Лошадь для души Часть 1. Лошадь приносит счастье

;

****

Лошади были в моем мироощущении, сколько я помню себя.  Возможно, возникли в сознании раньше, чем появляются в голове ребенка собственно мысли: восприятие мира вокруг и своего места в нем.

С течением времени непреодолимое притяжение к лошади, всплывавшее, словно из глубин генетической памяти, приоткрыло мне мир удивительных личностей и животных.

Оттенки чувств, переживаемых нами рядом с лошадьми или по их поводу, объединяют по законам природы и человеческого общества совершенно разных людей. И именно поэтому, так много остается недосказанным о самой лошади: в любой деятельности мы в первую очередь рассказываем о себе. О том, чем становятся лошади для нас, людей.

****
;
1. Рядом, но не вместе

Общая увлеченность лошадьми когда-то сблизила и по-женски подружила нас с Алёной. Нас одинаково сильно и совершенно по-разному тянуло к этим существам.
Алёна всегда искренне и открыто могла сказать, что очень любит этих животных и уже никогда не сможет без них жить. Для моей подруги кони были драгоценной частью небезмятежного детства. От рассказов о друге Кузьке светились счастьем глубокие голубые глаза Алёны, нежными и трогательными нотками наполнял ее голос окружающий мир, мысли и чувства слушателей.
Я же, не могла выразить, что чувствую к лошадям: я их не знала. Отсутствие опыта общения, компенсировалось избытком чужих мнений и не меньшим числом заблуждений собственных. В период «долошадиной» жизни была у меня твердая убежденность, что в почтенном двадцатипятилетнем возрасте поздно садиться в седло, но подруга очаровывала меня рассказами о поездках по полям, описанием полета и ощущения что «стал с лошадью единым целым». А я своим глубоким интересом заглядывала в самые сокровенные воспоминания о лошадях и детстве в их обществе. Чья энергия стала движущей силой этого мероприятия, не знаю я и сегодня. Словно совершенно произвольно мысль пойти в конный поход появилась у нас обеих. Так жарким летним вечером мы с Алёной решили открыть для себя конный мир Приморского края.
;
Приморская школа верховой езды

После перегруженных городских улиц пригород выглядел расслабленным и ленивым. Гладило тонкую листву июньское солнце. Ветер пах морем, а не транспортом, но тут мы почуяли лошадей. (Вообще о «запахе лошади» в культурном, «меж- и менее культурном» я хочу поговорить давно, отдельно и как-нибудь в другой раз). В тот июньский день именно запах конюшни, который часто принято считать запахом лошади рассказал нам о том, что мы достигли места назначения.
Под невысоким навесом стояли в кони.
«Звонок, Бантик, Сюзерен,» - называл парень инструктор их имена.
Статного серого жеребца я узнала. Несколько лет назад на соревнованиях он участвовал в выездке. С гордой надписью на крупе “Это не харлей – это конь”. Тогда я посчитала, что черные буквы, неровно разбегающиеся по крупу и серо-стальным бокам, портят лошадь, унижая его достоинство.
В тот далекий весенний день организаторы настойчиво приглашали желающих заниматься конным спортом. Я смотрела на Звонка. Вспоминала, что остановило меня тогда не только осознание, что спорт – это слишком серьезно и одного моего желания недостаточно.
Теперь все-таки предстояло сесть в седло. Клонилось к горизонту еще нежаркое летнее солнце. Инструкторы седлали выбранных для нас меринов. Отчаянно пытаясь найти в теле мышцы, способные поднять меня в седло, я с мыслью «Наконец-то» и ожиданием непременного чуда взгромоздилась на коня. И почти сразу почувствовала, что-то не так… все не так!
Сейчас я часто помогаю людям сесть на лошадь, многие испытывают дискомфорт от мышечного напряжения, потери привычной точки опоры, чувства высоты – мне, в тот первый раз на лошади, не понравился вид. Я не к тому, что между черных ушей не оказалось рая, арабская мудрость распространяется, как известно на ограниченную аудиторию – я не претендовала. Не удовлетворило меня не то, что я видела, а то, что я рассчитывала увидеть это иначе. Ум и тело отозвались отчетливым фантомом ощущений, который я не испытала, сев в седло. Отчаянно конфликтовал со зрительным нервом мозг, а может и что-то еще, настойчиво стремящееся смотреть на мир не со спины лошади, а ее глазами.
Медленно плыл в рамке ушей Бантика кусочек летнего неба, время от времени начинали прыгать по нему облака, я отчаянно пыталась поймать темп неширокой рыси.
Выплясывал под Алёной высокий серый в яблоках конь, Сюзерен был красив и знал об этом.
Мне понравился этот день. Аккуратное, внимательное отношение инструктора Андрея. Его рассказы и объяснения. Но в следующий раз Алёна привезла меня в клуб где “дают покататься тем, кто умеет”.;
Романтик

Лошади – неизменный объект моих самых разнообразных чувств. Но те, которые меня возят еще и предмет отчаянного уважения, не менее безграничной благодарности и нелегкого недоумения. Как они терпят меня? – секрет “равносильный разгадке жизни”.
В затерявшемся среди сопок и фортов клубе “Романтик” возили меня только два коня: Яша и Камыш, однако запомнился мне еще и третий. Полный энергии и азарта серый в яблоках жеребец Гипюр. Большую часть времени мы видели его в леваде. По слухам был у него скверный нрав и, соответственно, характер, пишут и говорят, что многие жеребцы грешат этим перед людьми.
Когда по стечению обстоятельств оказался Гипюр с нами в одной смене, забыла я сразу все прочитанные и услышанные слова. Статный, игривый жеребец был похож на морскую волну всей своей силой, всей внутренней мощью и плещущей, бурлящей энергией движения вливался он в пространство. Выплеснув в воздух грозди ощущений. Захватывало дух от красоты его самовыражения. Время, когда видел в конном мире так мало, что мало видишь, можно назвать периодом счастья. В моей жизни рядом с лошадьми было так недолго.
Гипюр наверняка бы остался самым ярким впечатлением этой тренировки, если бы стремление не попадаться ему под ноги, не истощило мои силы раньше, чем тренировка закончилась. Я уже с горем пополам могла передвигаться облегченной рысью и, откровенно говоря, не рассчитывала на большее, когда на очередном повороте вывалилась из седла. Ощущение было странное. Испугалась Алёна, испугалась девушка тренер и предложила нам поменяться конями, но перед тем, как отдать мне плотного гнедого Яшу она проскакала на нем несколько кругов кротким галопом. Копыта крепкого сдержанного в движении коня били манеж, валил пышный пар из его ноздрей, развивалась густая черная грива. Совершенно беспомощной почувствовала себя я в этот момент. Полгода продолжала я наделяться, что быть с лошадьми можно и не умея ездить на них. Скачущий по плацу Яша, развеял мои надежды на ненапряженный путь. Мне было грустно смотреть на красоту движения лошади. Я не могла ее оценить, потому, что я так двигаться не умею. Очень мало вещей доставляют мне больший дискомфорт, чем собственная слабость. В тот день я решила, что научусь ездить верхом и в следующий клуб пришла в компании своего гордого решения.
;
2. В самом начале.

Телефонным звонком и стуком в ворота попросила я меня впустить. Впустили, пообещали разбудить тренера.
- А пока, пройдите, лошадок посмотрите.
И мне, в прямом смысле слова, указали на дверь – в конюшню, разумеется. «Провращавщись» вокруг мира лошадей полгода я впервые вошла. Атмосфера темноты и запаха, запаха сырого бетона и воды захватила мои ощущения. Около входа дышал грязным паром высокий титан, ванна с остатками серой массы на стенках, ведра, рулон темной соломы. Тусклые окна в солнечных разводах; пыльная, в лохмотьях паутины и пятнах неба крыша, и лошади… За полгода около конного мира запомнились мне двое: Звонок и Гипюр.
«Гордый, Млечный Путь, Беспощадный, Водопад, Узурпатор, Тандем, Гурон, Гейзер…» - звучал юный голос инструктора Аниты.
В нотках ее бархатного, грудного дыхания отпечатывались в памяти имена. Мелькали перед нами изящные очертания лошадиных голов, горели напряжением их глаза, отзывались в голове фантомом воспоминаний стук копыт и тревожные голоса.
Я подходила ближе. Словно со страниц книг, полотен картин спустились сюда эти кони. Я смотрела и на общем фоне происходящего видела только годы селекции, предшествовавшие их появлению. По какой странной причуде человеческой судьбы попали сюда такие лошади? Словно захороненные и забытые сокровища смотрели мимо меня из темноты глаза рысаков и верховых.
И будь противоречие между породностью коней и окружающей их обстановкой менее острым, я бы смогла, наверно, заглянуть глубже.
***
Завораживал короткий насыщенный энергией галоп невысокого снежно-серого жеребца, отдававшегося движению воздуха, лучам солнца; даже пронизывающему зимнему ветру и колючему морозу не противопоставлял он своего существования: не боролся, не протестовал. Всем свои существом впитывал и отражал он свет и энергию холодного зимнего солнца. Жеребец, зажигал, приводил в движение вечерний пейзаж. Казалось, что сама жизнь бьет из него, выплескивается без остатка на заснеженный плац.
Я вспомнила этого Коня. Вспомнила, как парень выиграл на нем право назваться “Лучшим всадником Дальнего Востока” и ощущение, оставленное в моей памяти Беспощадным. Я и сегодня убеждена, что «настоящие лошади» должны быть такими как был он.
Мне нравилось, как держится и смотрится в седле Анита. Есть в ней обольстительный стиль и настоящий, природный азарт женщины рожденной стать всадницей. Яркий, контрастный образ красавицы брюнетки на белоснежном коне захватывал зрение и мысли. Заставлял смотреть и чувствовать яркость красок и широту, открывающегося мне, конного мира.
Не менее яркими, но уже в другом, гармоничном ключе остались в моей памяти Сандра и Водопад. Благородно-серый жеребец, и девушка, красивая утонченной, изысканной красотой, свойственной, пожалуй, только блондинкам, были первым примером отношений человека и лошади, который я запомнила. Сандра не просто ездила на Водопаде, они общались. Очень похожи были их мимика и движения, трудно было понять, где кончается лошадь и начинается человек. Так бывает с собаками их хозяевами.
Конечно, лошадь – совсем не собака, но собак я искренне люблю и немного знаю. В случае с лошадьми истинное видение не пришло ко мне и по сей день. Это меня радует: каждая лошадь показывает мне новые стороны отношений и дает возможности исправить закрепившиеся ошибки. Где-то в учебнике верховой езды вычитала я фразу «лучший учитель для новичка – хорошо выезженная лошадь». Степень «выезженности», разумеется, является предметом вечных дискуссий, но учиться поведению уместному с лошадьми можно у любой.
Первым настоящим учителем стал в конном мире Гурон. Моим любимым конем он не был. Привлекают лошади, которых любить легче, но в моей памяти навсегда останется знание черт лошадиной личности, которые впервые я увидела в нем. Самой яркой особенностью этого жеребца было умение чувствовать человека. С каждым тренером, которых было в клубе так много, вел он себя по-разному. Настойчиво подсказывая мне, что суть взаимодействия лошади и человека лежит глубже владения средствами управления. Думаю, Гурон рассказал бы мне очень много, если бы в постоянных попытках попасть в клуб и застать тренера, готового работать, оставались силы слушать лошадь.
Но серьезные намеренья всегда приносят результаты. Интересовались моим новым увлечением друзья и коллеги, а что оставалось этим несчастным людям, обреченным на выслушивание потоков моих положительных эмоций, но меня любили и терпели, искренне желая удачи. Вероятно, оно из этих искренних пожеланий в духе Восточного Института: «Когда будешь готов – учитель придет» и повлияло на реальность. Однажды, придя на конюшню с подругой Светой, и ее новым фотоаппаратом, обнаружили мы очередного нового тренера. Привыкнув видеть в роли инструкторов и тренеров, красивых и очень красивых девушек, я была немало удивлена. Света и ее превосходное чувство юмора получали глубокое удовлетворение от возможности наблюдать происходящее.
- Как называется? - спрашивал новый тренер, указывая на разные части седла.
За полгода в конном мире меня впервые спросили, что я знаю о лошади. Показать себя я, конечно, люблю, но иногда могу вовремя остановиться:
- Не знаю, -  с усилием выдала я, видимо, долгожданный ответ.
- Приструга. С вами интересно, - резюмировал он и тут же добавил, - зайдите в класс, принесите стек.
Тренер и Света о чем-то разговаривали, когда я вернулась. Без стека.
- Не нашел? - спросил он. Читалась в его голосе то ли усмешка, то ли раздражение.
- Нет там стека - хлыст только, - начала, было, я оправдываться, но поток его таких неожиданных эмоций утопил мое объяснение.
- Вот, правильно, “хлыст”. Я им год говорил, а они не понимают - “стек” говорят. Пришлось тоже “хлыст”- “стеком” называть, а то не понимают – не несут.
Я заметила, как в пылу эмоций подозрительно грамотным стал русский язык нерусского тренера.
- С этими дураками сам дурак стал,- продолжил он, словно прочитав мои мысли, - я сейчас принесу.
Света улыбнулась, толкнув меня локтем под ребро.
- Вы выходите на манеж, - выпалил он и поспешил удалиться.
Тренер, встретивший нас угрюмым, покорным судьбе настроением, заметно оживился. Рассудительно-обреченное отношение к реальности сменилось радостью, и была она такой заразной, что я совсем забыла насторожиться тому, какой мелочью были вызваны положительные эмоции.
Мы со Светой переглянулись. Я подошла к коню. Впервые за многие месяцы, проведенные около лошадей, я почувствовала себя удивительно легко и уверенно.

Гурон с отсутствующим видом нес меня по плацу, когда тренер, хитро, испытующе заглядывая в мое лицо, сказал:
- Заходите! - и указал на барьер, высота которого, явно превышала мои возможности. Хихикнула Света, мои скромные способности к верховой езде были видны неопытным глазом.
Послушно повернул на препятствие рыжий жеребец. Гурон всегда производил впечатление адекватного, понимающего коня, прыгать он не стал.
- Вам еще рано, - сказал тренер, опуская жердь.
- Сразу не было видно? - спросила я, поворачивая, перешагнувшего барьер Гурона.
- Было, - ответил он и продолжил объяснять очевидное, - я хотел посмотреть, что он делать будет.
Почему-то я сразу поняла что “он” - это обо мне. Поняла, что тренер, которого звали Саибом, и который по этой причине не был ни красивой девушкой, ни просто девушкой, провоцирует и проверяет меня так же, как это делают испорченные человеком лошади.
Я люблю провокации в обучении. Они вносят обаяние неожиданности в любой, даже самый антипедагогический процесс – ученик в любой момент может спровоцировать учителя.
- Что вы хотели от меня? Что я должна была сделать? – спросила я отчаянно, но осторожно.
- Слезайте, я покажу! - ответил тренер.
И уже следующим движением влетел в седло. Я не видела, как этот человек управляет лошадью. Не видела движений его ног, рук, корпуса. В отличие от ярких девушек-тренеров Саиб казался скорее сосредоточенным, чем счастливым, он не держался за Гурона и не держал его. В чуть опущенной голове тренера, чуть больше, чем казалось красивым сведенных плечах, в движениях тела, ловивших и прижимающих к земле движения рыжего коня, увидела я не драйв нашедшего себя профессионала, а спокойствие мастера. Гурон, опустивший голову на согнутой шее, казался выше и легче, в движениях и осанке уставшей от долгой зимы лошади появились уверенность и достоинство.
Раз-два-раз-два-раз-два-три… раз - несли его по зимнему плацу тонкие ноги. Перепрыгнув невысокое препятствие, тренер и сосредоточенный рыжий жеребец остановились рядом со мной. Света понимающе засмеялась.
Мне вернули коня, и пока крутил меня по плацу, истощенный зимой, Гурон. Разговаривали с Саибом девочки, которых я еще не знала. Мерзла Света. Возникало ощущение, что все это надолго. Навсегда останется в памяти. В тот холодный зимний день пришла я на конюшню с подругой, а ушла с тренером, если вы понимаете, о чем я шучу, а о чем пишу серьезно.
***
Синяя темнота затягивала огни ночного города, они светили, но не грели. У малознакомых людей, общающихся по поводу и не без причины, много тем для самых откровенных разговоров. В потоке автомобильных огней загорались и тускнели его и мои вопросы. Все, кроме того, ответ на который я вспомнила не сразу.
- Мечта? У меня?
- Ну да, у всех должен быть…
- Я хотела лошадь. В детстве, но сейчас это совсем нереально: надо решать другие проблемы.
Глаза сидящего рядом человека хитро, настороженно улыбаются:
- Купите, говорит он, - у нас есть поговорка: Если хочешь дом, машину, жену – купи сначала лошадь. Лошадь приносит счастье.
Я улыбаюсь: восточная мудрости кажется мне излишне адаптированной к современным запросам. Я задумываюсь.

;
3. Сила мыслить.

За колючей пушистой зимой потянулась весна, больше людей на конюшне, много новых знакомых. Особенно нравились мне Саша, Альбина и Яна. Все они ездили значительно лучше, чем когда-нибудь буду я, и еще они умели прыгать. Невозможно было не смотреть в эту сторону, когда все на конюшне, или почти все занимались конкуром.
Вид летящих через препятствия коней вызывает у меня чувства всегда разные. Очень зависят они от всадника и лошади. Вид препятствий, напротив, провоцирует устойчивое недоверие, волнение и настороженность. Их неестественные очертания не нравились мне на каком-то инстинктивном уровне уже в самом начале моей жизни около лошадей.
Ситуация эта разрешилась теплым весенним вечером, который был сперва так непохож на ветреный зимний день нашего с Саибом знакомства. Но если не меняются действующие лица, можно с готовностью ждать и повторения сценария.
Неширокой, размеренной рысью вез меня по плацу Гурон. Рыжий конь кустонайской породы был безотказным в работе: поэтому так редко удавалось мне на нем тренироваться. Аргументация была железной:
- Это «самовоз» – нечего на нем ездить.
Или еще лучше:
- Пожалейте лошадь - он и так работает.
Конечно, посадить меня на коня, с которым я не могла справиться, было куда интересней, но сегодня таких не нашлось. Саиб скучал. Весело болтали девчонки, закончившие тренировку. Но, по-видимому, чего-то недоставало в отогретой весенним солнцем атмосфере.
Со словами, - Заходите, - и хитрым видом тренер показал на препятствие.
Девчонки дружно и радостно засмеялись от неожиданности и нереальности задачи. Ожил теплый майский вечер. Ситуация обещала опыт. Я, конечно, понимала, что Саиб ждёт ответа словами. Но о собственной слабости я предпочитаю говорить иначе.
Поворот… рысь, еще поворот подъем в галоп, разогнать, держать, держать, отпустить. Мелькнули подо мной полосатые жерди. Мелькнуло в голове, ставшее привычным ощущение от лошадиного мира: «Что-то не так… все не так!» Пока Гурон перепрыгивал, я, разумеется, вывалилась из седла. Теперь мы с рыжим конем стояли по одну сторону препятствия, зрители и тренер остались на другой.
Атмосфера заметно наполнилась весельем. Девчонки не знали предыстории нашей первой, зимней встречи. Им было и в половину не так весело, как нам с Саибом.
- Ты посмотри, она не боится! - еще по-детски звенел голос Саши.
- Тоже так спрыгнул на соревнованиях, но стремя на ноге остался и я сел назад.
- Ты не спрыгнул, ты упал! – противоречила Яна.
- Нет, спрыгнул!
- Нет, упал!
- Спрыгнул, говорю! Дурак, что ли?
Я даже не надеялась, что они удовлетворятся полученными эмоциями. Эхом снова и снова раздавалось в моей голове:
- Заходи!
Обреченно перепрыгивал Гурон. Выпрыгивала, вываливалась или оставалась в седле я. Результат прыжка уже не имел значения. Конь прыгал без меня. К его движению, жизни, наконец, к системам рефлексов, побуждающих к прыжку, не имела я никакого отношения: я вписывалась в процесс как лишний груз, как ненужный организм, паразитирующий на способности лошади к движению, способности физической и психологической.
Месяцы упорных тренировок, килограммы камней, и потоки отборной узбекской брани, выброшенные в лошадей и меня на них и под ними, дали забавный результат: я забыла, что в самом начале шла к лошадям, а не к тому, чтобы научиться заставлять их делать то, что хотят видеть другие люди.
Опускались на верхушки деревьев и песчаный плац косые лучи яркого, почти летнего солнца. Скользили полосы света по тусклой рыжей шерсти коня, на котором я сидела, по измятому серо-желтому песку и редкой неяркой траве.
- Зачем? - спросила я тренера.
Молчание.
Кто-то позвал Саиба из-под деревьев, окружавших плац.
- Ладно, шагайте, - бросил он на ходу.
Ушли и девчонки.
Опустив на холку повод, я выдохнула: погрузившись в мысли. Мне было как-то неудобно, стыдно перед Гуроном. Но слезть с коня и расслабить подпругу, тем не менее, не пришло в голову. Оказывается, все происходившее со мной на этом плацу за последние полгода относилось больше к людям, чем к лошадям. Я потратила время в пустую чужую реальность.
Гурон переступал по песку. Затихал стук сердца в ушах, отпускал адреналин и влюбленность в верховую езду, так надолго ставшую для меня единственной доступной формой общения с лошадью.
Стремление одного человека получить эмоции от моих физических усилий и азарт зрителей, пусть очень мной любимых и неравнодушных в положительном смысле, произвели странный эффект - я не чувствовала себя участником процесса, а объектом быть не понравилось.
- Зачем? - спросила я вернувшегося верхом на Узурпаторе тренера, - Вы же видите, ученик я бездарный.
- Мне было интересно, когда он испугается. – задумчиво ответил он.
- И когда я испугалась? – констатируя вызов, спросила я.
Ожидание его ответа продлилось вечность. Вспыхивали искрами и терялись в чужих карих глазах лучи солнца.
- Зачем вообще мы на них ездим? – стремительного спросила, я снова, старясь не видеть ответа на предыдущий вопрос.
- Аллах создал лошадей, чтобы человек на них ездил, - уверенно ответил мой тренер.
- Везет некоторым… - заговорил во мне спасительный юмор.
- Чем везет? - провоцировал меня на разъяснения Саиб.
- Везет - родится человеком, а не женщиной.
Он от души смеялся, кони везли нас по весеннему парку. А я думала о том что в данном случае условно равные права дают мне безусловно неравные обязанности: в мире моих отношений с лошадьми нет традиций и норм. И если не получаю я удовлетворения от того, что выполняет мои команды лошадь – стоит задуматься почему и как можно общаться иначе.
Где мера, определяющая степень свободы человека в отношении к лошади? Ведь реальных оснований верить, что породистые лошади созданы, «что бы ездил на них человек» не просто нет. В русской реальности сложно найти даже их возможные следы. Сложнее, чем просто верить, что все творения создавались ради единственной цели – созидания.
Но что создает всадник, приводя в движение лошадь?
;
4. Лошадь, на которой можно думать

Я занималась верховой ездой год, прежде чем поняла, что отнимая у лошади время и энергию, ничего не отдаю взамен. Требовать от другого живого существа выполнения своих желаний в обмен на оплату уроков верховой езды – очень по-человечески. Но заподозрила я себя в излишней “гуманности” только когда совсем исчезла из моих отношений с лошадью перспектива. Стало ясно, что я не буду хорошо ездить, и тем более не буду прыгать. Мое неумение достичь легкости, в управлении лошадью и собой, неумение найти стиль езды, быстро сделали занятия бессмысленными, а уйти от лошадей я уже не могла. Так появился у меня шанс быть в жизни лошади по праву, а не по абонементу. А самым естественным, «легкоосуществимым» правом в открывшемся мне мире человека и лошади является право частной собственности.
***
Оригинальная идея покупки лошади принадлежала Алене. Это она представляла себе как это “жить с лошадью”, потому что с ними выросла. И именно в поисках лошади, подходящей для Алёны, узнали мы, что есть на конюшне еще один, заслуживающий внимания человек.
В увлеченной беседе о том, какую лошадь и почему хочет моя подруга (а нравился ей жеребчик по имени Золотой Талисман) участвовали с разными версиями и вариациями на тему многие. Но привлекла внимание точка зрения хозяина. Скорее его риторический ответ:
«Лошадь? Тебе? А время на нее у Тебя есть?»
Владимир Игнатьевич звучал резко, трезво, по существу. И очень для меня неожиданно.
Зачем Алёне лошадь – я понимала, даже одобряла ее намерение, ведь желание было таким искренним.
Скептицизм и трезвые объяснения хозяина конюшни вернули Алёну в реальность и создали новую действительность для меня.
Сегодня я иногда думаю, что другой ответ мог бы серьезно повлиять на жизнь моей подруги. Возможно, она по-прежнему жила бы в России. Но хозяин конюшни «со стажем» хорошо играл роль суровой реальности и мог существенно повлиять на необдуманное решение еще раз, раз уж повлиял тогда.
Озвучивая свое желание купить лошадь, я наивно рассчитывала на отрезвляющий поток аргументов «против», а вместо этого услышала:
- Покупай!
Мхатовскую паузу, направленную на то, что бы лучше рассмотреть мою реакцию, и очередное:
- Покупай!
Я была озадачена больше, чем обрадована таким ответом.
Вопрос: “Зачем мне лошадь?” не был еще решен.
Хорошо, что в конном мире так много людей, которые все/ё и сразу знают лучше тебя. Среди всевозможных вариантов “зачем” запомнился мне в тот вечер один, предложенный Саибом: “на лошади можно думать”.
Я улыбнулась, вспомнила анекдот про пианиста:
(“Доктор, вы – гений! Я же раньше не умел!”)
Но предложение любимого тренера мне понравилось.
- Вот это поворот! - иронизировала я по дороге домой, - Купить лошадь, чтобы посидеть и подумать!
Саиб, конечно, отвечал, что:
- Вы дурак!
Но это меткое наблюдение ещё больше обосновывало необходимость покупки. Мне хотелось думать. Хотелось понять: почему существа, без которых всегда чего-то недоставало в моей жизни, принесли в нее не полноту ощущений, а их болезненный избыток.
;
5. Что в имени…

Уже в детстве я знала, что у меня будет черная лошадь. Позже, решив, что черной лошади скучно жить одной, по законам логического противопоставления я дополнила картину второй лошадью, естественно, - белой. Почему человек, едва научившийся говорить, не знавший мастей лошадей, был осведомлен о социальной природе своих «любимых животных», гадаю я и сегодня.
***
Теплые лучи мягкого летнего солнца падали на ребра ржавой крыши, клочки скудно-зеленой травы, покрывавшей склоны парка, стиснувшего объятьями городской рекреационной зоны кирпичное здание конюшни. Забор из металлических труб в тон красному кирпичу, опутывал  старое здание сетью загонов с лошадьми. Утро того дня застало нас Аленой около одного из таких. На вытоптанной и взъерошенной десятками копыт земле стояли, опустив головы кобылы, насторожено сновали вокруг жеребята. Мы с подругой смотрели на крутившихся в леваде лошадок. Как в магазине. Когда выбор сделан, но столько еще много интересного, вызывающего воспоминания и темы для разговоров, что становится просто, но невозможно остановиться на сделанном выборе. Процесс покупки у женщин – это не приобретение, а созидание реальности: создание нового, улучшенного мира из образов, живущих в воображении.
За год в конном мире я твердо уяснила две вещи:
масть лошади не имеет значения
мне нравятся рыжие лошади.
Здесь рыжими были все, кроме одного. Яркие, словно зеркальное отражение летних лучей на земле, выбирались жеребята из загона и бродили под деревьями среди солнечных бликов, раскрашивающих бледную траву. Рыжие, красивые, и невероятно породистые неизвестной породой верхового типа, эти лошадки не могли не привлечь моего внимания. А хозяин конюшни долго убеждал меня взять одного из них, а не жеребенка Озорной, чем здорово нервировал тренера, не любившего конкуренции вообще и конкуренции мнений в частности. Не склониться к мнению Владимира Игнатьевича было сложно еще и потому, что рыжие были объективно лучше: выше, крепче, веселее. Мнению людей о лошадях я уже не верила, но свою слабость к горячим коням, слабость, мешающую справиться с собой, не то, что с силой лошади, нельзя игнорировать. То немногое, что знала я о характере рысаков, заставило меня отказаться в пользу жеребенка непонятной масти.
- Верховые лошади очень горячие, а рыжие еще и самые наглые, - сказала я, тогда вздыхая, - Таким дуракам, как я нельзя таких лошадей.
- Таким как вы... –
Отчетливо услышала я непроизнесенное «дурак» в намеренной паузе. И подумала: «Что он сейчас скажет? Из соображений безопасности я права! Из соображений поддержания его, Саиба, авторитета – я права! Что он скажет?»
- Таким как вы, - повторил тренер на этот раз без паузы, - только таких лошадей и надо! - услышала я окрашенные глубокой интонацией слова не к месту честного и невыгодного ответа.
Я смотрела на жеребят. Тот, которому “повезло” быть моим выглядел самым маленьким, угрюмым, и самым «нерыжим». Но для того, чтобы отвечать всем моим требованиям, достаточно было просто быть лошадью.
***
Не смотря на промелькнувшее утром солнце, день выдался пасмурным, насыщенным впечатлениями и ощущениями. Некоторые из них не потускнели от времени, став частью точки зрения. Крутясь по плацу на Гейзере, уже тогда любимом мной жеребце, я смотрела, как пасется под деревьями кобыла: мама моего жеребенка, а на другой стороне дороги, совершенно самостоятельно бродил и сам Орион.
Алёна, и наши, теперь общие друзья, пришедшие разделить радость чужой глупости, решили жарить шашлык и были увлечены суетой приготовлений. Я знала, что тренер не любит, когда затевают такие мероприятия рядом с лошадьми, но он из последних сил не возражал и, казалось, можно было некоторое время игнорировать создавшееся напряжение. Не могу же я считаться с каждым его мнением, пусть даже очевидно верным. Кто он такой… мне?
Неловкость положения немного сгладил приход незнакомых нам с Алёной земляков Саиба. Совершенно спонтанно, по поводу покупки жеребёнка образовались две компании, связанные общим интересом к лошадям, который можно было разделить друг с другом.
У нас, в Приморском крае, верховой ездой занимаются, в основном, женщины. Как же приковывал мой взгляд вид нерусских всадников! В их свободной манере держаться в седле, нечетких, но гармоничных движениях; глубоких, увлеченных рассказах о любимых или просто хорошо запомнившихся лошадях, слышалось и читалось понимание: культура отношений человека и лошади, отличная от моей родной тем, что ее видно невооруженным опытом глазом.
Я внимательно следила за земляком моего любимого тренера, скачущем на моем любимом коне, и не могла уловить, чем так разительно отличается их отношение к лошади от нашего, русского. Чем, кроме того, что в их культуре оно есть? Почему перечитав о лошадях все, что попадалось под руку, стремясь к ним с самого рождения и получив по дороге два высших образования и незащищенную диссертацию, я даже не вижу того, что понимает любой из стоящих рядом людей?
Широко, свободно шёл под незнакомым всадником бурый жеребец, масти заходящего солнца, серое небо роняло на них скупые холодные капли.
Увлеченно следя за земляком, тренер сказал:
- Он не спортсмен, но тоже старый конник. Душой с лошадьми.
- Душой с лошадьми. Так просто. – повторила я, не сразу поняв, что сказала это вслух.
- А что? – хитро спросил он.
Саиб видел, что вопрос отношения человека к лошади занимает и волнует меня сильнее, чем умение обращаться с лошадьми и ездить на них.
Отбивая широкие такты галопа, Гейзер вошел в поворот внешней ногой. Я вздрогнула. Отчаянно отозвались и сжались мышцы моего тела, судорожно напрягся слух. По своей, удачно закрепленной привычке молодой жеребец вынес всадника с плаца. Тревожными ударами отозвалось где-то в горле мое сердце.
- Он вернется, - спокойно сказал Саиб.
- И все? – вырвалось в реальность мое недоумение.
- Что все?
- На меня кое-то обычно орет, когда лошадь так делает, – собралась с мыслями я.
- Ну … он же мужчина.
Услышав интонацию его ответа, я не выдержала и рассмеялась.
- Что вы ржете? Дурак что-ли? – возмутился тренер, испытующе глядя на меня.
- Я не ржу, я умиляюсь, - продолжала я, увлеченно качая головой, - А еще пишут про диалог культур! Stand up comedy!
- Вы на лошадку похожи! – сказал тренер.
И, подавившись последней усмешкой радости и разочарования, я осторожно посмотрела на него. Это же очень откровенный комплимент…
- Спасибо? – насторожилась я в ожидании.
- На чебурхана.
- Большое спасибо. Успокоили!
Мягкие частые удары копыт, глубокое теплое дыхание жеребца и слова незнакомой, не до деталей понятной мне речи прервали наш разговор.
В следующее мгновение Саиб взлетел в седло, и бурый жеребец понес его по серому плацу. А земляк моего любимого тренера, восстанавливая глубокое счастливое дыхание, спросил
- Как зовут вашу лошадь?
- Кажется Орионом, – ответила я.
- А что это за имя?
- Название созвездия.
- Вы его так назвали?
- Нет, - ответила я и впервые задумалась, что так хотела лошадь, что даже не придала значения тому, как буду её звать.
Пролетал очередной круг Гейзер. Осторожно оглядываясь на него, плавно плыла к нам стройная фигурка Алёны, звуки голоса, звавшие нас к столу, и глубокие голубые глаза, напоминающие хмурому небу, как много теряет оно, когда прячется за тучи солнце, на время прервали наш разговор.
Только когда вернулась к своим друзьям Алёна, и исчез за деревьями ее тонкий силуэт, мой собеседник продолжил.
- У нас на конюшне был жеребец, английский…
Уловив нить разговора, я улыбнулась.
- Хороший. Как звали?
- Очень хороший, - воодушевился мой собеседник. - Звали - Азиз. Саиб его тоже помнит…
«Ясно», - подумала я и снова улыбнулась, глядя, как тренер отдает Гейзера Оксане, сестре Алёны. Девочка подросток, в одно мгновение выглядевшая ребенком, а уже в следующее взрослой девушкой, приковывала внимание. Оксана и без коня смотрелась обворожительно, а сев на статного, живого жеребца и бросив лучистый счастливый взгляд из-под темной густой челки, и вовсе могла вызвать сердечный приступ. Но мой собеседник не отвлекался от начатого разговора.
- Назовите вашего жеребенка Азизом. Ему будет приятно. А вам останется о Саибе память, когда он уедет.
Я улыбнулась такому неожиданному совпадению: песня яркой восточной красавицы Азизы: «Все или ничего» - была в детстве моей любимой. И в тот момент ощущение «I have it all» не покидало меня ни на миг.
Ворвалась в наш разговор задорная мелодия телефонного звонка и совершенно новая для меня мысль о том, что когда-нибудь, все происходящее сейчас станет просто воспоминанием. Я отчаянно осознавала, что еще не готова оставить в прошлом это настоящее, неподдельное отношение к лошади как к части жизни. Казалось, я еще не все увидела и поняла, казалось, нужно увидеть еще что-то, прежде чем появится у меня понимание собственное. Прежде, чем все, что есть сегодня превратиться в нечто новое.
;
6. Моя и не моя лошади

Мы с Алёной часто приходили на конюшню и подолгу гуляли с кобылой и жеребенком, разговаривая о планах на будущее и обмениваясь мыслями о прошлом. Алёна хотела уехать из России, приняла как единственно возможное это решение, но еще не решалась увидеть новую жизнь, а не оттиски прежних о ней представлений. Она неуверенно смотрела на жеребенка купленного мной, как на тень возможности, которую не превратила в реальность. Я не могла ни согласиться с решением подруги уехать, ни понять почему, несмотря на скорый, неизбежный отъезд не отпускает ее мысль о покупке лошади. Возможно, желание быть ближе к лошадям не имеет срока исполнения?
***
В нашем с Азизом случае реальность стала даже более реальной, чем была действительность. Казалось, что после покупки собственной, в моей жизни рядом с лошадьми начался действительно новый период: лошадь, на которой ты едешь, рассказывает одно, лошадь, на которую смотришь – совсем другое.
Но даже больше чем сам жеребенок привлекала мое внимание его мать – Озорная. Внутреннее состояние и внешний вид этой лошади одновременно настораживали и занимали меня. Занимали не меньше чем диссонанс между ее именем и внешним видом. Чрезмерно худая, костистая кобыла без единой белой отметины, с богатыми хвостом и гривой, отвечала всем представлениями о ночном кошмаре. Её тусклый, потусторонний вид долго казался мне герметично запаянным от любого внешнего воздействия.
В чуть угловатых, широких движениях кобылы, ограниченных пространством, настороженном и внимательном взгляде, откуда-то из глубины ее воспоминаний, читала я, что лошадь воспринимает меня как совершенно чужеродный, враждебный объект. Не более, но и ничуть не менее.
В долгих наблюдениях за чужой кобылой и не менее чужим мне жеребенком, находила я образ замкнутой в реальности лошади, живущей против всех законов, созданных для лошадей людьми.
Как и все остальные лошади того периода моей жизни, Озорная казалась невероятно интересной, и возмутительно непостижимой. Крайне редко выступала она против человека и еще реже была с нами заодно.
Саиб говорил, что «кобыла наглая, не уважает меня, что надо его воспитать». Спорить с ним я не бралась, но мне было интересно успеть увидеть в лошади что-то кроме собственного воспитания. Скорый планируемый отъезд Алены, нависший над конным миром, который мы изначально делили на двоих, постоянно напоминал мне, что все изменится, и надо спешить понять все, что доступно наблюдению.
Что касается уважения лошади к человеку… Этот новый аспект сперва здорово меня озадачил, а с течением времени озадачил еще больше. За что должны уважать нас представители других видов? За то, что мы их любим? Я никогда не была уверенна, что испытываю к лошадям то, что можно назвать словом «любовь». О характер и поведение этой кобылы разбились последние следы чувства, которое можно назвать человеческой любовью. В случае с Озорной оно было неуместно: она ждала от человека другого поведения.
Долгое время наглухо, на все пуговицы застегнутой оставалась для меня эта лошадь. И открывающиеся причинные ее замкнутости шокировали даже сильнее, чем поведение, которое их маскировало.
***
Жаркое летнее солнце еще не успело высушить росу. Изумрудно-зелеными красками играл весенний ковер под ногами жеребенка и его матери. Я внимательно наблюдала, как разбиваются капли росы о носок моего сапога, когда услышала знакомый голос:
«Что уже и на траве стоять нельзя, потому что лошади ее едят?» - думаю я, а ноги сами поспешно переступают с пушистого зеленого ковра на серую бетонную плиту.
- Ноги промочите – заболеете!
«Лучше бы он ругался!» - мелькает в голове испуганная мысль.
- Почему кобылу в аренду взяли и не ездите? – спрашивает Саиб. Он в хорошем настроении (в последнее время мне все реже удается застать его таким).
Я не задумывалась над тем, что на Озорной надо ездить. Отвечаю первое, что пришло в голову.
- Она грязная. Ее сначала отмыть надо.
- Давайте его под шлангом искупаем, - говорит Саиб и, ловко повернувшись, двигается ко мне. Низко наклонив лохматую черную голову с плотно прижатыми ушами, изогнув шею и нерасторопно повернувшись, кобыла бросается на моего любимого тренера.
Выхватив из моих рук корду, Саиб резко дергает взвившуюся на дыбы черную тень и пинает в плюсну, когда лошадь, опустилась на четыре ноги.
- Я давно этого ждал, с ноткой глубокого удовлетворения сказал он.
- Чего ждал? – удивленно спрашиваю я, глядя то на него, довольного и спокойного, то на нервно, неровно дышащую дрожащую лошадь, - вы что видели, что она укусить хочет?
- Видели, куда я ударил? – довольно продолжал он, словно не заметив моего наивного вопроса.
Озорная пытается отодвинуться от взгляда, указывавшего на ногу, по которой пришелся удар, но Саиб чуть заметно дергает корду. Кобыла замирает.
- Вот сюда бить не надо, - продолжал он, поочередно указывая максимально приближенной к лошади рукой на все суставы передней ноги и следя за выражением застывшего испуга на лице лошади - захромать может. Все понятно?
- Почему она бросилась? – спрашиваю я вместо ответа.
- Наглый потому что. Воспитать надо. Ваш тоже такой вырастет, если учить не будете.
- Понятно. – ответила я.
Понятно, на самом деле стало многое. Но не все. Я промолчала о том, что меня интересует не то куда надо бить лошадь, а то, что нужно делать, что бы этого избежать. Что нужно, чтобы лошадь не отказывалась делить пространство с человеком?
Подолгу гуляя с чужой кобылой и своим жеребенком, я следила за ее движениями и реакциями, смотрела, как реагирует она на еду и работу, как следит за играми и перемещением Азиза. Я часто заглядывала в ее отстраненные черные глаза, пытаясь, если не убедить себя в том, что вижу в них не ненависть, то хотя бы понять за что «за одно с другими на земле» ненавидит она и меня. И в очередной раз, по закрепившейся уже традиции, тайна поведения лошади раскрылась мне в общении с человеком.
Осторожно протягивала я пристругу в отверстие пряжки. Слева от меня крутилась черная голова со злобно заложенными ушами. То и дело щелкали у плеча зубы. Щелкали четко и однозначно: без сарказма, иронии или юмора. Озорная просто хотела укусить. Казалось, она получает удовольствие от того, что можно не скрывать своих желаний. Мне же, хотелось надеяться, что со временем этот ответ на раздражение угаснет, если не воспринимать агрессию кобылы серьезно.
Откуда-то из-за моего плеча стали доносится комментарии и советы девочки, «проработавшей» в городском прокате восемь лет, и, несомненно, лучше меня знавшей, как надо обращаться с лошадью. По странному стечению обстоятельств, я готова была согласиться, что она знает лучше меня «как надо», но никогда не сможет задуматься о том, почему надо «стараться выиграть» у лошади «как все»…
Готовая принять к сведению, все, в чем так твердо была убеждена девочка из проката, я внимательно слушала, как открывается смысл обращения с лошадью в эмоциях ее воспоминаний. Оказалось, что около года назад Озорная долго отказывалась возвращаться на конюшню из табуна, в который девочка на ней приехала, и теперь:
- По-любому надо ей по зубам дать, она наглая.
Злобные слова в рамке нестройной интонации звучали за моей спиной. Мне становилось невыносимо грустно. Я уже перестала отвечать на реплики «девочки из проката». Мне даже жутко становилось верить, что существо женского пола, человек, проживший с лошадьми годы, способен переживать свой опыт общения с животными такими чувствами.
Затянув одну пристругу, я стала подтягивать вторую. Щелкала зубами недовольная лошадь, увлекалась своими эмоциями девочка за моей спиной:
- Ничё ты не понимаешь, ты с ней не справишься. Вот ты внимания не обращаешь, а она тебе палец откусит влёгкую.
Затянув, наконец, подпругу я ответила:
- Если бы хотела – давно бы откусила руку.
И «поднырнув» под кобылой выправила правое стремя, обошла спереди, поправив ремни уздечки, неровно лежащей на лбу, выправила левое стремя. Все это время слушала. В гласных и несогласных с собственными мыслями звуках, в обрывистом дыхании, которого не хватало на все суждение целиком, в нестройном фразовом ударении и поломанном эмоциями тоне, всплывали воспоминания о плотно прижатых ушах, изогнутой шее и извивающемся теле лошади, бросающейся на человека в попытке защитить свое пространство, своего жеребенка. Может быть заодно и меня? Неприятно хриплый голос, неприятной мне «девочки человека», отчетливо рисовал за моей спиной картину жизни этой лошади, остававшейся чуткой и отзывчивой к отрицательному воздействию, даже, несмотря на то, как часто оказывается она под его влиянием. Сливались в большую, неприятных тонов картину волны черной гривы, плавные линии злобных ушей, щелчки зубов, обрывки слов такой нечеловеческой речи.
- Да, это ненависть, - задумчиво сказала я, наконец, скорее себе самой, чем обрадовано отреагировавшей девочке.
- Ну да, а что ты со мной споришь тогда? – торжествующе продолжала она.
- Значит, нас есть за что ненавидеть, животные лишних чувств не испытывают.
Голос за моей спиной еще разговаривал со своими страхами, когда перекинув повод на шею кобылы, я пошла к плацу, повинуясь инстинкту, пошла за мной лошадь, минуту назад щелкавшая зубами мне в лицо, подняв голову от земли и изогнув тонкую шею, двинулся за нами Азиз.
В надрывной боязни снова быть потерянным потрусила за нами щенок спаниеля, неизвестно откуда появившаяся в моей жизни прямо из детской мечты. Я всегда смотрю на собак, и смотрю особенно внимательно, когда мне особенно грустно: непропорционально высокие лапы, голова, опустившаяся к самой земле под тяжестью круглых коричневых ушей и обонятельного интереса к реальности. И совершенно белый хвост, нелепо приставленный к коричнево-пегой собачке. Годы назад, рассматривая иллюстрации в журнале «Юный Натуралист» я захотела именно такую. Люблю собак. Так и не научилась справляться с эмоциями людей, без собачей помощи.
От услышанного,  пережитого и понятого мне стало практически физически плохо. Тогда в очередной раз пришла мне в голову мысль, что ни один человек, глубоко и безнадежно равнодушный к лошади не причинил ей больше морального и физического вреда, чем приносим мы, люди, которым лошади небезразличны.
_____________________
;
7. Единое целое.

Покупка ответственности за чужую жизнь заставляла меня смотреть на конный мир более пристально. Очень скоро увидела я в нем то, с чем можно мириться и то, что мы принимаем, не понимая как это изменить. Даже поняла на время, что нужно в «лошадином» мире мне. Но, что нужно в мире человека лошади? Что я могу и должна ей предложить? Эти новые вопросы время от времени посещали меня, пока рос в табуне купленный жеребенок.
***
В поисках единого, целостного представления о лошадином мире пересмотрела я много материалов, и даже некоторые собственные суждения, которые успели появиться и измениться за два года. Я даже перестала без серьезной необходимости, которой считала потребность лошади в движении, садиться в седло. Как в этой ситуации Алёна уговорила меня поехать на конную прогулку, за 120 км от города остается для меня загадкой. Загадкой с очень нетривиальным решением: судьба?
Устало вывалившись из машины, я по возможности приветливо, поздоровалась с сидящим около домика человеком в широкой ковбойской шляпе. Что-то в чертах его лица показалось мне знакомым.
Встретил нас серьезным территориальным лаем солидный черный с рыжими подпалинами пес. Он чуть лениво потянулся, широко заулыбался и побежал по своим, соответственно, собачьим делам, весело вытянув, отказывающийся закручиваться, хвост.
Всей компанией мы вышли на дорогу, ведущую от ворот к конюшне, через большое изумрудно-зеленое поле. И, практически сразу захватило оно меня своим открытым (после городских улиц) простором, затянуло энергией движения крупного серого жеребца. Темно-серый в яблоках, красивый стереотипной красотой русского коня, он захватывал пространство широкой рысью и чуть больше чем нужно поворачивал в строну дороги высоко поднятую голову.
- Потерял кого-то? – удивилась я.
- Это Принц, я про него рассказывала, - ответила Алена, - красавчик какой!
Определение «красавчик» не подходило коню. Но вместо этого замечания, я сказала, что:
- Никогда не задумывалась, как хорошо смотрится серое на зеленом.
Глядя на перемещение Принца в пространстве, сложно было решить, летит он или плывет, англичане называют такие движения словом «fluid». В моем ”гравюрном” зрении один запечатленный образ ложился на другой, всплыли в памяти звуки голосов, запахи конюшни, очертания новогодней площади, краски которой переврал фотоаппарат. Я уже видела эту лошадь. Крупный серый конь был коренником в тройке и запомнился мне поразительно некрасивым и негармоничным. Это, надо сказать, талант для лошади редкий: я не ищу во внешнем виде лошади эстетического удовольствия, рада, когда нахожу, но лошади нравятся мне не как произведения искусства, а как биологический вид. Одно то, что конь мне так не понравился на той фотографии, делало его особенным.
То, что видела я сейчас, добавило размышлений. В такт плавным движениям жеребца приподнималась в седле очень стройная девушка, державшая в руке распущенный повод. Конь шел с достаточно высокой скоростью, а она сидела расслабленно, совершенно не боясь потерять управление. Тогда я впервые увидела, что человек и лошадь могут быть единым целым. Позже пришло понимание, что достигается это не видимыми средствами внешнего управления, а отношениями, превращающими человека и лошадь в гармоничный организм. Я помню, что мне стало грустно от того, что раньше я ничего подобного не видела. Понимание, что в моем конном мире гармонию естественного движения, я могла увидеть никогда, пришло значительно позже. Я уже слышала, что красивой лошадь делает человек, теперь я это увидела. Принц выглядел плохо на фотографии по единственной причине: он чувствовал себя плохо.
***
Мягко пригревало солнце. Таяли в ясном влажно-голубом небе прослойки белых облаков. Я и так уже была благодарна Алёне. Но, видимо в попытке “до конца меня обрадовать” судьба преподнесла еще ряд сюрпризов, привязанных шеренгой под навесом. Сейчас я могу назвать, все увиденное тогда одной фразой: “лошади с живыми глазами”. Но в тот момент, я скорее думала о том, что предыдущие два года, видела не живых лошадей, а лошадей, за счет которых выживают люди.
Вороной, серый, рыжий, игреневый, пегий, расслабленно стояли они под навесом. Не было в них ни задора, ни живости, к которой я привыкла; но не увидела я и безразличия и безучастности, которые иногда попадались мне в лошадиных глазах. Кони выглядели и явно были самодостаточными: не ржали, не стучали копытами при виде людей, нежадно ели предложенную морковь. Почти все они чувствовали себя спокойно.
Алёна часто говорила, что приезжает сюда, что бы увезти частичку этой удивительной атмосферы, ее взгляд на лошадиный мир всегда был ясным и радостным. Мне же не удавалось чувствовать себя спокойно, когда новые впечатления провоцировали колкий вопрос: «Почему выглядят иначе лошади, которых вижу я в городе?»
У меня был конь, о котором нужно было думать. А мысли были уже невеселые. Глядя на гуляющих в поле лошадей, занятых своими лошадиными делами, я искренне радовалась, что мой Азиз растет в табуне и не менее искренне боялась, что когда придет время возвращаться в город, картинка нашей совместной жизни не сложится. Потому, что я не знаю для чего моему коню возвращаться на городскую конюшню. Потому, что я не знаю, что можно и можно ли вообще что-то предложить лошади взамен табуна.
С разрешения хозяев мы с Аленой пробрались в только что построенную конюшню. Из лошадей там пока был только мотоцикл. Пахло свежим строительным лесом и опилками. Снаружи конюшня была похожа немного на католический костел. Внутри же практически отвечала моим представлениям о конюшне. Увлеченно метались мы из одного угла в другой, обсуждая увиденное и пережитое, не менее увлеченно позировали нам мотоцикл, мешки комбикорма, деревянные и решетчатые перегородки денников. Заинтересованно заглядывал солнечный свет в еще совсем чистые окна. Хищно щелкали створки объектива, и попавшие в фотоаппарат живые лучи до востребования застревали в слотах памяти.
После всего виденного в городе, конюшня на шесть голов не могла не понравиться. Не помню, кто из нас: я или Алёна высказал восторженное мнение, как хорошо бы здесь держать лошадь. Помню, что я в устах Алёны звучало оно даже более реально, чем в моих мыслях.
Мы с Алёной возвращались на Каланчу и после этой поездки, первой и наиболее памятной для меня. Эти приключения всегда были красочными, яркими, дарящими бурю эмоций, но оставались лишь приключениями. Катаясь на чужих лошадях по красивым местам, мы просто проводили время. Ничему не учили лошадей. Ничему не учились сами, но я, все равно возвращалась сюда, чувствуя какое важное место занимают эти прогулки в жизни подруги, особенно в преддверье переезда за границу.
Однако, говоря предельно откровенно, ездить на Каланчу я не любила: плотный налет грусти покрывал ощущения от наших походов до того, как они становились воспоминаниями, едва перестав быть реальностью. Глядя на сидящую в седле красавицу Алёну, я не могла не чувствовать, что она не живет настоящим моментом, а, скорее, переживает его, делая прошлым. Не получает новые ощущения, а стирает старые, повторяя испытанное однажды счастье быть с лошадью снова и снова, пока не потеряет оно значение и смысл, позволяя двигаться дальше. Почему-то любые острые ощущения: как отрицательные, так и положительные часто стремимся мы, люди, разделить с лошадьми.
Ездить на Каланчу я не любила еще и потому, что я и человек угрюмый и к лошадям отношусь скорее как к смыслу, которого в развлечении не много. На городской конюшне, был смысл: не придешь, не сядешь на лошадь – она будет стоять в деннике. Обстоятельства давали мне моральное право ездить верхом. Здесь ситуация складывалась по-иному: не приедешь – лошадь будет гулять в поле. В секторе моей ответственности за происходящее выбор был очевиден: садиться на коня нужно там, где от тебя меньше вреда, и радоваться тому, что отсутствие твердых убеждений по поводу лошадей и их жизни можно оправдать тем, что я рядом с ними неполных три года.
***
Мне нравился фасеточный взгляд на лошадиный мир, в котором я не жила, а отдыхала от жизни. Видеть непривычные, каждый раз разные фрагменты было приятно. Приятно, что почему-то среди этих людей и лошадей можно этим ограничиться.
Невозможность собрать мой взгляд на «лошадиный мир» в единое целое объяснялась только отсутствием такой необходимости. Мне было хорошо с лошадьми. Они были такими разными: словно осколки разноцветного стекла в калейдоскопе раскрашивали они причудливыми узорами мою жизнь. И не назрела еще необходимость видеть, что яркие, гармоничные образы лошадей существуют только в зеркале моего сознания. На деле (за редким счастливым исключением) остается лошадь в мире людей маленьким осколком стекла, грубо отбитым от единого целого, загнанным в узкий коридор и отгороженным от мира реального кривыми зеркалами человеческого восприятия.