На любовь своё сердце настрою

Памяти великого Булата Окуджавы посвящается.
С Константином Серебряковым – известным писателем и журналистом – я познакомился случайно. Но, как часто бывает в жизни, случай оказался счастливым.
В то время – 70 и 80 годы – я публиковал в печати много материалов, связанных с А.С. Грибоедовым, с его юной женой Ниной Чавчавадзе, с отцом Нины – выдающимся грузинским поэтом, героем Отечественной войны 1812 года, прославленным генералом русской армии Александром Чавчавадзе, и вообще с этой уникальной семьёй, сыгравшей важную роль в развитии российско-грузинских отношений.
Заинтересовавшись этими публикациями, руководство моего родного города Телави попросило меня написать путеводитель по родовому имению князей Чавчавадзе в знаменитом селении Цинандали. Путеводитель предназначался для десятков тысяч советских и зарубежных туристов, ежегодно посещавших этот Парнас грузинской и русской поэзии. Работа получилась довольно объёмной – около 60 страниц машинописного текста. Причём, у меня было несколько эпизодов, которые раньше нигде не публиковались. А получил я эти ценные сведения в прямом смысле из первых рук: от праправнучки Александра Чавчавадзе Ольги Ивановны Львовой-Ратишвили и от её дочери Эки Юрьевны Роинишвили.
Издательство, с которым велись переговоры об издании моего путеводителя, посоветовало обратиться в качестве рецензента к специалисту по Закавказью, московскому писателю Серебрякову. Когда я позвонил ему, он уже знал обо мне и теме нашего будущего разговора. Он назначил мне встречу у себя дома, на Калининском проспекте, в высотном доме, что рядом с киноконцертным залом «Октябрь».
 Поднялся на 14 этаж. Дверь мне открыл сам хозяин квартиры – мужчина пожилой, но ещё крепкий, поджарый, лёгкий в движениях. Он был явно кавказского происхождения: крупный нос, карие глаза, все черты лица говорили об этом.
Я передал писателю свою рукопись. Он бегло просмотрел её и попросил позвонить ему через неделю. В условленный день я позвонил. К этому времени я уже знал, что Константин Багратович Серебряков родился в Тбилиси, знал, что он из тех армян, которые живут в Грузии давно, что он на 20 лет старше меня, что во время войны он был фронтовым корреспондентом, редактором газеты, был ранен. Многие годы Серебряков работал в «Литературной газете» собственным корреспондентом по Закавказью, редактором отдела, обозревателем. К моменту нашего знакомства он был уже на пенсии и готовил к изданию очередную книгу своих великолепных очерков. Одновременно он взял на себя опекунство над 90-летней, но ещё достаточно активной писательницей Мариэттой Шагинян; много писал про неё, готовил её произведения к печати. Их связывала многолетняя дружба и сотрудничество. Серебряков стойко переносил сложный характер престарелой женщины.
Честно говоря, я боялся этой встречи, точнее – «вердикта», который должен был вынести моему труду маститый писатель. Разговор начался с замечаний. Их было всего два, но Константин Багратович своим великолепным бархатным баритоном объяснял мне каждое слово, каждый оборот, с которыми он не соглашался. Объяснял настойчиво и назидательно, как строгий учитель провинившемуся ученику. И добавил:
– А в целом неплохо, даже очень хорошо. Много новых фактов, хороший слог, отлично вы описали природу Грузии, великолепно использовали цитату Андроникова о восходе солнца в Цинандали. А это мой отзыв на ваше произведение, прочтёте дома. А сейчас пойдём пить кофе – неожиданно сказал мой рецензент. Мы прошли на кухню, выпили изумительно вкусный кофе. А когда прощались, Константин Багратович подарил мне недавно вышедшую в издательстве «Правда» свою книгу «Уроки жизни» с дарственной надписью: «Дорогому Грише – земляку-кахетинцу. К. Серебряков, 8.6.78». Так с первого дня он стал называть меня по имени, но на «вы». А этим подарком, теплотой общения он окончательно покорил и удивил меня.
Прочитав дома отзыв, я удивился ещё больше: он был не только деловит и строг, но и добр к автору. Этот отзыв Мастера я до сих пор храню, как дорогую реликвию.
Постепенно у нас Константином Багратовичем сложились добрые отношения. Мы часто звонили друг другу, встречались. У нас нашлись общие знакомые, похожие черты характера. Похожим было и то, что в то время мы оба жили одни в однокомнатных квартирах, он в Москве, я – в Подольске. Он относился ко мне как к сыну, и я испытывал к нему сыновнее чувство и уважение, как строгому, но доброму учителю.
Его квартира была обставлена очень скромно: в комнате два кресла и диван, на кухне – столик и табуретки. Главным его богатством были книги: все стены и в комнате, на кухне были увешаны книжными полками. У меня была похожая обстановка. Но у него было ещё много сувениров из разных стран, где он побывал. Я этим тогда похвалиться не мог. Серебряков особенно гордился своим портретом работы выдающегося армянского художника Мартироса Сарьяна. Портрет небольшой – 40х30 сантиметров, выполненный в смешанной графической технике и отлично передаёт образ писателя. Он мне с гордостью рассказывал, что этот портрет всегда берут на выставки Сарьяна. Константин Багратович посвятил художнику и этому портрету проникновенный очерк, который вошёл в его очередную книгу. Прочитав очерк, мне захотелось сфотографировать моего наставника, но он категорически отказался, сказав, что фотографироваться не любит. Очень сожалею, что не настоял…
Когда Константин Багратович узнал, что я работаю в центре Москвы, стал мне звонить чаще. Это происходило примерно так:
–  Гриша, здравствуйте! Почему не заходите? Заходите – кофейку попьём. – Это означало, что он написал что-то новое и хочет мне прочитать. Он ценил моё мнение, и мне было это приятно.
При встрече мы дарили друг другу подарки: я обычно дарил ему диски, зная, что он любит классическую музыку и романсы. Он стал приглашать меня на литературные вечера в Центральный дом литераторов.
Один из таких вечеров вёл Константин Симонов. Серебряков сказал мне тогда, что Симонов тяжело болен. К сожалению, он оказался прав: через несколько месяцев Симонова не стало. Была ещё интересная встреча русских и грузинских поэтов. Вели вечер Сергей Михалков и Ираклий Абашидзе. Весь цвет русской и грузинской литературы был в зале.
Но я больше всего запомнил творческий вечер грузинского писателя Чабуа Амирэджиби, автора нашумевшего в 70-80 годы романа «Дата Туташхиа». Роман называли вторым Дон Кихотом, автора – вторым Сервантесом. Его переводили на многие языки мира. И вот в зените такой славы писатель предстал перед взыскательной московской литературной элитой. Председательствовал Евгений Евтушенко. Выступили многие писатели, поэты, читатели. Все хвалили роман, хвалили его автора. И вот на сцене – неподражаемая Белла Ахмадулина. Она в своей распевной манере, своим восторженно трепетным голосом прочитала стихи, посвящённые автору «Дата Туташхиа». Потом она экспансивно стала объяснять, какой выдающийся писатель Чабуа Амирэджиби, какой он написал талантливый роман, какой Чабуа хороший человек и друг.
На сцене – Булат Окуджава. Зал замер. Он напомнил присутствующим, что его предки по отцу были из той же провинции Грузии, что и Чабуа – из Мегрелии. В стихах, которые он посвятил виновнику торжества, были и такие слова: «Сауна-то рядом, да фауна не та».
Закончилось выступление Булата Окуджавы. И пока гремели аплодисменты, зал заволновался: неужели он не будет петь?! Но Евтушенко хорошо чувствовал дыхание зала: он вышёл за кулисы и вскоре вернулся, неся на вытянутых вперёд руках бережно, как младенца, гитару. Окуджава развернул стул, вскинул ногу, поставил на колено гитару и запел своим магическим голосом:
«Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелыя гроздья сорву»…
Мудрые слова этой необыкновенной песни, мелодия, голос автора наполнили зал теплом и добротой. И те, кто «в тёмно-красном», и те, кто «в чёрно-белом», – все рукоплескали и автору песни, и автору романа, которому сегодня эта песня была посвящена.
Когда мы с Константином Багратовичем уходили с этого незабываемого вечера, я сказал ему:
– Какой гигантский талант Булат: удивительные стихи, чарующая мелодия, великолепное исполнение. Всё это  гипнотизирует людей и они не замечают, что он играет на гитаре очень старомодно: такая техника давно уже не применяется.
– Вы так говорите, как будто сами играете на гитаре. – С каким-то упрёком в голосе сказал писатель.
– Немного играю…
В это время мы подошли к станции метро. Попрощались и разъехались по домам.
Через два дня раздался звонок:
– Гриша, заходите, кофейку попьём. – Такого ещё не было.  Мы звонили друг другу раз в две, три недели, бывало реже, но чтобы через два дня?.. Я понял – что-то произошло.
Мы, как обычно, выпили кофе. После этого хозяин пригласил меня в комнату. Мы сели в кресла. И только сейчас я увидел на диване гитару. Константин Багратович откинулся назад, закинул ногу на ногу и, хитро улыбаясь, лёгким движением подбородка в сторону гитары сказал:
 – Ну, что ж, попробуйте!
Я взял инструмент в руки. Эта была великолепная заказная гитара лёгкая и звучная, как скрипка Страдивари (он, оказывается, специально для меня взял у друзей).
Я настроил гитару и стал петь «Виноградную косточку»… И вдруг всё исчезло, остались только гитара и я. Мне казалось, что даже мой скромный голос звучит как-то особенно. Был такой настрой, такое озарение.
Когда я закончил петь и взглянул на единственного моего слушателя, испытал величайшую радость: обычно строгое, даже суровое, лицо моего старшего друга преобразилось, оно выражало изумление и восторг. Это ощущение для меня было дороже аплодисментов концертного зала.
Константин Багратович встал:
– Гриша! Вас надо познакомить с Булатом, думаю, он будет рад. Ведь его песни никто прилично не поёт. А у вас получается.
Я смущённо молчал.
И этот обычно сдержанный человек схватил телефон и стал звонить. Ему ответили, что Булат Шалвович на даче, в Переделкине. Он позвонил и в Переделкино, но телефон там упрямо молчал. Когда я уходил, Константин Багратович сказал:
– Я обязательно договорюсь с Булатом и познакомлю вас с ним.
Я ждал.
Шли дни и недели, но звонка не было. А жизнь шла своим чередом, и по работе мне пришлось срочно выехать в командировку на строящийся по проекту нашего института объект. Когда через неделю вернулся на работу, мне сообщили, что несколько раз звонил Серебряков. Я обрадовался и позвонил ему. Но вместо обычного доброго приветствия  услышал почти гневные слова:
– Гриша! Что же вы делаете? Я же договорился с Булатом, он ждал нас в среду вечером. Мне даже пришлось извиниться перед ним.
Я чувствовал виноватым перед Константином Багратовичем, перед самим собой. Сам Булат Окуджава узнал, что существует такой человек, который пытается петь его песни, он ждал меня, а я из-за какой-то командировки не пошёл на такую встречу.
Из оцепенения меня вывел голос Серебрякова:
– Ладно, я попробую договориться с ним ещё раз. Только если опять соберётесь куда-нибудь уезжать, сообщите мне заранее, за неделю. До свидания.
Но, увы, договориться с Окуджавой больше так и не удалось. Не потому, что не старались или кто-то не хотел, а потому, что мешали обстоятельства: то болел Константин Багратович, то уезжал за границу Булат Шалвович. Потом случилось землетрясение в Армении, и Серебряков уехал надолго помогать своим пострадавшим родным. Потом меня перевели по работе в Подольск, и мы стали встречаться всё реже и реже.
Так прошли месяцы и годы. Уже не стало Константина Багратовича, не стало и Булата Шалвовича.
А мысль о встрече с Окуджавой, ставшая со временем то ли мечтой, то ли навязчивой идеей, всё время мучила меня. Я до сих пор представляю наяву, вижу во сне, как сижу перед великим Булатом и мы в два голоса поём «Виноградную косточку».
А когда становится совсем невмоготу, я включаю запись, беру гитару и подпеваю чарующему голосу величайшего из поющих поэтов.


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.