Абориген

Деревянные части сидения давно сгнили, осыпались, и опустевший ржавый прямоугольник еле-еле покачивается над землей.  Раздосадованный тщетными попытками расшевелить омертвевшие качели, Он  ударом о землю поднимает облако мелкой пыли. Раньше она была желтым речным песком, которым люди отсыпали детскую площадку. Люди…  Он помнит, какими были эти места еще до их появления: лес, переполненный звуками и запахами лета или тишиной зимы…    Река…   Летом она притягивала к себе грозовые фронты, которые накачивали Его неистовой силой. Тогда Он испытывал свою мощь на всем: хватал за гибкие вершины деревья и тянул к земле; бил всем телом по водной глади, потом гнал получившиеся волны к берегу, о который  разбивал их вдребезги. А зимой швырялся в ворон снегом или перетаскивал сугробы с места на место. Редкие зимние звуки – волчий вой, скрип окоченевших деревьев, писк легких синиц – превращал в белые волны на снежной глади.  Cлучалось, срывался в дальние путешествия вверх или вниз по реке, или далеко за лес, чтобы принести в свой родной уголок что-нибудь новое: насекомых, семена растений, пыль... 
Но когда здесь появились люди и выстроили город, путешествовать Ему расхотелось. Река, перехваченная плотиной, превратилась в огромное озеро, и Он, подхватывая чаек, носился вместе с ними над широкой водой, а потом спешил в город, где с легкостью находил, чем заняться. Поднимал высоко в небо шуршащий мусор, срывал с веревок белье и развешивал на деревьях, протискивался между стен высоток, заставляя греметь металлические отливы подоконников...  Еще отнимал у маленьких людей воздушные шары, переделывал на свой лад прически женщин... И наблюдал, наблюдал, наблюдал...
А сейчас Он — пленник.  Оставив на земле волнистый след,  запрыгивает на крышу, по краю которой еще осталось несколько не оторванных железных листов. «Глупец! Нужно было бежать отсюда сразу после первого взрыва!» — Он со всей силы ударяет по серой железке, грохотом разрывая колыбельную осени: «Бежать вместе с людьми!» Они ушли отсюда очень быстро, намного быстрей, чем пришли. Побросали все  и растворились в пыли дорог. Пустой город по прежнему был Ему интересен, но Он все же ждал возвращения жителей.  И они вернулись, но это были совсем другие люди. Одинаково одетые, одинаково усталые, одинаково больные. Их волновали не оставленные вещи, не город, а разрушенное здание и голубой свет, рвущийся из растресканных стен. Замуровав этот свет, они ушли. «И я уйду», — так Он решил, но не успел. Второй взрыв приковал Его к серым скорлупам брошенного города и к затянувшейся осени. Теперь эта земля больше не отпускает Его, держит здесь, во дворе, словно цепного пса, иногда позволяя пробежаться, порезвиться только на расстояние, равное длине отмеренного ею поводка. Многочисленные тонкие сквозняки, проникающие сюда извне сквозь разбитые окна и  подъезды с вырванными дверями (его работа) не дают Ему умереть с голода и кануть в небытие. Хотя кажется, что небытие уже наступило, потому что нет смены времен года – здесь воцарилась вечная осень, уныло напевая колыбельную дождливым шепотом... месяц, год, век, тысячелетие? Плен вынудил Его научиться думать и сравнивать, тосковать по утраченной свободе и мстить за её потерю, а для этого терпеливо ждать, когда Земля снова позволит ненадолго покинуть опостылевший двор.

Едва заметное движение в соседнем дворе привлекает Его внимание. Свесившись с крыши, Он внимательно вглядывается в силуэты, осторожно двигающиеся вдоль стены.
«Люди! Это же Люди!» Он спрыгивает обратно в свой двор и ударяет по карусели. Но, от тоски по своим создателям и их детворе, она так заржавела, что не двигается. «Да проснись же!» — Он отлетает в самый дальний угол двора и в стремительном броске снова бьет по перекошенному карусельному креслу. Оно сдвигается совсем немного, но оглушает пространство дворика чудовищным воем. Он подхватывает этот звук и несет по кругу, горстями забрасывая его в разбитые окна, разбивая о стены на звонкие осколки… И еще немного затаскивает на крышу, швыряет вниз, на головы застывших людей. Так, из озорства…

— Мут? – шепот напарника звучит спокойно, но Трехпалый знает – это не так. Внезапный звук, усиленный эхом, вряд ли предвещает беспечную прогулку по Припяти. Скорее сулит неприятности, предугадать которые в этом гиблом месте практически невозможно. Даже если оказываешься в городе не первый раз.
— Нет. Другое. Обойдем?
— Однозначно.

Он смотрит, как сталкеры неторопливо отступают, поглядывая по сторонам, и как раскидывают зачем-то гайки, а еще — на странные устройства в человеческих руках … Люди…

Скоро небо станет красным. Белые молнии вонзятся в тело, закачивая в него неимоверный заряд энергии, и Хозяйка отпустит поводок на максимальную длину. Я догоню вас, люди! Обязательно догоню…