Облава рассказ

                « Облава»
Чёрные макушки елей отпечатались на светлеющей кромке ночного неба. Синева медленно ползла к мерцающим звёздам, до которых кажется, если постараться, можно дотянуться рукой, такими крупными они казались в студёную зимнюю ночь. 
Тишина, и только изредка потрескивают деревья в объятиях мороза, лютующего уже вторую неделю над лесом и небольшой деревней притулившейся к его опушке.
Дрова в печи прогорели и холод начал пробираться в хату. Дед Архип, заворочался под стёганным ватным одеялом, поджал ноги, свернулся калачиком.
Совсем рядом за окном вновь громко треснуло, окончательно обрывая тонкую нить старческого сна.
- Эх, мать, и ты не выдержала, жмёт морозяка проклятый, - пробормотал, открывая глаза и поворачивая голову к окну, старик.
Приподнялся на локтях и, покряхтывая, сел в постели.
Почесал пятернёй грудь, зевнул, бросил взгляд в сторону печки, потом на старый будильник. Рано, но вставать надо хоть и ужасно не хочется выбираться из тепла в холодрыгу остывшей хаты.
Прихватив с прикроватной тумбочки старую газету, Архип босиком  прошлёпал к печке. Открыл дверцу и аккуратно сдул седой пепел с прогоревших дров. В одном месте зарозовело. Раздул сильнее уголья и, скомкав газету, сунул её в печь. Следом отправил несколько крупных щепок и берёзовое поленце всё в кудряшках пятнистой коры.
Позавтракав в прогревшейся комнате, Архип размял в пальцах «Приму» и закурил. Жмурясь от дыма, попавшего в глаз, обернулся к будильнику - начало шестого.
«Рановато конечно, но куда деваться? Надо ехать, обещал куму, он будет ждать. Да и в баньку охота сходить, а то так и завшиветь можно. И ведь никто тебе не виноват – дурак старый. Сам себе «геморрой» нажил – спалил свою-то баньку, вот и катайся теперь по морозцу за восемь вёрст», - мысленно отчитал и обругал себя дед.
Закашлялся и, бормоча что-то себе под нос, затушил окурок в жестяной банке из-под консервов «Кильки в томате».
Баня сгорела у Архипа пару неделю назад, как раз перед начавшимися затем лютыми морозами.
Жестянка на полу перед печкой в бане проржавела, а он всё тянул, никак не мог заменить её. Вот и поплатился. Стрельнуло полешко, вылетел уголёк через поддувало и угодил туда, куда надо. А много ли надо?
Кругом сухое дерево, занялось всё в момент. Архип из хаты в окно глянул, а там всё костром полыхает. Всполошился, зачем-то ведро схватил, выбегая из дома, когда на дворе зима и снега кругом полно. Выскочил на крыльцо, да так и остался стоять на нём, наблюдая, как всё догорает. Сейчас на месте баньки, как гнилые зубы, торчат из сугробов покосившиеся чёрные головешки.
Теперь только ближе к лету надо новую ставить. Кум обещал, что поможет, а пока приходится Архипу к нему на помывку ездить. Родственнику это в радость, наговорится вдоволь с Архипом, напарятся они, выпьют и закусят, отведут душу. И всё бы хорошо, да вот только восемь вёрст по такому-то морозу…
Архип надел тулуп, чтобы не поддувало, подпоясался старым, ещё отцовским офицерским ремнём тридцатых годов с латунной резной звездой на бляхе. И держа в руке потёртую меховую ушанку и варежки, вышел на крыльцо дома.
Тишина в деревне. Ни тебе собачьего лая, ни скрипа шагов по заснеженной тропинке. А шаги в такие морозы слышно издалека. Ни бойкой трескотни сорочьей семейки, которая каждое утро обследует свои деревенские угодья. Ни коршуна в небе совершающего ежеутренний облёт. Тихо, морозно, замерло всё кругом, только дым из печных труб на крышах домов колом уходит в морозное небо. Красотища!
Хотел дед с удовольствием вдохнуть полной грудью морозный воздух, да поперхнулся, закашлялся, перехватило горло.
- Вот черти, не обманули в этот раз,- откашлявшись, помянул Архип телевизионщиков из программы новостей.
- Обещали свыше сорока. Так оно и есть не меньше.
Шагнул с крыльца и, скрипя снегом, направился к сараю, откуда доносилось призывное ржание Орлика.
На крыльце соседней избы, показалась соседка – бабка Авдотья. Махнула рукой Архипу, что-то прокричала и, подметая подолом длинной юбки снег, засеменила по тропинке к забору, разделявшему их огороды.
- Потерпи Орлик, сейчас узнаю, что у старой ещё стряслось? – И свернул на другую тропинку в снегу.
- Ты представляешь?! Вот сволочи, даже ушей на холодец мне не оставили от Борьки. Всё обглодали твари! – ещё не отдышавшись, выпалила соседка, подходя к забору.
- Так это ж как раз то, что надо. Ты думаешь, они в этом не разбираются, - улыбаясь, ответил Архип.
- Смешно тебе, а мне не до смеха. Откармливала его, откармливала, хотела заколоть к Рождеству, да сынка с внучатами в городе порадовать мяском к празднику. И вот - на тебе, сожрали! Можно сказать на моих глазах съели кабана.
Архипу показалось, что Авдотья сейчас расплачется, вон уже и носом хлюпнула старая. А ему нужна эта мокрота? Решил увести разговор в сторону.
- Да, обнаглели волки с голодухи. Страх потеряли. Кум рассказывал, что в их деревне серые тоже пошалили здорово. Раньше-то такого не было, отслеживали, контролировали численность, отстреливали их. А теперь кому это надо? В нашу глухомань, сама знаешь, и не добраться. То снег, то грязь, то наводнение. Вот и расплодилось зверьё не пуганное никем на воле.
- Это точно Архипушка пока ты лесником был, я такого и не упомню.
- Так я ж следил за порядком почти сорок лет, при мне такого и быть не могло, - и, услышав вновь ржание Орлика в сарае, дед стал сворачивать разговор:
- Вот видишь как: у тебя хряка волки сожрали, у меня банька сгорела, теперь надо к куму ездить. Не заладилась что-то зима в этом году у нас с тобой. Ладно, пойду я, заждался он меня, слышишь, зовёт.
- По такому морозу восемь вёрст! – Ужаснулась соседка, демонстрируя в улыбке, что лет двадцать, как не была в городе у стоматолога.
- А что делать прикажешь? Не к тебе же в баньку проситься соседушка?
- Раньше надо было проситься Архипушка, а теперь-то уж что…
Повернулась, и игриво виляя тем, что когда-то звалось «кормой», пошла к дому.
- Вот старая! – Пробурчал дед, глядя ей вослед.
Шагая к сараю, продолжил разговаривать сам с собой, что в последние годы случалось с ним не редко:
- Старая? Всего-то на пяток лет старше. Можно подумать – ты молодой. Почти вся деревня, кто остался, все такие же «молодые», а куда деваться-то? Будем доживать здесь.
Уже запрягая Орлика в розвальни, Архип вспоминал, улыбаясь, вчерашний рассказ соседки о потере любимого хряка.
Всё случилось даже не ночью, а поздним вечером, когда только начало смеркаться.
По сугробу, наметённому к стене, волчья стая забралась на крышу хлипкого бабкиного сарайчика. Да и крышей-то это можно было только  с большой натяжкой назвать.
Работая лапами и зубами, звери поотрывали рейки и дощечки, крепившие несколько слоёв толи и, сделали пролом.
Услышав истошный визг своего любимца, Авдотья схватила топор и выскочила на крыльцо дома и …
Здоровый, лобастый волк стоял на крыше сараюшки. Увидев человека, оскалился, демонстрируя клыки. Авдотья обмерла, ни крикнуть, ни топор поднять не смогла, так с открытым ртом и попятилась к двери. Волк сделал шаг к краю крыши, пригнул голову и звонко клацнул зубами. Бабка выронила топор и, не помня как, оказалась в сенях хаты. Пляшущими от страха руками, еле смогла задвинуть засов на дверях.
В ту ночь она так и не смогла уснуть. Прислушивалась, не скрипит ли снег под окнами. Мерещился ей огромный волк во дворе дома, а выглянуть в щелку между занавесками на окне, чтобы убедиться в напрасных страхах - не решилась. Так и промаялась до самого утра, до первых петухов.
Кося фиолетовым глазом на деда, фыркая, и нетерпеливо перебирая ногами, Орлик слегка тронул сани с места.
- Не балуй! - Прикрикнул на него Архип.
- Спешить нам некуда, а вот забыть что-то, это я могу.
Бросил в сани несколько охапок сена накрыл их старыми мешками из-под картошки и, постояв немного в задумчивости, вернулся в дом.
Из шкафчика на кухне достал несколько снаряжённых патронов для ружья. Отобрал два помеченных чернильной буквой «к» на гильзах. В прихожей с вешалки снял старенькую двустволку, клацнув затвором, разломил её и заменил патроны с дробью взятыми из шкафчика. Прихватил приготовленную ещё с вечера холщёвую сумку, где завёрнутая в смену чистого белья покоилась чекушка – (подарок куму после баньки) и торчал черенками вверх берёзовый веник.
Садясь в сани, дед бросил ружьё и сумку на мешки под правую руку, чуть тронул поводья. Довольно фыркнув, Орлик тронул сани с места.
Выезжая к околице, проехали через всю деревню, а в ней-то всего два десятка домов, из которых больше половины давно стоят с заколоченными окнами. Молодые разъехались по городам, а старики, кто вымер, а кто перебрался к детям, если было куда. Остались только старики да старухи, чуть моложе Архипа или старше. Из молодых только Татьяна - вернувшаяся после смерти матери из города с маленькой дочкой, но без мужика. Правда, через пару лет появился и мужик, приехал как-то с Татьяной из очередной её поездки в город, но бабы в деревне говорили, что это не отец девочки. Да Архипу всё равно.
Понятное дело - Татьяна баба молодая, ей мужик в доме нужен, какое-никакое, а хозяйство имеется, и нуждается в мужских руках.
Прижился вроде её Николай в деревне, а вот деду Архипу он как-то ни пришёлся по душе. Не любил Архип пришлых да гонористых. Долго приглядывался к ним и, делая какие-либо выводы для себя, редко ошибался в людях.
Миновали околицу и сани выехали на лесную дорогу. Понукать Орлика – ещё крепкого для своего возраста, коричневой масти меринка, не требовалось, конь хорошо знал дорогу, да и как не знать, если она здесь одна.
Дед поднял воротник тулупа, надвинул шапку поглубже, отпустил поводья и, разворошив сено, уселся поудобнее. Пригрелся старик и чересчур ранняя побудка начала сказываться – глаза сами собой начали закрываться. Тянуло старого в сон.
 Огромные ели стеной стояли по сторонам. Нижние ветки под весом снежных шапок клонились к самым сугробам и даже лежали на них. Тишина кругом. Только слышно редкое пофыркивание Орлика и его ровное дыхание, да где-то вдалеке, затрещали сороки, а затем к ним, с карканьем, подключились вороны. Дед дремал и, опустив уши на шапке ничего не слышал.
Тихий шорох и глухой удар о сугроб – это снежный ком, сорвавшись с верхней ветки ели,  ударился о сугроб, и заставила Архипа приоткрыть глаза.
И опять тишина и убаюкивающее мягкое скольжение саней по наезженной лесной дороге. Глаза старика вновь закрылись.
И вдруг конь испуганно заржал, сани дёрнулись, не удержавшись, дед завалился на спину, ружьё, скользнув по холстине мешков, съехало к задку розвальней.
Повернувшись на живот, Архип поднял голову и охнул:
- Ох, мать честная! Волки!
От леса крупным махом по глубокому снегу, вдогон саням, мчалась волчья стая.
Понимая, что лошадь не нуждается сейчас в понукании и поводьях, дед всё же заорал:
- Орлик, милый, гони! – и пополз на коленях к задку саней, куда откатилось ружьё.
Полз и кричал, обращаясь к коню, но больше, подбадривая себя:
- Ничего, отобьёмся! В стволах два с картечью да в кармане два с дробью, главное, вожака с ног сбить, тогда остальные отстанут.
Сани неслись. Конь хрипел, задыхаясь в непривычном диком беге, пена хлопьями срывалась с его губ. Лошадь гнали ни отчаянные крики Архипа, а природой заложенный, с кровью и молоком матери впитанный ужас перед хищниками.
Миновав полосу глубокого снега, волки выскочили на дорогу и, пригнув морды, резко прибавили. Расстояние до саней быстро сокращалось.
- Сейчас мы их встретим, - и дед потянулся за двустволкой.
Сани взлетели на небольшой пригорок, задок так тряхнуло, что охнув, Архип вцепился рукой во что-то и еле удержался, чтобы не вылететь в снег, а ружьё, кувыркнувшись в воздухе, упало на дорогу.
- Мать твою! Вот теперь, Орлик, нам хана, - и причитая, дед пополз на коленях по саням в обратную сторону к единственному и совершенно непригодному к обороне оружию – кнуту, валявшемуся в сене на передке.
Дед орал что-то, грязно матерился, размахивая руками и кнутом, не заметил, как сбил с себя шапку. Потом вдруг затихал и начинал обращаться к тому, к кому мы обращаемся лишь только тогда, когда жизнь отсчитывает последние крупинки в перевёрнутых песочных часах нашего бытия.
- Господи, за что наказываешь такой смертью лютой?! Да сделай же хоть что-то, помоги! Пусть навстречу хоть кто попадётся.
И понимая всю тщетность ожидания чуда, начинал опять орать.
Их было шесть. Они нагоняли добычу. Дугой охватывали лошадь с человеком в санях, на кричащего и размахивающего кнутом Архипа не обращали внимания. Почти поравнявшись с задком розвальней, волки разделились: крупный, лобастый вожак и два волка помоложе стали заходить правее саней, а поджарая с острой вытянутой мордой волчица, с другой парой волков, охватывали сани слева. Звери бежали несколько мгновений вровень, Архипу даже удалось достать кнутом вожака, тот только огрызнулся, клацнув зубами, но не отстал и не шарахнулся в сторону. Примерялся волк, выбирал момент для броска.
Вожак прижал уши, резко рванул вперёд и, прыгнул на холку коню, впившись клыками, повис, пытаясь завалить лошадь на бок.
В жалобном ржании Орлика смешались боль и ужас, но он не запнулся, не завалился, даже стряхнул страшного седока, окропив снег своей кровью, а дед, перегнувшись через борт саней, ожёг морду волка кнутом.
Зря отвлёкся Архип на вожака. Кажется, волчица только этого и ждала.
Серой тенью она мелькнулась вдоль саней слева и бросилась под брюхо коню, вспарывая его клыками. И вновь было ржание Орлика, но другое ржание - голос обречённого. Конь сбился с шага, запнулся, ломая ногу и поднимая снежную пыль на полном ходу, завалился на бок.
Сани налетели на него, вздыбились и, начиная переворачиваться, выбросили деда Архипа в придорожный сугроб.
Он оказался в снегу в полу сидячем положении, а ноги оказались придавленными перевернувшимися санями, но в горячке случившегося боли Архип не чувствовал. Слева на дороге слышалось рычание хищников, жалобное ржание Орлика захлебнулось, переходя  в предсмертный хрип. Слёзы застилали глаза старику, и он не мог видеть, что там происходит. Продолжая держать в руке кнут, он рукавом тулупа пытался утереть их, но только размазал по лицу. На мгновение закрыл глаза, чтобы не видеть, как стая волков рвёт друга, скрасившего ему последние десять лет одиночества.
А когда разлепил веки вновь, оцепенел от ужаса. Напротив, в полутора метрах стояла волчица.
Вмиг одеревеневшими губами Архип еле слышно прошептал, (а может быть и не он, а кто-то свыше, пойди, разберись теперь):
- Вот и смертушка моя пришла.
Две пары глаз. В одних – мечется всполохами страх и ожидание мучительной смерти. В других, жёлтых – злость вперемешку с нерешительностью.
Нос волчицы сморщился как меха гармошки, обнажая зубы и клыки верхней челюсти, она тихо рычала, не отрывая глаз от лица человека, а скорее всего, от его горла. Он в её власти, но она ещё не решается на бросок. Зверь косит глазом на правую руку человека, сжимающую в ладони кнутовище.
Глаза волчицы как бы предупреждают, или предлагают (пойди, разберись в такой момент, что в них): «Шевельнись, подними руку на меня», - ладонь Архипа разжалась и, кнут упал в снег.
Со стороны волчьего пиршества донеслось злобное рычание, а за ним, взвизг укушенного члена стаи – это вожак отогнал от лакомого куска неосторожного молодого волка.
Волчица слегка попятилась от Архипа, резко отпрыгнула в сторону и бросилась к собратьям, делившим добычу.
Одну ногу из-под саней Архип вытащил легко, а вот вторую, покряхтывая от боли, с трудом. Встал и побрёл по дороге к деревне кума, по-стариковски всхлипывая и размазывая пятернёй слёзы по щекам. Пережитый ужас давил и давил слезу, а мороз, делая своё дело - превращал их в небольшие сосульки на щетине подбородка и ледышки в глубоких морщинах, избороздивших лицо старика.
За долгие годы лесничества дед Архип хорошо изучил повадки хищников, а посему и оглядывался назад изредка, понимая, что волкам сейчас не до него. Если бы волчица хотела прикончить его, то могла это сделать ещё тогда – в сугробе, а сейчас он не интересен им.
Часа через полтора, без шапки, припадая на больную ногу, Архип поравнялся с калиткой первого дома деревни. Навстречу ему шла молодуха с коромыслом на плече. Увидела деда в таком состоянии, охнула испуганно, поставила вёдра в снег и бегом к нему.
- Дядя Архип, что с тобой?! Что приключилось-то?
Чувствуя, что сейчас его опять прошибёт на слезу, Архип отвернулся от женщины, отмахнулся и просипел что-то нечленораздельное. Да ей и объяснять ничего не надо было, всё поняла и, забыв про вёдра с водой, опрометью бросилась к дому. А ещё минут через пятнадцать, Архипа уже отогревали в доме кума.
Он сидел на табурете посреди комнаты, рассказывая, а дочка и жена кума «колдовали» над ним. Прикладывали к слегка побелевшим на морозе щекам и ушам какие-то примочки, смазывали барсучьим жиром и всё уговаривали старика быстрее пойти в протопленную баньку прогреться. Он отбивался от женщин, отмахивался повторяя:
- Не сейчас бабоньки. Опосля. Сейчас надо вернуться на место. Ружьишко я там своё обронил, да и шапку поднять надо. Ишь, как обнаглели проклятущие, белым днём уже на людей бросаются!
Суетившийся без толку в хате кум, подхватился, надевая валенки, стоявшие у дверей в прихожей, крикнул Архипу:
- Это мы мигом сейчас устроим. Вон «Уазик» участкового у дома стоит. Сейчас сбегаю и, хлопнув входной дверью, кум выскочил на улицу.
Новость о том, что Архипа днём на дороге чуть не загрызли волки, облетела деревню мигом. Когда минут через сорок отъезжали, в машину кроме участкового и Архипа с кумом, втиснулись ещё два деревенских мужика с ружьями. Остальные остались стоять на деревенской улице кучкой, активно обсуждая случившееся.
Подвывая мотором, пробуксовывая колёсами на небольших подъёмах в рыхлом снегу, машина, всё же пусть и медленно, но ехала по лесной дороге.
Заслышав звук мотора, от останков лошади, первыми, распушив рыжие хвосты, бросились в лес две лисицы. Недовольно застрекотав, на ветки ближайших деревьев перелетела семейка сорок. Наглые вороны до последнего пытались что-то урвать и, взъерошив перья, недовольно каркая, отлетели на несколько метров, когда машина остановилась рядом с ними.
Не глядя в сторону чего-то кроваво-бесформенного, вновь хлюпая носом, дед Архип побрёл дальше по дороге, шепча тихо:
- Прости меня, дурня старого. Не спалил бы я баню, мы бы с тобой ещё не один годик прожили вместе. А так … спас ты меня напоследок.
Подобрал ружьё, разрядил его и продул стволы, метров через сорок нашлась и шапка. Когда возвращался назад, мужики уже убрали останки лошади с проезжей части и, на снегу осталось только большое красное пятно.
У перевёрнутых саней Архип увидел участкового, сидящего на корточках и что-то разглядывающего на снегу. Завидев Архипа, Петрович поманил его, подзывая к себе, крикнул:
- Иди ка сюда дед, смотри, какой интересный след.
Архип подошёл и присел рядом. На снегу чётко отпечатались следы волка. Отпечаток передней правой лапы был действительно интересным, вернее, приметным.
След подушечки лапы имела в центре круглое углубление.
- Бородавка или родинка у него на правой лапе что ли, - предположил участковый.
- Не у него, а у неё, это волчица, - поправил Петровича Архип и добавил:
- В этом месте я и вылетел в сугроб, а она надо мной стояла. Вон, видишь, снег разворошённый - это я ноги из-под саней вытаскивал.
- Вот оно что, - удивлённо протянул участковый. - Значит, это она теперь крёстная тебе?! - Ведь в живых оставила.
- Выходит так, - согласился Архип и всё же перевёл взгляд на кровавое пятно на дороге.
Участковый перешёл к противоположной обочине и стал разглядывать цепочку волчьих следов убегавших по снежной целине, к небольшой дубраве, стоявшей несколько особняком от основного массива леса. К милиционеру подошли деревенские мужики и там разгорелся какой-то спор.
- Архип, иди сюда, ты же у нас бывший лесник, повадки зверюг знаешь, - вновь позвал деда участковый.
И когда Архип подошёл, спросил:
- Вот и скажи, вшестером они практически сожрали твоего конька, желудки набили до отвала.
И кивнув в сторону цепочки следов, продолжил:
- Сытые, отяжелевшие, уйдут они дальше в леса или могут залечь в этой дубравке?
Сдвинув ушанку на затылок, откашлявшись в кулак, явно не спеша с ответом, дед ответил:
- Я это место хорошо знаю, там, в центре есть небольшой заросший кустами овражек и незамерзающий родничок. Лучшего места для лёжки и придумать трудно. Могут залечь там, зачем им по глубокому снегу тащиться в дальний лес, они же не пуганные, обнаглевшие. Только это проверять надо, есть ли выходящие следы из дубравы в сторону леса.
- Ясно, вот сейчас и проверим, - с этими словами Петрович направился к машине.
Из-под сиденья достал короткие, широкие охотничьи лыжи. Архип протянул ему свою двустволку.
- Не надо дед, тут два ствола, а у меня в обойме «Макарова» патронов побольше будет, да и привычней мне как-то с ним, - и похлопал по карману тулупа.
И уже обращаясь ко всем, сказал:
- Я машину глушить не буду, вы забирайтесь внутрь, а то околеете меня дожидаясь. Километра полтора туда, да обратно, пробегусь вдоль опушки, осмотрюсь, думаю, за часок управлюсь.
За часок - нет, но часа через два, участковый вернулся к машине.
Сидя уже в кабине, он дышал на сложенные домиком замёрзшие ладони. Слегка отогрев их, начал рассказывать:
- Они там, волчьих следов в сторону леса нет. Я даже подобрал место, где мы будем выгонять стаю на стрелков.
И обернувшись к Архипу, спросил:
- Как думаешь, не уйдут они ночью?
- Нет, они нажрались так, что им надолго хватит.
- Вот и отлично, завтра поутру и устроим на них облаву. Надо кончать с этой волчьей бандой, сегодня они тебя не загрызли, а что будет завтра? Мне только этого сейчас и не хватает, спросить-то могут с меня.
Деревенские мужики в машине ухмыльнулись и обменялись взглядами. По деревне давно уже ходил слушок, что Петровича в ближайшее время должны перевести на повышение в город. Бабы даже утверждали, что жена участкового уже ездила смотреть квартиру. Дело осталось за малым – чтобы предыдущий офицер вернулся с семьёй из отпуска, передал дела и освободил служебную жилплощадь. И главное – чтобы за это время на территории Петровича не произошло ничего серьёзного.
Возвращаясь в деревню, мужики оживлённо обсуждали предстоящую охоту и распределяли обязанности в подготовке к ней.

В пять часов с копейками следующего дня, колонна, из милицейского «Уазика» и четырёх саней тронулась от дома участкового.
Новость о нападении волков на деда Архипа долетела до его деревни и, бросив в сани ружьё, к стрелкам примкнул Николай. Подростки вооружённые палками, (кто-то даже прихватил из дома старый таз для большего шумового эффекта), разместились в санях. Пять-шесть собак на длинных поводках, бежали следом.
На месте разделились: Петрович повёл подростков с собаками на их позиции, оговорив со старшим из ребят точное время начала загона, а мужики, в это время, раскручивая мотки шнуров с красными лоскутьями ткани, большим полукольцом охватывали опушку дубравы, оставив в одном месте своеобразные ворота для зверей.
К назначенному времени всё было готово.
А ведь ещё вчера днём, мероприятие могло накрыться «медным тазом» - не могли найти в деревне нужного количества красных тряпок. Спас положение один дедок, вспомнив, что в дальней кладовке сельсовета пылятся транспаранты ещё советских времён. Вот они-то и пошли в дело.
К удовольствию Архипа ему удобной точки для стрельбы у ворот не нашлось, и Петрович отпустил его в свободное плавание, сказав:
- Дед ты сам определись, где встанешь, тебя учить не надо.
Утопая по колено в снегу, Архип отошёл в сторону на несколько десятков метров и встал за старым дубом, одиноко стоявшим перед опушкой дубравы как её сторож или предводитель.

Этим ранним утром в небольшом, заснеженном и заросшем густым кустарником овражке, было всё спокойно.
Молодые сытые волки, напившись воды из не замерзающего родничка, затеяли возню. Тихо рыча, и покусывая друг друга, возились в пушистом снегу. Положив морду на вытянутые передние лапы, вожак ещё спал, или делал вид, что спит. Волчица лежала, свернувшись клубком. Весёлая возня молодняка разбудила её, она встала и, отряхнувшись, тоже пошла к воде.
Тихо кругом.
И только на дальней опушке застрекотали сороки. И вот уже ближе к оврагу каркнул ворон, поднимая на крыло сородичей.
Вожак поднял голову, прислушался. Волчица, перестав пить, повернула морду в сторону опушки, принюхалась. Затем обменялась взглядом с волком: «Вроде всё спокойно».
И опять тишина повисла над дубравой.
И вдруг она рухнула, взорвалась в чутких ушах зверей шумом, криками людей и собачьим лаем. Вожак вскочил, волчица подбежала к нему и встала рядом. Молодые волки испуганно заметались и, только повинуясь рычанию вожака, поджав хвосты, сгрудились вокруг него с волчицей.
Шум, голоса людей и лай собак только с одной стороны, но отрезающей волкам короткий путь к бегству в дальний лес. «Дубрава большая и можно выскочить в поле, где не догонят ни люди, ни собаки и, сделав небольшой крюк, уйти в лес», - мощными махами по глубокому снегу, вожак бросился по склону оврага вверх, уводя за собой стаю.
Вот и просветы между стволами деревьев, кустами, а за ними - заснеженное поле.
Вожак встал как вкопанный, тихо рыча. Преграждая путь, между деревьев и кустов на ветру трепетали яркие языки пламени. Стая сбилась в кучу. Молодняк, испуганно повизгивая, жался к старшим. Заложенный природой инстинкт ужаса, страха перед огнём, остановил волков.
Кося глазом на мелькающие всполохи огня, вожак просился вправо. Шум и собачий лай накатывали всё ближе и ближе, но вот один, второй, третий просвет в деревьях, где нет огня. Вожак остановился, присел, вытянув морду принюхался. Чуткий нос зверя уловил запахи человека, побывавшего здесь, пахло ещё чем-то остро-тревожным, но главное – не было огня.
Готовясь к броску, волк оглядел стаю, рыча показал клыки, как бы принуждая всех следовать за ним. Волчица, не соглашаясь с ним, зарычала и слегка укусила его за плечо. Он зло огрызнулся. Она отскочила назад и, рыча, преградила путь двум молодым волкам, которые в нерешительности никак не могли определиться, чью сторону принять в этом споре.
Мощными прыжками вожак бросился вперёд. Серыми тенями два молодых волка следом за ним.
И грянула россыпь выстрелов.
Визг подранков, рычание и хрип раненого вожака. Взметнулась снежная пыль от падающих в снег на полном ходу тел, от судорожно бьющихся в агонии зверей. Грянули ещё выстрелы и ещё.
Уводя за собой остатки стаи, волчица метнулась назад по цепочке следов. Фигурки людей и собак уже мелькали слева между деревьями, а справа - языки огня.
В одном месте, между кустов, шнур с красными тряпками – «языками огня», провис. Это место и выбрала волчица. Коротко оглянулась на свою свиту и, не мешкая, бросилась в просвет между кустами. Оттолкнулась и взмыла над флажками.

Большую часть жизни дед Архип прожил в лесу с ружьём на плече, работая лесничим, но заядлым охотником не был. Да, в молодости он мог подстрелить парочку лис на воротник и шапку жене. С лесных озёр и болотцев мог принести в дом пару-тройку уток, но не более того.
Облава на волков не вызвала у него ни охотничьего азарта ни даже чувства мщения. Понимал и знал точно Архип, что это голод погнал волков на него, а вернее, на его лошадь. А что такое смертельный голод, дед знал не понаслышке – ещё подростком пережив голодно-холодные годы последней войны. Знал дед, что зачастую в голод, люди творят такие вещи, на которые не способны никакие хищники.
Деревня-общество, решило наказать волков и, он не мог противиться. Ему ещё жить вместе с ними, но когда не нашлось места среди стрелков, Архип тихо, про себя, обрадовался. Участвовать в расстреле зверей он не хотел, а потому с радостью ушёл подальше от ворот в загоне.
Стоя за стволом старого дуба, Архип слышал выстрелы и через небольшую паузу ещё - в разнобой. Хорошо представляя, что сейчас там происходит, дед шагнул из-за дерева и тягуче сплюнул в снег. Достал мятую сигарету из пачки и, зажав ружьё под мышкой, чиркнул спичкой, пригнул голову собираясь прикурить.
В этот момент всё и произошло. Он ничего не видел, просто почувствовал что-то.
Оторвал взгляд от ладоней со спичкой – волчица приземлилась в нескольких метрах от него, на расстоянии ещё одного прыжка, а над шнурами с красными тряпками уже летели в воздухе ещё два зверя.
Та же острая морда и жёлтые глаза с застывшим в них немым вопросом.
- Уходи, не трону, - прошептал Архип, глядя в эти глаза.
Она резко прыгнула в сторону и помчалась в поле, огибая по дуге дубраву в направлении темнеющего в отдалении леса. Пара волков бросилась за ней следом.
Обгоревшая спичка прижгла пальцы, дед цыкнул, и отбросил её в снег. Вновь прикуривая, он провожал взглядом волков, уходящих по глубокому снегу к спасительному лесу.
Выдохнув первую затяжку, Архип шагнул к волчьим следам на снегу, присел над ними, вглядываясь, хоть и был уверен, что там увидит. Маленькая вмятинка в центре следа просматривалась хорошо.
- Ох и умная зараза, сама под пули не пошла и за собой молодых увела, - то ли удивляясь, то ли восхищаясь зверем, тихо сказал дед, поднимаясь с корточек.
К нему уже бежали. Первыми, запыхавшись и еле удерживая на поводках хрипло лающих псов – парни загонщики. Подбежали гурьбой и мужики.
Бросив взгляд в сторону бегущих по полю зверей, участковый только и спросил Архипа:
- Она?
Дед молча кивнул.
- Дед, какого чёрта не стрелял! – Заорал на Архипа подбежавший одним из последних Николай.
- Что, должок волчице отдавал? – продолжил, щуря глаза и ухмыляясь.
- Заткнись, молод ещё, на старика орать, поживи вначале в этих лесах с десяток лет, потом и будешь рот  открывать, - грубо оборвал Николая участковый.
В пылу азарта охоты и погони, кто-то из мужиков начал отстёгивать поводок с шеи своего пса, его примеру последовали и остальные владельцы собак.
- Эй, паря, пожалей собаку, ведь порвёт она его, - крикнул Архип хозяину молодого, крепкого пса.
- Не боись, Архип, я его из городского питомника брал, он из породы охранных, хорошо натаскан, догонит. - Если не волчицу, так молодых затравим собаками, - и спустил с поводка пса.
- Дурень, его же на людей натаскивали, а здесь зверь, волчица, и, повернувшись к Петровичу, тихо добавил:
- Жалко пса, не дал Бог ума его хозяину.
Мощный кобель устремился в погоню. За ним бросились остальные собаки, с каждой секундой всё более и более отставая от сильного пса.
Волчица обернулась, замедлила немного бег, пропуская вперёд себя молодых волков. Заметив это, дед Архип толкнул локтём Петровича в бок, тихо прокомментировал манёвр волчицы:
- Смотри, смотри, что делает зараза! Сейчас она его встретит. Остальные-то шавки её и не интересуют.
Расстояние между волчицей и собакой быстро сокращалось. В последний момент волчица развернулась и встретила пса грудью. В поднятой животными снежной круговерти трудно было что-либо разглядеть. Мелькали тёмные силуэты, веером взлетал снег.
Затем оттуда долетел собачий взвизг и, через несколько мгновений волчица вскочила, отряхнулась и бросилась догонять своих, не обращая внимания на собак, подбегающих к поверженному собрату. Визгливо лая в сторону убегающих зверей, псины испуганно кружили на одном месте, не решаясь на преследование.
Грязно матерясь, хозяин пса разрядил в сторону убегающих волков два ствола и, спотыкаясь, падая в глубоком снегу, побежал к собаке.
- Вот и всё, я же говорил дурню, - тихо сказал дед, обращаясь к участковому.
- Вот ведь зараза, наделала делов и ушла, даже умудрилась молодняк увести за собой. Как думаешь, Архип, вернётся она в наши края, или нет? – Спросил Петрович старика.
- Кто её знает, волчья душа – потёмки, - уклончиво ответил дед, пожимая плечами, а когда участковый уже отошёл от него на пару шагов, тихо, чтобы никто не услышал, добавил:
- Вернётся, обязательно вернётся – это её лес и дом. У каждого он должен быть свой - куда можно и нужно всегда возвращаться.