  в  актовом  зале  состоится   прощальный  концерт,  подготовленный  силами  отдыхающих.  И  просила  всех  артистов,  занятых  в  концерте,  после  завтрака  собраться  в  актовом  зале   на  генеральную  репетицию.
     Вечером  состоялся  концерт.  Актовый  зал  был  полностью   занят  отдыхающими.   Первым  выступал    я.   Вначале  объявил   свой  номер:
     «Заветный  камень».  Слова   Жаркова,  музыка  Мокроусова.  И  начал  петь:
     Холодные  волны   вздымает  лавиной
     Широкое  Черное  море.
     Последний  матрос   Севастополь   покинул,
     Уходит  он,  с  волнами  споря,
     И  грозный   соленый   бушующий  вал
     О  шлюпку   волну  за  волной   разбивал.
          В   туманной   дали
          Не  видно  земли,
          Ушли  далеко  корабли.
     Пел  басом.   Наверно,  слушателям   было  странно   внимать  моему  пенью,  ибо  я  в  тот  год  был  длинным,  тощим  пареньком   и  петь  мне  надлежало  бы  тоненьким  голоском.   Но  зрители   слушали  меня внимательно   и,  когда  я  закончил  петь,  дружно  и  долго  аплодировали.  Закончив  выступление,  я  стал  зрителем.
     После  меня  выступил  Георгий   с  чтением  стихов   Лермонтова.  Прочитал  очень  хорошо   стихотворения:   «Выхожу  один  я  на  дорогу»,   «Люблю  я  цепи   синих  гор»,  «Воздушный  корабль»,  «Счастливый  миг».   Наши   девушки  секстетом   спели  три  песни,  о  которых   я  писал  выше.  В  скетче   «Племянники»   принял  участие   Слава  Тютрюмов.  Были  пляски,  акробатика,  двое  пареньков   заразительно  отстучали  каблуками  ботинок   «Чечетку».  Аккомпанируя  себе  на  гитаре,  человек  уже  в  преклонном  возрасте,   исполнил  старинные  романсы:   «Утро  туманное»,  «Отцвели  хризантемы»,   «Калитку».  Ему  долго  аплодировали,  и  на  бис  он  зажигательно  спел  романс  «Очи  черные».   Три  часа  шел  концерт,  а  потом   в  сопровождении   баяна   устроили  танцы.
     Следующий  день  был  последним  днем   пребывание  в  доме  отдыха    «Приморье».  Поэтому  вся  наша  группа   решила  отдать  его  отдыху   на  берегу   Черного  моря.   Долго  раздумывали  над  тем,  на  какой  пляж  пойти,  пошли  на  тот,  который  я  предложил:
     -  На  том    пляже,  -  сказал  я,  -  с  городского  бульвара   отдыхающих  и  загорающих   не  видно  и  поэтому    можно  загорать  обнаженными.
     Над  моими  словами  посмеялись,  но  согласились  туда  пойти.   И  верно,  там  застали  группу  обнаженных   мужчин,  которые  встретили  нас  многоэтажным  матом    за   то,  что  нарушили  их  идиллию:  загорать  под  солнцем  не  прикрытыми   ни  чем.   Они  быстро  оделись,   и  еще   раз   обругав   нас,  ушли.
     -  Для  начала   мы   получили  взбучку  от  людей   сильного   пола,  -  сказала   одна  из  наших  женщин,  -  что-то  будет  потом?
     -  Нас  много,  отобьемся,  -  заверил  всех  Володя  Рудоискатель   и,  скинув  с  себя  одежду,  в  одних  плавках  растянулся  на  захваченном   из  дома  отдыха,  коврике.
     Все  захватили  с  собой  коврики,   и  только   я,  взял  махровое   полотенца,  чтобы  после  загорания  на  нем,  его  выстирать  в  море.
     Каждый,  устроившись  на  своем  месте,  начали  принимать  солнечные  ванны,  а  я,  очень  любивший  морской  транспорт,  иногда  поглядывал  на  морскую  гладь,  надеясь  увидеть  в  конце  концов  парусник,  хотя  бы  самый  захудалый,  наподобие  какой - нибудь  шхуны.   Но  море,  слегка  волновавшееся,   пока  ничем  меня   особенно  не  привлекало,  но  вдруг  из-за  мыса   показался  вначале  нос,  а  вскоре  и   само  судно,  до  мелочей  знакомое  мне  и  я  радостно  воскликнул:
     -  Ребята,  это  же   наш  теплоход!
     Все  разом  приподнялись  со  своих  лежанок   и  поглядели  на  проплывающее  мимо  судно.
     -  Почему  это  ваш  теплоход?  -  спросила  одна  из  женщин.
     -  Потому  что  мы  втроем  плавали  на  нем  в  Херсон.
     -  А  нас,  почему  не  взяли?
     -  Вас  укачало  бы,  -  ответил  Володя  Рудоискатель.
     -  С  чего  это  нас  укачало  бы?
     -  Потому  что  вы,  как  нам  известно,  водку  не  пьете.
     -  Причем  тут  водка?
     -  Матросы  на  том  судне   сказали  нам,  что  надо  выпить  водки   и   укачивать  нас  не  станет.  Мы  так  и  поступили.  Купили  шкалик  водки,  и  каждый  по  очереди  отпил  из  горлышка  обжигающую  жидкость.
     -  Помогло?
     -  Конечно.  Сразу  помогло.
     -  Врете  вы  все.  Рассказываете  сказки,  чтобы  мы  от  вас  отстали.   Обратно  плыли,  снова  водку  лакали?
     -  Нет,  не  лакали   и  в  Одессу  прилетели  на  самолете.
     -  Как?  Разве  здесь  есть  самолеты?
     -  Да,  есть:  два  «кукурузника».
     -  Эх,  джентльмены   вы,  джентльмены   про  нас  то,  своих  дам  позабыли.  И  не  стыдно  вам ?
     -  Мужики,  стыдно  нам?  -  спросил  Володя.
     -  Стыдно,  -  ответил  я  за  всех.
     -  Спасибо,  Дима.  Хоть  один  нашелся   приличный  юноша.
     -  А  мы  с  Георгием,  выходит,  не  приличные?
     -  Получается,  что  так.  Пойдемте,  девочки,  искупаемся!
     Наши  дамы  с  разбегу  бросились  в  море,  а  одна  из  них,  не  бросившаяся  сразу  в   море,  а  ступившая   осторожно  в  воду,  вдруг  воскликнула:
     -  Я  обо  что-то   обожгла  ногу, - и  чуть  погодя,  присмотревшись   к  чему-то   возле  берега,  добавила, - какой-то  большой  студень   тут  разлился.
     Мы  соскочили  со  своих  лежанок   и  подбежали  к  той,  которая  объявила  о  студне.
     -  Это,  братцы,  медузы,  -  авторитетно   заявил  Георгий,  -  будьте  осторожны:  они  могут  ужалить,  как  крапива.
     Я,  войдя  в  воду,  двумя  руками  поднял   медузу  со  дна,  но  она  действительно,  как  студень,  соскользнула  с  рук  вниз,  в  воду,  а  другая   даже  прорвалась  противной  слизью.
     -  А  зачем  они  нужны?  -  спросил  кто-то  из  девчат.
     -  Живут  и  никого  не  спрашивают.  Едят  мелких  рачков  да  другую   съедобную,  плавающую  снедь.
     -  Почему,  прожив  тут  почти  месяц,  и  купаясь   в  море,  мы  раньше   не  встречали  этих  тварей?
     -   Некоторые  медузы  любят  прохладу.  Тут  высокий  обрыв,   возвышенности  скрывает   солнце,  вот  они  и  приплыли  сюда.
     Вскоре  интерес   к  медузам  пропал,   и  мы  стали  наслаждаться  теплотой  моря   последний  раз.  Когда-то   еще  нам   посчастливится   побывать  на  юге,  насладиться  морской  водой,  слегка  покачаться   на  волнах  Черного  моря.
     Впервые  о  Черном  море  я  узнал   из  книжки  Валентина   Катаева   «Белеет  парус  одинокий»,  и  чуть  позднее,  посмотрев  кинофильм   «Броненосец  Потемкин»,  и  даже  не  задумывался  о  том,  чтобы  побывать  в  тех  местах.  И  вот  такой  неожиданный  подарок   нам  сделала  администрация   Уралмаша,  который  невозможно  ничем  оценить!.  И  оказались  то  мы  именно  в  Одессе,   о  которой  писал  Валентин  Катаев,  и  фильм   был  снят  здесь  по  мотивам   восстания  моряков   на  броненосце   имени  «Потемкина  Таврического»  в  1905  году.  Все,  все  сошлось.
     -  Давайте  покидайте  морские  просторы   и  располагайтесь  на  берегу,  чтоб  обсохнуть   под  солнцем   и  отправиться  на  обед,  -  напомнил  всем  Володя  Рудоискатель.
     Все  послушались  его,  выбрались  из  воды  и  стали  принимать  солнечные  ванны,  каждый  растянувшись  на  своих  подстилках   и  только  я,  выйдя  из  воды,  поднял  с  песка  свое  полотенце,  стряхнул   его,  взял  мыло  и  снова   вошел  по  колено  в  море.  Опустил  полотенце  в  воду  ,  дождавшись,  когда  оно  хорошо  пропитается  водой,  и,  вынув  начал   его  намыливать.  Но  странная  вещь  стала  происходить  с  моим  мылом:  оно  не  намыливало  ткань,  а  свертывалось  и  превращалось  в  катышки.  Снова  намыливал  и  снова  полотенце  не  намыливалось.
     -  Дима,  ты,  что  там  делаешь?  -  спросила   Генриетта  Чернавская,  одна  из  старших  женщин  в  нашей  группе.
     -  Хотел  выстирать  полотенце,  а  оно  почему-то  не  намыливается.  То ли  мыло   плохое  попалось,  то  ли  махровое  полотенце  стирают  иначе.
     -  Мыло  и  полотенце  здесь  не  причем,  просто  прачка  из  тебя   негодная.
     -  Почему  негодная?  Дома  я  иногда  стирал  свои  рубашки,  носки,  платки  и  все  выстирывалось.
     -  Дома  ты  все  стирал  в  пресной  воде,  -  уточнила  Генриетта   Васильевна,  -  а  морская  вода  для  стирки  непригодна.
     -  Почему  непригодна?  Ведь  вода   одна  и  та  же.
     -  По  внешнему  виду  вода  одна  и  та  же,  а   по  составу  разная.  Не-  даром   наша  уральская  вода  называется  - пресной.  Ты  пробовал  на  вкус  морскую  воду?
     -  Пробовал.  Соленая.
     -  Вот  тебе  и  ответ.
     Так   здесь,  на  юге,  я  не  только   досыта   накупался  в   море.  погулял  по   красивому  зеленому   городу,  ознакомился  с  новой  растительностью   и  с  украинцами,  с  их  мягким  интересным  говором,  но  еще  и  приобрел  знание   в  бытовом  плане – в  стирке  белья:. «Век  живи – век  учись!»

     На  следующий  день  мы  отправились  в  обратный  путь,  в  Свердловск.  Июнь  1948  года  -  середина  лета,  в  Советской  стране  все  еще  на  продукты  и  на  товары   существовали  карточки.  С  собой  из  Свердловска  мы  карточки  не  привозили,  в  столовой  дома  отдыха   «Приморье»  нас  кормили  неплохо,  а  вот  в  дорогу  пришлось  всем  отправиться  на  базар   и  закупить  продукты  у  частников.   Денег  у  меня  было  немного,  поэтому  я  купил  для  себя  на  развес  два  килограмма  кильки,  а  оставшиеся  100  руб.  зашил  в  пиджаке  за  подкладку.
     Выехали  из  Одессы  поездом   утром.  Ехали  в  разных  вагонах.   Одни  в  купейных,  другие  в  плацкартных,  а  я   в  общем  вагоне  на  самой  верхней  полке,  у  трубы.
     На  больших  станциях,  где  поезд  стоял  минут  двадцать,  все  выходили,  чтобы  что-нибудь  прикупить  у  местных  торговок.  Я  тоже  выходил,  но  ничего  не  покупал,  а  просто  прогуливался,  чтобы  подышать  воздухом  и  поразмять  ноги.
     Во  время  великой  Отечественной  войны  здесь  проходили  ожесточенные  бои,   и  следы  этой  войны   были  налицо:   на  путях  стояли   железные,  почерневшие  остовы   сгоревших  теплушек,  вокзалы  и  станции   были  разрушены,  небольшие  поселки,  мимо  которых  проезжали,  были  сожжены  и  вместо  домов  белели  только  печи  с  кирпичными  трубами.  В  речках   лежали  погнутые  взрывами  рельсы,  и  железные  фермы   мостов  с  их  ограждениями,  множество  брошенной  военной,   разбитой   техники  от  пушек,  автомобилей,  мотоциклов   да   обгорелых  танков,  непригодных  к  восстановлению,  фюзеляжи  и  крылья  подбитых  самолетов.

Глава  седьмая.

     Когда  я  приехал  домой,  мама  из  Пятигорска  еще  не  вернулась,   и  мне  пришлось  хозяйством  заниматься   самостоятельно.   Кроме  приготовления  еды,   пришлось  наведаться  в  сад   и  отработать  там  несколько  часов,  положенных  нам  с  мамой.
     Все  эти  дни   почему-то   не  вспомнил   о  своей  Маргарите,  видимо,  немного  отвык  от  нее,  поглощенный   в  Одессе   новыми  впечатлениями   и,  когда  на  третий  день  вышел  на  работу,  получил   взбучку   от  своей  девушки:
     -  Я,  понимаешь,   скучаю,  считаю  дни,  даже  минуты,  когда,  наконец,   встречусь  со  своим  любимым,  а  он  даже  и  не  вспомнил  о  своей  подружке!  -  выговаривала   она  на  высоких  тонах,  когда  я  появился  в  нашем   бюро,  -  Скажи,  как  это  понимать?!
     Я  попытался  оправдаться  тем,  что  пятидневная  дорога   на  поездах  так  вымотала  меня,  что  пришлось  в  первую   очередь  думать  об  отдыхе   дома.  Но  Маргарита  мои  оправдания  пропустила  мимо  ушей   и  только  после  рабочей  смены   у  нее  в  общежитии   этот  поток  обвинений   я  смог  остановить   продолжительным  поцелуем   в  губы,  не  позволив  ей   больше  открыть   свой  рот.  Только  после  этого  она  смирилась   и,  обняв,  сама   начала  жарко  целовать  меня   в  губы,  в  щеки,  в  глаза,  приговаривая:
     -  Милый,  ненаглядный,  дорогой.
     После  этих  объятий  и  поцелуев,  длившихся  до  глубокой  ночи,  дружба  наша  восстановилась  и  все  вечера   стали  проводить  вместе,  хотя  вскоре  Маргарита  покинула  меня   на  пятнадцать  дней,  уехав  на  Южный  Урал,   и  я  начал  посылать  ей  письма  по  адресу:   «Чкаловская   область,  Ново-Орский   район,   совхоз  М.Горького».
     Начиная  с   1942  года   мы,  школьники,  проводили  летние  каникулы   в  колхозах  и  совхозах,  работая  без  выходных   с  утра  до  вечера.   Позднее,  учась  в  машиностроительном  техникуме,  мы,  учащиеся,  также   по  три  летних  месяца   трудились   в  колхозах   на  вязке  снопов,  скирдовании,  молотьбе  на  токе,  косьбе,  вспашке  зяби,  бороновании  и  уборке  корнеплодов.
     После  войны  поездки  в  колхозы  не  отменили   и  посылали  нас,  уже  работавших  на  разных  предприятиях.  Поэтому   на  наше  бюро  доменного  оборудования   поступила  заявка   о  выделении  одного  человека  для  работы  в  колхозе  Красноуфимского  района.
     Маргарита  Кижнер,  еще  не  заработавшая  себе  отпуск,  захотела  отдохнуть   и  вызвалась  поехать   в  совхоз,  но  не  в  Красноуфимский  район,  а  на  Южный  Урал.  Администрация   конструкторского  отдела   согласилась  с  таким  пожеланием  сотрудницы,  полагая,  что  государство  у  нас  одно  и  рабочие  руки   в  сельской  местности  всегда   требуются.  4  августа  1948  года  я  проводил   Маргариту  в  поездку   на  Южный  Урал.  Получил  от  нее  три  письма.  Судя  по  письмам,  она  купалась  и  загорала,  а  когда  и  где  работала,  не  было  ни  строчки.

«Соколик,  здравствуй!

     Доехала  я  очень  хорошо,  взяла  постель  и  спала   всю  ночь.  Приехала  5-го   в  5  часов  вечера.   Домой  шла  пешком,  вещи  оставила  у  одного  знакомого   дедушки.  Сегодня   6-е,  ездила  с  мамой  за  вещами  на  лошади.   Целый  день  купалась  и  загорала – подсмолилась  порядком.  Жара  здесь  невыносимая.
     Уже  кушала  арбузы  и  помидоры.  В  общем,  чувствую  себя  лучше,  чем  на  курорте.  Солнце,  воздух  и  вода – вот  моя  стихия  сейчас.
     Прошло   всего  2  дня,  как  мы   расстались,  а  я  уже  успела   соскучиться  о  тебе.  И  чувствую,  что  ни  солнце,  ни  воздух,  ни  вода,  ни  арбузы    не  смогут   меня  здесь  удержать,  если  я  сильно  затоскую  о  тебе.
     Пиши  мне  каждый  день.  Целую  крепко.  Всегда  твоя   Ритусенька.
Привет  твоей  маме  и  всем  в  бюро.  Тебе  привет  от  мамы.»

«Дорогой    Соколик!

     Ужасно  волнуюсь,  почему  нет  писем   от  тебя,   и  стараюсь  убедить  себя,  что  еще  рано – письмо  не  дошло.  Но  вместе  с  тем   я  предчувствую   что-то  нехорошее.  Не  взяли  ли  тебя  в  армию?   Я  все  время  гадаю   и  выходит,  что  тебе  дорога  в  казенный  дом.  Ты  не  смейся – я  немного  верю  гаданьям.   И  вот  никак  не  могу  успокоиться.  Чувствую,  что  быть  без  тебя   я  не  могу   и  хочу  уехать  до  17-го,  хотя  мама  и  противится.   Но  я  не  могу  спокойно  сидеть  здесь.  Мне  уже  кажется,  что  ты  уехал,   и  я  приеду   в  Свердловск   и  не  застану  тебя.
     Милый  мой  мальчишка!   Напиши  скорее,  успокой  меня.  Мне  эта  разлука    гораздо  мучительнее,  чем  первая.   Я  не  знаю,  что  со  мной  творится.  А  ведь  мы  не  виделись   всего   5  дней!
     В  Орске  еще  не  была    и,  если   бы   ни  диплом,  то  не  поехала  бы  совсем  туда.   Все  дни  брожу  по  берегу,  купаюсь  и  загораю.  Но  одной  очень  скучно.
     Передавай  привет  маме  и  папе.  В  бюро  привет   Кате,  Жоре,  Сереже  и  Зинаиде   Петровне,  и  всем  остальным.
     Целую   крепко,  моего  славного   Соколика.  Всегда  твоя  Рита.
     Послесловие:   Пиши  скорее  и  чаще,  иначе  я  рассержусь  и  тогда  тебе  несдобровать.   М.Кижнер.   Совхоз   М.Горького.  9.08.48г.»

«Здравствуй,  Соколик!

     Получила  от  тебя  2  письма,   и  они  мне  не  нравятся.  Почему – приеду,  расскажу.  Отпуском  своим  ужасно  недовольна.  Вместо  того,  чтоб  отдыхать,  я  задыхаюсь  от  жары.  Температура  все  дни  50  градусов   и  выше.   Только  и  дышу,  пока  сижу  в  реке.
     Завтра  собираюсь  ехать  в  Орск   за  дипломом.  Постараюсь  в  тот  же  день  вернуться  обратно.  Так  что  можешь  быть  спокоен.  Как  только  приеду  из  Орска,  буду  собираться   в  дорогу,  в  Свердловск.   Здесь,  говорят,  очень  трудно  сесть  на  поезд.   Итак,  жди  меня  около   20. 08,  числа  18-19.  Телеграмму  давать  не  буду   и  не  хочу,  чтоб  ты  встречал – я  очень  загорела   и  стала   некрасивая – боюсь,  разлюбишь.  Ну,  пока!  Привет   маме,  папе  и  в  бюро  всем.
     Целую  крепко.  Твоя  всегда   Рита.   11.08.48 г.»
     С  Маргаритой  встретились  на  работе.   Загорела  она  хорошо  и  стала  еще  красивее.   Она  было,  надулась,  что  приехав  в  Свердловск   три  дня  тому  назад,  в  общежитии  меня  не  дождалась.  Я  успокоил  ее  тем,  что  эти  вечера  был  занят   общественной  работой   в  комитете  комсомола  в  преддверии   30-летия   ВЛКСМ   и  добавил,  что  Иван  Фетисов  приглашает   меня  и  ее   на  свой  день  рождения   7  сентября   и  предложил  Рите   после  работы  пройтись  со  мной  по  магазинам  и  подыскать  для  именинника   подарок.  Она  с  радостью  согласилась.
     К  Ивану  Фетисову,  кроме  меня  и  Риты,  пришел  Альберт   Гревцов,  первый  из  нашей  техникумовской  группы,  вступивший  в  брак   со  своей  подружкой   Раей  и  предложивший   отметить  здесь,  как  бы  свадьбу.
     Хотя  в  конце  августа  карточки  отменили,  в  магазинах   все  еще  было  пусто   и  нам  с  Ритой  пришлось  долго  искать  подарок.  Купили  большой   фужер   с  резьбой  под  хрусталь,  сами  не  понимая,  что  из  него  пить.  Потому   в  застолье   пили  из  него   фруктовую  воду  по  очереди,   запивая   жгучую  водку.
     После  застолья   всей  компанией   гуляли  по  улицам   Уралмаша,  засаженного  тополями,  и  к  этим  дням,  листья  которых  понемногу   начинали   приобретать  цвета  осени:   от  бурого  до    желтого   и,  свертываясь,  опадать.  Гуляли  очень  долго   и  разошлись   в  полночь,  довольные,   проведенным   временем.
     Я  проводил  Риту  до  подъезда   и,  войдя  в  тамбур,  целовал  ее,  наверно,  часов  до  трех.  Никак  не  хотелось  нам  расставаться   и  думалось,  что   это  навечно,  но,  к  сожалению,  «ничто  не  вечно  под  Луною»,  как  написал  где  то  великий  Пушкин.
     Несмотря  на  то,  что  дружба  у  нас  продолжалась   в  том  же  русле,  то  есть  каждый  вечер   я  проводил   с  Ритой   у  нее  в  общежитии   за  беседами  и   поцелуями,  намечался  раскол,  который  выражался  в  ее  поведении:  когда   мы  под  руку  прогуливались   по  улицам,  она  довольно  часто  начала   «строить   глазки»   встречным  молодым  людям.
     -  Зачем  ты   так  поступаешь   перед  каждым  встречным  и  поперечным?
     -  А   тебе  что,  жалко?
     -  Мне  это  твое  поведение   неприятно.
     -  Подумаешь,  что  особенного   неприятного   для  тебя   я  делаю?
     Она  моими  замечаниями  пренебрегла   и  в  конце  сентября,  когда  мы  вышли  из  заводоуправления  и  пошли  по  улице  Ильича  в  сторону  общежития,  не  доходя  до  дома  под  номером  семь,  я  твердо  произнес:
     -  Мы  с  тобой  больше  не  дружим.
     И  пошел  дальше  до  улицы  Калинина  к  дому   номер  пятнадцать,  в  котором  мы  жили  с  мамой.
     С  первого  октября   начались   занятия   на  вечернем  отделении   Политехнического  института   в  здании  школы,  в  которой  я  учился  с  первого  класса  на  улице  Перекопской.   (Ныне  улица  имени  Николая  Кузнецова ).
     Несмотря  на  то,  что   дружбу  с  Маргаритой   я  порвал,  относились  мы  друг  к  другу  по-товарищески   и  в  институте,  куда  она  пошла  тоже  учиться,  мы  с  ней  сидели  рядом  за  одним  столом,  конспектируя   в  своих  тетрадках  то,  о  чем  нам  рассказывали  наши  преподаватели.
    Среди  студентов  нашей  группы  я  заметил  Риду  Дудину   и  однажды  перед  началом  занятий    указал  на  нее  Маргарите.  Она  похвалила  меня:
     -  У  тебя  хороший  вкус,  эта  девушка  мне  нравится.  Что  ж  ты  с  ней  не  дружишь?
     -  Не  получается.
     -  Что  именно:  не  получается?
     -  Я,  еще  до  знакомства  с  тобою,  предложи  с  ней  дружить.  Она  ответила,  что  не  любит   меня   и  никогда  не  любила  и  быть  со  мной  не  хочет.
     -  Да,  это  честный  ответ.
     -  Однажды  мы  с  ней  обменялись  дневниками,  и  вот  что  я  прочитал  в  ее  дневнике:   «Почему  я  нравлюсь  ребятам?   Я   не  красавица  и,  кажется,  во  мне  нет  ничего  особенного.  Но  несмотря  на  то,  что  я  многим  нравлюсь,  я  удовлетворения   в  этом   не  нахожу,  может  потому,  что  не  люблю  сама?   Может  по - другому   почему-либо.  Не  знаю».
     -  Довольно   оригинальная  девушка.  По-моему,  девушка,  не  познавшая  любовь,  обделена  природой.
     -  Ты,  Рита,  в  этом  права,  именно  обделена.  А  сейчас  открывай  тетрадку,  в  аудиторию  вошел  математик   и  начнем  познавать   точную  науку.
     В  середине  октября  Маргарита  поделилась  со  мной  радостью:
     -  Вчера  после  работы   Исаак  Вольфович  преподнес  мне  подарок-демисезонное  пальто  из  драпа.
     Чем  и  как  рассчитывалась  Маргарита  с  Бейзером  за  пальто,  я  не  спросил.  А  то,  что  это  был  царский  подарок,  не  вызывает  никаких  сомнений.  Три  года  прошло,  как  кончилась  разрушительная  война,   и   мануфактурные  фабрики  еще  не  перестроились   на  выпуск  тканей  для  населения…
     А  в  новогоднюю  ночь  Маргарита  преподнесла  мне  подарок  в  кавычках.   В  первых  числах   января   1949  года,   Рита  подозвала  меня  к  своему  столу   и   негромко  произнесла:
     -  В  новогоднюю  ночь  я  стала  не  девушкой.
     И  во  всех  подробностях   описала:   как  и  что   с  ней  творил   мужик.
    -  Кто  это?  -  спросил  я.
     -  Юра  Кравченко.
     -  Он  ведь  женат.
     -  Ну  и  что?
     Больше  я  ничего  у  нее  выспрашивать  не  стал.  На   ватных  ногах  прошел  к  своей  чертежной  доске  и  упал  на  стул.  Перед  глазами  все  поплыло.  Сердце  сжало  до  боли  и  я,  видимо,  застонал,  так  как  сотрудники   с  удивлением  посмотрели  на  меня,  а  Рая  подбежала  и  участливо  спросила:
     -  Что  с  тобой,  Дима?

Глава  восьмая.

Р  А   Я

     Правительство  Советского  Союза   наравне   с  восстановлением   разрушенного  войной  хозяйства,  взяло  новое  направление:  увеличить  добычу  нефти  и  газа.   От  министерства  Уралмашзавод  получил  заказ   на  изготовление  трубопрокатных  станов   для  прокатки  обсадных  труб,  нужных   для  изыскательных  работ  и  бурения  рабочих  скважин.
     Срочным  порядком  создалось   новое   трубопрокатное  бюро   в  составе   47  человек.  8  февраля   1949  года   по  распоряжению  главного  конструктора  Уралмашзавода   из  различных  действующих  бюро   перевели   по  три  человека   во  вновь  создаваемое   бюро   трубопрокатных  станов.. Из  бюро  доменного  оборудования   переведены   Николай   Александрович  Перотте,  Дмитрий   Иванович   Соколов  и   Валентина  Григорьевна  Тумакова.
     Так  неожиданно  я  оказался   во  в  сборном   бюро,  с  новым  начальством,   и  с  новыми  людьми,  этажом  ниже:  с  четвертого  на  третий.   Распределили  обязанности.  Перотте  составлял   чертежи  узлов   трубопрокатного  стана,  а  я  и  Валя   занимались  деталировкой,  то  есть  на  чертеже  Перотте  находили   отдельные  кубики  общего   и  эти  кубики  изображали  в  виде  чертежа  будущей  детали.
     Во  время  обеда,  в  столовой    я  встретился  с  Раей  и  она  закидала  меня  вопрсами:
     -  Как  вы  устроились  на  новом  месте?   Много  ли  людей  в  вашей  комнате?   Смогу  ли  я  приходить  к  тебе  во  время  рабочей  смены?
     Когда  я  ответил  на  все  вопросы,  она  предложила:
     -  Давай  сходим   сегодня  вечером  в  кино,   показывают  фильм   «Смелые  люди»,  в  главной  роли  Сергей  Гурзо.
     -  Ты,  Рая,  разве  не  знаешь,  что  я  учусь   на  вечернем  отделении  политехнического  института?
     -  Не  знала.  А  в  воскресенье   можешь?
     -  Ладно,  в  воскресенье  сходим.  Где  встретимся?
     -  У  кинотеатра   «Темп»  в  три  часа.
     -  Договорились.  Приду.
     -  Ну,  пока.
     -  Всего  хорошего.
     В  трубопрокатном  бюро  оказалось  много  знакомых   и  среди  них   Юра  Кравченко,  новый  любовник  Маргариты.   Его  я  знал  давно,  знал   его  красивую  жену  Галю,  которая  работала  в  крановом  бюро.  Как-то  на  массовке   летом,  в  березовом  лесу,  у  воды,  возле  пышминских  разрезов   собрались   не  только  сотрудники  нашего  доменного  бюро,  но  и  конструкторы  кранового  бюро  и  прессовики.  Кроме  меня  и  Риты,  была  ее  закадычная  подруга  Тамара  со  своим  кавалером  Геной   и  вот  тогда -  то   я  и  увидел  впервые   жену  Юрия  Кравченко,  с  которой  он,  несмотря,  что  муж,  обращался   с  ней  все  еще  бережно  и  любовно   о  чем  яснее  ясного  говорили  его  слова   Гале,  заплывшей   довольно  далеко:
     -  Милая!  -  кричал  он  с  берега,  -  возвращайся  быстрей   обратно,  дальше   не  плыви,  там  старые  затопленные  шурфы  золотодобытчиков,  затянет  в  водовороте,  не  выберешься!
     И,  когда  Галя,  послушавшись  мужа,   вернулась,  но  никак  не  могла  выбраться  из  воды   из-за  топкого  берега,  он,  Юра,  в  одежде   бросился  в  воду,  замочив  по  колено  брюки,  обнял  жену   и  помог ей   выйти  на  сушу.
     -  Смотрите,  девчата,   какой  заботливый  и  любящий  муж   Кравченко,  -  сказала  одна  из  сотрудниц  нашего  бюро,  -  его  Галя  живет,  как  за  каменной  стеной!
     Из  всех  отдыхающих  в  тот  летний  день,  только  Юра  Кравченко   был  в  одежде   потому,  что  страдал  эпилепсией,  и  врачи  рекомендовали  ему  не  купаться  в  водоемах  и  не  загорать.
     О  том,  что  я  писал  выше  о  Маргарите,  проводившей   со  мною  вечера  у  нее  в  общежитие  за  поцелуями,  отчасти  так,  но  и  много   раз   гуляли  с  ней   по  парку,  иногда  танцевали  там  под  оркестр.
Когда  моя  мама  была  в  отпуске  в  Михайловске,  собирались  на  вечеринки  у  меня.   Кроме  Риты,  приходила  ее  подруга  Тамара  с  Геннадием.  Крутили  пластинки  на  радиоле   «Урал»  с  популярными  песнями  тех  лет. Маргариту   я  называл  Ритой,  иногда  -  Ритусенькой,  а  друзья  и  подруги  в  просторечие    называли  ее  Мирой,  от  последнего  слога  ее  отчества – Ревмира.  Однажды  мы  с  Ритой  были  у  меня  вдвоем  и,  когда  она  собралась  уходить,  начался  затяжной  дождь.  Плаща  и  зонта  у  нее  не  было.  Я  предложил  ей  заночевать  у  меня.  Она  согласилась,  Спала  на  кровати,  а  я – на  сундуке.  Утром  сосед  Николай  Суходоев   спросил  у  меня:
     -  У  тебя   ночевала  девушка.  Ты  переспал  с  ней?
     Я  ответил,  что  спали  мы  с  ней  в  разных  местах,  но  он,  похоже,  не  поверил.  Дело  его:  верить  или  не  верить.
     Моя  бабушка   Мария  Михайловна,  говорила  мне,  когда  я  вступил  в  пору   подростка:
     -  Интимную  близость  с  девушкой   можно  позволить   только  тогда,  когда  вступишь  в  брак.
     Этот  наказ  любимой  бабушки   я  исполнял   неукоснительно.

     Когда  я  подходил  к  кинотеатру  «Темп»   увидел,  что  Рая  стояла  возле  афиши,  озабоченно  оглядывая  людей,  приближающихся  к  кассе.   Увидев  меня,  заулыбалась,  подбежала  ко  мне  и  сказала:
     -  Я  купила  билеты  на  седьмой  ряд.  Ты  где  любишь  сидеть?
     -  На  седьмом  ряду  перед  проходом  и  объявляю  тебе  благодарность  за  это.
     -  Какой  ты  хороший,  что  согласился  со  мной  и  не  заругался,  -  сказала  она,  беря  меня  под  руку.
     -  Почему  я  должен  заругаться?   Ты  первая  пришла  сюда,  купила  билеты  и  ждала  меня.  А  надо,  чтобы  все  было  наоборот.  Я,  твой  поклонник,  должен  был  прийти  первым,  купить  билеты   и  поджидать  тебя,  мою  девушку.
     -  Как  ты  хорошо  сказал:  «Поджидать  мою  девушку».  Значит,  я  твоя  девушка.  Это  правда?
     -  Конечно,  правда.
     -  Я  так  рада  этому  твоему  признанию!
     Следом  за  публикой  мы  вошли  в  просторное  фойе   и  я,  увидев  небольшую  очередь,  сказал:
     -  Займу  очередь,  куплю  мороженое  и  мы  с  тобой  насладимся  сливочной  сладостью.
     -  Я  так  давно  не  ела  мороженое,  что  с  удовольствием   его  полижу.
     С  небольшой  эстрады   донеслись  звуки  оркестра,  заглушив   нашу  беседу.
     -  Иди,  Рая,  к  эстраде,  послушай   певцов  и  певиц,  пока  я  тут  стою.
     -  А  ты  не  рассердишься?
     -  Конечно,  не  рассержусь,  если  сам  тебя  туда  посылаю.
     -  Ладно,  тогда  я  пошла.
     И  она  заспешила  к  эстраде,  чтоб  занять  там  место.   Очередь  резко  поредела    от  публики,  пожелавшей   послушать  певцов  и,  убежавшей  в  торец   зала.   Поэтому  я  быстро  приобрел  две  порции  мороженого,  подошел  к  сидениям   и  опустился  на  стул,  занятый  Раей  для  меня   и  вручил   ей  сладкий,  холодный  продукт,  за  который  получил  благодарность:
     -  Спасибо,  мой  милый.
     С  первым  номером   выступили   Андрей  Капнудель   и  Анна   Веретенникова,  исполнившие  забавную  песенку:   «Все  хорошо,  прекрасная  маркиза»   о  кобыле,  которая  с  конюшнею  сгорела.
     Капнуделя  я  знал  с  детства,  он  с  моей  мамой   работал  конструктором  в  бюро   металлоконструкций   и  еще  хорошо  играл  в  шашки,  часто  занимал  призовые  места  по  заводу,  вечерами  подрабатывал   в  кинотеатре   «Темп»,  исполняя  эстрадные  песни.
     Когда  прозвенел  первый   звонок,  концерт  закончился,   и  публика  потянулась   в  большой  зрительный  зал,  освещенный  многочисленными   потолочными  электрическими  лампочками,  укрытыми   квадратными,  матовыми    плафонами.
     После  третьего  звонка,  с  минутной  паузой,  начался  киносеанс,  захвативший   всех  сидящих  в  зале  людей,  драматическими  событиями,  происходящими  на  экране  из  времен,  недавно  окончившейся  войны.
     Когда  возвращались  домой   после  просмотра  фильма,  Рая  спросила:
     -  А  ты,  Дима,  был  на  войне?
     -  Не  был,  но  мог  попасть,  если  бы  не  учился   в  техникуме.
     -  Разве  из  техникума  не  брали  на  войну?
     -  Из  других  техникумов   брали  или  не  брали,  я  не  знаю,  а  из  нашего  не  брали   потому,  что  готовили   специалистов  для   Уралмашзавода,  производившего  в  те  годы  военную  технику.   Если  бы  продолжал   учиться   в  общеобразовательной  школе,   где  не  было  брони,  после  11  июля   1944  года,  когда  мне  исполнилось  17  лет,  могли  взять  на  войну   и  я   сейчас  не  шел  бы  с  тобой  рядом,  а  покоился  бы  в  братской  могиле.
     -  Зачем?!   Я  не  хочу,  чтоб  ты  лежал  в  братской  могиле!
     -  Мало  ли  чего  ты  не  хочешь,  пуля  не  спрашивает.  Мне  рассказывал  сосед  по  саду:
     -  Сидим  мы  в  окопах,  а  немец  поливает  нас  градом  пуль  из  пулеметов  и  автоматов,  голову  невозможно  поднять   и  вдруг  командир  дает  команду:  «Славяне,  вперед!»   Мы  выскакиваем  из  окопов  и  бежим   прямо  на  эти  пули.
     -  Ой!  Страшно  ведь!
     -  Конечно,  страшно!  А  что  делать?
     -  Подождать,  когда  немцы  перестанут  стрелять.
     -  А,  если  не  перестанут  стрелять,  что  тогда?   Над  нашим  командиром,  есть  другие  командиры   высших  чинов   и,  если  они  дают  приказ  нашему   командиру  вести  бойцов  в  атаку,  а   тот  откажется   бросать  бойцов  под  пули,  предстанет  перед  трибуналом.
     -  Как  несправедливо!
     -  Война – это  жестокая  вещь!
     -  Вот  мы  и  подошли  к  моему  дому,  здесь  я  и  живу,  -  сказала  Рая,  -  а  к  тебе  в  бюро  во  время  смены   можно  подходить?
     -  Лучше,  не  надо.  У  нас  срочный  заказ  правительства,  чтобы  в  кратчайший  срок   сдать  трубопрокатный  стан.  Будем  встречаться   в  обеденный  перерыв,  в  столовой.
     -  Ладно,  -  грустно  согласилась  Рая,  -  до  свиданья.
     И  мы  пошли  по  своим  домам.
     Руководство  конструкторского  отдела   порешило,  чтобы  мы  работали  по  12  часов,  с  вечерним  перерывом  на  2  часа.  Поэтому  с  понедельника  служебная  смена  увеличилась.  Для  меня  такой  распорядок   лишил  возможности   посещать   вечерний  институт.  Поэтому  в  пятницу  я  зашел  в   бюро  доменного  оборудования   и,  подойдя  к  Маргарите   Кижнер,  попросил   дать  мне   на  время   ее  записи  лекций,  чтобы  в  выходной  день   я  мог  все  переписать,  чтобы  не  отстать  от  учебной  программы.
     Этот  мой   приход  к  Маргарите  заметила  Рая   и  в  очередную  встречу  в  столовой   с  обидой   в  голосе   произнесла:
     -  Ты,  Дима,  смотрю,  не  забыл   свою  прежнюю  любовь   и  о  чем-то  с  ней  долго  говорил.
     -  К  Маргарите  я  приходил  по  делу.  Попросил  ее,  чтобы   на  выходной  день  она  дала  мне   тетрадь   с  записями  лекций.  Ты  же  знаешь,  теперь,  когда   мы  стали  работать  по  12  часов,  я  не  могу  ходить  на  занятия   в  институт.
     Рабочие  дни  по  12  часов   в  смену   продержались  два  месяца  и  потом  начали  работать   по  8  часов,  как  обычно.  Вернулись  к  обычному   рабочему  дню   потому,  что  заметили:  производительность  не  увеличилась.
     Не  увеличилась  производительность   при   12-часовой   смене  потому,  что    после   17  часов   начальники  расходились  по  домам,  и  многие  конструкторы   вместо  работы   рассказывали  друг  другу  анекдоты,  играли  в  домино,  в  шахматы,  а  зарплата  нам  увеличилась,  как  за  работу  в  ночное  время.
     В  начале  мая,  возвращаясь   с  обеда,  я  проходил   мимо  стола  начальника.   За  столом   сидел   И.Литвинов,  начальник  бюро  и  его  заместитель   С.Двинянинов,  рядом  стоял  В.Бушуев  о  чем-то  их  убеждавший.   Литвинов,  увидев  меня,  спросил:
     -  Соколов,  у  тебя  какое  образование?
     -  Среднее  техническое,  я  окончил  машиностроительный  техникум.
     -  По  какой  специальности?
     -  По  специальности  техника – литейщика.
     -  Вот  вам:  на  ловца  и  зверь   бежит,  -  рассмеялся  Бушуев.
     -  Давай,  Соколов,  скажи  Николаю  Перотте,  что  уезжаешь   в  Ленинград.   Я  тебе  сейчас   напишу  задание   и  с  ним  иди   в  канцелярию   оформлять  командировку,  -  произнес  Литвинов,-  коротко  дело  вот  в  чем:  на   Невском  машиностроительном  заводе   сделаешь  заказ  на  100   штук  литых   прошивочных  головок   с  поверхностной  закалкой   токами  высокой  частоты..  В  литейном  цехе  посмотри,  как  их  делают,  чтобы  потом  у  нас  настроить  такое  же  производство.  Понял?
     -  Понял,  Иван  Петрович.
     -  Вопросы  есть?
     -  Пока  вопросов  нет.
     -  Если  вопросы  возникнут,  звони  мне,  телефон  знаешь,  разница  во  времени  два  часа.

Глава  девятая.

     На  следующий  день,  оформив  командировку,  я  спустился  вниз   заводоуправления,  чтоб  идти  домой   укладывать  чемодан.  Пока  спускался,  в  голове  маячила  какая-то  забота,  не  выходящая  пока  наружу  и,   когда   внизу,  взявшись  за  ручку  выходной  двери,  вдруг  эта  неясная  забота   резко  обозначилась   одним  именем:   Рая.  Повернул   назад.  Подошел  к  лифту,  на  котором  уже  не  один  месяц   висела  потускневшая  от  времени   бумажка  с  надписью:   «Лифт  на  ремонте».  Пришлось  подниматься  пешком.   Добрался  до  четвертого  этажа,  вошел  в  комнату,  на  двери  которой   было  написано:  «Конструкторское  бюро   доменного  оборудования»   и  увидел  Раю,  сидевшую  за  столом,  спиной  ко  мне.  Подошел  ближе:  она   копировала  на   кальке  чертеж.  Тронул  ее  за  плечо.  Она   вскинула   голову   и,  увидя  меня,  улыбнулась

     -  Выйди  в  коридор,  -  попросил   ее.
     Она  тряпочкой  стерла  черную  тушь  с  рейсфедера,  встала,  вышла  в  коридор   и  спросила:
     -  Что  случилось?
     -  Я  завтра  уезжаю  в  Ленинград,  в  командировку
     -  А,  как  же  мы?  В  воскресенье   договаривались   пойти   на  оперетту.
     -  Меня  послали  срочно   за  деталями  для  трубопрокатного  стана,  поэтому  театр   придется  на  время  отложить.  Труба  зовет!
     -  Какая  труба?
     -  Да  так,  к  примеру,  сказал.  Существует  в  народе  такое  высказывание,  когда  надо  выполнять  дело  сверх  всяких  житейских  забот.
     -  Ты,  как  всегда,  шутишь,  а  мне,  знаешь,  так  не  хочется  с  тобой  расставаться,  прямо  до  слез.  Надолго  уезжаешь?
     -  Дней  на  десять.
     -  Так  долго.   Пиши  мне.
     -  Ладно,  напишу  на  адрес  нашей  почты   «до  востребования».  Можешь  мне  писать  по  адресу:  город  Ленинград,  Главпочтамт.  Соколову   Дмитрию  Ивановичу  «до  востребования».
     -  Обязательно  напишу.

     Добирался  я  до  конечной  цели   прямым  поездом:   Свердловск,  Киров,  Ленинград.   Тряслись  в  поезде  трое  суток.   Со  мною  в  купе  ехал  забавный   человек  -  любитель  «Забивать  козла».  Едва  отъехали,  как  он   высыпал  на  стол  костяшки  домино   и  спросил:
     -  Играешь?
     Я  ответил   утвердительно.   Играл  в  карты,  в  шашки,  в  шахматы,  в  домино,  но  никогда  эти  игры   меня  не  увлекали   и  садился  играть   в  них   только  тогда,  когда   меня  просили  об  этом.  Так  и  в  этот  раз  начал  играть   безо  всякой  охоты    и  к  своему  большому  удивлению   обыграл  партнера.   Вы  бы  посмотрели  на  него:  он  вскочил,  вцепился  себе  в  волосы   и  завыл.  Потом  резко  сел,  посмотрел  внимательно   на  домино,  расположившееся   не  в  его  пользу,   и  упал  головой  на  стол,  гулко  ударившись  лбом  о  дерево.  Минуту   сидел  в  таком  положении.   Мне  стало  жалко  его,  поэтому  я  предложил  сыграть  еще  раз.   Он  с  радостью  согласился,  и  я  проиграл  ему.
     Видели  бы  вы  его  в  этот  раз:  он  вскочил,  и  забегал  по  купе  с  криками: 
     -  Выиграл,  выиграл!
     Потом  уставился  на  меня,  спокойно  сидевшего  перед  откидным  столом,  с  лицом  без  всяких  эмоций.
     -  Что  с  тобой?!
     -  Ничего  особенного,  я  спокоен.
     -  Как  спокоен?!   Я  ведь  тебя  обыграл!   Понимаешь:  я  тебя  обыграл!  -  произнес  он   медленно  и  раздельно,  делая  значительные   ударения   на  каждом  слове.
     -  Ну,  и  что?
     -  Как,  что?!  -  опять  закричал  он   и  чуть  не  разрыдался  от  моего  безразличия,  и  не  пришедшего   в  ужас  от  проигрыша…
     Вот  с  таким  человеком  я  ехал  трое  суток   и  был  удивлен,  когда  мы  доехали  до  Ленинграда,  что  он  не  сошел  с  ума.
     Приехали  мы  на  московский  вокзал.  Мне  стало  смешно:  приехал  в  Ленинград,  а  оказался  на  Московском  вокзале.  Отсюда  отослал  маме  телеграмму,  что  доехал  благополучно.   Потом  вышел  на  привокзальную  площадь  и  оформился  в  гостиницу,  в  двухместный  номер   с  командированным  из  Москвы.
     Этот  сосед,  немного  постарше  меня,  все  время  бубнил  английские  слова.
     -  Хотите  овладеть  английской  речью?  -  спросил  его.
     -  Нет,  хочу   научиться  читать  техническую  литературу  Англии  и  Америки.
     -  Давно  занимаетесь  этим?
     -  Второй  год.
     -  Много  слов  запомнили?
     -  К  великому  сожалению  запоминаю  с  трудом,  а,  сколько  слов  запомнил?  Не  знаю,  не  считал.  Да  и  что  это  даст,  если  сосчитаю?
     -  В  каждом  словаре  указывается   количество  слов   и,  сверив  с  указанным    количеством  запомнившихся  вами  слов,  узнаете:   далеко  ли  продвинулись.
     -  Меня  это  не  интересует.  Дома  я  читаю  английские  журналы.  Читаю  с  большим  трудом   с  помощью  словаря.  И,  когда  начну  читать  английские   журналы  без  словаря,  тогда  сам  себе  скажу,  что  овладел   английским    техническим  языком.
     -  Желаю  вам  удачи.
     -  Спасибо,  буду  стараться.
     По  утрам  он  кипятил  электрическим  кипятильником  воду  в  стакане,  спускал  порционный  чай  и  с  венской  булочкой   пил  чай.  Я  завтракал   в  ресторане  гостиницы.
     Однажды  сосед  пригласил  меня  посетить  Ленинградский  театр  музыкальной  комедии,  сказав  при  этом,  что  это  лучший  комедийный  театр   в  стране.   И,  когда  после  просмотра    «Сильвы»  Имре  Кальмана,  мы  вышли  на  улицу,  он  спросил:
     -  Игра  артистов  вам  понравилась?
     -  Я  сказал,  что  наша  Свердловская  оперетта  самая  лучшая  в  Советском  Союзе  и  артисты  у  нас  играют  намного  лучше,  чем  ленинградские.  За  эти  слова  он  на  меня  рассердился,   и  целый  вечер  не  разговаривал.
     В  день  приезда  в  Ленинград   я  по  справочнику  нашел   адрес   «Невского  машиностроительного  завода»,  приехал  туда,  но  мне  сказали,  что   в  виду  отсутствия  директора  и  его  заместителя,  меня  принять  пока  никто  не  может.
     -  Что  же  мне  делать?  Я  приехал  с  Урала   в  командировку.
     -  Давайте  вашу  командировку,  я  отмечу  ваш  приезд   сегодняшним  числом,  -  сказал   секретарь  директора   и  спросил,  -  вы  впервые  в  Ленинграде?
     -   Впервые.
     -  Тогда  ступайте,  погуляйте   по  городу,  у  нас  есть,  что  посмотреть  и  дня  через  три  загляните   к  нам.
     -  Спасибо,  я  так  и  поступлю.
     Я  решил  первым  делом  поехать  к  Ильтезару   на  улицу  Наличную,  которая  находится  на  Васильевском  острове.   Коротко  расскажу   кто  такой  Ильтезар:   познакомился  я  с  ним  осенью   1941  года,  когда  все  ученики  школы  № 147  собрались  на  учебу   в   шестом  классе  «В».
     Где - то  в  середине  зимы   классный  руководитель  предложила   выпускать  стенную  газету   и  обратилась   ко  всему  классу,  чтобы  назвали  кандидатуру   главного  редактора.   Я  тогда  уже  немного  сочинявший,  страшно  захотел  быть  редактором.  Но  предложить  себя,  конечно,  не  мог   и  только  без  толку  вытягивал  тощую  шею,  надеясь,  что  меня   заметят.   Выбрали  отличника  Ильтезара    Абрамовича.  Ах,  как  я  ему  завидовал!
     После  уроков  я  подошел  к  Ильтезару   и  сказал,  что   хочу   помогать  ему   выпускать  газету.
     -  Давай!  -  как - то  даже  радостно   произнес  Ильтезар
     Договорились,  как  только  сделаю  домашнее  задание,  приду  к  нему  домой,  и  мы  начнем  делать  газету.  Через  час  я  был  у  него.
     -  Ты  что  уже  все  уроки  выполнил?  -  удивился  он.
     -  Нет.   Только   решил   задачку  по  геометрии,  а  другие  сделаю  вечером.
     Он  поинтересовался,  как  я  решил  задачу. 
     -  Очень  просто!  -  ответил  я,  -   Взял  циркуль,  провел  окружность,   а  потом  масштабной  линейкой   смерил  радиус.   И  сошлось  с  ответом.
     -  Да  разве  так  решают  задачи?  -  еще  больше  удивился  он.
     Что  мне  понравилось   в  его  удивленном  возгласе -  это  то,  что  в  нем   не  было  ни  издевательства    над  моим  неумением,  ни  пренебрежения,  какое  я  всегда  испытывал   от  других  ребят  и  даже  от  учителей.
     -  Зачем  же  мы  учим  теоремы?  -  продолжал  спрашивать  он.
     -  Не  знаю.  Наверное,  так  надо.
     Я,  часто  болевший,  и  по  этой  причине   пропускавший  уроки,  много  не  знал.   Спрашивать  учительницу  стеснялся,  а  товарищи,   окружавшие  меня,  были  мне  подстать.
     И  вот  впервые   мой  одноклассник   с  большой  охотой   и  терпением  стал   объяснять  мне,  как  правильно  решать  задачу,  как  применять  теорему,  которую  мы  разбирали   на  прошлом  уроке.   Всё  оказалось  так  интересно!
     С  этого  дня,  прежде   чем  начать  рисовать  газету   или  заняться  каким-нибудь   другим  увлекательным  делом,  мы  с  Ильтезаром   выполняли  домашнее  задание.   Теперь  и  оценки  в  дневнике   у  меня  стали  немного   выше.
     Однажды  мы  занимались  по  географии.  Целый  час  я  пытался  запомнить   имя  португальского  мореплавателя  Васко-да - Гама.  Очень  трудное  имя,  так  и  не  запомнилось.  Когда  я  пошел  домой,  и  мы  прощались,  стоя  в  коридоре,  где   на  плетеной  корзинке  сладко  спал  котенок.  Ильтезар,   взяв  в  руку  этого  котенка   и,  как  бы  взвесив,  сказал:   
     -  Васька  в  два  грамма.  Васко-да-Гама.
     Я  не  понял,  к  чему  это  он.  Ильтезар  пояснил:
     -  Васька  в  два  грамма   и  Васко-да-Гама.  Похоже?   Так  и  запомни.  Спросят,  кто  открыл   морской  путь  в  Индию,  ты  вспомни  котенка  Ваську  в  два  грамма,  а  через  него   и  путешественника.
     Я  не  поверил.  И  ошибся:  имя  это  помню  по  сей  день,  более   шестидесяти  лет.  И  сейчас  пользуюсь   этим  простым  способом   запоминания.
     Пока  искал,  где  Васильевский  остров,  где  дом  Ильтезара,  наступил  вечер   и  поэтому,  придя  по  адресу,  друга  детства  застал   дома.   Он  обрадовался  мне,  познакомил  со  своей  женой  Элей,  очень  красивой  женщиной   и  порешили:   завтра  в  выходной  день,   свозить  меня  в  бывшее   Царское  Село,  ныне  город  Пушкин.  Поэтому   я  остался  у  них  ночевать,  а  утром  во  время  завтрака   был  поражен   тем,  как  они   ели  яйцо,  сваренное  всмятку.  Всю  жизнь,  сколько  себя  помню,  яйцо  мы  ели  взяв  его  в  руку   и,  очистив   от   скорлупы,  отправляли  в  рот.  Ильтезар  всю  жизнь  любил  оригинальничать  в  любом  деле.  Поэтому  в  то  утро,  Эля  подала  мне  яйцо  в  специальном   приборе  -  металлической  рюмке,   в  которой  яйцо  было  утоплено    наполовину.  Чайной  ложкой   сбивалась  скорлупа   и,  открывшийся  взору  жидкий  желток,  вычерпывался  ложкой  и  отправлялся  в  рот.

     Добрались  до  Витебского  вокзала   и  на  электричке  приехали  в  город  Пушкин. Там   в   лицейском   саду   Ильтезар  меня  сфотографировал   на  фоне  чугунного  Пушкина,  сидящего  в  свободной  позе   на  чугунной  скамье.
     Побывали  в  лицее.  Меня  поразила  крохотная  комнатушка,  в  которой  жил  Пушкин,  когда  учился  в  лицее.  Эта  комната  была  с  большим  окном,   перегороженная   стенкой  на  две  клетушки.  В  одной  клетушке  жил  Пушкин,  в  другой  -  его  друг  Пущин   и  каждой  клетушке  досталось  по  половине  окна.
     После   фашистского  нашествия   от   Екатерининского  дворца  остались  только  стены,  внутри  все  обвалилось.  Сквозь  дыры  окон   видны  кирпичи,  скрученные  балки,  разбитые  камни.   Через  большой  пролом  в  стене   мы  прошли  внутрь   бывшего  дворца.  Под  ногами  хрустела  известка.  Обломки  драгоценных  лепных  украшений   были  рассыпаны  повсюду.  Мы  старались  на  этих  золотых  купидончиков   не  наступать,  боясь  совсем  все  разрушить.  В  этом  ансамбле  хорошо  сохранилась   Камеронова  галерея.   Единственное,  что  еще   радует  глаз,  это   зеленые  парки  города  Пушкина   с  дорожками,  посыпанными  песком  и   густые  заросли  лиственных  деревьев.   Там  в  столовой  мы  пообедали  и  вернулись  в  Ленинград.
     Вечером  сосед  по  комнате  гостиничного  номера  спросил   меня:
     -  Вы,  что,  нашли  себе  вдовушку   и  у  нее  провели  ночь?
     -  Нет,  не  угадали.   Ночевал  у  друга  детства   на  Васильевском  острове.  Он  с  матерью  и  сестрой   жил  в  эвакуации   на  Уралмаше  с  1941   по  1944  годы   и  мы  с  ним  учились  в  одной  школе.
     На  следующий  день  я  отыскал  главпочтамт   и  обнаружил  там  письмо  от  Раи.   Вот  что  она  писала:
«Здравствуй,  любимый  Дима.

     Да,  да,  любимый.   Я  полюбила  тебя   еще  тогда,  когда  ты   делал  диплом,  работая  над  чертежами  в  бюро,  где  трудилась  твоя  мама  Софья  Сергеевна   и  с  тех  пор  ты  у  меня  в  сердце   навсегда!   Когда  мы  с  тобой  гуляли  по  нашему   городу,  ходили  в  кино   и  в  театр  музыкальной  комедии,   я  почему-то  стеснялась  признаться  тебе  в  любви,  а  вот  сейчас,  в  письме,  признаюсь  тебе  первый  раз!
     Когда  ты  защитил  диплом   и  был  направлен  на  работу  в  наше  доменное  бюро,  я  сразу  же  подумала:  «Это  судьба!»,  и  верно,  ты  обратил  на  меня  внимание,  и  я  была  счастлива!   И  вдруг  явилась  разлучница   в  образе  известной  тебе  особы.  Все  мужики  нашего  бюро  поняли,  что  это  похабная   девка,   и  только  ты,  наивный,  поддался  на   ее  чары  ведьмы.   Милый,  любимый  мой,  Дима!   Ах,  как  я  страдала,  видя,  что  эта  ведьма    засасывала  тебя   все  больше  и  больше   в  свой  омут   и  вот  в  новогоднюю  ночь   она  показала  тебе   свою  непристойность    с  другим  мужиком,  изменила  тебе  по  полной.   Думаешь,  я  возрадовалась?!   Нет,  и  еще  раз  нет,  мой  любимый,  мой  ненаглядный.   Видя  твои  переживания,  я  страдала  за  тебя   еще  больше,  чем  ты.   И  сейчас,  когда  ты  уехал,  я  еще  сильнее   полюбила  тебя,  не  потому,  что  уехал,  а  потому,  что  поняла:  жить  без  тебя   не  могу! Когда  ты   был  здесь,   и  мы  не  часто  встречались,  все  равно   я  была  счастлива,  любимый,  что  ты  где-то  здесь,  почти  рядом.  А,  уехав  так  далеко   ты,  как  бы  покинул  меня,  любящую  тебя  девушку.   Ненаглядный  мой,  Дима,   откликнись,  напиши  мне,  что  не  забыл  меня,  очень  прошу  тебя!
     Целую,  целую,  целую.  Рая.»

     Письмо    Раи   меня  удивило  и  потрясло   своей  откровенностью.   Чтобы  успокоиться,  решил  погулять  по  улицам  Ленинграда.

Глава  десятая.

     Наша  гостиница  стояла  вблизи  улицы   «25  октября»  и  я  двинулся  по  ней,  осматривая  все  здания,  мимо  которых  проходил.   Вдруг  справа  от  меня  предстала    перед  глазами   арка,  очень  напоминавшая  арку   из   фильма    «Ленин  в  Октябре»,  по  которой,   восставшие  рабочие,    ринулись  к  Зимнему  дворцу.   Прошел  под  сводами  арки,   и  передо  мной  открылась  большая  площадь   с  колонной  в  центре   и  далее  Зимним  дворцом.   Даже  дух  захватило  от  этой  картины!
     Пересек  площадь,   подошел  к   Зимнему  дворцу,   на  главном  входе  которого   было  написано:  «Государственный   Эрмитаж»  и  указано  время   работы   с  11  до  18  часов.   Решил,  что  посещу  Эрмитаж   в  другой   раз,  придя  сюда  пораньше.
     Прошел  к  Исаакиевскому  собору   и,  не  доходя,  издали    любовался   этим  величественным   зданием    с  массивными  колоннами   у  входа   и  колоннадой   вверху,  перед  куполом.   Слышал,  что  в  нем  похоронен   Кутузов,  а  внутри   от  купола   спускается  стальной  прут,  который  все  время  качается   и  острием  в  самом  низу   чиркает  полосы   на  мелком  песке,  доказывая,  что  Земной  шар   вращается.
     Вернулся  в  гостиницу,  перечитал  письмо  Раи   и  помрачнел.   В  таком  невеселом  виде  меня  застал  сосед,   пришедший   с  предприятия,   и  спросил:
-   Почему  вы  такой  грустный?
     Я  протянул  ему  письмо  Раи.   Он  прочитал   и  сказал:
  -  Если  бы  мне   написала  такое  письмо   женщина,  я  от  радости  прыгал  бы  до  потолка!   А  вы  почему-то  хмурый.  Почему?
  -  Потому,  что  я  ей  не  могу  ответить  тем  же.
  -  Не  любите  ее?
  -  Да.  Совершенно  равнодушен,   и  совсем  не  представляю,  что  ответить.  Вы  постарше   меня,  может,  подскажете.
  -  Подскажу.  Берите  лист  бумаги  и  пишите:   «Дорогая,  Рая».
  -  Почему:  «Дорогая?»
  -  Вы  с  ней  дружите?
  -  Да.  Иногда  ходим  в  кино,  ездим  в  театры   или  гуляем   по  улицам.
  -  Значит,  она  вам  не  безразлична,  в  противном  случае  вы  бы  не  встречались.
  -  Да,  вы  правы.
  -  Поэтому  словосочетание   «Дорогая,  Рая»,  оставляем.
     Я  сразу  ему  не  ответил   и,  вспомнив  свою  девушку,  которая  при  встрече   со  мной    вся  расцветала,   радовалась   и   без  умолку   что-то  рассказывала,  заглядывая  мне  в   глаза,   как  бы,  приглашая,   так  же,  как  она   радоваться  жизни,  радоваться  нашей  дружбе,  что  мы  часто  встречаемся    и  подолгу  гуляем   и  далее  никогда,  никогда   не  расстанемся,  согласился   с  ним.
  -  Далее,  если  вы  не  можете   ответно  признаться   ей  в  любви,  поступим  по-другому,  а  именно   станем  разбирать  строчки  ее  письма   и  напишем  так:   «Меня  до  глубины  души    потрясли  твои  признания   в  любви.   Эти  строчки   дорогого  стоят!   Любовь  -  это   великое  и  глубокое  чувство,  которое  не  каждому   дано.   Не  многие  могут  так  страстно  любить!
     Благодарю  тебя   за  сочувствие  от  удара,  которое  нанесла  мне   Рита.  Ты  очень  хорошая  девушка    и,  когда  я  вернусь,  мы  снова  станем  каждое  воскресенье   встречаться  с  тобой  и  дружить   долго,  долго.
     Много  раз  целую   тебя,  твой  Дима».
   -  С  тем,  что  вы  мне  продиктовали,  я  согласен.  А  вот  о  том,  что  ее  целую,  не  надо.  Я  ее  никогда  не  целовал   и  впредь  не  намерен  прикасаться   губами   к  ее  лицу.
   -  Она  что,  противна  вам?
   -  Почему  противна?  Нет,  не  противна.
   -  Тогда,  почему  мысленно  в  письме   боитесь  написать  об  этом?
   -  Мне  кажется,  что  это  будет  нечестно.  Ведь,  когда  я  вернусь,  она  будет  ждать,  чтобы  я  ее  поцеловал.
   -  Ну  и  поцелуйте.
     На  это   я  ему  ничего  не  ответил,  решил,  что  до  встречи  с  Раей   еще  далеко  и  как  произойдет  эта  встреча,  там  будет  видно.  Письмо,  которое   мы  составили  с  соседом  по  комнате,  я  Рае  отослал.
     Настал  третий  день  моего  простоя.  Поэтому  с  утра  я  поехал  на  завод,  но  секретарь   посоветовал  погулять   еще  два  дня.  Я  вышел  за  ворота,  но  на  остановку  автобуса  не  пошел,  чтобы  ехать   к  Московскому  вокзалу,  то  есть  к  гостинице,  в  которой  снимал  номер,  а  решил  прогуляться  по  парку,  начинавшемуся  почти  сразу  за  воротами   старого  завода   с  такими - же  старыми,  кряжистыми  липами.  Здесь   зеленая  полутьма  и  сыроватая  прохлада.   За  толстыми  стволами  лип   в   небольшом  логу,   бежит  маленькая  речка,   поблескивая   на  перекатах   под  лучами  яркого  солнца.   Неожиданно  оттуда,  где  спешит  куда-то  речка,   до  моего  обоняния   донесся  запах – тонкий,  нежный   и  упоительно  скромный.   Придерживаясь  за  плети   чабреца,  я  осторожно  спустился    в  сырой,  мокрый  овраг   и  увидел   целый  оазис   наших  милых,  темных,  маленьких   северных  фиалок,  благоухающих,  как  нигде  в  целом  мире   и   тот  час    вспомнил  себя  мальчишкой   в  гостях  у  бабушки   в  Михайловске,  приехавшему  из  Свердловска   в  конце  мая.
     Когда  уезжал,  меня  попросила  мама,  чтобы  я  сходил  к  Первому  ключику,  нарвал  фиалок   и  два  или  три  цветочка   прислал  ей  в  конверте.  Так  я  и  сделал  и  присылал  не  один  год.  И  сейчас,  совершенно не  понимая,  зачем  это  делаю,  я  начал   рвать  фиалки,  собирая  в  букет.  Готовый   букетик  обернул   влажными  листьями,  обмотал  ниткой   и,  когда  выбрался   из  оврага,  увидал,  что  прямо  на  меня,  посреди  аллеи,  медленно  двигается,  словно  плывет  в  воздухе,  не  касаясь  земли  ногами,  женщина.
     Она  была  в  белом    и  среди   густой    темной  зелени   подобно  оживленному   чудом    мраморному    изваянию,  сошедшему  с  пьедестала.  Она  все  ближе  и  ближе,  точно  надвигающееся   сладкое  и  грозное  чудо.  Она  высока,  легка   и  стройна,  и  ее  цветущее  лицо  прекрасно.   Ее  руки  со  свободной  грацией   опущены   вдоль   бедер.   Как  царская  корона,  лежат   вокруг  ее  головы  тяжелые   сияющие  золотые  косы,  и  кто-то  невидимый  осыпает   сверху   ее  белую  фигуру   лепестками   листьев  лип.
     Теперь  она  в  двух  шагах.   Каждая  черта   ее  молодого  свежего  лица  чиста,  благородна  и  проста.  Взгляд  ее   темно-голубых  глаз  необычайно  добр,  ясен  и  радостен.  И  цвет  их  странно  напоминает  те  цветы,  которые  держу  я.
     Но  вот  она   со  светлой  улыбкой  остановилась  И,  точно  звуки  виолончели,  раздался   ее  полный,  глубокий   голос:
     -  Какие  прелестные  фиалки.  Неужели   вы  здесь  их  набрали?   Как  много,  и  какие  милые.
     -  Прошу  вас,  примите  их,  если  они  вам  нравятся.
     -  Благодарю.
     И  изящным  движением  она  прицепила   скромный  фиолетовый   букетик  к  своей  груди,  туда,  где  сквозь  легкое  кружево  розовело   ее  тело   и,  слегка  кивнув  мне  на  прощание  головой,  продолжила  свой  путь.   Я,  в  тот  миг,  подпавший  под  ее  очарование,  пошел  рядом,  как  ее  вечный  паж.  Она  же,  молча  поглядывала  на   меня, и  с  загадочной  улыбкой    шла  своей  дорогой.  Совершенно   неожиданно,  словно  из-под  земли   возникла   крепкая  фигура   человека.  Он  взял  эту  даму  под  руку  и  куда-то  повел.  Я  застыл  на  месте  и,  вспомнив   Раю,  негромко  произнес  им  вслед:
     -  А  меня  любит  хорошая  девушка.
     Вернувшись  в  гостиницу,  не  раздеваясь,  прилег  на  кровать  и  уснул.  Проснувшись,  вспомнил  про  фиалки  и  долго  размышлял:  это  со  мной  было  наяву,  или  приснилось?

     Оба  последующие  дня  я  посвятил   посещению   Государственного  Русского  музея.   Меня  потрясла  картина   Александра  Иванова    «Явление   Христа  народу»  в  первую  очередь   своей  монументальностью,  грандиозностью,  поразившая  тем,  какого  труда  стоило  художнику  создать  такое  полотно.   При   встрече  с  этой  картиной  вспомнились  мои  школьные  годы.  Учительница  нам  говорила,  что  художник  писал  эту  картину  с   1837  по  1857  годы,  то  есть  двадцать  лет  жизни  отдал  полотну,  которое  теперь  в  нашей  Советской  Стране   никому  не  нужно,  так  как    изобразил   он   никогда  в  жизни  не  существовавшего     Иисуса  Христа.
     Несмотря  на  слова  учительницы,  сказанные  нам,  школьникам,  мне  картина  понравилась   своей  правдивостью  в  изображении  многочисленных  людей    заполнивших  картину.
      В   других  залах   Русского  музея   меня  порадовали,  давно  знакомые  по   открыткам,  картины  известных  старых  мастеров,  это  Ильи  Репина  «Бурлаки  на  Волге»   и   «Запорожцы,  сочиняющие  письмо  турецкому  султану»,   Карла  Брюллова    «Последний  день  Помпеи»   и  Василия  Сурикова    «Покорение   Сибири  Ермаком».

     Наконец  настал  день,  когда  меня  принял  директор  «Невского  машиностроительного   завода»  и  с  провожающим   позволил  пройтись  по  цехам  этого  очень  старого  завода,  основанного  в  1857  году.   В  отличие  от  наших  уралмашевских  цехов:  больших,  светлых,  цехи  невского  завода  были  приземистые,  душные   и  почти  не  механизированные,  где  рабочие  вручную  набивали  формовочным  составом  деревянные  опоки.
     Администрация  завода  ко  мне  отнеслась  благосклонно.  Особенно  их  порадовало,  что  я  заключил  с  их  заводом   договор  на  поставку  Уралмашу  ста  штук   прошивочных  головок   для  трубопрокатного  стана  и,  не  только  отлитых,  очищенных  от  пригоревшего  состава,  но  еще  и  прошедших   поверхностную  закалку  токами  высокой  частоты,  за  что  наш  завод  обязался  хорошо   им  заплатить.  Поэтому,  когда  я  начал  было  в  блокнот  зарисовывать  технологию  отливок  прошивочных  головок,  они  остановили  меня  и  выдали  свои   чертежи  с  нанесенными  линиями  и  расчетами  технологии.  За  что  я  им  был  весьма  благодарен.   Поэтому  мы  расстались  довольные  друг  другом.
      Возвращался  я  в  гостиницу  вновь  по  улице   «25  октября»  и  за  все  время,  пока  бродил   все  эти  дни  по  городу  Ленинграду  не  разу  не  попал  на  Невский  проспект,  поэтому   решил  спросить  прохожего.   Увидев,  шедшего  мне  навстречу  пожилого  человека,  обратился  к  нему  с  вопросом:
    - Товарищ,  можно  вам  задать  вопрос?
     -  Пожалуйста,  задавайте.
     -  Я  приезжий,   пять  дней  хожу  по  Ленинграду  и  ни  разу  не  вышел  на  Невский  проспект.  Подскажите,  где    его   найти?
     -  Молодой  человек,  мы  с  вами  стоим  на  Невском  проспекте.
     -  Как  так?   Вон  на  доме  написано   «25   октября»,  кому  и  чему  верить?
     -  Верьте  тому  и  другому.  25  октября   1917  года   здесь  стояли   вооруженные  рабочие,  ждали  сигнала.   Этот  сигнал  прозвучала  из  носового  орудия  крейсера  «Аврора»  и  рабочие  устремились  на  штурм  Зимнего  дворца,  где  заседали  министры  и  арестовали  их.  Так  свершилась  совершенно  бескровная  революция.
     -  Но  мы  каждый  год  празднуем   день  Октябрьской   революции  7  ноября.
     -  Вот  видите,  вы  назвали  день  революции   Октябрьским.  14  февраля   1918  года   в  СССР      ввели   Григорианский  стиль   и   число  25  октября   стало   7  ноября.
     -  Зачем  так  сделали?
     -  Мой  милый,  у  нас  в  стране  произошла   революция  и  вся  жизнь  стала  иная.  Чему  же  тут  удивляться?.  Всего  вам  доброго.
     Мой  случайный  собеседник  пошел  своей  дорогой,  а  я  еще  долго  стоял  на  Невском  проспекте,  стараясь  запомнить  каждый  камешек,  каждую   соринку,  этой  знаменитой   улицы  по  которой  когда-то  ходил  Пушкин.
     Мое  пребывание  в  Ленинграде  закончилось,  я  попрощался  с  соседом  по  гостиничному  номеру,   на  Московском  вокзале   купил  билет  в  купе   с  мягкими  сидениями  (с  жесткими  сиденьями  билеты  были  распроданы)  и,  как   богатый  гражданин,  отбыл   на  свой  любимый  Урал.

Глава  одиннадцатая.

Ч  А  М  А  Т  А.

      Вернувшись  на  завод,  в  бюро  трубопрокатного  оборудования,  я  проработал  не  долго.  Мне  позвонил  мой  однокашник  Леонид  Шабалин   и   сообщил,  что  в  их  чугунно-литейном  бюро  освободилось  место,  и  пригласил  перевестись  работать  к  ним.   Так  с  марта   1950  года  я  перешел  работать  в  отдел  главного  металлурга  по  своей  специальности   техника -  литейщика  с  окладом  830  рублей.
     Я  оказался  в  своей  стихии,  среди  своих  друзей   по  техникуму,  это  Леонидом    Шабалиным,  Борисом  Нестеровым,  Виктором  Перцовским,  Борисом  Улыбиным   и  начал  вникать   в  новую  для  меня  работу,  как  составлять  технологию   для  отливки  деталей  из  чугуна.   В  бюро  было  семь  человек  мужского  пола   и  четверо  женского  пола.
     Кроме  заводской  работы,  меня  сразу  же  включили   в  команду  бегунов   к  намечавшейся  майской  эстафете   на  приз   многотиражки.   Так  как  март  был  пока  снежным,  я  каждый  вечер,  подгоняемый  Борисом  Нестеровым,  вместе  с  ним   становились  на  лыжи   и  гоняли  до  седьмого  пота    для  укрепления   ножных  мышц.   Когда  снег  растаял,  я  записался  в  секцию  легкой  атлетики   к  тренеру  Надежде  Горностаевой,  в  спортивное  общество    «Авангард».  При  записи  в  секцию,   меня  взвесили    и  все  ахнули,  узнав,  что  у  меня  не  хватает  до  нормального  веса  18  кг.   Это  было  последствие  полуголодных  военных  лет.  Несмотря   на  мою  физическую  слабость,   я   28  мая   1950  года  принял  участие   в  эстафете  на  приз  заводской  многотиражки  «За  тяжелое  машиностроение».   Наша  команда  из  10  человек  заняла  третье  место  по  заводу.   В  эстафете  я  бежал  по  ул.  Ильича  отрезок  пути   от  ул.  Краснознаменной   в  сторону  площади    им. Первой  пятилетки   с  небольшим    уклоном  вверх,  по   брусчатке,  избитой  гусеницами  танков (в  годы  войны  танки  Т-34,  ночами,  выезжая  из  завода,  гоняли  по  улицам  уралмашевского  поселка   до  тех  пор,,  пока  в  лесу  не  проложили  танковую  дорогу   для  обкатки  боевых  машин).   Бежал  я  дистанцию  около  500  метров   с  большим  трудом,  задыхался  и  чуть  не  падал  с  ног.
     Спустя  несколько  дней    Горностаева  предложила  нам  принять  участие    в   километровом  кроссе.   Во  время  бега    Надежда   Петровна,  двигаясь  рядом  со  мной,  часто  на  меня  посматривала,  и  я  думал,  что  она  восхищается  моим  бегом.   Когда   закончили  пробежку,  Горностаева  спросила  меня:
     -   Дима  что  с  тобой?   Ты  бежал  такой  бледный.   Давай  сходи  к  врачу   и  принеси  мне  от  него  справку  о  том,  что  ты  здоров.  Без  справки   я  до  занятий  тебя  не  допущу.
     На  следующий  день  я  сходил  к  врачу   и  мне  поставили  диагноз:   «Инфильтрат  левого  легкого»   то  есть  туберкулез   закрытой  формы.   С  первого  июня   1950  года  меня  положили   в  туберкулезный  диспансер   и  наложили  пневмоторакс,  то  есть  сдавили   плевру  возле  легкого.  Лечение  помогло,   и  в  конце  месяца  меня  выписали  из  больницы.
     Находясь  в  больнице,  никаких  болей  не  ощущал  и,  чтобы    чем-то  занять  себя,  начал  писать  рассказ   «Пещера»,  построенного  на  рассказах  отца,  как  он,  будучи  мальчишкой,  с  товарищами  ходил  в  пещеру   по  старому  руслу  реки  Серги.  Рассказ  не  докончил.  Выйдя  из  больницы,  стал  искать,  кто  бы  мне  помог  завершить   мое  первое  сочинение.   20  июля  1950  года  я  впервые  пришел  в  литературный  кружок   при  газете  «За  тяжелое  машиностроение».  Оказалось,  что  в  литературном  кружке  никто  никогда  не  помогал  завершать  начатые  произведения,  а  только  критиковали    нещадно.
     Совершенно  не  помню,  как  у  меня  началась  дружба  с  Марией  Андреевной  Чаматой.   Помню  только,  что  мы  с  ней  часто   ходили  за  Белую  башню,  в  запретную  зону,   огороженную   колючей  проволокой.  Там  в  нехоженых  местах,  в  высокой  траве  собирали  сочные  ягоды  земляники,  и  я  ее  фотографировал  во  всех  видах   с  помощью  «Фотокора»,  устанавливаемого  на  трех  металлических   ножках. Иногда  ходили  в  наш   Мичуринский  сад,  собирали   ягоды,  яблоки,  груши,  боролись  с  вредителями   в   виде  тли.  Поездки  в  колхозы,  начатые  с  начала  войны,  продолжались.  Я  провел  целый  месяц   в  Тютнярах  Челябинской  области  и  при  молотьбе  старых,  слежавшихся  снопов  надсадился,  и  оказался  в  больнице.   В  нынешний  год  меня  в  колхоз  не  послали  из-за  туберкулеза,  послали   Марусю.  Привожу  текст  ее  письма:
Добрый  день,  Дима!
     С  пламенным  приветом  к  тебе,  честный  труженик,  технолог  колхозных  полей   Ч. Маруся.
     Представь  ее  себе:  всегда  радостной,   с  улыбкой  на  устах  и  с  пол-литрой   молока   в  руках,  дрожащих  от  холода   и….!
     Жизнь  веселая,  но  никто  не  завидует.  Очень  соскучилась  по  вас,  часто  вспоминаю  нашу   группу,  а  еще  больше  -  тебя   с  моими  извещениями.  А  теперь  успокоилась,  т.к.  ты  пишешь,  что  разделываешься   во  время   и  аккуратно.
     Дима,  письмо  твое  получила,  спасибо.  А  я  уж  было  потеряла  надежду   получить  от  тебя  письмо.  Но  ты  такой  молодец,  что  не  забыл  свое  обещание.   Дима,  насмешил  ты  меня  своим  письмом,  смеялась,  как  говорится,  от   души.  Только  пришла  с  работы,  зашла  в  столовую   ужинать,  а  мне  принесли  от  тебя  письмо.  Я  сразу  же  его  распечатала   и  стала  читать…еще  раз  благодарю   тебя  за  письмо.
     О  себе.   Живу  хорошо,  как  тебе  уже  известно.  Работаем  каждый  день,  без  выходных.   С  работы  приходим,  когда  уже  темно,  поужинаем  и  сразу  ложимся  спать.  Абсолютно  никуда  не  ходим.   Не  дождемся,  когда  приедем   да  хоть  в  кино  сходить.
     Урожай   очень  хороший,  но  убрали  мало,  дожди  идут  все  время  и  никак  не  дают  убирать  хлеб.  Вот  коротко  о  себе,  приеду,  расскажу  больше.  Спецификация  у  Толмачева,  спроси.
     На  твои  слова.  Припомни  их.   Разлука  не  скука,  немного   поживешь,  милее  будешь.   Маруся.
     Дима,  извини  за  каракули,  спешу  на  работу.  Пиши,  буду  отвечать.  Большой  привет  всем  нашим.  Остаюсь   жива,  здорова,  чего  и  тебе  желаю.
                До  свидания.   Чамата  Маруся.   12. 09.  1950 г.

В  Свердловск  Маруся  вернулась   в  конце  сентября,   и  мы  продолжили  нашу  дружбу,  хотя  встречались  вечерами  не  часто,  так  как   я  увлекся  писательством    и  частым  посещением  литературного  кружка.   Только  в  выходные  дни  ходили  с  Марусей   иногда   в  кинотеатр  «Темп».  Фильмы  в  те  годы   показывали   месяцами,  один  и  тот  же  фильм.   Иногда  показывали  по  полгода.   В  театре   с  ней  не  были  ни  разу.  В 
декабрьскую  стужу    1950  года  я  уехал  по  путевке  на  туберкулезный  курорт   в  Белоруссию,  в  г.Летцы   на  полтора  месяца  и  вернулся  в  Свердловск  в  середине  января  1951  года.  Уехал  в  полушубке  и  в  валенках,  а  в  г.  Летцы  с  поезда  шел  в  валенках  по  траве,  там  снега  еще  не  было.  Погода  там  менялась  ежесуточно.  Утром  просыпались,  на  озере – лед   и  рыбаки   занимались  подледным  ловом  рыбы  сетями  через  проруби.   Просыпались   на  следующее  утро,  на  озере  плещется  вода,  а  льда,  как  не  бывало.  Чудеса!
     Летом  1951  года   с  Марусей   и   друзьями  устраивали  поездки  в  лес.  Собирали  ягоды,  грибы,  отдыхали    где-нибудь  на  полянке,  разложив,  привезенную  из  дома  скатерть,  с  разложенной  на  ней  едой   и   бутылками  с  пивом.
     Осенью  Марусю  отправили  в  колхоз   вновь,   и  мы  общались  с  ней  почтовой  перепиской.  Привожу  текст  еще  одного  ее  письма:
Дима,  добрый  день!
     Я  уверенно   ждала  тебя   1-го  числа   после  пяти  вечера   в  скверике  у  отдела  кадров.  Но,  увы!   А  с  другой  стороны,  хорошо,  что  не  встретились.  Не  видел  нас  таких   «Цыган».  Ровно  в  7  вечера   мы  на  трамвае  уехали  на  вокзал.  Был  подан  состав  специальный  для  колхозников   и  в  9  часов  45  минут   мы  отправились  в  Красноуфимск.
     В  Красноуфимск   мы  приехали    в  12  часов  дня,  где  пришлось  «загорать»   до  8  часов  вечера.   Какого  только  страха  и  ужаса  мы  не  насмотрелись   в  Красноуфимске  за  день.   Все  ребята,  мужики  перепились  и  передрались.  Но  мне  не  первый  раз  пришлось  наблюдать   такой  «китайский  бокс».  Первый  раз,  когда  я  ехала  в  колхоз   в  прошлом  году.   С  Красноуфимска   машинами  развозили  по  колхозам.  На  этот  раз  еще   дальше  завезли.  Где-то  ехали  лесами,  потом  паромом  переплавлялись  через  речку.  Машины  остались   на  берегу,  а  на  другом  берегу  нас  ждали  другие  машины.  И  в  1  час  ночи  мы  приехали  в  деревню  Карги.  Всю  жизнь  о  них  мечтали   и  больше  бы  их  в  глаза  не  видеть.
     Поселились  мы  пять  человек  в  одной  комнатушке,  в  небольшом  домике  на  берегу  реки   у  старой  бани.   В  речку  один  раз  ходили  купаться.  Природа  здесь  замечательная.  Тебя  только  здесь  не  хватает.  Тебе  здесь  очень   понравилось  бы,  конечно,  если  бы   не  работать.,  а  только  с  фотоаппаратом  ходить  по  лесу   да  видочки  подбирать.  Правда?
     Вот  уже  7  дней,  как  мы  здесь,  но  работали  только  два  дня.  Сегодня  с  самого  утра  идет  дождь,  и  мы  решили  заняться   письмами.   Вот  сейчас  полная  комната.  Они  догадались,  что  я  пишу  тебе  и  каждая  по  словечку – то  да  то  напиши,  лишь  отвлекаюсь,  но  стараюсь  не  писать  то,  что  говорят.   Дима,  извини  за  каракули.  Как  могу.  На  этом  разреши  закончить.  Привет  маме,  хотя  с  ней  незнакома.   До  свидания.  Остаюсь   жива,  здорова.   Маруся.
     Послесловие:   Сходи  к  нам  и  возьми  книгу  на  гардеробе,  чтоб  не  потерялась.   Привет  М.С.  мой  от  меня.  Я  им  еще  не  писала,  напишу.  Пиши  по  адресу:   Свердловская  обл.,  Манчажский  р-н,  село  Карги.  Путиловой   Екатерине  П.  д/Чаматы.
     Пиши  все  новости  отдела  и  больше  о  себе.  Жду  с  нетерпеньем.
       Маруся.  7.07.51.

     Мне  Маруся  нравилась.  Нравилось  в  ней  все:  милое  лицо,  хорошая  улыбка,  неторопливая  походка,  рассудительная,  трудолюбивая.   Я  сделал  ей  предложение,  чтобы  она  вышла  за  меня  замуж.  Ответа  я  не  получил.  Она  не  сказала  ни  да,  ни  нет.
     Спустя  месяц  после  моего  предложения,  она  подала  мне  запечатанный  конверт   и  сказала:
     -  Это  письмо  тебе  от  меня.  Сейчас  не  читай,  почитаешь  дома.
     Дома  я  раскрыл  конверт,  достал  письмо  и  прочитал  текст,  написанный   на  чертежной  бумаге,  видимо,  писала  на  работе:   «В  субботу  ты  ушел  от  меня.  Я  даже  рада  была,  и  так  мне  не  хотелось,  чтобы  ты  пришел  в  воскресение.  Я  даже  хотела  уйти  к  тому  времени,  но  решила  не  уходить.  Иначе,  как  бы  это  называлось  с  моей  стороны?   Ты  пришел,  но  мне  никак  не  хотелось  идти  с  тобой.  Это  потому,  что  ты  надоел  мне.  Почему  надоел?  Когда  ты  приходишь  ко  мне,  чем  мы  занимаемся?  Всегда  однообразие.   И  это  однообразие  оттолкнуло  тебя  от  меня.  И  вот  даже  сейчас   мне  никуда  не  хочется  с  тобой  идти,  хотя  ты  никуда  еще  не  приглашал,  но  это  не  важно.   Дима,  ты  не  обижайся  на  меня.  Ты  разберись  и  сам  это  поймешь.  Отвечай  мне.   Маруся»
     Действительно,  в  те  годы,  когда  мы  дружили   с  Марусей,  у  нас  не  было  шумных  компаний.  Всегда  мы  гуляли  с  ней  вдвоем.  Много  и  подолгу  целовались.  Я  по  характеру -  домосед.  Люблю  читать  книги,   писать,  рисовать,  что-нибудь  мастерить.
     Вскоре  после  нашего  разрыва    Маруся  вышла  замуж  за  Николая  Поморцева,  с  которым  я  учился  в  техникуме   и  вот  тут -  то  у  нее  началась  жизнь,  о  которой  она,  видимо,  мечтала.  Каждое  воскресение  пьянки  и  гулянки.   Пить  спиртное  ей  было,  по - моему,  противопоказано.  Когда  мы  еще  дружили,  на  Украине  умер  ее  отец  от  рака,   и  она   была  к  онкологии  предрасположена.
     Когда  у  супругов  Поморцевых  подросли  дети   и  достигли  школьного  возраста,  Маруся  мне  однажды  призналась:
     -  Я  очень  жалею,  что  не  вышла  за  тебя  замуж,  когда  ты  мне  это  предлагал.
     А  еще,  спустя  длительное  время,  Маруся  смертельно  заболела.  Я  купил  букет  красных  роз,  пришел  ее  навестить.  Муж  и  ее  мать,  ушли  в  другую  комнату   и  оставили  нас  одних.   В  течение  целого  часа  мы  с  ней  беседовали,  вспоминали  нашу  дружбу,  общих  друзей,  еще  здравствующих,  она  говорила,  что  муж  купил  машину   и  сейчас  бы   поехать  в  лес,  а  она  вот  разболелась  не  ко  времени,  спрашивала  о   заводской  работе   и  что  я  сейчас  пишу,  обещала  почитать,   когда  будет  напечатано…Наконец,  я  поднялся,  поцеловал  ее   и,  пожелав  выздоровления,  покинул  комнату.   Через  два  дня  ее  не  стало.  Она  умерла  от  рака  печени  в  возрасте  43  лет.   Мир  праху  ее.

М   А   Ш   А.

     Маша,  моя  первая  женщина   и   жена,   (  1931  -  2004 ).  С   ней  мы  прожили   пятьдесят  один  год   с  3  ноября   1953  года.   Здесь  писать  о  ней  ничего  не  буду.   О  нашей  с  ней  жизни  я  написал  книгу    «Более  полувека   вместе»   и  только   приведу  одно  из  ее  писем,  адресованных  мне,  когда  я  находился  в  туберкулезном  санатории    «Баженово»,   Белоярского  района  Свердловской  области.
«Здравствуй,  Дима!
     Удивляюсь,  я  тебе  писала.   Прежде  всего,  как  твое  здоровье?   Как  отдыхаешь?   На  меня  обижаешься,    а  сам  пишешь  редко.  Я  пунктуальна  на  сей  раз.  Ожидаю  твоих  писем,  а они так  редки.
     Думаю,  ты  болеешь  или   еще    что-нибудь,  мысли  бывают  разные.  Кроме  того  ты  еще  не  спокоен.   С  кем-то  я  хожу,  или  куда-то  хожу.   Так  я  это  знала  заранее   и  теперь  никуда  не  хожу,  ссылаюсь  на  то,  что  мне  некогда.   Сдаю  зачеты.   Сдала  по  немецкому,   химии,  начертательной  геометрии,  еще  осталось  впереди   два  зачета  и   3  экзамена.   Для  меня  это  основное,  даже  не  хочется  встречать  Новый  год   в  нашей  комнате.   Когда  был  ты,  было  что-то  обычным,  а  теперь  не  хочется.
     Девочки  обижаются,  говорят  все,  что   могут,  но  я  пока  не  хочу  идти,  имею  мысли  заниматься,  т.е.  готовиться  к  экзаменам.   И  теперь  не  знаю,  что  получится,  какая-то  обстановка,  уходить  из  дому  куда-то.   Хочется  встречать  Новый  год  с  тобой,  но,  как  видишь,  не  получится.  Ехать  к  тебе  не  знаю  как,  а  самое  главное,   ты  не  приглашаешь,  да  и  не  знаю,   когда  уходит  поезд   от  вас,  можно  ли  одним  днем  все  сделать.
     Ну,  ничего.  Новый  год  не  последний.  Когда  приедешь   так   мы  «отпразднуем»   вместе.   А  сейчас  ограничимся  письменными  поздравлениями.
     Дима!  Не  думай  так  обо  мне.  Я  чиста  и  честна  перед   своей  совестью.   Думаю  только  о  тебе  и  больше  ни  о  ком.  Жду  твоего  приезда   и  больше  ничьего.   И  отвечаю  тебе   тем  же  самым,  что  ты  хочешь.
     Я  уже  дала  тебе  слово   не  быть  там,  где  ты  не  хочешь  и   с   тем,  с  кем  ты  не  хочешь.  Слово  я  держу,  и  буду  держать   до  конца.  Я  все  продумала   и  встала  на  верный  путь.
     Я  поняла,  что  была  не  права   и  жалею,  так  жалею.   И  еще  теперь  узнала,  что  это  тебя  тревожит.   Мне  было   очень  тяжело  в  тот  момент,  когда  я  перед  тобой  стояла,  или,  вернее,  сидела  и   говорила.   Но  было  еще  трудней,  когда  я  не  сказала  тебе,  а  теперь  думала,  что  все  прошло,   и  тут  узнала  снова.  Ведь  выходит,  что  ты  мне  не  веришь.  И  будут  у  тебя  часто  такие  подозрения?
     Дима,  не  думай,  о  чем  не  следует.   Я  люблю  тебя,  любовь  моя  серьезна.   Говорю  тебе   первому  и  последнему.  Очень  хочется,  чтобы  ты  мне  поверил   и  не  думал  о  всяких  прошлых  неприятностях.
     Думать  лучше  будем  о  будущем.  Такое  письмо  меня  очень  встревожило,  и  читала  его  в  слезах,  хорошо,  что   не  было  дома  никого.  Лена  вышла,  а  остальные   были  где-то.   Лена  даже  лежала  в  больнице,  а  сейчас  пока  дома.
     На  этом  кончаю  писать.  Писала,  спешила,  потому  письмо  мое   тебе  не  понравится,  ну  уж  прости.   Спешу  на  занятия.
     До  свидания.  Жду  ответа   и  не  только  ответа,  а  вообще.   Пиши  как  можно  чаще,  а  то  я  буду  думать   что-нибудь – т.е.  недовольство   мной.
               26  декабря  1952  года,   Маша.»

     Были  еще  письма  ко  мне  от  разных  девушек.   Например,  из   городка  Сухобезводного  Горьковской  области,  писала  мне   девушка  Маргарита Быватова.  Познакомился  я  с  ней  в  Белоруссии,  когда   отдыхал  и  лечился  в  городе  Летцы.   Писала  она  мне  из  расчета,  чтобы  выйти  за  меня  замуж.   Я  получил  от  нее  12  писем.   Когда    она  из  моего  письма  узнала,  что  я  подружился  с  Чаматой,  потребовала  вернуть  ей  ее  письма.   Просьбу   Быватовой  я  выполнил   и  все  письма  отослал  ей.