Возрождение Гвардии. 5 гл. В любви есть деспотизм

Николай Шахмагонов
Возрождение Гвардии
Роман               

 Глава пятая
«В любви есть деспотизм и рабство…»

         Мы оставили полковника Урусова, когда он, выйдя в зал аэропорта, издали увидел Оксану.
        Она заметно выделялась из толпы встречающих. Урусов залюбовался ею, а на душе кошки заскребли. Он не знал, что теперь ждёт их, как будут развиваться отношения. Был бы холост, подал бы вот сейчас, сразу заявление в ЗАГС и…
       Но для того, чтобы соединить свою жизнь и судьбу с судьбой Оксаны уже в законодательном порядке, предстояло прежде расторгнуть давно уже фактически расторгнутый брак с женой.
       Оксана пошла навстречу, порывистая, взволнованная. Они обнялись, он нежно поцеловал её, а она, слегка отстранившись, с тревогой заглянула ему в глаза, задавая немой вопрос. Он прочитал этот вопрос в её взгляде, но не захотел отвечать вот так, сразу, в толпе спешивших к выходу пассажиров.
       – Я так соскучился. Идём же, идём. Я специально взял билет, с таким расчётом, чтобы прилететь утром, зайти по делам в штаб округа – ненадолго – и домой. Сегодня же поедем домой.
       Она снова пристально посмотрела в глаза. Вот это его «поедем домой» несколько успокоило. В конце концов, он вернулся, его никуда не отправили, а значит… Значит всё остаётся по- прежнему? Этот вопрос застыл в её глазах, но Урусов словно бы и не замечал его.
       Прошли к стоянке такси. Он назвал улицу, на которой находился штаб округа и повернулся к ней:
       – Я тебе из Москвы кое-что привёз. Это сюрприз. Потерпи до поезда, до купе… Думаю, что «СВ» нам сегодня удастся взять… Я так соскучился, так соскучился.
       – Я тоже, – сказала она, ещё более успокаиваясь.
       Когда вышли из такси, он попросил её подождать и пообещал не задерживаться.
       – Хорошо. Зайду пока в магазин, – сказала она.
       Урусов посмотрел ей в след и снова залюбовался её. Она была стройна, лёгкое пальтишко подчёркивало талию. Шикарные пшеничные волосы сбегали на плечи, на спину. Она знала, что он любит, когда волосы на свободе, когда не убраны в тугие жгуты причёсок. Она удалялась, а он всё смотрел и смотрел ей вслед, снова и снова поражаясь изяществу, стройности ног, любуясь стремительной, красивой походкой.
       Затем решительно толкнул дверь бюро пропусков и подошёл к телефонному аппарату, что бы позвонить в управление кадров. Пропуск заказали сразу. Встретил моложавый генерал – тот самый, что отправлял в Москву по тревоге. Спросил:
       – Ну, и зачем вызывали? К чему такая спешка?
       – Да вот предложили…
       – Знаю, знаю. Шифровка пришла. Это я так спросил, для порядку. Признаться, озадачен. Всё столь стремительно. Уже приказ подписан. Такое редко случается…
       Это сообщение немного огорчило Урусова. Он рассчитывал, что до приказа пройдёт какое-то время. А тут получалось, что ему всего-то осталось не более недели на сдачу дел и вперёд, к новому месту службы. Да, всё решалось необыкновенное быстро. Впрочем, возможно, его заранее включили в проект приказа, а потом всё же решили побеседовать, ведь не такое уж простое назначение. Прежде, в советские времена, при назначении на высокую должность дивизионного звена необходимо было пройти много разных собеседований. Ну а при недавнем министре-разрушителе вообще назначения делались неведомым образом и зачастую руками его многочисленным «бабочек-расхитительниц».
       – Ну, что я могу сказать, – развёл руками генерал. – Приказ есть приказ. Признаться, жалко отпускать. Но, у нас здесь таких перспектив нет. Ты не то, что зама, должность комдива давно заслужил. Если бы не все перипетии, давно бы уж генералом стал. Ну, да лучше поздно, чем никогда.
       За этими необязательными фразами скрывалась некоторая растерянность генерала, удивлённого тем, что случилось. Ни у кого ничего не спрашивали, не запрашивали представлений. Вот так взяли и выдернули в Москву… Да ещё столь спешно.
       Впрочем, всё теперь было не так как в старые добрые времена. А времена те старые добрые генерал застал в небольших должностях и званиях. И всё же помнил, как и что было, потому что потом началась такая чехарда, что теперь оставалось удивляться, как это вообще выдержала армия бесконечные эксперименты и издевательства.
       Собственно, говорить особо было не о чём. Оставалось решить лишь один вопрос, который и задал Урусов:
       – Кому сдавать бригаду?
       – Будете сдавать своему заместителю. Соответствующее распоряжение получите. Ну а уж потом решим, кого делать командиром.
       – Зама моего и сделайте. Очень рекомендую. Толковый офицер, – предложил Урусов.
       – Там будет видно.
       Генерал встал из-за стола, протянул руку, давая понять, что разговор окончен.
       Урусов вышел из кабинета, решил в штабе ещё кое какие уже не очень важные дела и позвонил Оксане по мобильному. Договорились встретиться на том месте, где расстались. Решили отправиться сразу на вокзал, чтобы взять билеты на фирменный поезд и обязательно в «СВ».
       – Ну, так что ты скажешь мне? – спросила Оксана, когда они уже с билетами в кармане зашли в вокзальный ресторанчик и сделали заказ.
       До отхода поезда оставалось ещё много времени.
       – Предложили должность заместителя командира дивизии, – сказал Урусов. – Причём, с перспективой. Хотя я, конечно, не очень верю в какие-то перспективы. Возраст поджимает.
       – В Москве? – спросила Оксана упавшим голосом.
       – Не совсем. В Москве дивизий теперь нет. Это когда-то очень давно штаб Таманской дивизии располагался в Лефортово. Ещё при советах его перевели в Алабино. Так что не в Москве, но, в Московском… Прости, Московского уже нет. В западном военном округе.
       – И ты согласился? Ну да, конечно, от повышения разве отказываются, да ещё с переводом поближе к Москве.
       – Насколько я понял, согласия моё не очень и требовалось. Ты ведь, наверное, помнишь, сколько времени требовалось обычно, чтобы отправили представление, затем прислали выписку из приказа. А тут всё иначе. Выписка из приказа меня опередила…
       – Так что скоро едешь? Через несколько дней?
       – Видишь ли, время не ждёт. Развалил бывший министр всё до такой степени, что армия боеготовность фактически потеряла. Вот теперь и приходится всё восстанавливать в пожарном порядке. Необходимы такие командиры, которые что-то знают, имеют опыт. Как тут откажешься, ведь опыт-то действительно успел получить.
       – Вот и кончилось моё недолгое, призрачное женское счастье, – проговорила Оксана. – Да… Словно чувствовала…
       – Зачем ты так говоришь?
       – А как ты себе представляешь дальнейшие наши отношения? Буду летать к тебе на выходные? Путь не близок, да и мы с тобой не миллионеры. Встречи раз в год? А может и таковых не будет. Зачем всё это?
       – Милая моя девочка. Что ты, право, говоришь? Да, перевод, да, повышение. Но ведь я же человек военный. Ты же знаешь… Добро бы какая-то другая говорила, но ты-то из военной семьи. Твоего папу сколько раз переводили с места на место?
       – Разве я говорю с осуждением? – Возразила Оксана, но голос был обиженным, печальным, в нём слышались нотки отчаяния.
       Урусов предвидел, что разговор будет трудным, но даже не предполагал, насколько трудным будет он.
       Принесли заказанные блюда. Они выпили и надолго замолчали. Каждый думал о чём-то своём. Да, собственно, о чём? Конечно, об этом внезапном переводе. Урусов всё осознавал как в каком-то внезапно выпавшем на все вокруг тумане. Ему и верилось и не верилось в том, что произошло и продолжало происходить. Ведь ещё в начале недели жизнь шла размеренно и привычно. Он работал много, очень много, но нельзя сказать, что времени на отдых совсем не оставалось. Они с Оксаной были вместе. Вместе каждый вечер, а в выходные иногда выезжали в лес, на озёра, хотя, конечно, слишком далеко на обычные выходные Урусов уезжать не мог. Другое дело отпуск. У них уже было позади несколько совместных отпусков, счастливых отпусков. И вот всё рухнуло.
       – Ты не печалься, милая моя девочка. Всё будет хорошо. Вот вступлю в должость, освоюсь, получу квартиру и приедешь ко мне навсегда.
       – Не смеши… Это здесь тебе дали квартиру, несмотря на то, что есть Московская, а там – там, я думаю, всё сложнее. А я?! Как я могу уехать от детей своих, от внуков, которые вот-вот появятся? Как я могу оторваться от всего того, что здесь окружает? Ведь это ж не ближний свет. Если уеду, поминай, как звали… Дети останутся одни. Как я смогу увидеть их?
       – Понимаю, понимаю. Сам вот так уехал и оторвался на два десятка лет. Понимаю. Но ведь дети-то вырастают и становятся самостоятельными, и мы им не нужны.
       – Но они-то, они нам нужны. И потом в твоём случае все было иначе – у тебя ведь, кажется, выбора не было. Я же должна всё решить сама. Сама, понимаешь, сама!
       – Но о себе-то ты имеешь право подумать? Ну, как-то образуется всё. Будем приезжать в отпуск сюда и только сюда. А отпуск то мой целых полтора месяца.
       – Не спеши давать обещания. Мы вот сейчас думаем, что проблема только во мне, а, быть может, ещё возникнет проблема с твоей семьёй. Твоя-то жена как отреагирует на развод в тот момент, когда ты возвращаешься из дальнего далека?
       – Причём здесь она?
       – Не скажи, не скажи… Если она до сих пор у тебя развода не потребовала, значит, не очень-то сложилась её личная жизнь. Годы, годы, милый мой. А вдруг она решит вернуть тебя?
        – Но я-то этого не хочу. Она предала меня…
        – У тебя даже доказательств, что она предала, нет. Ну не поехала, так то ведь, скажет, из-за детей. Нет, милый мой, чувствую, что закатилась для меня звезда счастья моего недолгого, закатилась…
       Урусов промолчал
       К тому же принесли счёт, он расплатился, и надо было идти на посадку. Поезд уже подали к платформе.
       Они вошли в своё купе, Урусов, повернув её к себе, прижался губами к её губам. Ещё недавно они могли задохнуться в поцелуе, но сейчас её губы были жёсткими и холодными. Он понимал её состояние, понимал, как ей трудно пережить услышанное. Он даже чувствовал себя, отчасти, виноватым, хотя и виноватым без вины. Ну, право же, как он мог ещё поступить, ведь его назначение делалось не ради него, ведь так сложились обстоятельства, что можно было сказать без всякого пафоса – он действительно нужен был сейчас Отечеству, точнее, был востребован его колоссальный опыт. Сколько вот таких же, как он опытных, грамотных офицеров были разогнаны министром-разрушителем! Немногие остались в строю, очень немногие. И ведь на таких, только на таких могло опереться новое руководство Министерства Обороны, возрождая былую мощь арии.
       Он помог Оксане снять пальто и усадил её на диван. Вагон был такой же как в ту далёкую первую их поездку, а может, даже не только такой, но тот же самый. Он вспомнил, как замирало его сердце и, как, наверное, замирало её сердце в тот давний вечер, когда поезд отходил от перрона. Всё было впереди, а теперь, что же теперь? Он силился найти ответ и не мог найти ответа. Предположения Оксаны о том, как всё воспримет его бывшая фактически, но реальная по закону жена, ему казались смешными. Почти двадцать лет… Не только встреч, но и писем, и телефонных звонков не было, если не все двадцать, то по крайней мере пятнадцать лет уж точно.
       «Нет, это конечно абсурд. Она уж давным-давно забыла меня, – размышлял он. – Наверняка у неё уже другая жизнь. Какая? Мне не известно, да и не хочу я знать. Сыновья молчат. Может, не хотят огорчать? Но какие уж тут огорчения?!»
       Урусов достал из чемодана бутылку хорошего вина, которую привёз из Москвы, затем положил перед Оксаной красивый пакет и сказал:
       – Вот. Мой сюрприз.
       – Спасибо. Один я уже сегодня получила.
       – Знаешь, давай не будем омрачать оставшиеся до моего отъезда дни. Поверь, они не будут последними в нашей жизни и в наших отношениях с тобой. Примерь, примерь при мне. Мне так хочется увидеть тебя во всём этом…
       Она раскрыла пакет. Там был великолепный пеньюар.
       – Ух-ты! – воскликнула она восхищённо. – Какая красота, какое великолепие! Я и мечтать не могла. Никогда такого у меня не было, – говорила она, перебирая руками почти воздушную ткань.
       – Надевай! – мягко попросил он.
       – Ну что ты, право, здесь. Может всё-таки дома, – проговорила она, но он почувствовал, что ей очень хочется надеть сейчас же, немедленно.
       – Кстати, вещи из таких магазинов можно предварительно не простирывать. То, что б их кто-то мерил, исключено, – сказал он зачем-то.
        Она попросила погасить верхний свет и в полумраке ночничка быстро разделась, дразня его своей великолепной фигурой, а затем облачилась в пеньюар. Она была прекрасно и своей наготой, и ещё прекраснее, когда эта нагота была оттенена великолепным одеянием, специально для того и созданным, чтобы усиливать впечатления…
       Он успел тоже раздеться и потянулся к ней. Они долго ласкались, и Оксана постепенно успокаивалась. Наконец, переводя дух после долгого поцелуя, прошептала:
       – В конце концов, ещё несколько дней ты мой, только мой…
       И раскрылась вся, принимая в себя всё его распалённое и раскалённое ласками существо.
       Потом они пили вино, и он любовался ею, специально отстраняясь и гладя её ноги, её грудь.
       Сердце замирало от боли, когда он начинал думать о том, как ему будет не хватать её. Вот уже несколько лет он, занимаясь делами службы, подсознательно чувствовал её, потому что знал, что, едва завершатся дневные дела, он будет рядом с ней, и они будут в объятиях друг друга.
        Любил ли он её той истинной, всепобеждающей любовь, которая одна лишь даёт право на счастье, подлинное счастье? В первые дни, даже месяцы их отношений он жил восторгом от тех невероятных удовольствий, которые дала их встреча, переросшая в постоянную радость близости сначала физической, а потом, не сразу, постепенно прибавившейся к ней и близости духовной.
         Любил ли он её тогда, в первые месяцы? Скорее, это было сильнейшее увлечение, это была сильнейшая влюблённость. Но теперь, когда их соединяли годы совместного счастья, он стал понимать – это любовь. Ведь  что такое любовь? Где найти слова, чтобы показать, что такое любовь? Показать любовь, ничем не омрачённую, сильную, взаимную, переходящую в неистовый обоюдный восторг!?
       Что чувствует человек и как чувствует, когда любит? Для него меркнет всё, кроме предмета любви, он ни о чём не думает, он готов на всё, он, словно пьян. Да, он пьян, потому что от восторженной любви нельзя не опьянеть.
       Созерцать, быть рядом, слушать… И так, чтоб сердце готово было выпорхнуть из груди, когда она рядом и рвалось на части, когда она далеко.
И стремиться к чему-то высокому, светлому на пике чувств.
      Иногда и разлука полезна для сильной любви, но разлука – недолгая. Нельзя долго испытывать чувства, они раскалятся, распалятся и сгорят – догорят все до угольков…
      Он вспомнил, что писал Лев Толстой: «Я люблю её не умом, не воображением, а всем существом моим. Любя её, я чувствую себя нераздельною частью всего счастливого божьего мира».
      Урусов почувствовал себя этой вот частичкой божьего мира. И вот всё обрывалось. И она, видимо, понимала это лучше, чем он. Но он не хотел, чтобы обрывалось, он не желал верить в этой и мысленно строил планы на будущее, светлой будущее в любви. Он не представлял себе, как будет, завершив суетные дела, собираться домой, зная, что она не встретит его на пороге, не скажет ласковых слов, не обнимет горячо и нежно. Он вдруг почувствовал себя курсантом, у которого закончился летний радужный счастливый отпуск. Курсантом, которому предстояло вернуться в казарму. Ему, подобно отгулявшему отпуск курсанту, предстояло окунуться в строгую размеренную жизнь с жёстким распорядком дня, жизнь уже без всяких удовольствий, которые ещё недавно дарила любимая...
       Оксана несколько успокоилась, но успокоение, конечно, было временным.
      Как же бесконечно прав, глубоко прав философ Николай Александрович Бердяев, написавший:
       «В любви есть деспотизм и рабство. И наиболее деспотична любовь женская, требующая себе всего!»
        Оксана требовала всего его, но разве не в праве была требовать? Она вверила ему свою судьбу, свою жизнь, своё счастье, и в эти минуты, в вагоне летящего в темноту скорого поезда.
        Урусов неожиданно вспомнил её слова, сказанные в начале их отношений: «Я молилась, сколько я молилась со слезами, чтобы Бог даровал мне любовь. И мне иногда становилось страшно от того что внутри у меня что-то росло, ширилось, что-то стремилось вырваться наружу. Но я не знала что это, а от того и страх был. И я боялась это что-то отпустить. Чувствовала, что если отпущу, то будет как извержение вулкана. Вот и закрывала себя от себя. И влюбиться боялась, ведь пока ничего хорошего из этого не выходило. И вдруг… Я сама от себя не ожидала… Я отпустила это что-то вчера, когда после колебаний, после сомнений, оказалась в твоих объятиях… И теперь мне страшно тебя потерять».
       Тогда он ответил с уверенностью, что она не потеряет его. Он и теперь ещё был убеждён, что не потеряет. Но она-то, она считала иначе.
       Они вышли на станции во второй половине яркого весеннего дня. Сверкали лужицы на платформе, а за ограждением ещё бурели остатки снега, грязного, отброшенного в сторону, чтобы не мешал солнцу, весне, чтобы завершал свой век на задворках истории времён года.
       И вдруг он подумал о том, каким бы счастливым был этот перевод, это новое назначение, если бы они готовились отправиться в дальние края вместе. И неожиданно для себя и для неё сказал:
       – Слушай! А поедем вместе! Вот так, сразу. Смело и решительно!
       – О чём ты говоришь?
       – Помнишь кинофильм «Офицеры»? Вот герой фильма действительно поступил рискованно. Время другое, а он чай не заместителем командира дивизии ехал, а комвзвода…
       – Но он вёз с собой законную жену! – напомнила Оксана, и нотки обиды проскользнула в голосе.
       – Вот именно. Время было другое. А сейчас?! Неужели ты думаешь, что заместителю командира дивизии не дадут, где жить? И уж, конечно, для него не оборудуют комнатушку в казарме. Будет квартира сразу или, по крайней мере, хорошая комната в офицерском общежитии. Да, при советской власти такая поездка могла быть рискованной – политработники сразу бы настучали, что командир дивизии приехал с незаконной женой. Но теперь до этого никому дела нет.
       – Мне до этого есть дело, – сухо сказала она.
       – Куда же я отправлюсь вот так, сломя голову? Да ведь мне не восемнадцать лет… Да и тебе не двадцать!
       Он понял, что если продолжать разговор на эту тему, можно дойти до размолвки, а потому стал говорить о своей любви, обнял и стал ласкать Оксану.
       – Давай оставим полемику. Мы вместе и мы счастливы, потому что вместе, а значит, я постараюсь сделать так, чтобы счастье наше продолжалось.
      
       Сдача дел не заняла много времени, и вот настал день, когда он вышел за проходную бригады уже не её командиром. Впереди был последний вечер и последняя ночь с Оксаной. Её ожидали и другие неприятности, связанные с его переводом. Урусову пришлось сдать свою квартиру, иначе бы не подписали обходной лист. Пробовал оставить её хотя бы на время, но как это сделать – совершенно ясно, что он уже сюда вернуться не мог ни при каких обстоятельствах. Да и оставь он квартиру здесь, как бы получил другую на новом месте службы. А там квартира была просто необходима не столько для него самого, сколько для того, чтобы иметь возможность вызвать туда Оксану.
        Что делать… Купить квартиру офицеру при демократии не по карману. Оксане же предстояло перебираться на своё старое место жительства, в едва живой барак, который так ещё и не снесли, а только обещали снести и расселить жильцов по новым квартирам. Предстояло вернуться на прежнюю работу. В этом городе ей оставаться было невозможно.
         Урусов уже отправил в Москву свой небольшой багаж – не так много вещей у него набралось, которые нужно было взять к новому месту службы. В первую очередь, конечно, военная форма, книги, кое какие памятные подарки. Мебель же и прочую хозяйственную утварь он раздал тем, кому всё это могло пригодиться. Какое-то количество вещей набралось и у Оксаны. Их забрали и отвезли на старое жильё дочь с зятем. Оксана решила проводить Урусова до Хабаровска, посадить в самолёт и только после этого ехать в свой город.
       Прощальный вечер был печальным. Усугубляло дело и то, что провели они его фактически на чемоданах. Ещё оставались тахта, холодильник, кухонный стол, стулья. Их должны были забрать утром. Из посуды осталось лишь самое необходимое, то, что и забирать никому нужды не было.
       Они недолго сидели за столом. Их ждала последняя ночь, и они оба хотели, чтобы она была какой-то особенной… Он надеялся ещё на одну ночь, в поезде, но на проходящий поезд могло и не быть билетов в «СВ».
       Утро было ещё более печальным, нежели ночь. Оксана едва сдерживала слёзы.
       – Ну что ты, право, – говорил он. – Что ты?! Вот увидишь, всё будет хорошо. Я устроюсь и приглашу тебя к себе. Вот и дочь твоя считает, что тебе надо ехать. Надо обязательно.
       Накануне они говорили на эту тему с дочерью Оксаны и её мужем.
       – Вот и отлично, мамочка, отлично. Будешь жить в столице, а мы будем к тебе приезжать, если, конечно, Олег Николаевич пригласит.   
       – Конечно, приглашу, мы вместе пригласим, правда, Оксана? – и он слегка обнял её.
       Билетов в «СВ» не было…
       Уже когда сели в поезд, Оксана сказала:
       – Вот видишь, я загадала. Если будут билеты в «СВ», значит судьба благосклонна к нам, значит, и впереди будет всё хорошо, ну а если нет… Увы.
       – Так ведь это с конечной станции билет можно взять такой, какой хочешь, а на проходящий поезд очень вряд ли… Зачем же загадывать невозможное, когда результат ясен?!
       – Разве ж не бывает так, что есть места?
       – Наверное, бывает. Но бывает и так, что места есть, но в разных купе. Конечно, в поезде уже можно поменяться, но это весьма проблематично. Да и выдумали, говорят, теперь такую странную форму. Берёшь билет в «СВ» один, оплачивай второе место. Странно, что нет билетов, они ведь теперь не дешёвые.
       Опять как в прошлый раз соседи пропадали в вагоне ресторане. Они вернулись уже поздно вечером. Это были два молодых человека, весёлые или просто навеселе, разговорчивые. Урусов не успел огорчиться этому, поскольку надеялся хотя бы поговорить с Оксаной, как оба молодых человека стали поспешно собираться. Оказалось, что ехали они до станции, на которую поезд приходил около полуночи.
       Вышли. Урусов не спешил радоваться. Ведь вполне могли тут же посадить других пассажиров. Когда поезд тронулся, он вышел в коридор, дождался проводницы, которая закрыл двери, прошла в своё купе, и отправился к ней.
       – Извините… У меня просьба к вам…
       Вид бравого полковника заставил проводницу как-то подтянуться и обратиться в слух.
       – Я завтра улетаю к новому месту службы. Меня провожает любимая женщина. Бог весть, когда теперь суждено будет встретиться…
       – Чем же я могу помочь?
       – Если можно, если это удастся, пожалуйста, не сажайте в наше купе никого на промежуточных станциях. Я готов отблагодарить, вы скажите?
       – Это та симпатичная светленькая?
       – Да, да, да…   
       – Я обратила на неё внимание, когда вы садились в поезд. Такая грустная, такая грустная, аж сердце кровью обливается. Что ж вы, забудете теперь, небось. Вот девке горе-то. Такой красавец… Как не влюбиться!?
       – Не забуду, нет, не забуду. Но вы же видите, я человек военный, а время сейчас хоть и мирное, но вроде и не мирное…
       – Так вас направляют…
       Урусов не хотел лгать даже ради того, чтобы получить возможность провести ночь с любимой и потому перебил:
       – Куда направляют, туда направляют. Мы ведь не всегда знаем конечную точку пути…
       – Да, да, конечно… Я постараюсь, – сказала проводница, останавливая его попытку расплатиться.
       – Завтра, всё завтра. А то вдруг не получится, вдруг да какая группа сядет… А коли одиночки, так есть места свободные во многих купе. Как-нибудь рассажу. На промежуточных станциях места не указывают в билетах, только вагон.
       Вернулся в купе. Оксана вопросительно посмотрела на него.
       – К проводницу ходил. Обещала никого не подсаживать. Если не какой-то форс-мажор.
       Он закрыл дверь, сел рядом, обнял Оксану, прижал к себе. И вдруг весело сказал:
       – Вот видишь, мы всё-таки остались вместе. Значит, то, что ты загадала, сбудется, значит, судьба благосклонна к нам.
       – Я загадывала относительно спального вагона, – возразила Оксана, правда сделала это уже голосом, в котором отразилась надежда.
       – Чем же не спальный вагон? Мы вдвоём! Ну а что касается полок, так мы с тобой и не на таких умещались…
       Но недаром говорят: дальние проводы – лишние слёзы. Прошла и эта ночь, прошло и полдня до отлёта самолёта. И снова прощание в аэропорту, правда, в прошлый раз, хоть и тревожно было на душе у Оксаны, да и он был взволнован, всё же оставалась надежда на то, что вызов этот не разлучит их – просто не думали на такие темы.
       Разлучил. Теперь было ясно, что точно разлучил.
       Казалось, обо всё уже поговорили – обо всём, о чём нужно и ненужно. Но когда он шагнул за тот рубеж, за который не пускали провожающих, и ему и ей вдруг захотелось сказать ещё что-то очень важное, необходимое. И уже через минуту они взялись за мобильные телефоны, которыми пока ещё до окончания посадки можно было пользоваться.
       Так начался новый период их отношений, период телефонный, период звонков, которые просто уже не могли быть столь частыми по разным причинам.
       Когда самолёт оторвался от бетонной полосы, Урусов посмотрел в иллюминатор и подумал: «Увижу ли я когда-нибудь ещё эти края? Ведь миллионы людей, живущих в России, ни разу за всю жизнь не пересекают даже Уральского хребта. Быть может, и я не пересёк, когда б не  обстоятельства. Ведь даже наш брат, люди военные, далеко не всегда попадают на Дальний Восток и в Забайкалье».
        Он летел в Санкт-Петербург, поскольку в предписании значилось, что направляется в распоряжение командующего Западным военным округом. Теперь даже те, кто служил в Москве, разумеется, не в центральном, а окружном подчинении, были завязаны по всем кадровым и другим служебным вопросам на северную столицу.
       Вскоре земля скрылась за облаками, и Урусов попытался читать. Он специально взял с собой книгу, поскольку полёт был неблизким и нелёгким. Не один час предстояло болтаться в небе, не один час пытаться как-то убить время. Хорошо бы поспать, да как тут уснёшь, если жёсткими тисками сжимают мысли.
        Он попытался представить себе, что сейчас делает Оксана. Наверное, она едет на железнодорожный вокзал. Билет он ей взял заранее, взял на тот же поезд, на котором они ехали много лет назад, когда она выпустила на волю то, что таила и сдерживала многие годы. Он вспомнил, как она говорила о своих опасениях. И вот эти опасения оправдались…