Время туманов. Глава I

                I
Полуденный зной накрыл берега реки густым  тяжелым одеялом. Ни шума ветра в зарослях кустарника, ни обычного в этих местах многоголосого треска насекомых, ни щебета птиц – только глухая тишина. Строго говоря, это был самый край огромного, простирающегося до горизонта леса, упирающегося в медленную полноводную реку, вдоль берега которой лежала пыльная, заросшая жесткой серой травой дорога. Вдали, на противоположном берегу , возвышались одинокие корявые деревья, и чем дальше от берега, тем гуще становилась серо-зеленая стена леса. Далеко на севере, в тех краях, откуда начинала свое течение эта величественная река, можно было разглядеть подернутые дымкой синеватые силуэты гор, столь далеких, что кое-где они сливались в единую неровную серую полосу между небом и землей.

У самой кромки берега, в узкой полосе колючего кустарника отчетливо слышалось шуршание, приглушенное ворчание и кряхтение. Виновником всей этой череды звуков был большой рыжий кот, гроза неловких пташек и водяных крыс. Он растянулся в тени кустарника в совершенно немыслимой позе и теперь перекатывался с боку на бок, поднимая пыль - казалось, ничто не может отвлечь его от этого неземного наслаждения. Но так только казалось. Он вдруг поднял крупную квадратную морду, жадно принюхался и настороженно повел большим и мохнатым, разорванным когда-то в драке, ухом. Потом с глухим урчанием встал, недовольно глянул на дорогу и чинно, неспешно нырнул в густые заросли. Вскоре послышался мерный стук копыт.
                ***
- И почему обязательно нужно было послать туда именно нас? В этакую-то жару?

- Ну… Им виднее.

Тучный бородатый всадник, отдаленно смахивающий на медведя, недовольно посмотрел на спутника. Тот сосредоточенно свел брови и вглядывался в горизонт, словно ожидая ответа.

-Нет, я понимаю, приказы не обсуждаются, тем более с самого верху. – он многозначительно ткнул пальцем в небо и сделал важное выражение лица, - но это же не наша работа. Для этого существуют гонцы, разъезды, наконец…

- Просто на нас им наплевать, если что. Не самые ценные бойцы в городе. Разведаем – хорошо, не разведаем – никто не расстроится. Новых пошлют, но, думаю, уже с отрядом.

Лысый всадник (а он был именно таким, блестящим и загорелым, как начищенный медный котел) всадник испуганно уставился на бородача.

-Как так не разузнаем? Думаешь там опасно?

- Да тут везде опасно. Полдня пути от Города – и все, дикие земли. Причем дикие до безобразия. То волки путника загрызут, то лихие люди налетят – сначала стрелами утыкают по самое.. А потом волосы отрежут и стремена себе из них заделают. Хотя тебе то что… - бородач прошелся взглядом по лысине спутника, хмыкнул и замолчал.

- Нагнал жути, хрен старый, - Лысый достал флягу с водой и несколько раз с удовольствием хлебнул. – А ведь из твоей бороды можно десяток стремян сплести да и узду в придачу!

Его спутник опасливо пригладил свою роскошную бороду и злобно глянул на лысого. Дальше ехали молча. Каждому хотелось поскорее добраться до отдаленной заставы, куда их с утра отправил тэн. Оба всадника были городскими стражами, далеко не лучшими в своем ремесле. По части кабаков, выпивки и пьяных драк Бородачу не было равных, бывало весь его заработок уходил на оплату сломанных в трактирах столов и челюстей, а Лысый обычно всегда сопровождал его в этих похождениях. Конечно, настоящие имена у них тоже были, но в Городе все знали обоих только по прозвищам. И не особенно-то жаловали. Бородач был абсолютно прав, говоря, что о них не будут переживать в случае чего.

Мерный перестук копыт усыплял всадников, они попеременно клевали носами и, резко просыпаясь, терли руками глаза. Жара становилась все сильнее, Лысый обрызгивался водой и жадно пил. Бородач же через каждые сто шагов смачно плевался и расчесывал бороду. Так и ехали.

- К Излучине, наверно, через час - другой подъедем, - неопределенно вздохнул Лысый.

-Да чтоб ей провалится! Вместо того, чтобы отстоять положенную вахту на стене, да пойти отдыхать, я должен полдня трястись в седле, и это только туда!

- Слышь, а ты чего собственно в стражники подался? Раньше-то чем занимался? – Лысый вопросительно глянул на Бородача.

- А чего только теперь спросил? Второй год вместе служим, - проворчал тот.

- Да вот смотрю на тебя и думаю: рожа-то у тебя разбойничья, хоть сейчас топор в руки и вон в те кусты, обозы и путников поджидать.

- Ну, топор, положим, есть, – Бородач хищно ухмыльнулся и заботливо погладил пристегнутую к  седлу секиру.

- Да пошел ты! – нервно крикнул Лысый и пришпорил коня. Бородач громко захохотал, его лошадь встрепенулась и тоже ускорила шаг.

Лысый опять замолчал и ехал насупившись, всем своим видом показывая, что он на голову выше этого дикаря и ему не по чину  даже ехать с ним рядом, не то что разговаривать. Все, что Лысый знал о заставе на Излучине – она очень важна кому-то из городских начальников и дозор там несут отлично подготовленные воины. В чем ее важность, ему было как- то все равно, меньше знаешь – крепче спишь. Северная дорога к Городу тянулась вдоль берега реки и особенной популярностью не пользовалась. Река – та же дорога, и местные рыбаки из прибрежных деревень предпочитали добираться в город на лодках. Гораздо быстрее и безопаснее было спуститься вниз по течению, чем несколько часов глотать дорожную пыль, подвергаясь опасности со стороны лесной чащобы. Застава была самым северным поселением, дальше начинались каменистые предгорья, и страж толком не знал, живут ли там люди. Караванщики, ходившие на север, в дальние деревни горцев, рассказывали разные небылицы, но Лысый им не слишком верил. Да, собственно, ему и дела-то не было до этих предгорий.
Жители Города всегда отличались равнодушием ко всему, что расположено дальше пары дней пути от городских стен. Они крепко держались за свои «особые права», звание «горожан», немногие владеющие грамотой  даже само слово "Город" всегда писали именно с заглавной буквы. И произносили с придыханием: «Город!». За несколько десятилетий выросший на самом краю лесов, Город  стал надежной защитой жителям этих мест. Многочисленные полудикие ватаги с востока перестали совершать набеги на прибрежные деревни, столкнувшись несколько раз с доблестными отрядами горожан. Городу не требовалось имя, на много дней пути вокруг он был единственным, а что было еще дальше, не беспокоило горожан. Многие знали о неких городах за морем, на северных островах, но все эти места казались простым жителям скорее вымышленными, чем реально существующими. Купцы, конечно, торговали и с островитянами и с поселениями дикарей-мермутов на северном побережье, но в крупные города заходили редко и неохотно. Врожденная гордость рождала в них пренебрежительное отношение ко всем другим городам, и о них не принято было говорить. Даже неприлично. Не лучше горожане относились и к своим ближайшим родственникам - жителям деревень и лесных поселений в необъятной чаще по обоим берегам реки Альды. Лесные альдены, как те себя называли, платили им той же монетой, считали разжиревшими за их счет городскими свиньями, и, бывало, под настроение грабили городских купцов на лесных дорогах. На сам Город напасть давно никто не пытался, слишком хорошо были научены горожанами и разбойники, и  северные племена горцев, забывшие уже дорогу на юг вдоль Альды.

Однако одиноко стоящую заставу вполне могли разорить, рассуждал про себя Лысый. Может, именно поэтому от Излучины уже десять дней не было вестей, хотя они всегда отправляли гонца в Город не реже, чем раз в два-три дня. Если кто-то действительно перебил дозорных, то случилось это по крайней мере неделю назад. И нападавшие ушли, с чего бы им там оставаться. Эта мысль существенно успокоила Лысого – очень уж ему не хотелось встречи с врагом, которая вряд ли закончится в их с Бородачом пользу. Он всегда был трусоват, и служба городским стражем совсем не добавила ему храбрости, лишь принесла новые страхи и испытания характера.

Ближе к вечеру подул летний восточный ветер – сухой, теплый и, в общем-то, приятный. Жара спала, но духота как будто даже усилилась. С приходом сумерек оживились птицы, насекомые и прочие лесные твари. Спящий до того лес воспрянул, заискрился живыми звуками, зашумел раскидистыми кронами на мягком ветру.

Лысый выдернул пробку из фляги, поднес ее к губам, ловко поймал на лету последние капли воды. И чуть не поперхнулся, когда из леса, прямо под ноги его лошади, выскочил молодой олень. Он был явно чем-то напуган, его рыжий круп содрогался, как от лихорадки, а ноги ходили ходуном. Рогатый красавец как от огня шарахнулся от всадника, взрыл копытами придорожную пыль и задал стрекача к берегу реки. Стражники недоуменно проводили его взглядом. Бородач пожал плечами и махнул рукой, мол, всякое бывает, подумаешь, зверь дурной какой-то. Лысый молча с ним согласился и направил кобылу дальше по дороге, но странный, неприятный осадок в его душе от встречи с оленем остался. Стражник то и дело поглядывал на темную, но вполне безобидную опушку леса по правую руку от себя, словно ожидая оттуда какой-то напасти. Бородач заметил его озабоченность и презрительно скривился.

Впереди река делала крутой поворот, огибая холм со скальным основанием, поросший редким лесом и кустами. Дорога шла как будто мимо, дальше на север, но скромная утоптанная тропа, отходящая от нее, извиваясь между деревьев, убегала наверх по холму.

- Кажется, приехали… - пробормотал Бородач.

На возвышении виднелась небольшая бревенчатая хижина с двускатной соломенной крышей, за ней еще одна подобная, но поменьше, и на самом высоком месте холма – деревянная башня на четырех опорах, между которыми  висела веревочная лестница. Застава была окружена низким частоколом, поставленным скорее для видимости защиты, и, в целом, ничто не производило впечатления крепкого оборонительного сооружения. Над всей заставой царила тишина, странная и настораживающая.

- Не нравится мне все это, - покачал головой Бородач, - бьюсь об заклад, не ладно там что-то.

- Может они все уснули, перепились и уснули… - неуверенно пробормотал Лысый.
Бородач фыркнул и направил лошадь к воротам. Подъехав поближе, он спешился, отстегнул топор и несколько раз мощно ударил обухом по ближайшему столбу.

- Эй! Есть кто живой!

Все та же тишина была ему ответом. Стая мелких птичек вспорхнула с соседних кустов и с беспокойным щебетом унеслась ввысь. Бородач дернул на себя створки ворот, они подались и с тоскливым скрипом открылись. Сжав топор обеими руками, он сделал несколько шагов вглубь двора, остановился, огляделся и выругался себе в бороду.

- Поди сюда, хватит у ворот топтаться, - поманил он Лысого, - нет тут никого – ушли.

- Как ушли? Куда? – Лысый осторожно подошел и, озираясь, встал рядом. В руках он сжимал копье с коротким древком, костяшки его пальцев побелели, руки слегка дрожали, да и на лицо он выглядел не лучше. Бородач молча показал ему на дальнюю хижину, а сам направился к башне. Не обнаружив никого на заставе, он явно приободрился и даже насвистывал какую-то песенку, надо думать весьма похабную даже по меркам городской стражи.

Лысый на дрожащих ногах приблизился ко входу в хижину. Дверь ее была распахнута настежь. Сперва он прислушался, осторожно заглянул внутрь и лишь затем вошел. Маленькое окно давало совсем немного света, но та часть хижины, что находилась напротив двери, просматривалась хорошо. Посреди стоял большой стол, уставленный разнообразной глиняной посудой, кое-где валялись объедки, пустые бутылки и деревянные пробки от них. Потертые бочонки, стоящие у стола, соломенный топчан у стены, погасшие жировые светильники и пустой очаг в камине, но ничего необычного. Лысый облегченно вздохнул. Ни крови, ни обезглавленных тел, которые он так страшился здесь найти, не было.

Снаружи стремительно сгустилась ночь. Небо осталось ясным, высыпали мириады звезд, а огромное ночное светило неспешно поднялось из-за горизонта и теперь заливало заставу таинственным бледным светом. Где-то в соседней роще ухнул сыч, в далеких черных кронах гудел ветер, а в прибрежной траве застрекотали цикады. Лысый еще раз окинул взглядом хижину, развернулся и вышел наружу. Там он чуть не столкнулся с довольным и что-то жующим Бородачом.

-Куда голову задрал, чтоб тебя? – добродушно толкнул он Лысого.- Что в хижине?

Вопрос не требовал немедленного ответа, так как Бородач был всецело поглощен большой грязной бутылкой с дурно пахнущей жидкостью. Он , видимо, уже неплохо принял на грудь, но не мог успокоиться, не довершив начатое.

- Да ели там, похоже… - растерялся Лысый.

- Кого ели?

Лысый не ответил. Он вылупил глаза, выхватил бутылку из рук Бородача и жадно присосался к горлышку. После нескольких глотков сморщился, оторвал бутылку от губ, сплюнул, зачем-то осмотрел бутылку со всех сторон… и приложился еще раз. Для верности.

- Вот если б ты еще и не шарахался от каждой тени, цены б тебе не было, - одобрительно произнес Бородач. - Ладно давай обратно, хватит с тебя!
Лошадей стражники загнали в подобие стойла, приспособленного к задней стене одной из хижин, напоили из лежащего во дворе корыта, полного дождевой воды. Можно было отвести их к реке, но никому не хотелось выбираться ночью с более менее защищенной заставы.

Речные берега тем временем ожили. Многоголосый хор насекомых, ночных птиц, каких-то других неведомых тварей – жутковатая череда ночных звуков долго не давала Лысому заснуть. Он ворочался на топчане с боку на бок, старался отогнать дурные мысли.  Бородач громко храпел по соседству, иногда что-то ворчал себе в бороду и громко портил воздух, в общем, чувствовал себя как дома. Был ли у Бородача дом, Лысый не знал, да и его это мало волновало. Сам-то он родной дом помнил смутно, еще мальчишкой оставшись без родителей, он подался искать пропитание в Город.  Там он стал  слугой у богатого торговца, и в тайне питал надежду когда-нибудь стать ключником. Все свои детские годы Лысый считал ключника высшим существом, ведь именно он распоряжался домом и командовал слугами, а хозяева дома разговаривали с ним почти как с равным. Но удача отвернулась от него, когда старый ключник, готовивший его своим приемником, умер, и хозяева выгнали молодого слугу за надуманные провинности. Ноги сами понесли Лысого в трактир, где на последние деньги он в стельку напился и, поддавшись внезапному душевному порыву, разбил стул о голову здоровяка за соседним столом. Здоровяк шутку оценил, поэтому, свернув бедолаге челюсть и пересчитав ребра, взял к себе на службу - он оказался одним из мастеров городской стражи.  Сложно сказать, чем старый вояка руководствовался при выборе, но стоять на стене, опираясь на копье, Лысый мог,  а большего от него и не требовалась. Двенадцать лет он провел на стене, торчал после дежурства в трактире, спал на пыльной койке в казарме. Все эти годы Лысый был почти счастлив, до тех пор, пока тэн не указал на него пальцем и не отправил сюда, на эту проклятую заставу, да еще и в компании с Бородачом.

Несмотря на тревожные мысли о пропавшем дозоре, Лысого вскоре сморил сон. Ворочаясь на засаленном топчане, он спал неспокойно, семенил ногами, временами выкрикивал что-то нечленораздельное. Казалось, стражника одолевали кошмары. Но на самом деле ему снилось детство: дремучий сосновый лес, старое ветвистое дерево, на которое Лысый – в те годы совсем еще русоволосый и лохматый – забирался, чтобы увидеть вдали за рекой башни и стены Города. Он пил из ледяного источника, бьющего в чаще, куда так любил прибегать мальчишкой, пугаясь каждого шороха, но все равно продвигаясь к заветной цели. Вот он - спрятавшийся в сочных зарослях лопухов, в тени раскидистых сосен - весело бьющий из под камней родник. Осталось лишь зачерпнуть ледяной воды ладонями, с наслаждением выпить ее, и станет хорошо, спокойно, тело наполнится прохладой…

Лысый резко проснулся, перед глазами еще маячили картины детства, а тело ощутило сильный пронизывающий холод, идущий от стен. Никогда он еще не замерзал так, как сейчас. И почему вдруг его тело сковало, будто кто-то невидимый крепко держит его за руки и ноги, не давая ни встать, ни хотя бы просто пошевелится? Лысый испытывал дикий ужас, лежа в темноте, скованный и замерзший. Но внезапно наваждение стало ослабевать, в комнате потеплело, и он смог немного оглядеться. Глаза сами выдернули из темноты место, где ложился спать Бородач. И сейчас его там не было.

Суеверный страх охватил Лысого снова. Он не мог ни пошевелиться, ни крикнуть, лишь коротко вздрагивал и пучил глаза в темные углы хижины, надеясь что-то разглядеть. Где-то во дворе призывно заржала лошадь – и, как ни странно, этот звук вывел стражника из оцепенения. Он вскочил, схватил с пола свое копье и выбежал из хижины.

Пегая лошадь Лысого стояла на привязи, там же где он ее оставил. Рыжую кобылу Бородача неспешно вел под уздцы к распахнутым воротам сам хозяин. Из ворот внутрь заставы стелился густой пепельный туман, мягко обнимающий копыта лошади Бородача и его грязные щербатые сапоги. Туман заполнял все большую часть заставы и , казалось, становился значительно гуще у входа. Бородач спокойно шел сквозь него и держал в руке топор, держал совсем не так, как вечером, рука его расслабленно висела, а топор болтался на тесемке, опоясывающей запястье стражника. Внезапно он резко остановился, обернулся в сторону Лысого, посмотрел на него с укором и пояснил:

- Уходить надо.

Лысый был потрясен открывшейся ему картиной. Жуткий туман, странное поведение Бородача и, он только сейчас обратил на это внимание, какой-то невообразимый мерзкий запах, витавший в воздухе. Он никогда не сталкивался с чем-то подобным и вряд ли смог бы описать это запах. Мерзкий, тошнотворный и удушающий – Лысый готов был поклясться, что запах шел из тумана.

- Куда пора? Посреди ночи? – крикнул он Бородачу.- Что случилось?
Бородач остановился, отпустил лошадь, и та вдруг испуганно шарахнулась в сторону.

- Я уезжаю, а ты... – он поднял топор и указал им в сторону Лысого, - останешься здесь.

-Но..

Лысый не успел договорить. Он с ужасом видел как Бородач, сжимая в обеих руках топор, медленно приближается к нему. На его лице играла хищная кровожадная улыбка, лезвие отражало холодный свет ночного светила, и это жуткое сияние завораживало Лысого. Бородач подошел на расстояние вытянутой руки и с видом превосходства оценивающе оглядел жертву. Лысый силился что-то сказать, но в горле пересохло, он просто тупо смотрел на топор, и только когда Бородач замахнулся, пришел в себя. Он пронзительно, совсем по-женски, завизжал, рванулся в сторону и бросился к воротам…

Бородач взревел и ринулся следом, но Лысый уже нырнул в плотный туман. Тысячи игл впились в его грудь, тошнотворный запах, казалось, выворачивает внутренности наружу, шаг, другой, третий… еще немного и Лысый начал терять сознание. На мгновение ему показалось, что за сплошной стеной тумана медленно движутся странные размытые силуэты, но страх настолько заполнил его разум, что ноги сами несли его прочь, не давая опомниться. Возможно, этот страх и спас его -  внезапно туман рассеялся, и Лысый кубарем выкатился на ночную дорогу. Бежать! Пока хватит сил… подальше от этого проклятого места….
                ***
Ветер стих, отдаленные стоны верхушек деревьев прекратились. Жаркое летнее солнце лениво поднималось из-за горизонта. Его первые лучи осветили пушистые колоски прибрежных трав, роящихся в речной дымке мошек, саму воду в реке и часть прибрежной дороги. Из кустов выбрался крупный рыжий кот с надорванным ухом. На его довольной морде была совсем человеческая ухмылка, а из клыкастой пасти торчало птичье перо. Кот подошел к воде и, учуяв неподвижно лежащего в кустах человека, неодобрительно фыркнул. Человек был жив, хотя дышал тяжело и надрывно, и потому кот опасался подходить к нему близко. Все же, набравшись храбрости, он налакался прохладной речной воды и побрел вдоль кромки берега, с вожделением поглядывая на порхающих вокруг стрекоз и бабочек.