Возрождение Гвардии. Роман. Глава третья

Николай Шахмагонов. Возрождение Гвардии. Офицерский роман. Глава третья

Просмотр
 Редактировать
 



Николай Шахмагонов.

Возрождения Гвардии.

Офицерский роман.

Глава третья

Личный фронт полковника Урусова

Олег Николаевич Урусов летел на Восток, и мысли его, опережая лайнер, неслись вперёд, туда, где ожидали его не только служебные хлопоты по сдаче дел, но и проблемы личного характера. Он уже привык к тому, что случилось с ним, привык к ритму жизни вдалеке от тех мест, в которых родился и вырос. Даже его личный фронт давно уже проходил здесь, в краях дальних, постепенно ставших для него краями родными.
Из Москвы он сделал только один звонок в Забайкалье – звонок ей… Той, которая провожала его в эту поездку со всё нараставшей тревогой и которая теперь ждала его возвращения с тревогою не меньшей.
Связь с женой была утрачена довольно быстро. Они даже не переписывались, когда он уехал, а перезванивались лишь в том случае, если надо было решить какие-то проблемы с детьми.
Урусов подозревал, что она, вероятнее всего, скоро утешилась, что у неё наверняка кто-то появился, но вопросов не задавал, во-первых, потому что вряд ли бы мог узнать правду, а во-вторых потому, что и не хотел этой правды знать.
Его связи с женщинами были с тех пор не слишком серьёзными и не слишком прочными. Сердце молчало, и он старался никого не обманывать, а прямо говорить о перспективах знакомств. Встречаться же старался с женщинами одинокими. Ну а своими тайнами ни с кем не делился. Не скрывал, что женат, но и не говорил всей правды об отношениях с женой.
Сердце тосковало по любви, по ярким, чистым отношениям, но он уже и не знал, возможно ли надеяться на чистоту отношений в его-то положении. Он, если так можно выразиться, мечтал о любви, потому что только любовь может спасти от одиночества, душевного одиночества, в котором он оказался, прибыв в эти края.
Первое время его сторонились, потому что не знали причины столь странного перевода. Вряд ли кто-то информировался местное командование об истинных причинах. Возможно, кто-то полагал, что он просто-напросто блатной, которому нужно отметиться здесь, в Забайкалье, перед новым назначением. Полагали, что прибыл он сюда ненадолго и скоро вернётся в столицу. А он всё служил и служил, причём служил честно и добросовестно.
При его должности он вполне мог претендовать на солидную квартиру, но только если бы приехал сюда со всей семьёй. Не желая ворошить этот сложный для него семейный вопрос, он попросил скромную однокомнатную квартиру, тем самым упрочив мнение о том, что долго здесь не задержится.
Но, говорят, что ничего нет более постоянного, нежели временное. Квартиру он долгое время вообще не обставлял. Взял солдатский стол, несколько стульев, да солдатскую кровать. Обходился стенным шкафом, да антресолями. А что ему было нужно? Штатской одежды и вовсе здесь не заводил – дом близ части, в любую минуту могут вызвать на службу. Выходных практически не брал, словом, стал настоящим трудоголиком.
Лишь несколько позднее приобрёл раскладывающийся диван, поскольку неловко же было принимать временных дам своего сердца – скорее даже вовсе не сердца – на солдатской кровати.
Всё собирался как-то благоустроить свой быт и постоянно откладывал, причём откладывал сначала с месяца на месяц, а потом и с года на год. Отпуска проводил, как правило, в Дальневосточных военных санаториях. Оставшееся же от путёвок время тратил на рыбалку, охоту, хотя если ещё с рыбалкой дружил, то охотником был не ахти каким.
Менялись командиры полков, менялись начальники штабов, а он, бессменный зам, так и оставался на своём месте. К этому уже привыкли, и командирам полков, а впоследствии командирам бригад было очень даже легко при нём, поскольку он знал полк, позднее бригаду, как свои пять пальцев, знал офицеров, их заботы, чаяния, а уж опыт приобрёл необыкновенный и ни с чем несравнимый.
Так и текла его жизнь спокойно и размеренно до самого того памятного ему дня, когда он был вызван по каким-то делам в штаб округа и отправился туда на проходящем скором поезде. Сел на своей станции, вошёл в купе и увидел там молодую женщину, которая сразу привлекла внимание, своим изяществом, несомненной красотой, а когда заговорил с ней и необыкновенно мелодичным голосом.
– Оксана, – представилась она.
– Олег, – сообщил он, устраиваясь на противоположной полке.
– Вы в Читу? – поинтересовалась она.
– В Читу.
– Я тоже…
 – Что же будет искать в холодной Чите солнечная украинка? – снова спросил он, предположив, что, судя по имени, его попутчица явно не из этих мест.
– Я не украинка. Я – русская, – возразила она. – Хотя пришлось пожить и на Украине… Или как там теперь говорят – в Украине. Нелепо звучит.
– Зато самостийно. Хотя вы правы. Если капнуть историю, то звучит не только нелепо, но и глупо, ведь Украина, Украйна пошло от окраины, окраинных земель, то есть, территории у края русской земли, то есть украйные территории. И долго пришлось жить на Украине?
– Пока папу не перевели, – она сказала не грубо «отца», а мягко – «папу», из чего Урусов сделал вывод, что она явно из семьи, относящейся к культурному слою, ну а если из военной, то – к военной элите.
– Так он был военным? – уточнил Урусов.
– Да, военным. Поэтому покатались мы по белому свету. После Украины – в Армению перевели, в небольшой городок. Папа был секретарём партийной комиссии дивизии.
«Да, действительно военная элита», – подумал Урусов, поняв, что не ошибся в предположении.
Была такая должность… Теперь, в нынешние времена, не совсем понятная. Ну, ещё начальник политотдела, куда ни шло. И после крушения Советской Империи оставались ещё видоизменённые органы, занимавшиеся воспитательной работой – институт заместителей командиров по воспитательной работе.
– Ну а завершили службу, как я понимаю, здесь, в Забайкалье?
– Не угадали. Родители встретили развал Союза в Армении, да так там и остались. Куда ехать-то было? Где мы нужны? Ну а я здесь оказалась с мужем. Вышла замуж за лейтенанта ещё в Армении, а потом нас отправили в Группу Советских войск в Германии, а тут развал. Ну и вывели дивизию сюда, на Дальний Восток, а здесь и ликвидировали. Ну, то есть, расформировали.
– Понятно. Так муж, стало быть, служит или в запас уволился?
– Муж-то? Да мужа уже нет... Нет в живых.
– Извините…
 – Не стоит извинений. Знаете, столько пришлось пережить. Спился и.., ну словом ушёл из жизни, оставив меня с двумя детьми.
В это время в купе вошли молодые парень и девушка, которые ходили в вагон-ресторан, и разговор прервался. Между тем, Урусов чувствовал, что Оксане очень хочется с ним поговорить. Уже ночью, когда молодёжь уснула, он спустился со своей верхней полки и присел на краешек её постели, пояснив:
– Что-то не спится.
– Мне тоже.
– Вы надолго в Читу? – поинтересовался он.
– По работе. Рассчитываю всё закончить за день и вечером назад.
– Вы знаете, я тоже. И тоже собираюсь вечерком выехать назад.
Расстояния в Забайкалье немалые. Вполне нормальное явление, если поездка до штаба округа занимает чуть менее суток.
– Знаете что. А давайте ка вместе назад поедем. Всё веселее время в пути коротать? – неожиданно предложил Урусов.
– А как мы узнаем, на каком поезде?
– Прямо на вокзале билеты и возьмём.
Оксана некоторое время молчала и он спросил:
– Ну, так что?
– Можно, – чуть слышно отозвалась она.
Они ещё поговорили полушёпотом минут десять-пятнадцать, и Урусов полез на свою верхнюю полку.
На вокзале они сразу прошли в кассовый зал. Урусов подошёл к воинским кассами и попросил два билета СВ до станции, до которой ехала Оксана. Ему же предстояло выйти несколько раньше. Но брать один билет до одной станции, а второй – до другой было бы смешно.
Оксана ждала его у выхода из зала.
– Вот, всё, отправление в двадцать тридцать, – и он назвал вагон и место.
– Сколько я вам должна?
– Что вы, право, я же всё-таки военный, да не просто военный, а целый полковник.
– Нет, я так не могу…
 – Хорошо, хорошо. В поезде разберёмся, – сказал он. – Билет вам отдать или пусть оба будут у меня? Тем более я бы хотел, если время позволит, до отправления где-то посидеть с вами, если не возражаете. Вы в котором часу освободитесь?
– Точно не знаю, но, скорее всего, до обеда управлюсь. Так что можно было бы и раньше выехать, но тогда бы поезд на мою станцию пришёл часа в четыре утра. Так что время вы выбрали удачно.
– Да ведь мне приходится иногда ездить в Читу, так что знаю. И для меня время наиболее удобное… Я ведь часа на два раньше сойду, – пояснил Урусов, радуясь, что удалось скрыть, что за билеты он взял.
– Тогда договоримся встретиться памятника пограничникам. Там рядом учреждение, в которое я приехала. Знаете такой?
– Знаю – сказал Урусов. – Договоримся на шестнадцать ноль. Успеете?
– Думаю, что успею. Но если что не получится, тогда здесь, у касс, за час до отправления, – предложила Оксана.
– Договорились.
– Тогда до встречи? – спросил Урусов.
– До встречи…
Они встретились точно в назначенный час, и зашли в небольшой уютный ресторанчик. Время было послеобеденное, народу немного. Выбрали удобный столик, сделали заказ.
Разговор сначала не клеился. Она снова пыталась убедить, что ей неудобно, что она хочет сама платить за себя. Он же с улыбкой сказал:
– Ну вот, а ещё офицерская дочка.
Он умышленно не сказал: «офицерская жена», потому что почувствовал, что если она и прикипела душой к армии, то не потому, что муж был офицером, а потому что офицером был отец.
Когда речь касалась человеческих отношений, человеческих характеров, человеческих поступков, Урусов был прозорливцем. Он умел читать как бы между строк, ну а, если иметь в виду разговоры, то между слов. Он не заметил особой печали по ушедшему мужу, который, по всей вероятности, изрядно ей насолил, но вот грусть по далёкому и былому, по детству, отрочеству, юности ощущалась сразу.
Она охотно рассказывала о том далёком времени, о том, как была в школе первой ученицей, об участии в художественной самодеятельности, о юных летах, прерванных замужеством, которое она всё-таки назвала опрометчивым.
Урусов слушал её и ощущал нарастающее желание обнять прижать к себе это хрупкое существо, вероятно, много пострадавшее в жизни.
– Представляете... Я росла дома, как, ну как цветочек аленький у родителей. Единственная дочка, любимая дочка. С меня пылинки сдували. Папа во мне души не чаял. Гордился моими успехами. О маме и говорить нечего. Круглой отличницей была, ну и, конечно, хватила лишку – в Москву решила поступать, в престижный вуз. Ну и завалилась – единственный экзамен надо было сдать, как медалистке, а это, знаете, самое трудное. Поставили четыре – а раз четвёрка, то по большому кругу. Так и не набрала баллов. Вернулась в своё городок, устроилась работать. Где? Конечно, у папы в штабе. Тогда-то и познакомилась в молоденьким лейтенантиком. Хороший такой был паренёк… Не знала я тогда, что его больше чем я, интересовала папина должность. Едва поженились, стал проситься за кордон, в группу войск. Мы ж тогда не понимали, что грозой пахнет в воздухе. Папа решил нас отправить, вероятнее всего, потому что началось раздувание межнациональных конфликтов. Не знал он, что офицерам, да и семьям их, что оказались в группах войск, тоже не сладко придётся. Если ещё повезёт и соединение выведут в центральную Россию, так сяк, а если как нашу? Вот и хватили фунт лиха… Увольнялось тогда много офицеров, но ведь этот мой муженёк даже уволиться толком не сумел. Не знаю уж, что его столкнуло с пути – возможно, разочарование, крушение надежд. Ведь как рассчитывал, что дело пойдёт у него. А тут… Место оказалось ещё хуже, чем было. В Армении то всё же не так оказалось страшно. Разве что в районе Карабаха. А так – армяне ведь настоящие союзники и соратники. Ну а здесь… ужас что было. Расселили офицерские семьи в старых домах, более похожих на бараки. А дальше – каждый за себя. Кто-то квартиру пробил, хотя это было очень сложно, блатные как крысы с тонущего корабля в центральную Россию побежали, кто-то службу оставил. Ну а мы оказались в невероятном положении… Его даже уволить не успели. После попойки замёрз… Не дошёл до дома. И осталась я с двумя детьми. Поверите ли, порой есть было нечего. Соседи помогали, чем могли, да ведь и самих-то шаром покати, ведь при Ельцине и его банде окладов даже мизерных что положены были, офицерам не платили. Да ведь вы и сами всё знаете…
 – Помню, помню то время. Мне-то легче было. Я – один. В советское время вообще без проблем – снимешь, бывало, пробу в столовой, что и положено, кстати, командиру, и сыт… А тут и пробу-то совестно лишний раз снять – солдат-то кормить нечем. Ну да что там… Много ли одному надо.
– Мне, вы знаете, не за себя обидно было. За деток… Сын и дочь. Маленькими они были. Я иногда просто ходила по улицам, особенно у остановок автобусов. Смотрела на землю… Вы знаете, столько мелочи на земле валяется. На хлеб собирала. Детей из школы забирала, а они мне, мол, мамочка, можно в магазин с тобой зайти, ничего не будем просить, просто посмотрим. Я в магазин-то только за хлебом и заходила. А дома что – картошки по случаю достала, да капусты. Ну и какая никакая, а еда. Но без хлеба скучно.
– Боже мой. Что вы говорите? Слушать страшно…
Подошёл официант. Подал счёт. Урусов расплатился, и она даже не попыталась противиться.
Когда вышли из ресторана, проговорила:
– Может, зря я так разоткровенничалась? Даже неудобно как-то.
– Ну что вы?! Наверное, не часто рассказываете такое?
– Никогда и никому, – поспешно ответила она. – Как можно. Это уж вчера начала откровенничать в поезде, ну и почувствовала в вас участие. Да ведь и недаром говорят, что самые благодатные слушатели – это попутчики. Излила душу, да и всё – наутро расстались, и поминай, как звали.
Урусов неожиданно почувствовал, как ему не хочется этого вот «поминай, как звали».
Но говорить не стал, тем более, они уже вышли на перрон. Поезд был хабаровским, отправлялся с первого пути, и состав уже подали на посадку. Они остановились у своего вагона. Урусов подал билеты, и они прошли к коридор.
Оксану удивил вид вагона. Вагон был, как его называли в ту пору, горбатым, и выделялся из состава своими более скромными габаритами. На пороге купе Оксана замерла в удивлении, затем удивление сменилось оцепенением.
– Это что же, двухместно купе?
– Зачем нужны попутчики? Ведь и не поговоришь, как вчера.
– Вы специально… Вы, точнее кто-то из нас что-то не так понял.
– А вы полагаете, что в купе нельзя оказаться вдвоём? В этакую-то несезонную пору? Проходите, проходите, не обижайте меня подозрениями. Я не соблазнитель, я просто, как и вы, одинокий, быть может, отчасти даже несчастный человек. И встреча с вами, разговоры с вами, доверительные, участливые, для меня своего рода праздник.
Видимо, эти слова успокоили её, и она, войдя в купе, с удивлением сала рассматривать и столик, и кресло и два полки, одна над другой, с противоположной от кресла стороны.
– Устраивайтесь. Ваша полка, разумеется, нижняя, точнее, это не полки. В «СВ» они именуются диванами.

День, проведённый вместе, сблизил их. Оксана уже не так стеснялась того, что Урусов купил ей билет. Трудно было понять, как она действительно реагирует на то, что купе двухместное, и они будут в нём одни на протяжении всей поездки, что впереди – ночь…
Поезд плавно тронулся и стал набирать скорость. Побежали назад пристанционные постройки, под колёсными парами застучали выходные стрелки, и вскоре перестук стал ровным и ритмичным. За окном густели сумерки.
Урусов открыл портфель и поставил на стол бутылку вина, сказав при этом:
– Уж не знаю, что за вино. Продавцы хвалили, порекомендовали именно это.
Выложил бутерброды и фрукты.
Оксана сначала молча наблюдала за приготовлениями, затем предложила:
– Давайте ка я возьмусь за дело. Схожу, фрукты помою…
 – Не нужно никуда идти. Вот, смотрите…
Урусов переложил бутылку и фрукты на диван и открыл столик, под крышкой которого оказался кран с горячей и холодной водой.
Оксана занялась мытьём фруктов, а Урусов, услышав в коридоре звон стаканов, отодвинул дверь и попросил проходившую мимо проводницу принести два чая.
Он ещё не знал, как себя вести с Оксаной, которая нравилась ему всё больше и больше. Поезд мчался в темноту, за окошком тянулись лесные массивы. Изредка менялся перестук колёс, и проплывали небольшие речки, подсвеченные лунным сиянием.
Наконец, приготовления были завершены, и Оксана удобно устроилась на своём диване, поджав под себя ноги. Урусов сел в кресло.
– Ну что ж, уже сутки знакомы. Пора выпить за такое неожиданное и приятное знакомство, во всяком случае, для меня приятное.
– Мне тоже приятно ваше общество, – призналась Оксана. – Вы скрасили мне поездку. Обычно эти поездки нудные и скучные.
– Вы так и не рассказали, куда и зачем ездили, ну да всё потом, всё потом, – сказал Урусов, поднимая стакан.
Вино он разлил в обычные стаканы, которые попросил у проводницы.
Мелькнула мысль: «А не предложить ли брудершафт? Нет, наверное, это преждевременно, да и слишком дерзко…»
То, что она довольно спокойно восприняла поездку в «СВ» вселяло некоторые надежды, хотя он не строил никаких планов – Оксана располагала к разговорам, интересным разговорам, разговорам доверительным, она привлекала его слишком сильно, чтобы совершать опрометчивые шаги. Ему бы хотелось завязать с ней знакомство не сиюминутное – на одну ночь в поезде. Ему хотелось сделать для неё что-то хорошее, ему хотелось утолить её печали. Он чувствовал, что всё её существо было охвачено этими печалями.
Он стал расспрашивать о детях. Она рассказала, что они выросли, что сын вот-вот отправится служить срочную, а дочь с золотой медалью окончила школу и поступила в институт.
– Даже не верится, – проговорил он искренне. – Такая молодая мама, а дети уже фактически вступают во взрослую жизнь.
– Вы мне льстите…
 – Нет-нет, нисколько. Я говорю то, что думаю, – возразил Урусов.
Они выпили ещё по полстакана вина. Оксана разрумянилась, почувствовал себя немного более расковано и проговорила:
– Находилась сегодня. Ноги гудят. Не возражаете, если я их вытяну…
Он хотел сделать ещё один комплимент, восхититься его стройными ногами, но просто кивнул и налил ещё по полстакана вина.
– Устали… Вижу, что устали...
– Есть немного, – проговорила она и словно в подтверждение своих слов, провела рукой по ноге.
– Давайте помассирую, – неожиданно для самого себя предложил он и, не дожидаясь согласия, быстро пересел на её диван и стал водить рукой сначала по одной, затем по другой ноге.*
Она сразу напряглась, приподнялась, пытаясь набросить на ноги одеяло, но он всё делал столь деликатно и нежно, что успокоилась и снова откинулась на полушку, опираясь на локти и полуобернувшись к столу.
Он массировал ей ноги ниже колен. Она сначала крепко сжала их, настороженно посмотрев в глаза Урусову. Он не отвёл взгляда, а лишь улыбнулся одними глазами. Спросил:
– Так лучше? Легче?
– Вы словно профессиональный массажист, – с улыбкой проговорила она.
– Секрет прост… Я делаю массаж прекрасной женщине, которая мне очень и очень симпатична…
 – Ну уж… Впрочем, давайте не будем переходить грани дозволенного, – сказала она. – Не будем портить такое славное знакомство и такой чудный вечер.
Сказать-то сказала, но Урусов неожиданно ощутил лёгкую дрожь, прокатившуюся по её ногам и, наверное, явившуюся отражением дрожи во всём теле. Глаза у неё слегка затуманились. Он тут же сделал один более широкий взмах руки, забравшись чуть выше колена, но тут же и отступил назад.
В тот момент, когда рука коснулась её прелестного бедра, Оксану словно током пронзило. Она вздрогнула и почти машинально приподнялась, но он успокоил её взглядом, словно бы попросил лежать спокойно.
– Давайте выпьем! – нервозно предложила она, вероятно, рассчитывая, что ему придётся бросить своё занятие.
Но вино было разлито, и он просто взял свой стакан, чтобы коснуться её стакана. Массаж же не прекратил. Она выпила, попыталась снова закрыть ноги выше колена одеялом, но так и не смогла вытащить его из-под себя, и он снова довольно резко и дерзко провёл рукой выше определённого самим для себя запретного рубежа.
Она ещё раз попыталась приподняться, но ничего не сказала. Ноги до этого плотно сжатые, она несколько развела в стороны, и чуть выше, там, где расходились полы короткого дорожного халатика, блеснула белая полоска, скрывающая от глаз то, что особенно притягивало его в те минуты.
Его рука скользнула вверх, коснулась бёдер, сначала одного, потому другого. Он гладил их нежно, с каждым стежком поднимаясь чуточку выше и приближаясь к той белесой строчке, которая вздрагивала при каждом его движении вверх.
Она не знала, как вести себя в этой обстановке. Она уже допустила некоторые вольности, позволила некоторые слишком откровенные прикосновения к себе, и прекращать их теперь было нелепо. А он гладил ноги и что-то рассказывал, но рассказ его воспринимался всё с большим трудом – сказывались усталость за день и, конечно, выпитое вино. А он словно бы усыплял её этим ничего не значащим и необязательным разговором.
Он не представлял, какая буря чувств клокотала в ней, не представлял, потому что не знал, как жила она все те годы, когда осталась одна с двумя детьми без мужа. Обычно в начальное время знакомства всё это мало интересует и остаётся за кадром. Он не знал, что жизнь её сложилась так, что не было мужчины, кроме мужа. Вначале не было, можно сказать, по соображениям идейным, нравственным, а потом, когда осталась одна, дня не выдалось, чтобы могла оторваться от детей. Какие уж тут романы!? А встречаться где-то днём, на час другой, пока дети в школе, она не могла опять-таки по соображениям нравственности, да и не так уж легко найти себе партнёра для подобных встреч женщине, которая круглые сутки занята с детьми.
В своём городке она не могла даже теперь пойти на какие-то серьёзные отношения, поскольку была учительницей, а городок был небольшим – всё на виду.
Ей казалось, что всё желания и страсти уснули в ней, или, может, она умышленно, намеренно усыпила их. Накануне, когда в купе вошёл статный полковник, она отметила, что он хорош собой, но отметила так, без всяких задних мыслей. Ей приятно было разговаривать с ним, она с радостью согласилась разделить с ним дорогу назад. Перед дорогой редкий человек не тревожится: каковы будут попутчики, ведь модно попасть и в купе и с соседями совсем неприятными.
Когда же они оказались вдвоём в двухместном купе, ёкнуло сердце, но вместо протеста она почувствовала некоторую тревогу, но тревогу странную – она одновременно и тревожилась и радовалась тому, что они оказались вдвоём.
Когда Урусов предложил помассировать ноги, в первое мгновение пыталась воспротивиться, но почувствовала, что ей хочется ощутить его прикосновения, и они оказались очень приятными, но одновременно эти прикосновения стали пробуждать в ней позабытые волнения всего существа.
А он продолжал гладить бедро, и пробираться вверх сантиметр за сантиметром. Вот он уже коснулся белой строчки, за которой чувствовало что-то пушистое и немножечко колкое. Она не протестовала, лишь голос выдал внутреннее волнение, хотя говорила она, по-прежнему, на отвлечённые темы, и никак не комментировала то, что происходило между нами.
Наконец, он решился и, слегка сдвинув белую полоску, коснулся пока ещё тыльной стороной ладони того, что скрывала она. Ощутил влагу и провёл уже пальцами по удивительно мягким и нежным тканям.
Она вздрогнула, ноги сами разошлись и согнулись в коленях. Он тут же сбросил с себя одежду и рванулся к ней, слегка сдвинув белую полоску и освободив путь для изголодавшейся за время отдыха в суровом и скучном санатории частички своего существа.
Она охнула и с жадностью приняла в себя эту частичку, обхватив его руками и ногами одновременно. Всё получилось быстро и яростно…
Когда он после бурной своей атаки, стал нежно ласкать и целовать ей, Оксана проговорила:
– Не думайте, что я со всеми так. У меня этого не было, не было, со дня ухода мужа, а точнее и ещё раньше…
 – Ну что ты, что ты. Ничего не думаю. И у меня, кстати, может и не столь давно, как у тебя, но давненько ничего не было.
– Вы что же, не женаты? – наконец, всё-таки спросила она. – Извините, вы сами натолкнули на этот вопрос.
– Женат, но…
И Урусов стал рассказывать свою историю, наверное, впервые и самому первому слушателю, точнее слушательнице.
Он старался не касаться ненужных подробностей, никого не осуждал, но, тем не менее, рассказ получился долгим и завершил он его словами:
– Вчера, едва увидев тебя, почувствовал, что вот бы полюбить такую женщину. Вы… Ты мне очень понравилась…
 – Взаимно, – сказала она и прибавила: – Любовь с первого взгляда?!
– А почему бы и нет? Может, это действительно любовь?
Она промолчала. Он снова стал её ласкать, а она, стремительно повернувшись, снова прильнула и вся вжалась в него, раскрываясь для нового слияния. Он понял, что она действительно говорила правду, что её молодое ещё, упругое, гибкое и красивое тело истосковалась по ласкам.
Они наслаждались близостью, позабыв всё на свете. Даже далеко за полночь, когда, казалось, выдохлись совсем, он не полез на свою полку, а остался спасть с ней вдвоём, и им не было тесно на не очень широком диване.
– Боже мой, Боже мой, – прошептала она полусонным голосом, – ещё вчера, вчера утром, даже в полдень, я ещё не знала тебя, – она тоже назвала его на «ты», – а теперь, теперь не могу себе представить, как буду жить, когда расстанусь с тобой.
– Мы расстанемся завтра, но ненадолго. Ты приедешь ко мне? Мне-то сложно уезжать в соседний гарнизон, я ведь на такой должности… Постоянно должен быть в военном городке.
– Приезжать? А зачем? Чтобы потом, когда-то позже было больнее расставаться?
– Разве мы можем сейчас, вот в эти минуты, знать, что будет с нами в дальнейшем. Разве нельзя представить и такой вариант, что мы будем вместе? Вместе и навсегда.
– Всё так неожиданно…
 – Вот именно. Я мог бы сказать… Мне кажется, я готов сказать, что не хочу с тобой расставаться никогда, но, ты, думаю, поймёшь правильно, если скажу, что так говорить, быть может, преждевременно.
– Да, да, конечно… Я бы, наверное, не поверила в такие уверения, хотя… Ты знаешь, приятно слышать даже милую ложь.
– Зная, что женщина любит ушами… И всё же мужчина должен смирять свой словесный пыл. Возможно, я рационалист – такова служба. Я ж всю жизнь на службе этой.
Они заснули под утро. Ближе к полудню поезд подошёл к его станции. Нужно было выходить, но он не вышел. Поехал провожать дальше, тем более билеты били до её станции. На станции своего городка она дождалась, когда он сядет во встречный поезд. Их разделяли около двух часов езды. В центральной России это много. К примеру, расстояние до Твери или почти до Рязани. Но на Дальнем Востоке такое расстояние не серьёзно – почитай, что рядом.
Они стояли на платформе, и Оксана продолжала удивляться вслух:
– Ну, надо же… Позавчера стояла здесь, между прочим, ждала как раз этот поезд. Ждала и не знала, что случится уже через два часа, через какие-то два часа.
Она прильнула к нему.
– Так ты приедешь? Завтра суббота. Приедешь? – спросил Урусов.
– Так сразу? Уже завтра?
– Не уже, а только лишь завтра, – сказал он. – Я не знаю, как доживу до завтра, как дождусь…
 – Это правда? И я, и я не знаю, как дождусь.
Он попытался дать её деньги на дорогу, но она отказалась, пояснив:
– Нет, нет. Теперь уже я не бедствую. Работаю, много работаю.
– Да… Где же я раньше был?! Где был…
 – Раньше ничего невозможно было. Мне было ни до чего, ни до чего совершенно. Только дети. Да и потом я бедствовала, когда ещё формально была замужем, да и потом, когда всё свежо было. Как можно? Нет… Ты появился в моей судьбе именно тогда, когда я почувствовала необходимость ожить, вернуться к жизни, быть может даже к любви. Я молилась, сколько я молилась со слезами, чтобы Бог даровал мне это чувство. И мне иногда становилось страшно от того, что внутри у меня что-то росло, ширилось, что-то стремилось вырваться наружу. Но я не знала что это, а от того и страх был. И я боялась это что-то отпустить. Чувствовала, что если отпущу, то будет как извержение вулкана. Вот и закрывала себя от себя. И влюбиться боялась, ведь пока ничего хорошего из этого не выходило. И вдруг… Я сама от себя не ожидала… Я отпустила это что-то вчера, когда после колебаний, после сомнений, оказалась в твоих объятиях… И теперь мне страшно тебя потерять.
Скорый поезд подкатился к платформе, Урусов обнял её, поцеловал и напомнил:
– Завтра встречаю на этом же поезде… К его прибытию уж точно освобожусь...
Он шагнул в вагон и прошёл в коридор, чтобы ещё раз увидеть её в вагонном окне. Он пошла за вагоном, лёгкая, словно светящаяся изнутри, в воздушном ситцевом платьице, и он залюбовался ею. Дух перехватило: «Неужели эта волшебная женщина стала моею, неужели она будет моею, возможно, навсегда».
И сутки спустя он встретил её на платформе в своём городке. А через несколько минут они уже входили в его холостяцкую обитель.
Оксана осмотрелась с улыбкой. Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться – он говорил ей правду и только правду. Он действительно жил один, и ничего здесь, ни одного предмета не коснулась, судя по всему, женская рука.
Единственно, что сделал он накануне, так это наполнил холодильник необходимыми припасами. До сей поры он по обыкновению обходился самым простым и скромным набором продуктов – таких продуктов, из которых можно без особых затрат времени что-то приготовить на скорую руку утром, чтобы спешить на службу, или вечером перекусить перед сном.
– Что приготовить? – спросила она, когда освободившись из его объятий, прошла на кухню и открыла холодильник.
– Да, я ужасно голоден, просто ужасно, – и он поднял её на руки и понёс в комнату, где была уже постелена кровать.
Сутки пролетели как одно мгновение. Ну а потом встречи стали почти регулярными. Иногда её отвлекали дети, слетавшиеся в весьма скромное гнездо, а потому и слетавшиеся нечасто. Чаще она ездила навещать дочь. Ну а сын. Сын готовился поступать в военное училище.
А потом, когда сын стал курсантом, в том городке Оксану уже ничего не держало. И Урусов забрал её к себе. Оксана устроилась в школу, и они фактически зажили по-семейному.
Так прошло несколько лет. И вдруг этот вызов в Москву. Оксана словно предчувствовала, что он таит какую-то пока неясную, неосязаемую и непонятную опасность для её выстраданного, но всё ещё зыбкого счастья. Зыбкого, потому что трудно было строить какие-то серьёзные планы, ведь её любимый оставался женатым человеком, хотя женатым более чем формально.
С женой Урусов не виделся уже около двух десятков лет, и полагал, что она вряд ли станет чинить какие-то препятствия, если он займётся бракоразводным процессом. Они не развелись до сих пор лишь потому, что ни ему, ни ей развод не был необходим. Видимо, и она решала какие-то свои амурные дела, так же как и он, без особой серьёзности.
Он не разводился ещё и потому, что не решил, что будет делать после увольнения в запас – останется ли здесь или вернётся в столицу. Тогда формальная прописка в Москве, точнее не его прописка, которая тоже формально была потеряна, а прописка жена могла иметь значение. Он не претендовал на квартиру, которую оставил её, но всё же она каким-то образом могла помочь перебраться в столицу. Во всяком случае, так было прежде, в советское время. Теперь всё изменилось, но он не интересовался, как изменилось и насколько.
Он был совершенно уверен, что жена не станет претендовать на то, чтобы восстановить свою роль. Он, в её представлении так и остался офицером без всяких даже малейших перспектив на выдвижение. Если в советское время офицер был вполне обеспеченным человеком, то во времена ельцинизма, да и в нулевые годы все военные, были людьми низкооплачиваемыми, да к тому же совершенно не престижными для создания или восстановления семьи. Всё несколько изменилось после значительно повышения окладов и пенсий в 2012 году.
И вдруг этот вызов в Главное управление кадров, и последовавшее за ним неожиданное назначение!
Окидывая мысленным взглядом события минувших лет, Урусов видел лишь одну проблему, выходящую на первый план в связи с этим назначением. Проблему, связанную с Оксаной!
Он прикипел к ней душой и сердцем, он не представлял себе жизнь без неё, но она вросла в Дальневосточную землю, глубоко пустив корни. Дочь оканчивала институт и только что вышла замуж – здесь вышла, за парня из семьи, которая была поистине забайкальской, семьи, со многими родственниками. Сын тоже женился на местной девушке и тоже вросшей в эти края. И Урусов до этой поездки в столицу частенько подумывал о том, что после увольнения в запас сложно будем ему покидать эти края, сложно именно из-за Оксаны.
Он увидел её издали. Она пришла, конечно, пришла встречать.
Урусов пошёл навстречу, ещё не зная, как он скажет о переводе и что должен будет ещё сказать по этому поводу…
_-_-_-_
 


 

   

   .