Святой или разбойник?

Из революционной стихии через толстовство пришел к тишине пасеки основатель опытного пчеловодства в России Анатолий Степанович Буткевич (1859 – 1942)

В гостях у графа Толстого Буткевич познакомился с Репиным. «Мне бы хотелось снять с вас эскиз для натуры. Мне нужно на задуманной картине изобразить святого, а вы были бы подходящей натурой», – сказал ему художник. «Этот разговор был за общим столом. Графиня услыхала и сейчас же заметила: «Скорее, Анатолий Степанович мог бы быть хорошей натурой для разбойника (она видела меня иной раз летом в красной рубахе и большой соломенной шляпе, и, наверное, это впечатление и вызвало у нее такое обо мне представление», – вспоминал Буткевич.

Ради свободы и справедливости
Незадолго до того разговора за столом у Толстого Анатолий Степанович, действительно, вернулся из «мест, не столь отдаленных» – если, конечно, такое определение применимо к городу Туринску в Западной Сибири. Но угодил туда отнюдь не за разбойные дела…

Сын отставного майора – участника Крымской кампании оказался на тульской земле вместе с родителями после того, как те приобрели небольшое имение близ Крапивны, в селе Русанове Одоевского уезда. Десяти лет мальчика отправили в Тульскую классическую гимназию. Выдержал он в ней только четыре класса – по собственному признанию Анатолия Степановича, не осилил греческой грамоты и потому перешел в Орловское реальное училище.

В Орле Буткевич и приобщился к революционным идеям. Началось это с кружка саморазвития, где реалисты обсуждали происходящие события в стране, обменивались литературой и жарко спорили о прочитанном, Позже, во время учебы в дополнительном седьмом классе новооткрытого Тульского реального училища, Анатолий вроде бы отошел от политики – за учебой было не до того. Интерес к ней возродился с поступлением на первый курс лесного отдела Петровской земледельческой академии (ныне Московская сельскохозяйственная академия им. К.А. Тимирязева) – учебного заведения, известного в то время вольнолюбивыми взглядами студентов и либерализмом преподавателей. Здесь он с двумя товарищами примкнул к народовольцам-террористам. «Кроме народовольцев были еще чернопередельцы, подготовлявшие переворот с низов, – вспоминал Буткевич. – Наш кружок, заведя гектограф и приискав в глухом месте дачу-особняк, занялся печатанием прокламаций, которые распространялись в Туле среди рабочих моим братом и его товарищами, учениками старшего класса гимназии».

Вскоре полиция обнаружила у гимназистов запретную литературу и, раскручивая ниточку, добралась-таки до Анатолия Степановича. «В октябре 1881 г. нас двоих арестовали, третий товарищ скрылся, – писал он. – В апреле после пятимесячного одиночного заключения я был выслан в Туринск, Тобольской губернии, на пять лет».

Как и многим другим революционерам, ссылка дала Буткевичу возможность не только вплотную заняться самообразованием, но и разобраться в себе, в своих устремлениях: «У меня и многих из моих товарищей, не пристроившихся ни к какому делу, было много свободного времени. Мы много читали, кто мог – писал рефераты. Устраивались литературные и драматические вечера. Здесь, в ссылке, я впервые познакомился с идейно-религиозными произведениями Л. Н. Толстого. Помнится, в каком-то журнале помещались отрывки из «Так что ж нам делать?» Они, вместе с некоторыми личными впечатлениями, заставляли шевелиться мысль в другом направлении».

Под влиянием идей Толстого Буткевич в Сибири начал отходить от «бунтарских» настроений – его душа, по словам Анатолия Степановича рвущаяся «из лагеря враждующих и смятенных», нашла у писателя «дух братства и мира».

Дважды спасенный

Отмеренный ему срок ссылки Буткевич отбыл в Туринске не до конца: за год до его окончания Анатолия Степановича в связи с опасным заболеванием глаз и необходимостью лечения перевели по высочайшему повелению в Тульскую губернию, где он жил в отцовском Русанове. В марте 1887 года гласный надзор над ним был заменен негласным, а в мае жандармское управление привлекло его к дознанию по делу о тульской народовольческой типографии – по агентурным сведениям, Анатолий Степанович «посредничал в сношениях типографии с Москвой». Но доказать это жандармам не удалось, и его оставили под особым надзором…

Не удивительно, что в разгар всех этих передряг новый знакомец Толстого произвел неблагоприятное впечатление на Софью Андреевну: «Неподвижное лицо, очень черный брюнет, синие очки и кривой глаз», – отметила она в дневнике. Справедливости ради надо сказать, что очки Буткевич носил в силу необходимости, из-за больных глаз. А вот Лев Николаевич, напротив, был об Анатолии Степановиче самого лучшего мнения и писал о нем: «Какой хороший».

В своих мемуарах о Толстом Буткевич отмечал «общее впечатление радушия и приветливости, с какою всегда принимал меня Лев Николаевич… Он, видимо, мне симпатизировал, что видно из нескольких строк одного его письма… где он отзывается обо мне, как о человеке твердом. Его глубокие, проникающие в душу глаза и сейчас стоят передо мной одним из самых ярких воспоминаний; его необыкновенно светлую улыбку, иногда взволнованный голос, причем на глазах его навертывались слезы, – все это трудно забыть. Ярко врезались в память и другие моменты, когда он с юношескою горячностью и румянцем на щеках спорил с людьми других направлений, отстаивая свои взгляды».

Толстой, по существу, дважды спас Буткевича. Первый раз – духовно, заразив его идеями братства и мира. Второй – в буквальном смысле.

«Пробыв по каким-то делам в Туле некоторое время, я тронулся в обратный путь, но вместо того, чтобы ехать поездом, я решил пройтись пешком в Ясную Поляну, а оттуда в Щекино (по-старому – Ясенки), где, как мы условились, должна быть за мной лошадь с хутора, – рассказывал Буткевич. – Побеседовав со Львом Николаевичем до вечера, я вышел в Щекино. Лев Николаевич пошел меня проводить до деревни. Дело было зимой. Уже стемнело. Луны не было. Перед этим была метель, дорога была заметена, и в воздухе стоял какой-то туман. Сначала я находил дорогу, но в одном месте она была заметена на большое расстояние, и я ее потерял. Метнулся в одну сторону – нет дороги, в другую – тоже нет. Кто бывал в положении человека, потерявшего направление среди однообразной снежной равнины в темную безлунную ночь, тот знает то жуткое чувство, которое охватывает заблудившегося. Я начал кричать. К счастью, я отошел недалеко от деревни, Лев Николаевич услыхал меня и, зайдя к знакомому крестьянину, сказал ему, чтобы он запряг лошадь и подвез меня до Щекина. Смотрю, ко мне едет кто-то по дороге, которая, как оказалось, была недалеко, и я благополучно доехал до Щекина».

От теории к практике

Буткевич писал, что «помимо бесед со Львом Николаевичем, целью моих экскурсий в Ясную Поляну было заполучение того или другого из его крупных нелегальных произведений для прочтения и переписки. У меня тогда было свободное время, а так как заработка определенного не было, то переписанные экземпляры сбывались на сторону за плату. Кажется, я даже переписывал гектографскими чернилами, и эти вещи размножались друзьями Льва Николаевича на гектографе». Из-за этого, кстати, имели место проблемы с полицией, но все как-то утрясалось.

На почве увлечения толстовскими идеями Анатолий Степанович в то время познакомился с Елизаветой Филипповной Штыкиной. Сходство интересов впоследствии стало важным стимулом для их брака. Вместе они занимались бесплатной крестьянской школой, которую Буткевич открыл в Русанове. Однако власти запретили ему учительство, и весной 1889 года молодые супруги решили опробовать толстовские теории на практике. Они отправились в село Глодоссы Елисаветградского уезда Хурсонской губернии, где была земледельческая община «по Толстому». Ее составляли три сектанта-библейца с семьями и организатор общины – толстовец Исаак Борисович Файнерман (1863–1925) с женой. Увы, просуществовала она недолго, развалившись, по мнению Буткевича, из-за плохого руководства и отсутствия «взаимного понимания и доверия между членами». Анатолий Степанович еще некоторое время столярничал по крестьянам на Херсонщине, а затем вернулся в Русаново.

К тому времени у Буткевичей родился сын. Отец выделил Анатолию Степановичу хутор с земельным наделом и посоветовал заняться пчеловодством. «Если у меня есть теперь занятие, наполняющее содержанием мою повседневную жизнь и дающее средства к существованию мне и моей семье, то за это мне нужно быть благодарным прежде всего моему покойному отцу», – с признательностью писал позже Буткевич.

Без революций

В пчеловодстве Анатолий Степанович, что называется, нашел себя, хотя продолжал поддерживать знакомство с Толстым. «Когда наш старший сын Вениамин, – пишет Буткевич в воспоминаниях, –  был еще в пеленках, Лев Николаевич устроил нам неожиданную большую радость, посетив хутор с двумя своими гостями. Они шли чертой засеки чуть ли не от самой Ясной Поляны и были в восторге от прогулки. Пробыв некоторое время на хуторе, Лев Николаевич посетил и Русаново и беседовал с моим отцом о старых, давно минувших днях Крымской кампании, в которой они оба принимали участие. Из этого посещения у меня запечатлелся в памяти один момент… Лев Николаевич подошел к кроватке Вени, когда его пеленали; он сопротивлялся, высвобождая ручонки. Лев Николаевич, посмотрев на него, сказал улыбнувшись: «Свободолюбивый будет гражданин». После того через 14 лет мне довелось быть с Веней, уже юнцом, у Льва Николаевича в Ясной Поляне. «Что же, Вениамин, устраиваешь революцию?» – спросил он, улыбаясь. «Нет, еще пока не пробовал», – ответил сын».

Отец тоже революций уже не устраивал, перенеся весь свой революционный пыл на обустройство и развитие пасеки. «Всякое дело только тогда захватывает человека всецело, когда оно дает дело не только рукам, но и голове, и когда я познакомился с пчеловодством теоретически, оно приобрело для меня новый интерес и с этой чисто интеллектуальной стороны», – говорил Буткевич. Много экспериментируя, Анатолий Степанович постоянно записывал свои наблюдения и полученные результаты, чтобы затем всесторонне анализировать их.

Интеллектуальный подход к пчелам

Начало пчеловодческой деятельности далось Буткевичу нелегко, пчелы болели, гибли целыми семьями. Справиться с этими проблемами ему помогли талант исследователя, умение поверять практикой советы бывалых пасечников и рекомендации специальной литературы, вдумчивый анализ получаемых результаты. Так ставящиеся им опыты обрели системность, а выводы – глубокую научность и достоверность. При этом Анатолий Степанович не боялся спорить с авторитетами. Пример тому – сконструированный и построенный им улей, совместивший две противоположные системы ухода за пчелами и «представлявший собой компромисс между широко распространенными ульями Дадана и Лангстрота. Конструкция эта так и стала называться «универсальным ульем Буткевича», но поддержки у пчеловодов не получила и не удовлетворила самого конструктора, несмотря на то, что он продолжал улучшать ее всю последующую жизнь», отмечают современные исследователи.

В конце концов, Буткевичу удалось создать свою систему формирования семей-медовиков и использования их на медосборе с максимальной эффективностью. Эту систему и сегодня успешно применяют многие пасечники. Неоспоримой заслугой Анатолия Степановича является также выработанные им методики отбора наиболее продуктивных и сильных семей, организации племенной работы на пасеках, применения различных подкормок…

Во время Первой мировой войны Буткевич открыл на хуторе под Русановым лазарет, где с успехом лечил раненых продуктами пчеловодства. Он был убежден в их целительной силе и выступал против расширения линейки медов за счет так называемых малиновых, черносмородиновых и других подобных сортов. «Таких медов не бывает. Это кухонная макулатура, прошедшая через зобик бедных насекомых, которых пчеловоды, недостойные этого благородного имени, делают орудиями грубой фальсификации, рассчитанной на совершенное невежество покупателя!», – учил он. Написанные им многочисленные книги и статьи по пчеловодству и в наши дни не утратили актуальности – пасечники до сих пор руководствуются ими.   
 
Опыт, сын ошибок трудных

В 1909 году Буткевич начал выпускать журнал «Опытная пасека», издание которого длилось 10 лет. Параллельно как губернский инструктор по пчеловодству он исследовал медоносную флору Тульской губернии, определив районы, пригодные для создания крупных промышленных пасек. Его заслугой является и создание губернского общества пчеловодов, где Анатолий Степанович председательствовал долгое время, и первой в России Тульской пчеловодческой опытной станции.

Идея ее создания родилась у Буткевича тогда же, в 1909 году. Для ее реализации он специально ездил в столичный департамент земледелия, лично представив чиновникам тщательно разработанный подробный проект с уставом, программой исследований и сметой расходов. Идея получила поддержку вице-директора департамента, но осуществить ее удалось лишь в 1914 году.

Станция «сначала находилась неподалеку от г. Крапивны, в 1917 году ее перевели в деревню Куруловку Тульского уезда, осенью 1921-го – в имение Ляхновича, которое находилось в 7-ми верстах от Тулы, – отмечается в книге В.И. Северова «Прогрессивные сельскохозяйственные начинания в Тульской губернии на рубеже XIX и XX столетий», изданной Тульским научно-исследовательским институтом сельского хозяйства в 1991 году. По ее данным, в 1914 году на станции было 62,5 тысячи ульев, в 1918-м – 54,3 тысячи, а в 1920-м году – 120 тысяч ульев: «Вероятно, правопреемником опытной станции пчеловодства стала областная контора пчеловодства, но документального подтверждения этой версии нет».

Так или иначе, станция имела настолько крупные достижения, что в 1930 году на ее базе был образован Научно-исследовательский институт пчеловодства. В 1920-е годы ее посещали не только ученые-пчеловоды со всей России, но и видные немецкие, американские ученые. К сожалению, в 1930-е годы с началом коллективизации многие пасеки исчезли, а пчеловодство попытались перевести на индустриальную основу, сделав акцент на создании крупных пчеловодческих хозяйств. Однако пчела, как известно, шуму не любит…

*   *   *

Революционер, толстовец, пчеловод – он не был ни святым, ни разбойником. Но на закате жизни Анатолию Степановичу, как в молодости, опять довелось испытать все тяготы лишения свободы: в 1930-е годы Буткевича необоснованно репрессировали. Вместе с другими видными учеными-пчеловодами он был обвинен в «экономической контрреволюции» и сослан. Умер Анатолий Степанович в 1942 году.