АНЮТА РЯЗАНСКАЯ
ПЕТРУШКА - ПАРТИЗАН
Жил-был на белом свете смелый и веселый Петрушка.
Много у него было хороших друзей – ребятишек и зверюшек. Петрушка придумывал интересные сказки и вместе с добрыми зверюшками показывал их ребятам в Лесном Театре. Ребята смотрели представление, хлопали в ладоши и кричали: «Молодец, Петрушка!»
Потом они все вместе шли купаться на речку или гулять по лесу. А зимой катались на коньках или на санках, играли в снежки, и всегда было им хорошо и весело.
Но больше всего на свете они любили петь боевые песни про свою Родину, про мир и дружбу.
Не понравилось это злым врагам. Они решили поймать Петрушку и посадить его в тюрьму. А всех зверюшек разогнать по лесам и болотам. И всем детям запретить смеяться и петь.
И вот с этого момента начались удивительные приключения Петрушки… Слушай, дружок!
Оказывается, есть такие станции, где поезда останавливаются глубокой ночью.
Остро пахнет свежим сеном, влажный ночной ветерок холодит лицо, а с бархатного неба смотрят на мир крупные яркие звезды.
После душной теплоты вагона сразу стало легче дышать. Толик поежился, привалился к какому-то узлу и сладко зевнул.
- И-и-и! Натолька, Натолька, большой-то какой стал! - кто-то ласково затормошил его, стал целовать.
- Бабушка, ты? – сонно пробормотал Толик.
- А ну-ка, погодь, - раздался басовитый голос, и Толик увидел над собой большую мохнатую бороду и тускло блеснувший в свете ночных станционных фонарей лаковый козырек фуражки. Сильные руки подхватили его, понесли немного и уложили куда-то в мягкое. Толик попытался открыть глаза, но веки так плотно слиплись, словно склеенные.
И он не увидел, как мама и дедушка Михаил погрузили вещи в телегу, как уселись рядом с бабушкой и Толей на мягкое сено, постеленное в телеге, и поехали к деревне.
Лошадь мерно цокала копытами, изредка взмахивая хвостом, позади прятались за деревьями огоньки станции, а край неба все светлел и светлел.
Так Толик первый раз в своей почти пятилетней жизни ехал к бабушке в деревню.
И с этого момента началась интересная Толина деревенская жизнь… Слушай, дружок.
Утром Толик проснулся в незнакомой светлой комнате. В открытом окне ветер чуть шевелил занавески, и слышен был голос мамы:
- Сад-то как разросся, его не узнать! А вот эту вишню мы с Петрушей сажали… А дед Михайло нам объяснял, как корни закапывать, на какую глубину.
Толик выглянул в окно.
- Мама!
Рядом с мамой стояла улыбающаяся старушка в белом платочке.
- Мама, а это кто?
-И-и-и, Натолька, а ведь я тебя вчера встречала!
- Бабушка, это ты?
Конечно же, это бабушка, точно такая же, как на фотографии, как это он сразу не догадался? И говорит точно так же, как мама о ней рассказывала.
- Ну, иди-ка, сокол, я тебя поцелую. А потом выпей молочка свеженького, да и гуляй по двору, по саду – у нас ведь вольно!
И правда, вольно в деревне. Такое жаркое солнце на улице, и такой прохладный воздух в старом бабушкином доме. Музыкально скрипят половицы под босыми ногами, таинственный сумрак спрятался в тишине чулана. Пожалуй, больше всего понравились Толику сад и чулан. Сад - потому что весел и полон смородины, вишен, крыжовника, которые можно есть прямо с куста, и они не требуют: «Пойди и помой руки». А чулан полон всяких интересных старых вещей.
Набрав полные горсти вишен, Толя решается обследовать чулан. Сквозь маленькое решетчатое окошко солнце посылает сюда косые лучи, в которых танцуют пылинки. На самом ходу валяются старые галоши, рядом стоптанные сандалеты и стоит ящик с пузырьками от лекарств и бог знает от чего еще. Зато в углу что-то интересное. Какая-то штуковина с пружинками и колесиками. Может, сломанные часы? А за перекладиной, увешанной тряпками, сквозь паутину тускло блестит старый самовар.
Толик присел на корточки и, обсосав вишневую косточку, стрельнул ею в дальний угол. Хорошо! Косточка угодила прямо в круглый бок самовара. Он тоненько звякнул. Толик принялся за следующую вишенку. Но вдруг ему показалось, что самовар звякнул еще раз…
Прислушался. Нет, в чулане тихо. Толик шагнул вперед, зацепил какую-то сумку с газетами, висящую на кривом гвозде. Газеты рассыпались, поднялась такая пыль, что Толик даже чихнул три раза. Или он чихнул только два? Тогда кто же чихнул третий раз? Толя огляделся. Нет, никого нет в чулане, он один тут. Он постоял тихо, прислушался. Почему-то ему стало страшно. Как будто тут кто-то есть. И смотрит на него пристально-пристально. Ой-ой-ой.
Толик попятился к двери и оттуда снова хотел стрельнуть в самовар вишневой косточкой. Но вдруг он увидел, что из-за самовара на него кто-то смотрит. Пристально-пристально.
- Мама!- закричал Толик испуганно и выскочил из чулана.
Мама как раз сидела на крылечке.
- Что с тобой, сынок? – кинулась она к Толику.
- Там кто-то есть… Все смотрит и смотрит.
-Да что ты, тут совсем пусто! – мама широко распахнула дверь в чулан, там сразу стало светло и не страшно. Толик подошел, заглянул. Ничего особенного, просто лежит всякий хлам. Но на всякий случай он сказал:
- Да, а там, за самоваром.
Мама посмотрела туда и вдруг вскрикнула: «Ой!» Толик крепко уцепился за мамину руку. Из-за самовара на них кто-то внимательно смотрел.
- Да это же мой Петрушечка!
Мама быстро шагнула в чулан, протянула руку к самовару и вытащила из пыльного угла Петрушку. Он был грязный, но, кажется, не страшный. Мама стряхнула с него пыль, вытерла как следует его лицо, и теперь Петрушка улыбался и весело смотрел на Толика.
- Видишь, вот это кто. Я с ним играла давно-давно, когда была маленькая и жила здесь. Тогда война шла. Никаких игрушек больше не было. Посмотри, он сделан из дерева и тряпок. А рубашку я сама ему сшила из настоящей солдатской гимнастерки. На, возьми его!
Толик взял Петрушку, потрогал его всего, осмотрел. Правда, он совсем не страшный, даже очень веселый, только на лице какие-то темные пятнышки, как будто веснушки.
- Я буду тебя на машине катать, - сказал ему Толик. – У меня знаешь какая машина? Самосвал! Только одно колесо сломалось, иногда отскакивает. Но все равно он хорошо ездиет.
-Толя, надо говорить – ездит, - поправила мама. – А колесо папа обещал починить.
Петрушка слушал их и улыбался. Наверное, он был очень доволен, что будет кататься на самосвале.
На другой день бабушка сказала:
- Ты, Натолька, далеко не убегай, нынче мы с тобой на сходку пойдем.
- На какую сходку?
- Ну, на сбор пионерский, что ли.
- Ты разве пионерка, бабушка? – засмеялся Толик.
- Нет, пионеры всех созывали на этот сбор. Что-то они там дельное затеяли. Поисковики они будут теперь.
После обеда бабушка велела Толе еще раз умыться, причесала его и дала надеть чистую рубашку. Сама она повязала новый платок и стала какая-то торжественная и серьезная. Толик хорошенько отряхнул Петрушку и взял его с собой. Ведь ему тоже, наверное, интересно, что там будет, на сборе-то.
Вдруг в воздухе поплыли тяжелые звонкие удары.
- Ишь ты, набат, - сказала бабушка.
- Скорей, скорей, - заторопил Толик.
Они быстро пошли по улице в ту сторону, куда торопился весь народ.
У школы уже собралось много взрослых и ребятишек. А пионеры были в красных галстуках и разноцветных пилотках. Они пестрели в толпе как разноцветные горошинки. В тени старого тополя были расставлены стулья и скамейки.
Народ занимал свободные места. Пионеры вынесли из школы какую-то красную будку и быстро построились в отряды, и у каждого отряда был свой цвет пилоток. Получилось очень красиво.
Тем временем какой-то дядя с орденами зашел в эту будку, а она оказалась невысокая, и над красным краем будки еще ярче сверкали ордена на его пиджаке. Дядя стал говорить речь. Про войну и про героев, и что пока неизвестно, где погибли партизаны. А пионеры организовали поисковый отряд, чтобы найти эти места.
Толик сначала старался слушать внимательно, но никак не мог толком разобраться, что к чему. Он заскучал, стал вертеться и ерзать на скамейке.
- Ба, давай пойдем домой.
- Ну-тко, сиди тихо,- строго сказала ему бабушка. – Вон Петрушка-то, слушает да на ус мотает, а ты крутишься как егоза.
Потом еще какие-то люди говорили с трибуны, а бабушка уголком платочка вытирала глаза.
- Бабушка, ты чего?
Но тут вдруг заиграла музыка, загремел барабан, и ровным строем пошли пионеры.
- А куда они пошли? – встрепенулся Толик.
- В поход, милок.
- А зачем?
- Будут героев искать.
- Как героев? Настоящих?
- Да ты не слушал, что ли? – потеряла терпение бабушка.
- Слушал…
А в это время ребятишки, всякая малышня, которая бегала вокруг, тоже собрались гурьбой и стали маршировать и топать как настоящие пионеры.
- Мы в поход идем, мы в поход идем! – кричали они.
- И я с вами пойду, - запросился Толик, подбегая к ним.
- Ты кто? К бабе Насте приехал? – спросила его девочка постарше.
- Я Толик.
- А я – Васенка.
А один мальчик, белобрысый и задиристый, засмеялся и закричал:
- Да куда ему в поход, он еще в куклы играет, - и он показал пальцем на Петрушку. А Петрушка улыбался насмешливо, как ни в чем не бывало.
- Это не кукла. Это… - Толик не знал, как объяснить ребятам про Петрушку, а белобрысый кричал:
- Кукла! Кукла!
- Перестань ты, Сережка! - остановила его Васенка.
- Да я просто в футбол играю, - вдруг придумал Толик. Он подкинул Петрушку и так ловко ударил ногой, что Петрушка кубарем полетел в крапиву у плетня, куда едва доставала тень от большого тополя.
Ребята засмеялись:
- Ага, вот теперь не достанешь.
Но тут подошла бабушка.
- Пойдем домой, Натолька. - она взяла было его за руку, - постой, а где же Петрушка? Потерял что ли?
- Он его в крапиву запулил, - закричал неугомонный Сережка. – Как поддал, так он и полетел, - Сережка замахал руками, показывая, как летел Петрушка.
Бабушка рассердилась:
- Выбросил? Зачем это?
- Это Сережка его задразнил, - заступилась Васенка.
Но бабушка сказала строго:
- Ну-ка, полезай, достань.
Толик подошел к зарослям крапивы. Она была невысокая и не такая уж густая. Да и Петрушка лежал недалеко. Толик хотел его достать, но вдруг увидел Петрушкино лицо. Его темные глазки смотрели на Толю как-то колюче и улыбался он презрительно. Как будто он не хочет больше дружить с Толиком, как будто говорит ему: «Эх, ты, предатель.»
- Да ведь ты – игрушка, - сказал ему Толик. – Я могу тебя на машине катать, если захочу, а могу и в футбол играть. Все равно ты ведь тряпичный.
Он осторожно протянул руку, чтобы достать Петрушку, но вдруг какая-то крапивная ветка больно его ужалила. Толик отдернул руку и сердито засопел. А Петрушка по прежнему, слово бы с жалостью, насмехался.
- Ну и лежи там один, - сказал ему Толик.
Он оглянулся на бабушку. Она разговаривала с мужчиной, у которого было так много орденов. Толик подбежал к ним.
- Ого, какой молодец вырос, - сказал ему мужчина. – Похож ведь на Петю-то, Анастасия Филлиповна, - обратился он снова к бабушке.
- Родная кровь, - ответила она и погладила Толю по голове.
Толик знал, что они говорят про Петю, маминого брата. Мама тоже говорила, что Толик похож на него. Но Петя погиб в войну, он помогал партизанам. Тогда ему было тринадцать лет. И хотя он приходился Толику родным дядей, но трудно называть его дядей Петей. Толик видел его фотографию. Худенький и веселый мальчик, и в самом деле похож на Толю. А рядом на фотографии Толина мама, когда она была маленькая. Восемь лет ей было тогда.
Наконец, они пришли домой. Бабушка занялась своими делами, и Толик подумал, что она совсем забыла про Петрушку. Но когда Толик уже укладывался спать, бабушка спросила его:
- Натоленька, а где же Петрушка-то? Достал?
- Да ну его! Я с ним не буду больше играть.
- Что так? – удивилась бабушка.
- А, неинтересно, - махнул рукой Толик.
- Неинтересно? Да что ты знаешь-то о нем? Ведь Петрушка-то - герой!
- Герой?! – не поверил Толик.
- А вот и герой! Хочешь, расскажу тебе?
Бабушка села рядом с Толиной кроватью и начала рассказывать самую настоящую сказочную быль.
* * *
Задумали злые недруги Петрушку погубить, зверюшек разогнать, у ребятишек радость отнять. Стала собираться вражья сила. Выползла из леса Нечисть Поганая, прискакало из оврагов Лихо Одноглазое, заявилась Кикимора Болотная и прилетела в рассохшейся ступе Баба-Яга, костяная нога. Стали они совет держать. Только слово молвили, вдруг кто-то как застонет, заахает:
-Ах-ах, ах-ах!
- Что заахали, испужалися! – прикрикнула Баба-Яга.
- Да это не мы, - отвечает Нечисть Поганая.
- Что-что? Кто? – переспрашивает Баба-Яга.
- Не мы это, не мы, - повторяет Лихо .
- Не мычите, погромче говорите, что-то мне ухо заложило, - пожаловалась Баба-Яга.
- Ну, чей совет, выходи на свет!
Говорит тут Лихо Одноглазое:
- Надо всех этих ребят да зверят, шумных бесенят, голодом поморить. Согласны?
- Я – как все, - бормочет Кикимора Болотная, а сама космы свои зеленые ряской украшает, в лужицу смотрится, любуется.
- Нет! – стукнула помелом Баба-Яга, - голодом их не взять, земля у них богатая, обильная…
- Ах-ах, ах-ах! – опять запричитал кто-то.
- Да тихо вы, - взмахнула помелом Баба-Яга, а хворостины из помела так и посыпались.
- Бабуля-Ягуля, говорим же что это не мы, - за всех отвечает Нечисть.
- Ну, твой совет, выходи на свет, - приказывает ей Баба-Яга.
- Надо их всех плакун-травой удушить, а Петрушку я сама погублю. Согласны?
- Я – как все, - опять бормочет Кикимора, глядясь в лужицу.
- Нет, - опять стучит помелом Баба-Яга. – Больно много их всех-то, не справимся мы, поди, с ними.
- Ах-ах, ах-ах! – опять вроде как стонет кто-то.
- Кончите вы причитать? – притопнула костяной ногой Баба-Яга.
Тут Лихо рассердилось:
- Да не мы же это, глухая ты старуха, прочисти-ка лучше ухо.
Посмотрели – а на дереве Филин желтоглазый сидит, крылышками шевелит.
- Шуму не потерплю, молчи, а то прогоню, - грозит ему Баба-Яга. – Не мешай нам думу думать, да что-нибудь придумать.
Поворотились все к Болотной Кикиморе, ее черед совет давать.
- Да я – как все. Болотная ведь я, неразумная. Мозги тиной заросли. Что вы скажете, на то я и согласна.
- Ну, тогда вот как, - говорит Баба-Яга. – Надо Змея Горыныча позвать , на них натравить. Он и молод, и силен. Это ему, беззубому, как говорится, по зубам, - и Баба-Яга весело рассмеялась своей шутке.
- Беззубому – по зубам, беззубому – по зубам, - подхватили все остальные и засмеялись.
- Ах-ах, ах… - только начал было Филин
- А вот я тебя сейчас помелом как замету, - закричала ему сердито Баба-Яга. Филин испугался, глазками желтыми заморгал, взмахнул крылышками, да и был таков, словно растаял.
Опять вражины совещаются.
- Согласны, согласны Змея Горыныча натравить. Да только кто к нему в пещеру сунется? Он , гляди-ка, огнем опалит ненароком. Как позвать –то его?
Испугалось Лихо, запричитало тихо:
- Я и одноногое, я и одноглазое, куда уж мне. Еще в давни те поры глаз повыбит был, и нога моя давно уж отсечена, в битве с русским силачом покалечена… А Змей-то Горыныч меня еще и одноруким сделает. Пусть Кикимора идет, она у нас вся зеленая, да фасонная, Змей Горынычу, знать, приглянется.
- Да где уж мне, - скромничает Кикимора, - да я и сказать-то толком не сумею, все по пустякам болтаю – то про моду, то про погоду. А от серьезных слов у меня в голове кружение. Шла бы ты сама, Ягуля.
- Вот какие вы помощники-то. Я бы и пошла, да ступа скрипит, из помела все хворостины высыпаются, надо ремонтом заняться, некогда мне. Пусть Нечисть идет. У нее голова-то – пень сырой, трухлявый, одежка плесенью лесной заросла. Коль и пыхнет Змей Горыныч огнем так Нечисть не загорится, только согреется.
Говорит им Нечисть Поганая таковы слова:
- Ладно, скользкие вы други-недруги, пусть уж я пойду. Хоть ношу на плечах пень трухлявый, и язык мой тяжелый, корявый, все ж пойду я ко Змею Горынычу, натравлю на Петрушку хвастливого.
На том они и порешили.
А Петрушка в ту пору к ребятам собирался, песни новые распевал, ни о чем не горевал. Вот идет он на лесную поляну, где всегда они собирались, вдруг видит – ежик ему дорогу перебежал и в траве скрылся, только глазками желтыми мигнул. Дальше идет Петрушка, но вдруг, откуда ни возьмись, ежик ему опять дорогу перебежал.
«Ладно» - думает Петрушка и опять дальше идет. А ежик в третий раз ему дорогу перебегает и опять смотрит на него, будто сказать чего хочет. А глазки-то у ежика желтые-желтые, ну, чисто светофоры мигают.
- Да что же это такое? – топнул ногою Петрушка. - Я ведь этого ежика и раздавить могу случайно.
А ежик вдруг задрожал весь и тут же исчез, как сквозь землю провалился
Идет дальше Петрушка. Вдруг видит, птичка на ветке сидит, ветку раскачивает, идти мешает. Приподнял веточку Петрушка, прошел, а птичка на другую ветку перелетела и опять на дорогу ее клонит, идти мешает. Смотрит Петрушка, а глаза у нее желтые-желтые, ну как светофоры мигают.
- Птичка, ты кто такая? – кинулся к ней Петрушка. А птичка пискнула испуганно и пропала из глаз.
- Что за чудеса, - удивляется Петрушка.
Долго ли, коротко ли, но вот уж и поляна близко. Пришел туда Петрушка, а ребят еще никого нет. Только видит – сидит на камешке у дороги ящерица. Совсем бы незаметная такая, а только глазки у нее желтенькие, как светофоры светятся.
«Ну, погоди,» - думает Петрушка. «Пугать я тебя не стану, а все равно перехитрю.»
Лег он на травку, притворился, как будто спит, а сам одним глазком подглядывает. Ящерка подождала немного, подбежала к Петрушке поближе, а он – цоп! И ухватил ее за хвост.
Только глядь, ящерицы-то нет, а в руках у него только один хвостик. Оглянулся Петрушка – никого вокруг нет. Сел он, почесал затылок, задумался. Вдруг слышит, тоненьким голоском кто-то просит:
- Будьте добры, отдайте, пожалуйста, мой хвостик.
- Это кто же? – спрашивает Петрушка.
- Это я, - отвечает тоненький голосок.
- А ну, выходи из травы, не оторву головы, не трону я тебя.
Трава у ног Петрушки вдруг зашевелилась, и там оказался пушистый серенький комочек, совсем как лесной дымок, только глазками желтыми мигает, тоненько просит:
- Пожалуйста, не раздавите меня.
- Да ты иди ко мне, садись поближе, - зовет Петрушка. – Ты кто?
- Я не знаю.
- Вот так дело! А мама у тебя кто?
- Моя мама - Оборотень.
- Оборотень? Она не страшная?
- Нет, нисколечко. Она только может обернуться кем-нибудь страшным, а сама убежит и спрячется. Вот и я так.
- Понятно. А как тебя мама-то называет?
- Она зовет меня – Оборотик.
- Ага, и это теперь понятно. Постой, так это ты оборачивался то ежиком, то птичкой у меня на пути?
- Да, я. Только не называйте меня никаким зверюшкой, а всегда зовите – Оборотик, а то я так и останусь тем, в кого обернусь. И меня мама не узнает.
Бедный Оборотик готов был горько заплакать.
- Хорошо, хорошо, - сказал ему Петрушка. – А зачем ты оборачивался в разных зверей, когда я шел сюда?
- Я хотел привлечь ваше внимание, хотел предупредить.
- О чем предупредить?
- Я обернулся филином и все слышал. Недруги войско большое собирают, хотят вас всех погубить, Петрушечка.
- А мы их не боимся нисколечко, - засмеялся Петрушка.
- Они Змея Горыныча хотят звать на войну.
- Ах, вот оно что! Ну, спасибо тебе, дружок, за помощь. Подожди-ка здесь ребят, предупреди их, что я скоро приду.
- Я боюсь. Они меня раздавят. Ручки у меня слабенькие, ножки коротенькие, я ни подраться, ни убежать не смогу.
- Ишь ты какой трусишка, Оборотик. Тогда обернись сереньким зайчиком и спрячься вон за тот пенечек.
- Хорошо. Только отдайте мне , пожалуйста, хвостик, а то ничего не получится.
- На, держи крепче. Хорошо еще, что я его не выбросил, правда?
- Правда, правда, я очень рад.
Взял Оборотик кусочек хвоста ящерки, пошептал над ним что-то, и он у него тут же превратился в пушистый серый комочек, только совсем маленький.
Прикрепил его Оборотик на место, куда полагается, мигнул желтыми глазками и обернулся зайчиком. Совсем вроде бы заяц, как заяц, только глазки желтые светятся, ну совсем, как светофоры мигают.
- Э-э, да ты, я вижу, уж спишь совсем, - вдруг прервав рассказ обратилась бабушка к Толику.
- Нет, я слушаю, рассказывай скорее, что дальше было, - пробормотал Толик и сладко зевнул.
- Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Что дальше было, то завтра узнаешь, а сейчас спать, спать давай.
На другой день опять бабушка и Толик ходили к школе. Там по настоящему работал штаб. Пионеры, которые ходили в ближние деревни, уже вернулись.
Бабушка и другие женщины слушали рассказы пионеров-следопытов, расспрашивали их, и сами начинали рассказывать, как все было в войну. А пионеры скорее все записывали в тетрадки. Они решили написать историю партизанского отряда, вот что оказывается. И еще хотят найти место, где погиб командир отряда Иван Пересветов и группа его боевых товарищей. Известно только, что когда они попали в плен, то сначала держали их в школе, а потом увезли ночью на машине – и дальше их след пропал.
Около штаба все время было много народу. Приходили разные люди, что-то спрашивали и сами рассказывали. А потом пришла Васенка и принесла маленькую фотографию.
- Это моя тетя, только я ее не помню, - сказала она.
- Да это Василиса Луговая! Еще бы тебе помнить, тебя тогда и на свете-то не было. Зато имя-то тебе ее дали, - заговорили сразу люди.
- Это Василиса, верно, верно. Медсестра из нашей больницы.
- Да, из старой больницы, вон там раньше стояла. Сгорела в войну.
- Фашисты сожгли. И школу тогда же сожгли, эта-то уж новая. И школьный сад погиб.
- Один тополь уцелел, хоть и обгорел немножко.
И все теснились около Васены, смотрели фотокарточку и что-нибудь вспоминали.
- Тоже головушку сложила, и не знаем – где, - скорбно говорили женщины.
Бабушка долго там оставалась, Толик совсем разморился.
- Ба, пойдем, я уже давно пить хочу...
Бабушка медленно молча пошла к дому.
А после обеда мама постелила в саду одеяло и все легли отдыхать.
Вот уж теперь Толик потребовал:
- Ну, бабушка, рассказывай дальше.
И бабушка стала рассказывать.
* * *
Обернулся Оборотик сереньким зайчиком и стал ждать ребят. А Петрушка как свистнет громким посвистом, как крикнет громким голосом:
- Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!
Конь бежит – земля дрожит. В один миг прискакал, как вкопанный встал.
- Что прикажешь, Петрушка?
- Сослужи-ка ты мне службу верную, свези меня к Ивану Пересвету.
- Эта служба для меня, садись, Петрушка, на коня.
Вскочил тут Петрушка верхом, и Сивка-Бурка помчал с ветерком – только его и видели.
Прискакали они к Ивану Пересвету. Смотрят, дом стоит открыт, а в саду топор стучит. Пошел туда Петрушка, а там Иван Пересвет карусели в саду мастерит. С расписными скамеечками, с яркими фонариками да со звонкими колокольчиками.
- Здравствуй, Иван, - говорит Петрушка, - делом ли ты занят?
- Как не делом, - отвечает Иван. – Вот устрою карусель, созову ребят со всего свету. Как закружатся, как засмеются они, песни запоют. То-то радости всем будет. Разве ты петь не любишь, Петрушка или смеяться устал?
- Люблю я и песни петь , люблю и шутки шутить, да дело-то готовится не шуточное. Змей Горыныч войной на нас идет.
- Змей Горыныч! Ах, вон оно что. Его-то ты и забоялся? Эх, Петруша, Петруша, вот уж не ожидал, что испугаешься.
- Нет, не испугался, не забоялся я, - отвечает Петрушка, - да только надо бы ему встречу погорячей приготовить. Вот и пришел упредить тебя. Ты к бою готовься, а я лесной народ пойду созывать. И медведи, и кабаны, и волки, и ежи – все за родной край постоять готовы. А ты у нас командиром будешь.
- Спасибо тебе, Петрушка, на добром слове. Да только я и один управлюсь. Не боюсь я вражьей силы, и не устала рука от меча булатного.
Сказал так Иван Пересвет, надел доспехи свои ратные, крикнул:
- Не скучай, Петрушка, скоро свидимся.
- Возьми хоть коня моего, он тебе пригодится.
Поблагодарил Иван Петрушку и говорит Сивке-Бурке:
- Сослужи ты мне службу верную, отвези на битву грозную.
- Эта служба для коня, садись скорее на меня.
Вскочил Иван на коня быстрым соколом, да и был таков.
Пошел Петрушка опять к ребятам да зверятам своим.
Видит, сидят они на полянке не веселы.
- Что, друзья, пригорюнились? Слышите – за горами стон стоит, за лесами звон звенит? Это Иван Пересвет бьется с вражьей силой. Одолеет он Змея Горыныча, и будем мы снова с вами веселиться, на каруселях крутиться.
Обрадовались зверюшки, засмеялись ребятишки. Стали все в круг, хотели игру затеять. Как вдруг небо закрыла черная туча, засверкала молния, и раздался громкий рев Змея Горыныча.
Испугались ребятишки, по домам побежали, притихли зверушки, в норки попрятались.
«Что случилось, - думает Петрушка, - не худо ли приходится Ивану Пересвету. Как это бросил я его одного?» И побежал Петрушка через леса и болота, туда, где шла великая сеча. Бе
Бежит Петрушка, спотыкается, вдруг навстечу ему Кикимора попадается. Плачет, заливается, ряской утирается, за Петрушку цепляется:
- Ой, помоги мне, Петрушечка. Заморилась я , болотная старушечка. Коль до кочки я вон той не добреду, то погибну я на суше, пропаду.
Жалко ее стало Петрушке, поддержал он ее и говорит:
- Давай-ка, бабушка, я тебе помогу. Обопрись на меня, я до кочки тебя доведу.
Только подошли они к болоту, Кикимора прыг туда и Петрушку за собой тянет.
- Ага, - говорит, - попался. Знаю, ты к Пересвету бежал, старался. Да только я тебя не пущу, а в болото свое затащу. – И сама тянет под воду, да тиной опутывает, не дает ходу.
«Как же быть, - думает Петрушка. – Намокну и враз утону. А ну-ка я Кикимору обману».
- Ой, гляди-ка ты, Кикимора, гляди! Кто там хлопает ушами позади.
Оглянулась Кикимора, а Петрушке того и надо. Вырвался он, да опять бегом.
- Ай, ай, - запричитала Кикимора. – Петрушечка, помоги, мы с тобой ведь не враги.
Да не стал больше Петрушка ее слушать, еще быстрее вперед бежит. Вдруг навстречу ему Лихо одноглазое ковыляет, прихрамывает, да деревяшкой постукивает.
- Помоги мне, Петруша, до дому добраться.
- Ну, тебя-то я знаю, нечего притворяться, - отвечает ему Петрушка. И только хотел он дальше бежать, как Лихо на землю упало, заохало, застонало.
«Нет, видно и впрямь ему худо. Я долго возиться не буду, только получше его уложу, чем бы помочь, погляжу.»
А Лихо целым-то глазом подглядывает, да зубами пощелкивает.
- На-ко, выпей чуть-чуть водицы, - говорит Петрушка и рядом садится.
А Лихо тут как подскочит, повалить Петрушку-то хочет.
- Ах, так вот ты какой симулянт! Знал я раньше твой хитрый талант, да напрасно тебя пожалел. Только впредь не обманет меня вся болотная ваша родня.
Тут плеснул он на Лихо водою, замотало оно головою:
- Ты залил мой единственный глаз, ух, задам я тебе сейчас…
А Петрушка на цыпочках тихо-тихо ходит сзади хромого Лиха, а потом его за ворот – дерг, засмеялся и наутек.
Но не пришлось ему дальше бежать, заревел Змей Горыныч опять.
Заскрипели деревья, повалились, у цветов лепесточки закрылись. Змей Горыныч по лугам, по лесам, как хозяин расхаживает, место себе помягче приглядывает.
Спрятался Петрушка за кусточком, только колпачок красный проглядывает сквозь листочки. И видит он, Баба-Яга в залатанной ступе летит, дорогу перевязанным помелом метет. А за нею Нечисть Поганая ползет, соринки языком вылизывает, место для Горыныча чистит. Улегся он на поляне, головы свои, всю дюжину поудобнее уложил, раны стал зализывать, Бабе-Яге жаловаться.
- Ах, не изволь беспокоиться, хозяин ты наш, - говорит ему Баба-Яга. – Сейчас зелья наварю, раны покроплю, к утру и заживет.
Услышал все это Петрушка, горько ему стало.
- Эх, Иван, Иван, не послушался меня, не собрал во время лесной народ в подмогу. И войско-то у нас не считано, и силы-то у нас не меряны, а ты один пошел храбрость свою показать. Что же с тобой приключилось, где твоя буйная головушка преклонилась?
А Змей Горыныч поднял одну голову, самую глазастую, и говорит она таковы слова:
- Ну-ка, ну-ка, вижу я в кустах ягодка одна краснеется, видно, крупная, да вкусная. Ну-ка, ну-ка, сорвите мне ее да принесите. И поднялась тут вторая голова, большеротая, да клыкастая и тоже свое слово молвит:
- И то дело, пора бы уж и перекусить, червячка заморить, а то мы все с утра не емшм, не пимши. Подать сюда красну ягоду.
Услышал это Петрушка и понял, что это красный колпачок, похожий на ягодку, его выдал. Он ползком-ползком за кусты, а там вскочил, да и побежал со всей мочи. Бежит, задыхается, вдруг слышит, кто-то за ельником по лесу пробирается, стонет, спотыкается. Побежал Петрушка через ельничек.
- Сивка-Бурка, да это ты?
Добрый конь тихонько заржал, да и совсем упал. Принес Петрушка воды из ручья, напоил коня, свежей травой накормил и раны его промыл.
Где же наш Иван Пересвет, либо жив он, либо нет? - спрашивает Петрушка. – Как же мне отыскать его? Помоги, Сивка-Бурка, вещая каурка.
- Это служба для коня, да нету силы у меня. Пойдем, Петрушка пешком.
Долго ли, коротко ли, вышли они из лесу. Видят, лежит на опушке Иван Пересвет на кусочки разрубленный, и воронье над ним кружится, каркает. Заплакал Петрушка, закручинился…
Вдруг видит, остановился возле него суслик, стоит, посвистывает, глазками желтыми, как светофорами помаргивает.
- Может это ты, Оборотик? – догадался Петрушка.
- А кто ж еще так может, - отвечает суслик. Глазками моргнул, встрепенулся и сереньким комочком обернулся.
- Ах, милый Оборотик, видишь, погиб наш Иван. Как этому горю помочь – ума не приложу.
- Да вы такой умный, Петруша, а вдвоем мы обязательно что-нибудь придумаем, - утешает его Оборотик, а сам тоже всхлипывает, желтые глазки пушистым кулачком трет.
- Погоди-ка, придумал, - говорит ему Петрушка, - только ты, Оборотик, помоги мне.
- Я всегда бы хотел помогать вам, я с удовольствием, только… Только я боюсь. Ручки у меня слабенькие, ножки коротенькие, меня всякий раздавит.
- Ах, ты, недогадливый какой! Ты оборотись быстрою ласточкой и лети скорее к Василисе Прекрасной, уж она-то знает, как горю помочь. А я тут воронье крикливое разгонять буду, Ивана оберегать.
Но тут заиграл горн и в калитку сада вошел целый отряд пионеров. Бабушка Настя поднялась, вышла им навстречу.
- Анастасия Филипповна, - торжественно сказал один мальчик. Он заглянул в бумажку, откашлялся и застрочил без передышки:
- Наше звено будет воскресать историю, - тут какая-то девочка дернула его за рукав. Мальчик откашлялся и повторил: - Будет воскрешать историю жизни и борьбы вашего сына, героического партизана, Пети Скворцова, и мы пришли, чтобы, чтобы… - он запнулся, оглянулся на строгую девочку.
- Да проходите, проходите на терраску, - пригласила бабушка. – И ты, Костя, спрашивай попросту, без бумажки, чего нужно, я вам расскажу. И про Петю, и про военное время, что знаю, что помню, то и расскажу. А еще дед Михайла поможет. Ведь Петя-то с ним все больше ходил.
- А мы и к деду Михайле пойдем, у нас записано в плане, - загалдели пионеры. – С ночевкой пойдем, Нина Борисовна сказала. И вас тоже приглашаем, баба Настя.
- Вот и ладно, - согласилась бабушка. – А теперь давайте-ка малиной с молоком угощаться. Натолька, неси-ка кружки.
Мама уже поставила на стол большую миску малины, принесла молоко из погребца. Толя достал из старого резного буфета несколько кружек и стаканов и сам уселся за стол.
Мама, обращаясь к Толику, спросила:
- Разве ты уже для всех достал? Сколько у нас гостей?
- Нас девять, - сказали пионеры.
- Ну вот, и нас трое. Значит, нужно двенадцать стаканов. Посчитай-ка.
Толик принялся считать вслух:
- Раз, два, три, четыре, семь, восемь, ой, я еще про шесть забыл, значит, шесть, четыре, восемь, двенадцать. Вот – двенадцать, - уверенно сказал он.
Пионеры засмеялись.
- Ай, как стыдно, - покачала головой мама. – Тебе этой зимой уже пять лет стукнет …
- Ничего, научится, - сказала бабушка, доставая еще стаканы. – Садитесь, кушайте.
Пока пионеры управлялись с малиной, бабушка принесла из комнаты маленькую соломенную корзиночку с крышкой.
- Вот, - сказала она, открывая корзинку. – Здесь все Петины документы, табель за шестой класс, вот похвальная грамота – это он еще в четвертом классе получил. Вот фотографии разные семейные. Вот тут мы все – и я, и отец, и Петя с Лизой. Это еще до войны снимались. А вот дед Михайла, совсем молодой еще, когда он начал в лесничестве работать. Дед Михайла – старший брат отца-то Петиного. – рассказывает бабушка. – Как война началась, Степан, значит, отец-то Пети, в Армию ушел, а дед Михайла остался до поры. Ну, а когда до нас фашисты дошли, да стали лютовать, тут не только мужики в партизаны подались, а всякий, кто чем мог помогал им. И стали дед Михайло и Петя связными у партизан. Ходили они по деревням, вроде как бы игрушками торговали, а под тем видом с нужными людьми встречались. И у нас в избе часто бывали, но больше все в лесу, в сторожке деда Михйлы жили. Там и кукол стругали и другие игрушки делали, а мы с Лизой платьишки тем куклам шили. Она и сама, небось, помнит, а, Лиза? – обратилась бабушка к маме. Мама засмеялась.
- Помню, помню, такие красивые платья. Мне все хотелось и для себя сшить, да лоскутки-то маленькие были.
Пионеры слушали, записывали, рассматривали фотографии и договаривались, когда пойдут к деду Михайле. Потом Толик с мамой и бабушкой пошли провожать пионеров, и опять играл горн, и соседи выглядывали на улицу.
А вечером, когда Толик улегся поудобнее в постель, он опять стал просить бабушку рассказывать дальше.
- Устала я сегодня, - сказала она. – Ну, да уж слушай, немножечко расскажу.
* * *
Долго ли, коротко ли, прилетела обратно ласточка с желтыми глазками, встряхнулась и серым комочком обернулась.
- А где же Василиса? - спрашивает Петрушка.
- Да сейчас она придет, она по дороге травы целебные рвет.
А тут и Василиса Прекрасная подоспела. Увидала она, что лежит Иван на сырой земле, очи ясные вечный сон смежил. Заплакала над ним Василиса слезами горючими, и потекли ее слезы ручьями текучими.
- Ах, ты, свет мой, Иванушка, погубили тебя не злые вороги, а разудалая твоя буйная головушка. Ни меня ты не послушал, ни Петрушечки, храбро ты бился, да от хитрости вражьей не уберегся. А нам-то что же теперь делать, Петрушечка?
- Что-нибудь придумаем, - говорит Петрушка. – А ты пока помоги Сивке-Бурке, ему тоже не сладко досталось.
Подошла Василиса к доброму коню, травяным настоем напоила, раны снадобьем залечила. Вскочил Сивка-Бурка, вещая каурка на ноги как ни в чем не бывало. И молвит он таковы слова:
- Помогли вы мне, друзья верные, ну и я вам помогу. Подойди-ка, Петрушка, полезай ко мне в правое ушко, изнутри мне в глаза посмотри, да в левое ушко выходи. А что увидишь, про то нам и расскажешь.
Так и сделал Петрушка, а как вылез через левое ушко, то и говорит:
- Теперь я знаю, есть у Змея Горыныча живая и мертвая вода. Коль добудем мы ту воду волшебную, то и спасем Ивана Пересвета. Давайте собираться поскорее.
- Нет, нельзя нам кидаться на Змея Горыныча очертя голову, - говорит Василиса Прекрасная. – Надо хитрость хитростью обойти. Змей-то Горыныч о двенадцати головах, как забудешь про это, так и быть тебе битому.
- Вот ведь оно что, -задумался Петрушка. – Надо тогда все головы пересчитать, да про каждую все подробно разузнать.
Тут снова заговорил Сивка-Бурка:
- Что знаю про эти головы, то вам поведаю. С виду –то они все вроде бы одинаковы, да не равны они меж собой. Слушайте и запоминайте, на ус мотайте:
Первая – хлеб-соль ест;
Вторая – мед-пиво пьет;
Третья – следы вынюхивает;
Четвертая – шорохи выслушивает;
Пятая – огнем из ноздрей палит;
Шестая – недреманным оком глядит;
Седьмая – все ядом обрызгивает;
Восьмая – раны зализывает;
Девятая – все старое помнит;
Десятая – все новое знает;
Одиннадцатая – всему счет ведет;
Двенадцатая – над всеми команлует.
Задумались они, пригорюнились. Но говорит им Василиса:
- Значит, надо нам у третьей головы нюх отшибить, четвертой – уши воском залепить, а у шестой – недреманное око усыпить. Тогда мы незаметно подкрадемся , да живую и мертвую воду добудем.
Одним нам не справиться, надо лесной народ на помощь звать, - говорит Петрушка. – Пускай лесные козявочки малые, букашечки зеленые в нос третьей голове заползут и нюх Змею Горынычу перебьют. Пускай трудовой народец – пчелки пестрые роем налетают, ушичетвертой голове воском залепляют. А к недреманному оку шестой-то головы надо луковицу горькую поднести, оно слезами зальется и ничегошеньки не увидит.
Правильно, Петруша, хорошо придумал, - молвит Василиса. – А мы с тобой в это время и проберемся за той ли водой. Ты живую хватай, а я мертвую. Да только кто же к недреманному оку луковицу поднесет, - запечалилась Василиса. – Боязно как-то. Есть ли у нас такие храбрецы?
Задумались они , а Оборотик рядом сидит, дрожащим голоском говорит:
- Ручки у меня слабенькие, ножки у меня маленькие, меня Змей Горыныч сразу раздавит. Но только я бы ежиком обернулся, клубочком свернулся, луковицу на колючки бы нацепил да к самому глазу бы и подкатил.
- Молодец, Оборотик, - закричали Петрушка и Василиса, и хотели его обнимать и целовать.
А Оборотик грустно так говорит:
- Подождите радоваться, как я шестую голову узнаю, ведь я считать-то не умею.
- Как не умеешь? Сивка-Бурка и то умеет, а ты что же ?
Заплакал тут Оборотик и просит:
- Научите меня, пожалуйста.
Но тут заплакал Толик и говорит:
- Бабушка, научи меня считать.
- Ах, да что же это я, - встрепенулась бабушка. – Не плачь, Натоленька, не плачь, все добром кончится. В сказках всякое бывает, а доброе всегда побеждает. Спи сегодня спокойно, завтра у нас все к лучшему обернется.
Но на завтрашний день не все хорошо получилось. Готовились пионеры в поход, собирали рюкзаки, учительница их, Нина Борисовна, тоже с ними хлопотала. Но когда она узнала, что вместе с бабушкой и Толик пойдет в лес, она строго сказала:
- Анастасия Филипповна, не стоит мальчика брать. Путь далекий, он утомится. Вам и самой-то нелегко будет, а тут еще ребенок расплачется, - продолжала учительница.
Так обидно стало Толику, что он и вправду чуть не расплакался. «У, злюка! Почему она думает, что я устану? Ничего я не устану, я уже большой. И плакать не буду», - бормотал Толик, а в носу защипало, и уже первые слезы показались на глазах.
Бабушка пристыдила его:
- Что же ты плачешь, ведь я сказала Нине Борисовне, что ты и плакать-то не умеешь, а ты…
- Я и не буду, -всхлипнул Толик, -а только она злая, вот почему я плачу.
- Ну, это ты зря жалуешься. Я и так на тебя серчала, что ты, баловник, Петрушку забросил, а ты еще и слова такие говоришь нехорошие.
Толик так и замер. Как же он забыл про Петрушку, который лежит там в крапиве, один, без друзей. И в этом он, Толик, сам виноват…
- Бабушка, ты не сердись, я Петрушку обязательно достану, сегодня же. А тогда она разрешит мне идти в поход.
- Так и быть, попрошу за тебя, - пообещала бабушка.
И Толик побежал к школе, где у ограды спортплощадки росла крапива. Теперь она почему-то была густая и очень высокая. Ого-го какая!
«Все равно я не боюсь» - сказал себе Толик для бодрости и стал разглядывать сквозь гущу, где же лежит Петрушка. Но ничего там не было видно. Тогда он опустил пониже рукава рубашки и попробовал развести крапиву палочкой, которую нашел тут же. И помогал себе локтями, и приминал стебли сандалиями. Но крапива была злая. Она острекала Толику сначала одну ногу, потом другую, а потом ужалила даже сквозь рубашку. Толик пыхтел, ойкал потихоньку, но вдруг какая-то крапивная ветка сзади распрямилась и обожгла сразу всю ногу.
- Ой-ой-ой – громко завопил Толик и выскочил из крапивы. Он не удержался и заплакал и от боли, и от обиды, и оттого, что Петрушка где-то один в крапиве, и вообще все на свете так плохо.
- Ты чего разревелся? – вдруг спросил кто-то.
Толик поднял голову. Перед ним стояла Васенка, а по дорожке бежали еще ребята.
- Меня крапива обстрекала, - Толик рукавом утирал слезы.
- А зачем лез, - строго спросила Васенка. – Ты Петрушку искал?
Толик молчал и шмыгал носом.
- Ты не здесь ищешь, ты его вон там забросил.
Но тут подоспели ребята, и с ними белобрысый Сережка.
- Да нет, он его вон туда закинул, я же сам видел, - закричал сразу Сережка.
- А вот и нет, вовсе не туда, - стали спорить другие ребята. И оказалось, что Петрушка неизвестно где теперь находится.
Однако руки и особенно ноги у Толика очень зудели, он их все расчесывал, до тех пор, пока появились плотные красные лепешки на коже и стали сильно болеть.
- Вот это да! – сказал Сережка. – Здорово тебя нажгло.
А Васенка заторопилась:
- Пошли скорей к бабе Насте, а то до крови раздерешь ноги-то.
Только подошли к дому, а навстречу мама идет.
- Что это с тобой, - сразу кинулась она к Толику. – Крапива? А зачем лез в крапиву, у тебя голова есть? Ну-ка иди сюда, живо.
Она развела в тазу марганцовку с теплой водой из самовара, обмыла Толе руки-ноги и помазала каким-то своим кремом. Конечно, ноги все равно чесались, но все-таки стало полегче.
Гулять его больше не пустили, хорошо хоть в постель не уложили.
Вечером бабушка сказала:
- Нынче недолго буду сказывать, завтра нам вставать рано придется. Ну, слушай.
* * *
Сидят наши друзья под ракитовым кусточком, а Петрушка и говорит Оборотику:
- Давай, учись считать, повторяй за мной. Раз, два, три – эти злые головы получше рассмотри; четыре, пять и шесть – эти злые головы с плеч долой бы снесть. – Петрушка считает, поочередно листочки с куста обрывает. Оборотик за ним повторяет, листочки считает – раз, два, три, четыре, пять и шесть, - с плеч долой бы снесть.
- Семь, восемь, девять – как бы это сделать? Десять, одиннадцать, двенадцать – надо смело драться.
Оборотик снова листочки считает и сам сочиняет:
- Десять, одиннадцать, двенадцать – надо просто не бояться.
- Ай, молодец, - хвалит его Петрушка. – Вот так и головы пересчитаешь, шестую вмиг узнаешь. Ну, пора нам в путь –дорожку отправляться. Сивка-Бурка, вещая каурка, стань передо мной как лист перед травой.
Конь бежит, земля дрожит. Остановился перед ними и говорит:
- Эта служба для коня, полезайте на меня.
И поскакали они за живой и мертвой водой.
Вот видят, лежит на полянке Змей Горыныч, головы свои на травке распластал, разложил, а хвостом нору свою, пещеру каменную заткнул – ни пройти, ни проползти.
Ну как тут счет начинать, где напасти ожидать? Решили они разок вокруг объехать, чтобы приноровиться получше. Вдруг поднялась одна голова, большие уши развесистые навострила, туда-сюда шею поворотила и говорит человеческим голосом:
- Слышу, слышу конский топ!
Тут другая голова поднялась, большущие ноздри раздула, носом потянула и говорит:
- Чую, чую, русским духом пахнет!
Все головы стали помаленьку пошевеливаться да приподниматься.
- Скорей, скорей, - заторопил Петрушка лесной народ.
Полетели тут пчелки пестрые, стали Змею Горынычу большие уши воском залеплять, поползли букашки зеленые, стали Змею Горынычу в носу щекотать.
Посчитал быстренько Оборотик головы: раз, два, три, четыре, пять и шесть, да и подкатился колючим ежиком к оку недреманному, подставил злую луковицу, на колючки нацепленную, аж под самый всевидящий глаз.
Как закричит, как завоет Змей Горыныч:
- Ой-ой, в носу засвербило, ой-ой, уши заложило, а око мое недреманное все слезами залило!
Зашевелилась тогда двенадцатая, самая главная голова, да как рявкнет:
- Ну-ка, четвертая голова, чихни – козявочки все и повыскочут, ну-ка, пятая голова на третью жаром пыхни –воск и растает да повытечет, ну-ка, хвост, шевельнись, да не луковицу опустись, она и откатится!
Чихнула четвертая голова – козявочки во все стороны разлетелись, пыхнула пятая голова в уши третьей жарким полымем – воск и повытек весь. Шевельнулся хвост, выполз из пещеры, а Петрушке с Василисой только того и надобно. Скорехонько юркнули они тула, схватили кувшины с живой и мертвой водой, да и скок на Сивку-Бурку.
А хвост размахнулся, раскрутился, хотел стукнуть по луковице, да попал на ежовые колючки, так весь и взвился, разозлился:
- Ой-ой-ой, ах, злодей, постой! Ты испортил мой всевидящий глаз, доберусь до тебя сейчас!
А Оборотик глазками желтыми мигнул, синичкой оборотился, да за Сивкой-Буркой припустился.
Прискакали они на поляну, где Иван Пересвет лежит, ни рукой, ни ногой не шевелит.
Посмотрела на него Василиса Прекрасная и чуть не заплакала:
- Ах, Иванушка, всем ты хорош, да пропал ни за грош! И хоть раны твои глубоки, все пройдет с нашей легкой руки.
Побрызгала на него Василиса Прекрасная мертвой водой – все кусочки один к другому пристали, руки-ноги целыми стали. Посмотрела Василиса – все накрепко срослось. Тогда побрызгала она на него живой водой. Зашевелился Иван Пересвет, потянулся. Потом глаза открыл и говорит:
- Как же долго я проспал, и сны страшные видал.
- Век бы тебе спать, кабы не мы, - отвечает Петрушка. А сны твои – это явь была, да на нет еще не сошла.
А Василиса слезы утирает, да ему пеняет:
- Не спал ты, Иван Пересвет, а убитый лежал. А Змей Горыныч той порой по земле нашей разгуливает, да народ распугивает.
Молвит тут Пересвет таковы слова:
- Спасибо за помощь вашу, други мои, знать, поделом мне досталось, но и я в долгу не останусь. Силы мне не занимать-стать, а вперед умнее буду. И совета вашего послушаю, и от помощи не откажусь. А теперь нам надо думу думать, Как Змея Горыныча одолеть.
Бабушка поглядела в сонные глаза внука.
- Нам, Натоленька, не след им мешать, пускай они думают, а нам спать пора.
В поход пионеров провожала вся деревня. Отряд с барабанным боем прошел по главной улице и направился к лесу. Нина Борисовна шла с барабанщиком, за нами пионеры с рюкзаками на плечах, а Толя с бабушкой за ними. Но на опушке леса Нина Борисовна остановила всех, предупредила, чтобы не разбредались по лесу и разрешила идти вольным строем.
Сначала лес был самый обыкновенный: в середине дорога, а по бокам деревья. Но когда зашли поглубже, дорожка вся заросла травой, превратилась в тропинку. Деревья то и дело перегораживали путь, и тропинка петляла между ними, словно играла. Пахло смолой и душистыми травами, в вышине пели птицы и шумела листва, внизу аукались пионеры. Бабушка шля с Ниной Борисовной и с ребятами, рассказывала про деда Михайлу.
- А дед Михайла, он какой? Страшный? – спросил Толик, смутно припоминая ночное видение на станции.
- Отчего же страшный, - улыбнулась бабушка. – Бороды что ли испугался?
- Да нет, - замялся Толик. – А он кто? Леший что ли?
- Не леший, а лесник. Что же тут страшного-то? Да и леший-то, он только злых людей не любит, а к добрым он и сам добрый.
Нина Борисовна рассмеялась:
- Да что вы, Анастасия Филипповна, ему сказками живой мир заменяете. Иди, Толик к ребятам. Они тебе черничник покажут.
«Ага, - подумал про себя Толик, - забоялась про лешего-то слушать». И довольный он побежал через кусты. Вместе с ребятами он скакал через кочки, срывал вкусные ягоды черники, лакомился кисленькими листиками заячьей капустки. Но что-то у него вдруг устали ноги. А потом захотелось пить, и он стал просить у бабушки воды.
- Ай-ай, - сказала она. – Видишь, пионеры идут себе да идут. Не ноют, ни пить не просят. На, погрызи яблочко.
Прошли еще немного, и у Толика совсем стали заплетаться ноги. Нина Борисовна все поглядывала на него, даже спросила раз:
- Ну как, устал?
- Нет, - ответил Толик, - просто дорога какая-то… нарочно кривая. – И он опять споткнулся. Нина Борисовна пошепталась с ребятами и объявила:
- Все. Вон на той полянке - привал. Кстати, здесь и кострище есть.
- Ура! – закричали ребята и стали собирать хворост для костра. Дежурные набрали воды в ручье и повесили над костром ведро и чайник. Скоро вкусно запахло кашей, а на большой прозрачной клеенке уже лежали куски хлеба, помидоры, огурцы и вареные яйца, захваченные из дому.
Ах, как хорош привал. От костра тянет дымком, далеко вверху сквозь листву виднеется голубое небо, там печет жаркое солнце, а здесь прохладно, зелено, вокруг сидят друзья и поют партизанские песни. И лес, как родной дом, надежно охраняет их покой.
Толик чуть-чуть прикрыл глаза, а голос бабушки журчит и журчит, как ручеек.
* * *
И сидят вокруг костра Иван Пересвет, Василиса Прекрасная, Петрушка, Оборотик и много всяких зверушек. Зайчики притихли и навострили ушки; белочки держат в лапках орешки и семечки, да не грызут, чтоб не шуметь; медвежата уселись на бревнышке, лапы сосут; рядом ежики пристроились, барсуки из норок выглядывают; лисички за кусточками прячутся до поры.
- Надо нам, друзья, все силы собрать и друг другу помогать, - говорит Иван Пересвет. – Мы с волками да медведями войско доброе наберем.
- Мы с лисичками и зайчиками будем вам помогать, - говорит Василиса. – Будем землянки да шалаши строить, чтобы было где отдыхать да раненых выхаживать.
- Мы с белочками и ежами будем еду запасать, чтобы всем хватило и летом и зимой. – говорит Петрушка.
Совещаются они так и не чают, не ведают, что прячется в кустах Лихо Одноглазое, подслушивает под корягой Кикимора Болотная, притаилась в мохнатом ельнике Нечисть Поганая. Слушают они, перемигиваются, перешептываются, дескать, надо Бабу-Ягу позвать, предупредить. Вот летит Баба-Яга в своей скрипучей ступе, помелом дорогу метет. И говорит им.
- Ну что же, войско мое непутевое, готово ли к бою?
- Да мы бы рады за тобою, - говорит Лихо Одноглазое, - да глянь-ка, войско они какое собрали. А я ведь и одноногое, и одноглазое – чистый инвалид, под силу ли мне воевать-то?
- Ах ты, симулянт! – стукнула помелом Баба-Яга. –Зубы у тебя крепкие, ты перегрызай сучья да бревна, из которых они шалаши строить будут, кроши все в мелкую щепу.
- Ну, а ты, Кикимора, опять нарядилась, свежей ряскою покрылась. Говори, чем помогать будешь?
- Я бы и рада помочь тебе, Бабуша-Ягуша, да ведь болотная я, сырая вся, мозги тиной заросли… Ума не приложу, чем твою милость заслужу.
Баба-Яга и говорит:
- Вот ужо Змею Горынычу доложу. Он тебе враз мозги-то прокалит.
А Кикимора как завопит:
- Чем же я провинилась, за что же такая немилость? Пожалели бы старушку голодную...
- Это я-то змея подколодная? – закричала глухая Яга. Досталась тут Кикиморе оплеуха.
- Прочисти, Ягуля, ухо, - захныкала Кикимора от обиды. - А на меня-то какие виды, говори, что делать-то буду?
- Вреди им везде и всюду. Ты их припасы зимние все тиной оплети, чистую воду в ручье гнилью болотной замути, они без еды и питья сами погибнут. Теперь поняла, бесталанная?
- Ну, а ты чем порадуешь, Нечисть Поганая?
- Всегда верной службой служу. Говори, что надо - все исполню, хоть и голову на том положу.
- Да голова-то твоя трухлявая не больно уж дорога, - ворчит потихоньку Баба-Яга, а Нечисти говорит: - Иди-ка ты их припугни сперва, а у меня разболелась от вас голова. Я к Змею Горынычу полечу, упредить его хочу, чтоб был начеку, а не спал на боку. Мы этого Ивана Пересвета снова изведем, со свету сживем.
А наши друзья-товарищи у костра сидят, на уголечки глядят, а не знают, не гадают, какая беда их подстерегает. Да только не прост стал теперь и Иван Пересвет. Думал он, подумал, да и думушку надумал.
- Вот что скажу я вам, - говорит он всему люду лесному. – Хорошо мы умом пораскинули, да недалече мысли закинули. А ведь надо нам и народ подымать, мужиков из сел-деревень созывать. Народу у нас по всей стране без счету живет, в лихую годину всяк на помощь придет. На тебя теперь наша надежда, друг Оборотик.
Оборотик так весь и задрожал:
- Извините меня, пожалуйста, только я людей очень боюсь. Ручки у меня маленькие, ножки коротенькие, я ни подраться, ни убежать не смогу. Меня всякий раздавит.
- Да зачем же тебе с людьми драться? – удивился Петрушка. – Это наши первые друзья.
А Иван Пересвет говорит:
- Теперь не время бояться, Оборотик. Это тебе партизанское задание.
- Разве я партизан? – спросил Оборотик и радостно глазками желтыми замигал.
- Мы теперь все партизаны, - отвечает командир Пересвет.
- Ура! – закричали все лесные зверюшки и громче всех - Петрушка.
- Ура! – закричали все пионеры и побежали на дорогу. А по дороге к ним едет дед Михайла и улыбается.
- Тпру! – остановил он лошадь и слез с телеги. – Вы что же тут застряли? Или ночевать в лесу собрались? А я вам на сеновале место приготовил.
- Да мы рассчитывали сегодня дойти, только вот заслушались как Анастасия Филипповна сказки рассказывает, просто ну и ну! – сказала Нина Борисовна то ли одобрительно, то ли наоборот.
- На это она мастерица, - согласился и дед Михайло. - Ну, заливайте костер, рюкзаки в телегу складывайте, все веселее будет идти.
И снова повела всех лесная дорога. Солнце проникает в чащу длинными косыми лучами, золотит стволы сосен. Серебрятся под ветерком листья осин, краснеют гроздья рябины. Глаз не хватает, чтобы налюбоваться всем этим. Да и ноги не успели как следует отдохнуть, и Толик то и дело останавливается. Но старается не отставать, перебирает побыстрее ногами, а они то в ямку оступятся, то за корягу зацепятся. Трудное это дело – пионерский поход!
Вдруг подхватила его Нина Борисовна на руки:
- Устал все-таки? Сознавайся!
- Нет, я сам пойду, - пробует возразить Толик, а ноги так приятно болтаются без дела.
- Давай-ка на телегу, - говорит Нина Борисовне и сажает его прямо в кучу рюкзаков.
Дед Михайла улыбается им.
«Нет, она не злая, - думает Толик, - просто я сразу не разобрался».
А ребята обступили деда Михайлу и слушают его рассказы о боях, о разведке, о партизанах-героях и о фашистских полицаях.
Оказывается, дед Михайла и Петя ходили по селам продавать игрушки: красивых матрешек, разных зверюшек и веселых Петрушек. А один Петрушка у них был в солдатской гимнастерке, в его тряпичное нутро зашивали листовки и приказы партизанского командования.В деревнях всегда лети просили купить им игрушку. Родители покупали им – иногда за деньги, а чаще за хлеб с мякиной да за картошку. Только некоторые, деду Михайле известные люди, говорили:
- Нету ничего, ни зерна, ни сала.
Тогда дед отвечал:
- Ну, пусть малыш поиграет, вот дам ему этого неказистого на время. На обратном пути заберу.
И мальчик или девочка брали веселого Петрушку в солдатской гимнастерке и играли с ним весь день под зорким взглядом старших. А вечером, когда малыши засыпали, прижимая к себе Петрушку, взрослые осторожно брали его из сонных рук, разрезали тряпичный живот под гимнастеркой и доставали оттуда нужные бумаги и донесения, тщательно свернутые в маленькие тугие комочки. А взамен клали сведения, необходимые партизанам или документы для разведчиков. И опять зашивали все, как будто так и было. А Петрушка по-прежнему улыбался, словно ему ни капельки не больно и не страшно, а даже наоборот, просто щекотно.
Много еще рассказывал дед Михайла, Толик старался ничего не пропустить, но глаза сами собой слипались, и голова клонилась на рюкзаки.
Проснулся он утром в лесной сторожке деда Михайлы. На стене нед постелью висело самое настоящее ружье, а еще большая фотография, такая же, как у бабушки в коробке, где дед Михайла и дядя Степан вместе, только они еще не очень тогда деды были. И висела в рамке под стеклом картинка из журнала про Кремль и Красную площадь. А под потолком развешаны пучки сухой травы и цветов, и даже целые ветки от деревьев. Толик хотел все рассмотреть получше, но услышал за окном крики и визги ребят. Это пионеры умывались у колодца и брызгалист водой. Он тоже побежал во дво
Потом был завтрак за большим деревянным столом под навесом из густых веток двух сросшихся лип. А к чаю дед Михайла принес крынку меду. Вот это был пир!
А потом все пошли в лес посмотреть Дикий Овраг. Это был старый заброшенный карьер, крутой и глубокий, с озерком в центре, от которого к реке тянулся узкий ручеек. Сейчас-то еще ничего страшного, кое-где среди камней и осыпей растет трава и даже кусты, а весной тут полно бушующей воды, она несется с шумом в реку и перепрыгивает через большой камень в устье оврага, образуя водопад. Берега у оврага всякий год новые: то вода подмоет корни старого дерева, и оно стоит над кручей, неизвестно за что зацепившись, то на другой год оно рухнет вниз, то осыплется какой-то край оврага, и крупные камни, как бомбы, грохаются в воду.
Сколько раз пытались фашисты разгромить партизан, но дальше Дикого Оврага они не могли пройти. Здесь они попадались в засаду, а партизаны, перебив немало врагов, уходили в глубь леса.
Дед Михайла немало порассказал, но пионеры просили рассказывать еще и еще. Ведь им нужно было узнать всю историю партизанского отряда.
А расспрашивать –то было почти некого. Командир отряда Иван Пересветов и еще с ним верные бойцы да медсестра Василиса Луговая, были схвачены фашистами по доносу полицая и брошены в подвал старой школы, где была размещена вражеская комендатура. Три дня партизаны находились там. Жители деревни знали об этом и готовили с помощью партизан их освобождение. Петя ночью через тайный лаз пробрался в подвал, чтобы связаться с ними, но фашисты подняли тревогу, открыли стрельбу. Деревню окружили каратели, а школу подожгли. Предполагали, что все арестованные сгорели, но иные говорили, что видели машину, которая выехала со школьного двора в ночной суматохе. Были даже предположения, что кому-то удалось сбежать через лаз… Но ничего не было известно доподлинно. Не знали в деревне, не знал и дед Михайла. Не обнаружили пока ничего и пионеры.
После возвращения в деревню пионеры приводили в порядок свои записи, составляли новые планы, готовили письма в другие города, чтобы разыскать бывших бойцов партизанского отряда.
Толику тоже очень хотелось помочь им, но дело-то не двигалось, и однажды он даже стукнул по столу кулаком от досады.
- Ба, ну разве бывает так, чтобы ничего нельзя узнать? У меня даже голова раскалывается от таких делов!
- Побереги головку-то, - задумчиво сказала бабушка. – Лучше я тебе расскажу, как дальше-то было. Будешь слушать?
- Буду, буду, - обрадовался Толик.
- А помнишь ли, на чем сказ-то кончился?
- Помню. Как Оборотик партизанское задание получил.
- А, верно, верно. А дальше так дело было…
* * *
А было дальше вот что: обернулся наш Оборотик лягушонком, скачет себе по дорожке, вытягивает ножки. Ни он никого не трогает, ни его никто не тревожит. Скок-поскок, с кочки на пенек, вдруг видит – одна кочка вроде как зашевелилась.
«Что бы это такое? – подумал Оборотик. – И мох, как мох, и пень трухлявый торчит, в болотной воде не тонет, а только как будто скрипит и стонет.».
Притаился Оборотик, ждет, что дальше будет. Вдруг слышит, ступа застучала и помело замело. Ага, значит, Баба-Яга летит и с дороги кричит:
- Что ж ты, Нечисть, зря время ведешь, К Пересвету не идешь.
- Сей момент иду. Да вот ногу вытащить не могу, зацепилась она за что-то . Да еще показалось мне – скачет тут кто-то.
- Эка невидаль, лягушка средь болота! С каких это пор ты их стала бояться? Ступай, ступай, нечего притворяться.
Замахнулась Баба-Яга помелом, и досталось Нечисти поделом. А Баба-Яга в ступу села и полетела. Нечисть Поганая покряхтела и снова принялась за дело. Увешивает себя гнилушками, как елку игрушками. А гнилушки светятся и мигают, народец лесной пугают.
- Как же дальше-то я побегу, надо бы помешать врагу, - задумался Оборотик, а что сделать-то никак не придумает. – Эх, был бы здесь Петрушка, он бы сразу придумал. А я только и могу, что в кого-нибудь превратиться… А может, это и пригодится?
Обернулся он тут же змеей, и ползет, шуршит чешуей. А Нечисть сразу насторожилась.
- Вы куда это так нарядились? – спрашивает осторожно у нее Оборотик, - разве праздник у вас на болоте?
Только Нечисть ни слова в ответ, словно тут никого и нет.
- Ах, вот вы как! – постарался пригрозить ей Оборотик. – Я хвостом вас сейчас оплету, окуну с головою в болото, да отброшу потом за версту, приготовьтесь, пожалуйста, тетя.
Нечисть важно так отвечает:
- Выполняю задание я. Отойди, не мешай мне, змея.
Только-только промолвить успела, как Оборотик глазенками замигал, да из виду тотчас пропал. Превратился в пушистый комочек. Сидит малышок и плачет:
- Какая поганая Нечисть, испугать ее просто мне нечем. А друзья надеются на меня.
Но тут и вспомнил Оборотик про коня, про Сивку-Бурку, вещую каурку. Распрямился он, на ножки встал и тихонечко зашептал:
- Добрый Сивка-Бурка, вещая каурка, встаньте, пожалуйста передо мной, как лист перед травой.
Конь бежит, земля дрожит. Одним махом прискакал, как вкопанный встал. И спрашивает:
- Что прикажешь, Оборотик?
- Будьте добры, скачите скорее к Петрушке, шепните ему в ушки – скажите, готовится что-то, шевелится Нечисть в болоте. А я должен в деревню бежать да народ созывать.
Обернулся он соколом быстрым, полетел он по селам со свистом. Кто заслышит тот посвист призывный, меч достанет булатный, старинный, распростится с родною семьею и готовится к смертному бою. Собирается грозная сила, чует враг, где его ждет могила.
По поляне Змей Горыныч похаживает, да живот свой голодный поглаживает, по земле-то хвостищем стучит, голова с головой говорит:
- Ах, давно, как давно хлебца я не ела… - первая жалобно запела;
- Ах, давно, как давно мед был весь испит… - как вторая-то завопит;
- Яд прокиснет, засохнет без дела… - тут седьмая трясет головой;
- И огонь прогорит, продымит… - это пятая вторит седьмой;
А восьмая голова молвит горькие слова:
- Помолчали б вы, вояки, мой язык уже устал, как от прошлой-то драки он все раны вам лизал…
Тут одиннадцатая голова, счетоводная, говорит им:
- Я тоже голодная, я не ела, не пила, а всему свой счет вела. И скажу – плохи дела. Все запасы вы проели – дважды два. Все питье вы извели – трижды три. Знать, на будущей неделе всем придется голодать – пятью пять.
Тут двенадцатая голова всем команду подала:
- Открывается собранье, начинаем совещанье. Ты , девята голова, подведи итог сперва. Как мы жили, не тужили, и чего мы заслужили.
- Мы по странам воевали, все народы побеждали. Были сыты и довольны, погуляли мы раздольно. И лишь в этой стороне не по нраву что-то мне.
- Что ж десятая молчит, пусть, что знает, говорит.
- Ожидает нас не пир, не веселая гульба, партизанский командир Пересвет идет сюда.
Но двенадцатая голова уж и впрямь была мудра:
- Ну-ка, третья голова, свои уши навостри, а четвертая скорее воздух носом потяни. Ты, недреманное око, загляни окрест далеко. Тотчас мне все доложите, да Ягу сюда зовите.
Вот летит в тот же миг к Змею Баба-Яга, а из ступы торчит костяная нога.
Змей Горыныч задергался, зафырчал, и на Бабу-Ягу заворчал:
- Этикету, старуха, не знаешь! Ты хотя бы носочки надела, а потом уж и в гости летела.
Ну, а Баба-то Яга руку к уху приставляет: что хозяин, мол, желает?
- Говорю, что явилася в гости, а на ступе развесила кости, - повторяет Горыныч опять.
- Уж и верно, полно спать, время, батюшка, вставать.
- Вот глухая ты тетеря!
- Верно, будут и потери…
- Ты смеешься, что ль, Яга?
- Да в мозолях вся нога: в ступе сделала ремонт, вот и давит, вот и жмет.
Но тут Змей-то как взревет:
- Замолчи, а то прибью! Как хвостом тебя хвачу!
- Я молчу, молчу, молчу.
- Ты девятой голове доложи все по порядку; у десятой наперед познакомься с разнарядкой – кто да где, да что когда будем делать мы тогда.
Ну, пока враги сбирались, наши тоже постарались. Понастроили шалашиков зеленых, понарыли земляночек крытых, запасли и грибов и орехов; а что яблок да ягод набрали, так не счесть ни на пальцах, ни в цифрах.
От трудов все друзья притомились, улеглись на полянке, заснули. Ну, а Лихо того лишь и надо. Потихоньку к землянкам подкралось- и давай разгрызать все зубищами, да подкапывать землю ручищами. И Кикимора тут же старается: тиной-плесенью все покрывается, где лишь только она прикасается.
Вдруг несется Сивка-Бурка, скачет. Увидал такое – чуть не плачет.
- Что ж, друзья, вы старались, работали, да врагам на потеху все бросили.Ни ораны у вас нет, ни сторожа.
Подскочил тут Петрушка, скомандовал:
- Бей болотных, поганых да плесневых! Ишь, они тут без нас разгулялись.
Кинулись все с кулаками, да с палками, кто Кикимору гонит, а кто Лихо колотит, все грозят им и гонят обратно.
- Ай, ай, ай! - Закричали враги, завопили, да скорее в чащобу бежать. Тут пустились все их догонять.
Вдруг стоит на дороге чудовище, во сто глаз изо тьмы поглядывает, злобным хохотом похохатывает.
Зверюшки все в один миг остановились, сразу ноги у них подкосились. Петрушка тоже чуть было не испугался, но остановился и подумал:
«Я тут у них самый старший, не след мне бояться, надо прежде разобраться».
И говорит Петрушка:
- Погодите, друзья, не пугайтесь. Мы сейчас все подробно узнаем, что за зверь с нами шутки играет.
Тут Сивка-Бурка к ним подбегает и тайну чудища открывает:
- Не бойся, Петрушка, это светят гнилушки, это Нечисть Поганая ряженая.
- Ах, так вот кто пугать нас надумал. Ну, покажем мы ей сейчас.. Сослужи-ка, мне Сивка, ты службу верную, помоги ты мне с нею расправиться.
- Застоялся я без дела, сядь верхом, Петрушка, смело.
Петрушка на Сивку-Бурку вскочил, гикнул, кнутовищем взмахнул и вперед поскакал. Нечисть руками размахивает, гнилушками посверкивает, громким голосом стращает:
- Только тронь разок меня. Ни тебя и ни коня – пропадешь совсем, сгоришь!
- Правду что ли говоришь, - ей кричит Петрушка смело.
А Кикимора и Лихо сзади спряталися тихо, тоже , знай, одно твердят:
- Все сгорите, пропадете!
- Да и вы не проживете, - им Петрушка отвечает и как буря налетает. Размахнулся, бьет кнутом, стон стоит в лесу густом, только сыплются гнилушки, да трухлявая башка покатилась по опушке. Тут зверюшки всей гурьбой тоже кинулися в бой.
Припустились враги по дороге, подавай только ноги, а Петрушка кричит им во след:
- Захватите горшок на обед! – Как поддаст он ногой старый пень, будут помнить они этот день.
Славно кончилась сеча, а победа далече. Снова надо землянки строить, да запасы готовить. Только впредь они стали умней, поставили часовых у дверей.
А меж тем добровольцы в лесу появляются, по отрядам распределяются. Да вот беда – идут добрые люди в отряд, а меж ними и злые прячутся, хотят партизанские планы узнать да Змею Горынычу все рассказать.
Всех Иван Пересвет встречает, добрым словом их всех привечает.
Говорит тут ему Василиса:
- Погодил бы, Иван, веселиться. Змей Горыныч-то о двенадцати головах, Ох, хитер он в этих делах. Может недругов к нам засылает…
- Да какой же их леший узнает?
Вдруг коряга тут качнулась, ото сна, видать, очнулась. Серый мох да лишайник седой оказалися мохнатой бородой.
Как потягивался Леший, да как на ноги вставал, зычным голосом Ивана вопрошал:
- Кто звал-поминал, кто мне спать не давал?
Говорила тут ему Василиса Прекрасная да в сердцах таковы слова:
- Что ж ты спишь-поспишь-от, лесной старик? Иль не видишь-от, как весь лес поник? Затуманилось в небе солнышко, опечалился весь лесной народ. И гуляет враг по стране родной, а ты спишь-поспишь-от, старик лесной.
Замахал тогда Леший руками:
- Виноват я, видать, перед вами.- вытирает он слезы горючие, - чтоб меня ревматизмом скорючило…
За него Петрушка заступился: де, повинную голову мечь не сечет. И Иван Пересвет согласился: де, в отряд к нам пускай идет. Василиса всем улыбнулась:
- Дело правильно повернулось. Только лешему лучше работа – поводить кой-кого по болотам. Он ведь мастер по этой части, и от нас отвратит он несчастье.
Леший с радости чуть не скачет:
- Ох, люблю покуражиться вволю. Злые недруги - те поплачут, проклянут свою горькую долю. А хорошим да добрым - дорогу укажу я к родному порогу.
А Петрушка его наставляет:
- Приводи к нам скорее друзей, а врагов – никого не жалей.
- Ну, друзья, - говорит Пересвет, - приближается дело серьезное, скоро битва начнется грозная.
И пошла тут работа горячая. Кто мечи да пики оттачивает, кто железные стрелы калит, лязг да гром в лесу-то стоит.
Кикимора и Лихо на кочках болотных сидят, на Бабу-Ягу глядят да тремя глазищами хлопают. А она-то иглой костяной Нечисть Поганую штопает, илом болотным обмазывает, да трухлявый пень ей на плечи прилаживает. Да неловко как-то прихлопнула и одно плечо покривилося. Поморгала Нечисть своими бельмами да заплакала-захныкала:
- Ой, несчастная я, горькая, что страдала я, что маялась! За мои за те страдания еще по свету кривой ходить!
Лихо тоже прослезилось с нею за компанию.
- Я и одноногое, я и одноглазое, еще в давни те поры глаз повыбили, а нога моя да отсечена. И с тех пор хожу, деревяшкой стучу…
Только Баба-Яга на них цыкнула, строгим голосом прикрикнула:
- Ну, расплакалась вся лесная мокреть, даже тошно стало на вас смотреть. Вижу, с вами не будет добра, о себе мне подумать пора. Полечу под защиту к Горынычу.
- А нам что же, погибель терпеть? – закричала визгливо Кикимора.
- За что кровь проливали, старуха, ответь? – вторит Лихо ей одноглазое.
А Баба-Яга помелом взмахнула, в ступу скакнула, костяной ногой оттолкнулась и в лесную чащу метнулась.
Только как бы не так: что-то ступа не летит, словно кто на ней висит. Оглянулась Баба-Яга – видит, мох седой под низом нарос. Стала мох мести, помелом трясти, только пуще того запуталась. Костяную-то ногу выставила, да хотела было отбросить мох. Как тут Леший ее схватил, завертел-закрутил с ее ступою. Как взмахнет да подкинет в болото, ну, а сам-то хохочет-хохочет, ровно гром над болотом грохочет.
- Вот ужо, погоди, насмеешься, - из болота грозится Яга.
- Ну, прощай, Костяная нога. Пошутил я маленько с тобой, да характер уж мой такой.
Снова Леший по лесу бродит, злых людей за собою водит. То в овраг, то в чащобу заманивает, а сам из кустов-то хохочет-хохочет, словно кто-то его щекочет.
А враги уже дрожьмя дрожат: что стояли – те сидьмя сидят, а что сидели – те лежьмя лежат. Змей Горынычу от них нет ни помощи, ни известия.
А Петрушка со зверюшками давно уже к бою готов, громко песни поет про разгром врагов.
- Бабушка, подожди-ка, не рассказывай, - попросил Толик. Он уже давно хотел остановить бабушку, но было так интересно слушать, что он никак не решался.
Но ведь нельзя же дальше терпеть! Рассказ-то про Петрушку, про его друзей, а где же сам Петрушка?
Лежит он в крапиве, где-то под забором. И кто его туда забросил? Просто невозможно, как бьется сердце, как стыдно Толику. Надо сейчас же идти за Петрушкой и обязательно попросить у него прощения. Что же он, Толик, как враг какой-нибудь…
От этой мысли ему вдруг стало так плохо, что просто невозможно жить. Просто впору разреветься . Но он пересилил себя и сказал решительно:
- Подожди, бабушка, я скоро приду.
- Ты по малину что ли, - спросила бабушка, глядя на его приготовления.
Он надел свои брюки, рубашку с длинными рукавами, взял на всякий случай голубую пилотку, которую ему подарили пионеры, еще в походе, и отправился к школе.
- Поостерегись там, - напутствовала бабушка. – Малина-то страсть колючая.
Уже вечерело, косые солнечные лучи золотили старый тополь, и крест на коре как-то по особенному светился. Длинная тень тополя как раз доходила до крапивы, росшей у забора.
«Ах, вот ты где», - вдруг так ясно все вспомнил Толик. Он быстро подбежал к зарослям, встал на четвереньки и позвал:
- Петрушечка, Петрушечка, ты меня простишь? Я же ничего не знал про тебя.
Петрушка не отзывался. Толик ползал вдоль крапивы, заглядывая в ее гущу и говорил сквозь слезы:
- Правда, я не знал. Я был совсем дурак, да? А теперь мне бабушка все рассказала. Петрушка, ты простишь меня? Будешь со мной дружить? И мы с тобой вместе пойдем в отряд к Пересвету. Я тоже буду сражаться.
Толик поднялся на ноги, нашел подходящую палку и стал налево и направо рубить головы злющей крапиве. Вот первая голова, вот вторая голова, прочь и третья голова, не боюсь тебя, и четвертая голова прощай, на дороге не мешай. И он рубил одну за другой и пятую и шестую головы, и седьмую и восьмую, безошибочно ведя им счет. И девятую срубил и десятую погубил, а вот и одиннадцатая на пути, не мешай к двенадцатой идти… Как вдруг…
Вдруг он увидел Петрушку, его деревянное личико в темных крапинках, как в веснушках. А его солдатская гимнастерка вся была осыпана крапивными листьями.
- Ура! Петрушка! – закричал Толик. – Ура!
И он кричал и скакал от радости. Потом подхватил улыбающегося веселого Петрушку и побежал домой.
- Эх, ты, девчонка! – вдруг раздался откуда-то противный Сережкин голос. – Я же говорил, что ты в куклы любишь играть.
- Много ты знаешь, - рассердился Толик, разглядев белобрысого Сережку в палисаднике его дома. – Ты посмотри, кто это есть. Это же Петрушка. Разве он похож на куклу?
- А кто же он? Кукла, кукла, - задразнился Сережка.
- Эх, ты! – сказал ему Толик с сожалением. – Это герой- партизан.
Сережка вытаращил глаза:
- Партизан?!
Это слово было сейчас у всех на устах в деревне. Партизаны – это герои. Это старшие братья, это отцы, деды, многие из которых погибли. Сережкин дед Матвей Хохлов тоже был расстрелян, хотя он не был в лесу с партизанами, он был просто школьный сторож, а вот погиб за связь с партизанами. И чтобы этот приезжий городской мальчишка называл партизаном какую-то деревянную куклу…
- А ну, дай сюда этого твоего… - Сережка шагнул к Толику.
- Не дам! Ты не знаешь… Не трогай!
Сережка подошел совсем близко. Он был покрепче Толика, но Толик не забоялся. Он изо всех сил прижал к себе своего партизана. Н Сережка схватил Петрушку за деревянные ножки и сильно дернул к себе.
- Не смей! – закричал Толик и тоже дернул к себе.
Старая ткань затрещала, из Петрушки посыпались опилки, какая-то труха и глухо стукнулась о землю маленькая железная коробочка.
- Почто крик подняли? Сережка, ты зачем Натольку забижаешь? – раздался голос Сережиной матери. – Что это у вас? А, Петрушка. Почто же вы его разодрали? Вон, опилки-то высыпались… А это что?
Она подняла слегка заржавевшую коробочку с надписью «Иглы патефонные» и с трудом раскрыла ее.
- Записка. Про что бы это?
- Ох, ох, - вдруг запричитала Сережкина мама. – Ратуйте, люди! Глядите… Сережка, беги, вдарь в набат! Ох, ох! – она тяжело опустилась на землю.
Над селом плыл густой и тревожный звон набата, и люди бежали к школе со всех сторон.
Не было нарядных платочков, не было орденов на рабочих пиджаках. Молча и сурово смотрели люди и в мертвой тишине слушали, как председатель сельсовета читал последнее письмо Ивана Пересветова, партизанского командира:
«Спасибо вам всем, товарищи, кто хотел помочь нам бежать. Но погиб, сраженный пулей, юный партизан Петр Скворцов, наш связной, оборвалась связь с отрядом. Больше никто не знает о плане побега, но видно фашисты учуяли неладное. Сегодня увезут нас на расстрел к Дикому Оврагу. Много положили мы вражьих голов, дорого отдаем мы свою жизнь. Отомстите за нас врагам и не забывайте нас потом, в светлой мирной жизни. Победа будет наша, мы верим! Иван Пересветов, Василиса Луговая, Николай Соколов, Роман Хамаза, Степан Волков…» Всего восемь подписей.
И звучали имена героев, и вскрикивала вдруг какая-то женщина, узнавая об отце или брате, рыдали молодые и старые, словно вернулись вдруг в тот давний день, в тот час, когда шли на расстрел герои-партизаны.
- И еще здесь приписка синим карандашом, - сказал председатель. – Слушайте: «Схоронил Петра Скворцова на заднем дворе под тополем. И крест им в память» Матвей Хохлов.
Заплакала Сережина мать, дочь Матвея Хохлова, а все оглянулись к бабушке.
- На заднем дворе, это где же? – заговорили люди. – Там нету тополя.
- Да как же! Это ведь новая школа, о старая-то вот так стояла…
- Ну да! И как раз тополь-то и был на заднем дворе. Это теперь он тут, на виду. Да и крест издалека красуется…
Бабушка медленно подошла к старому могучему тополю и повалилась на его корявый ствол, а рукою гладила шершавую кору и крест.
- Петя, Петруша! Сыночек!
И вновь ударил набат. Тревожный и грозный звон поплыл по полям, в соседние деревни и к дальнему лесу, туда, где у Дикого Оврага погибли герои, а весенние воды смыли все следы.
Но не бывает так на земле! Светлая память о героях живет в людских сердцах, тревожит, заставляет искать… И вот снова как яркие звезды сияют их имена, и гордятся сыны такими отцами, и твердо шагают по земле, стремясь достичь той цели, к которой стремились отцы.
Партизанский отряд тяжело пережил потерю, но вновь собрал силы, пришли новые люди, во главе встал новый командир, Матвей Хохлов, а тут и Красная Армия подоспела, и пошли они все вместе громить врага и гнать его с родной земли.
И вот теперь, когда открылась правда, уже не только пионерский сбор, а общий сход решал, что пора заняться оврагом, засыпать его, сровнять, благо техника в колхозе есть. А на том месте посадить березовую рощу и поставить обелиск. А также восстановить под тополем могилу Пети Скворцова, а школу назвать его именем.
Коробочку из-под патефонных иголок, где лежала записка, осмотрели и ощупали все жители села, а потом поместил ее в школьный музей. Петрушку взялись ремонтировать Сережина и Толина мамы. Видно, Матвей Хохлов, уходя с Армией, не успел никому сказать, что зашил коробочку в Петрушку, и Сережина мама играла им, пока была маленькая. Потом отдала его своей подружке, Толиной маме, и никто не знал, что Петрушка, простая игрушка, партизанский связной. Да и вид у него тогда был неважнецкий: гимнастерка слегка обгорела, на лице появились темные пятнышки, тоже следы огня. Но он стал только симпатичней, как будто с веснушками.
Теперь Петрушку привели в порядок, почистили, помыли, хотели даже переодеть в нарядную рубашку. Но Толик запротестовал, и Сережка тоже заступился:
- Мама, он же партизан, солдат. Он должен ходить в гимнастерке.
Обе мамы огорчились было, но Толик утешил их:
- А нарядную рубашку он будет надевать по праздникам.
Петрушку тоже собирались посадить в школьный музей, в стеклянный шкафчик, но бабушка попросила:
- Оставьте у меня. Пока я жива, пусть со мной поживет.
И все согласились, а для музея сделали хорошую фотографию Петрушки и написали про него, как он воевал.
Бабушка теперь часто ходила к тополю и подолгу сидела там. Когда к ней приходил Ьолик, она гладила его по голове и говорила тихо:
- Молчи, Натоленька, молчи.
Толик-то мог молчать и подолгу рассматривать крест, вырезанный на коре. Но было так грустно видеть молчаливую бабушку, что он не выдержал и запросил:
- Бабушка, доскажи мне теперь, как же Петрушка воевал?
- Что тут досказывать-то, и так все понятно.
- Нет, неверно ты говоришь. Еще нужно победить, прогнать Змея Горыныча. Ведь была же победа, правда? И все радовались. А ты все грустишь да грустишь
Бабушка внимательно посмотрела на него. Глаза ее прояснились.
- Верно, Натоленька, была победа, прогнали мы врагов. И обязательно надо об этом рассказать. Слушай же, внучек.
* * *
Собирались силы грозные, начинали сечу великую.
Змей Горыныч ножищи расставил, во сыру землю когтищи вцепил. Он кольчатым, он гремучим хвостом машет, сзаду всех расшвыривает. Он огнем, он жарким полымем палит, спереду все ожигается, горит. А с боков уж та седьмая голова – то туда, а то сюда вертит и все ядом смертельным обрызгивает.
Спрятал войско свое Пересвет за кустами, за кочками. Как команду дает – летят стрелы вперед, все каленые да точеные, и в бока злому Змею впиваются. Хлещет кровь-от из ран, кровь- то черная, кровь злодейская. Змей Горыныч стоит, извивается. Знай, одиннадцатая голова да все раны пересчитывает, знай, восьмая голова да все раны-то зализывает. Змей Горыныч стоит , ухмыляется.
Говорит Василиса Ивану:
- Знать с боков-то он нам не достанется.
- Я и сам уж смекнул, - отвечает Иван. – Запущу-ка булаву да в восьмую ту главу, все нам легче сражаться останется.
Взял он в руки булаву двухметровую, раскрутил ее до свисту, трехпудовую, как игрушку запустил, сам в сторонку отступил.
Подлетела булава, пошатнулась голова, да и долу на шее повисла. Снова стрелы засвистали, кровь из ран-от захлестала, да зализывать-то их больше некому.
А Иван Пересвет снова держит совет с Василисою да с Петрушкою.
- Мы пойдем со щитом, да с булатным мечом, да начнем-ка те головы сечь…
- Ну, а мы проберемся опушкою, отвлекать его будем с Петрушкою.
Вот выходят они из кустов:
- Змей Горыныч, чай, к бою готов?
Повернулась к ним шестая голова:
- Дай, Петрушка, разгляжу тебя сперва. Больно ростом ты удался не высок, да и тоненький какой-то голосок.
- Не бела, что я мал, был бы только удал! – ей Петрушка отвечает, а той порою примечает, что уж пятая подкралась голова, и сквозь дым она плюется и шипит:
- Ух, и жарко мне от этого огня, инда пот уже насквозь прошиб меня. Эй, Петрушка, не пойму, где ты прячешься в дыму?
Уж пошла она все жаром обдавать, а одиннадцатая, знай себе, считать:
- Пять кустов горят, три дерева зажглось… А Петрушка где, да что же с ним стряслось?
А Петрушка подобрался да к недреманному оку и кричит:
- Я недалеко! Поддавай сюда огня! Так-то больше будет проку, опали сначала око, а потом ищи меня.
Как тут пятая пыхнула ярким огнищем, как завыла тут шестая громким голосом:
- Дурья пятая башка, хуже старого горшка, ты куда огнем палила, да ты глаза нас
лишила всевидящего!
А Петрушку огнем охватило, гимнастерку слегка подпалило. Василиса его спрыснула водицей и опять Петрушка в бой лихой годится. И опять он Змею лютому кричит:
- Эх, и глупая ты, огненная пасть, ай не ведаешь ты, где тебе пропасть?
Как взвились тут стрелы каленые, зазвенели мечи булатные, то Иван Пересвет с храбрым войском своим подходил с двух сторон к злому ворогу , к злому ворогу – Змей Горынычу.
Раз взмахнет мечом – содрогнется Змей, вдругорядь взмахнет – ревом Змей взревет, а на третий взмах опустились мечи, как огонь горячи, на того ли на Змея Горыныча. И пошли рубить, и пошли колоть – где тут нос, где хвост, где какая башка – все в единый комок перепуталось.
Партизаны не ждут, знай, вперед идут: кто под пламя попал, кого яд достал, а кого и хвост прочь отбрасывал. Василиса всех под кусты несет, кому пластырь кладет, кому пить дает, а кого добрым словом напутствует. И зверюшки вокруг взад-вперед снуют, помогают бойцам, стараются. И встают бойцы как один – молодцы, и опять на врага отправляются.
Одиннадцатая голова до сих пор еще цела, все считает, замечает и других оповещает:
- От гремучего хвоста отрубили три кольца, десять шишек на боках, пять мозолей на ногах; а из дюжины голов половины не набрать. Попытаюсь сосчитать.
- Не считай ты наших ран, посмотри-ка, что Иван? – ей двенадцатая молвит голова, а сама на шее держится едва.
- У Ивана час от часу крепнет рать. Ох, мне трудно его войско сосчитать.
Тут десятая сказала голова:
- Не пора ли нам отсюда удирать, а не то нам тут придется умирать.
Змей Горыныч во всю мочь заголосил, повернулся, свои крылья распластал, перепончатыми сильно замахал, да со стоном да со скрипом во свояси полетел через тучу ли каленых звонких стрел.
- Ого-го-го! А ну, держи его, лови, - закричал тогда Петрушка ему вслед. – Будешь помнить ты Ивана много лет!
- Ура! Победа! – закричал радостно Толик. – Бабушка, прогнали его, прогнали! А здорово поколотили, правда? Будет знать. Я бы его тоже, знаешь… - Толик снова в возбуждении вскочил на ноги, заскакал. – Я бы его… Бабушка, а это уже конец? Все? – спросил он, вдруг с сожалением осознав, что придется расстаться с веселым Петрушкой, храбрым Иваном и со всеми их , а теперь и его, друзьями.
Бабушка молча погладила Толика по голове, задумалась. Потом проговорила тихо:
- Где стрела падет, там цветок взойдет, расцветет ярким цветом лазоревым, где война прошла, снова жизнь взросла, все несчастья, все беды огорила.
Отшумел тот пир, где Иван пировал со друзьями средь бору весеннего, и где кровь текла, там трава взошла, мирным семенем поле засеяла.
А потом опять все собрались на школьном дворе, был вечер воспоминаний, многие рассказывали о бойцах партизанского отряда, а пионеры хором пели песни. Толик с бабушкой и с мамой сидели все вместе у старого тополя и тоже слушали
Все было торжественно, печально и красиво. Но все-таки долго. Толик уже начал было вертеться, но тут в круг вышла Васенка и запела песню про партизана, как он воевал, а теперь лежит под деревом и не дышит. Как будто спит. Но ведь он не спит!
И Васенка поет печально:
Он лежит, не дышит, и как будто спит.
Золотые кудри ветер шевелит.
А над ним старушка, мать его стоит,
Плачет и рыдает, тихо говорит:
Я вдовой осталась, семеро детей,
Ты был самый младший, милый мой Андрей.
Я тебя растила, ночи не спала,
А теперь могила будет здесь твоя.
Конечно же, он не спит! Он умер, убит! Вдруг Толик так неожиданно ясно это понял!
- Бабушка, - зашептал он в ужасе, - бабушка, что же ты рассказывала мне, что Иван Пересвет и Василиса и все другие – что они победили? Ведь они же умерли! Бабушка!
Толик горько заплакал. Мама подхватила его на руки.
- Тише, сынок, тише… - а сама она плакала тоже.
Бабушка взяла Толю за руку и отвела в сторонку.
- Не плачь, Натоленька, не плачь. Разве я что не так рассказала?
- Но они же умерли, бабушка…
- Нет, Натоленька, они победили. Наша победа-то, наша!
- А как же Иван Пересветов, Василиса Луговая?
- А ну-ка, погляди в круг, кто это там?
Там кланялась зрителям покрасневшая от волнения Васенка.
- Ведь это племянница Василисы. Вырастет, может доктором станет. Опять у нас в больнице будет людей лечить Василиса Луговая. А на границе служит кто, не знаешь? Вот то-то. А там Степан Пересветов, младший братишка Ивана. А кого нынче осенью в Армию провожать? Братьев Хохловых, деда Матвея внуков. Что, понял?
- А Петруша?
- А Петруша твой вот он, жив-здоров.
- Нет, я про Петю, который мой дядя Петруша.
Бабушка обняла Толю:
- А ты-то что же? Коли будешь расти таким же смелым, да честным…
- Буду, буду, - быстро заговорил Толик. – Я понял, бабушка. Чтобы вместо каждого героя вырастали еще такие же, много-много, по всей стране.
- Вот и ладно, вот и правильно. Каждому герою обязательно вырастет смена. И не будет тогда конца нашей силе, и не будет края нашей славе!
Петрушка-партизан Сказка-быль
© Copyright: Анюта 7, 2015
Свидетельство о публикации №215080301348
Свидетельство о публикации №215080301348
Рецензии