Ромашковый сон

  Уже в который раз снился один и тот же сон: огромный луг, покрытый густой зеленой травой и белоснежными ромашками. Она, как в замедленной киносъемке, не бежала, а словно летела по этому лугу, и не успевала сделать последний шаг, как ее подхватывали и начинали кружить большие сильные руки. И, глядя в сияющие из-под волнистого русого чуба зеленые глаза, она задохнулась от несказанной радости, а сердце бешено заколотилось, готовое разорваться от счастья и любви…
  И снова, не в силах выдержать это, она как-то судорожно проснулась, словно вынырнула из-под толщи воды, готовой поглотить ее. Все мгновенно исчезло, осталась только боль в груди от сердца, бьющегося так часто и сильно, что казалось: оно вот-вот проломит ребра и вырвется наружу.
  Она осторожно перевернулась на спину и заставила себя дышать мерно и глубоко, чтобы хоть немного успокоить сердцебиение. Потом, держась рукой за грудь и стараясь не шуметь, поднялась и прошла на кухню, где, не зажигая света, привычно нашла не убираемые со стола стакан с водой и капли, выпила. Подумав, нашарила на полке пузырек с таблетками валерьянки, высыпала на ладонь то ли две, то ли три и проглотила следом. Посидев немного и почувствовав легкий озноб, так же осторожно вернулась в спальню и легла. Муж что-то пробормотал невнятно, потерся щекой о ее плечо и тут же снова заснул. В соседней комнате мирно посапывали дети. А она все лежала бессонно, глядя в темноту сухими глазами, и думала, думала…
  Откуда он мог взяться, этот ромашковый сон? Она ведь точно знала: такого в ее жизни не было никогда. Нет, любовь была, и счастье было. Были сильные руки и лучистые глаза. Луг тоже был. Но никогда не росла на нем такая густая трава, и цветы там были совсем другие. И никогда не бежала она по нему, задыхаясь от переполнявшей ее солнечной радости, потому что с тем, кто приходил к ней сейчас во снах, она встречалась на том лугу только поздними вечерами, и встречи эти заканчивались обычно ссорами, потому что они были тогда молодыми и глупыми.
  Они выросли на одной улице. Сначала дружили по-детски, потом дружба незаметно переросла в более сильное чувство, но это не мешало им постоянно ссориться, обычно по пустякам. Правда, каждая их ссора рано или поздно кончалась самым горячим примирением, поэтому и ее, и его родители, которые давно считали себя родней, проведав об очередном их разладе, лишь посмеивались: «Милые бранятся – только тешатся!», поняв, что они не могут долго один без другого, и не без основания считая, что их свадьба – дело времени.
  И действительно, они и сами, начиная с шестнадцати лет, не раз на полном серьезе говорили между собой, что поженятся, как только станут совершеннолетними. Но потом, поразмыслив, решили отложить это событие на более поздний срок, когда он отслужит в армии, и их любовь оставалась чистой и целомудренной.
  … Время шло. Они закончили школу. Она осталась в родном селе, работала в библиотеке, учась заочно в институте культуры. Он учился в одном из красноярских техникумов. Поэтому встречи их были нечастыми, они научились ценить минуты, проводимые вместе, и ссорились все реже и реже. Наверное, этих ссор не было бы вообще, если бы время от времени он не являлся на свидания изрядно выпившим. «Ну, посидели с ребятами немного», - объяснял он обычно, не видя в своем состоянии ничего зазорного, потому что на ногах всегда держался твердо и, по его выражению, ничего плохого не делал. Но ее выводила из себя появляющаяся у него на лице в такие моменты какая-то глуповатая улыбка, а еще больше то, что он мог совершенно неожиданно заснуть, стоило лишь обрести дополнительную точку опоры, которой с одинаковым успехом могли быть и забор, и ее плечо. Она не хотела мириться с этим, хотя из рассказов подруг знала, что и другие парни грешат тем же.
  Потом его забрали в армию. Долгая разлука не могла не печалить их, но и не пугала, потому что они верили друг другу и в свою любовь безгранично. И потом, в мыслях они постоянно были вместе. Письма в оба конца шли так часто и были такими подробными, что они знали друг о друге даже больше, чем тогда, когда жили на одной улице и виделись каждый день.
  «Я читаю твое письмо, и у меня такое ощущение, что ты рядом и я разговариваю с тобой», - писал он не раз. То же происходило и с ней. Порой иллюзия его присутствия была настолько полной, что она поражалась, когда подняв глаза и протянув руку, наталкивалась на пустоту.
  А каким теплым и солнечным был день, когда он вернулся! Стоило ей только вспомнить об этом, как все внутри ее тревожно засигналило: «Нельзя!.. Не думай!.. Опасно!..» «Ничего, теперь уже можно, - успокоила она сама себя, - столько лет прошло…» Да и лекарство уже подействовало, и боль в сердце из острой, разламывающей, стала тупой, привычной и потому не страшной.
  Он вихрем ворвался тогда в библиотеку и, не обращая внимания на посетителей, сжал ее в объятиях, выдохнув: «Ну, здравствуй!..» И она на миг забыла обо всем от нахлынувшего на нее счастья от того, что он снова был рядом и все в нем было таким родным и знакомым, что так же, как и раньше, были горячи и нежны его губы, так же лучились любовью зеленые глаза, разве что чуб был короче обычного…
  «Неудобно – люди, - опомнившись, легко отстранилась она. – Ты с вокзала?» - «Почти. Домой заскочил, чемодан бросил, на мотоцикл – и к тебе. Ты скоро освободишься?» – «Только к вечеру». – «Ладно, я тогда ребят обегу, кто тут есть, а потом к вам домой приеду». Легко коснулся губами ее волос и исчез за дверью, оставив ее в радостном смятении.
  С трудом дождавшись конца рабочего дня, она чуть ли не бегом примчалась домой, где все уже знали о его возвращении, с чем и поздравили ее. Она надела свое любимое платье, подправила прическу, подкрасилась. И все время, горя радостным нетерпением, прислушивалась: не гудит ли его мотоцикл, выглядывала в окно: не едет ли.
  …После часа ожидания кольнула обида: что-то не торопится. После двух часов обида начала перерастать в злость: набрался, поди, со своими ребятами и про все забыл! После трех она похолодела от охватившего ее страха: «Мама, что-то случилось! Не может быть, чтобы он просто так до сих пор не пришел!» – «Да куда он денется? Явится!» - махнула рукой мать, успокаивая ее.
  Но успокоение не приходило, а когда стемнело, она, враз спавшая с лица, решительно шагнула к двери: «Я не могу больше ждать, пойду поищу его». – «Не ходи, - остановил ее появившийся на пороге сосед и бывший одноклассник. – Меня отправили сказать…» Он запнулся, глянув в ее горячечные глаза, потом выдавил из себя: «Понимаешь, друзья… не виделись давно… В общем, выпили крепко… Он все к тебе рвался, а мы задержали… Он потом заторопился на мотоцикле… Ну и на повороте в столб… сразу насмерть…» - «Нет, - она растерянно оглянулась на мать, - нет! Я не хочу!..» И отчаянно закричала от боли, опалившей ей голову и грудь нестерпимым огнем.
  …Что было потом, она не помнила, не знала, потерявшись во времени и пространстве. А когда вновь начала осознавать себя, то удивилась, увидев вокруг все незнакомое, чужое. Даже родители выглядели по-другому, гораздо старше, чем были раньше. «Где мы, мама?» – спросила недоуменно. Та назвала никогда не слышанный ранее поселок и пояснила: «Мы теперь тут живем». – «Давно?» – «Третий год, доченька», – в глазах у матери блеснули слезы. – «Почему?» – «Ты сильно болела, и врачи посоветовали переехать на новое место».
  Она долго молчала, обдумывая услышанное и что-то напряженно вспоминая. Потом спросила: «А он знает наш новый адрес? Где он сейчас? Он ведь отслужил уже? Письма были?» – «Да… Нет, - голос матери дрогнул. – Ты только не волнуйся! Я потом тебе все расскажу». – «Когда?» – «Когда ты совсем поправишься».
  Ах, мама, мама! Она до сих пор так ничего и не рассказала ей и ушла от разговора даже тогда, когда убедилась, что дочь вспомнила тот роковой вечер. И ехать на старое место запретила категорически, видимо, опасаясь нового потрясения. Может, она была и права в этом, ведь в конечном счете ей удалось убедить дочь, что живой должен думать о живом, уговорить выйти замуж – кстати, счастливо.
  И вообще все в ее семье хорошо, вот  только здоровье оставляет желать лучшего. Потому она и боится этого повторяющегося ромашкового сна, что чувствует: он убивает ее. Но, пожалуй, еще сильнее боится, что этот сон не приснится ей больше…