Лики божеств

               
               
                1.

Японские глаза были жесткими и беспощадными. Мия встала с расправленной кровати, и, распахнув дверь, выкинула на улицу дорогую индийскую шаль.
- Как ты мог? - спросила она, обернувшись из проема двери. Её некогда тоненькая фигура, а сейчас несколько располневшая, четко вырисовывалась на фоне бушующей зелени высоких кустов, что росли прямо за небольшой площадкой, что начиналась от крыльца их небольшой хижины, которую они снимали в аренду.
Володя лежал на высоких подушках, и, казалось, без всякого раскаяния смотрел ей в глаза.
- Почему, Володя? Как ты мог привести эту девушку в нашу постель? - опять спрашивала она.
- Не знаю, - ответил он, пожимая плечами.
- А кто знает?
- Не знаю, - отвечал он.
- Ты что, больше меня не любишь?
Он минуту помолчал, а потом опять ответил:
- Не знаю.
Мия посмотрела на него, как серна, которой только что перерезали горло и обессиленная опустилась на крыльцо.
Он встал, накинул вылинявшую на солнце рубашку, надел брюки и вышел за дверь, спокойно переступив через её туфли.
Вдоль низких индийских хижин тянулся небольшой канал с водой, местами, заваленный мусором. Горы, что сплошной стеной стояли по ту сторону реки, были поддернутые дымкой, и как всегда открытое октябрьское небо, казалось, с любопытством заглядывало в ущелье, где располагалось эта небольшая индийская деревня, по дороге, что вела к Тибетской колонии.
Володя шел, и пытался вобрать в свою ставшую узкой грудь живительный воздух. Он видел, как плакала Мия, убирая грязную посуду, как она смотрела в окно, ломая свои пальцы, как она, прислонившись к стене, громко кричала, и как её утешали прибежавшие на шум соседи. Он знал это, он был уверен, и ему очень хотелось так же сесть и заплакать, или жутко напиться и ходить по центру Маклеоганжа, выкрикивая самые отъявленные ругательства, или танцевать, дрыгая руками и ногами, как это делал местный тибетский идиот, но он не мог это сделать.

                2.

Они не договаривались жить вместе. Просто так получилось когда-то давно.
Тогда она была совсем девочкой, юной и жутко красивой. Её жгучие восточные глаза были словно нарисованы искусным художником на фарфоровом белом личике с яркими чуть припухшими губками. А умиляющий маленький носик, иногда чуть подрагивал, когда она волновалась или о чем-либо увлеченно говорила.
Как-то утром, прижимая к груди папку и карандаши для рисования, она зашла в его класс, где он был преподавателем, и попросила научить ее рисовать лики Божеств.
Володя не заметил, как эта маленькая девочка, похожая на продрогшего котенка, оказалась его самым близким другом.  Они вместе толкли минеральные краски, грунтовали холст и мыли кисточки в ледяной воде. Бывало, что он подразнивал её или когда она отвлекалась на что-нибудь постороннее, рисовал ей кисточкой усы под носом, и тогда она кидалась на него и своими маленькими кулачками стучала в его широкую грудь, коверкая русские слова.
Но годы шли, и её русский стал совершенен, как и совершенны, стали линии, которые она точно по канонам выписывала на тибетских танках, покрывая их позолотой.
И все казалось прекрасным. И маленький домик, и школа, в которую съезжались студенты из других стран, и даже сезон дождей, который в Дхарамсале был самым беспощадным по своей проникающей мокрости.
Часами, просиживая за мольбертом, и вглядываясь в лица Божеств, он все пытался внести в них нечто важное, но безмолвные глаза смотрели на него точно по канону, и ни на йоту не оставляли места вольности мастера.
Боб Марли вкрадчиво пел про свою радугу, а под рукой Володи стремительно  расцветали гирлянды цветов, окутывающие Богинь, и устрашающе выглядывали Шитро.
Казалось, бы, ни к чему ему было пытаться что-то искать более совершенное, танки раскупались очень быстро и от заказов не было отбою, и уже сами тибетцы приходили у него учиться старинной буддийской танкописи и заезжие киностудии брали у него интервью и снимали про него фильмы. Но что-то явно не хватало…

Иногда в такие минуты Мия тихо подходила к нему на цыпочках, и нежно обхватывая за шею, что-то мурлыкала на ушко, пытаясь его вернуть на землю обетованную. И сердце переставало биться, и чай был душистый, и обнаженные японские ноги мягко закидывались между его волосатыми русскими, когда они холодными Гималайскими ночами сладко засыпали, прижавшись, и согревая друг  друга.
Володя старался не привязываться к ней. Слишком она была красива и юна для него, и слишком другие планы роились в его голове. И пока все было относительно прекрасно, он все также всматривался в лица Божеств и искал в них то, что перевернуло бы его жизнь.
Но годы шли, а жизнь не переворачивалась. Мия взывающе смотрела в его лицо, как будто находилась в постоянном ожидании услышать от него какие-то очень важные слова. И он чувствовал этот извечный немой вопрос, который рано или поздно возникает между мужчиной и женщиной, и молчал. Семейная жизнь с кричащими детьми и мокрыми распашонками не входила в его великие планы.
Иногда он смотрел на её профиль, с чуть вздернутой губой, когда она увлеченно писала свои танки, и думал, что пора уже заканчивать эту прекрасную историю, пора дать ей свободу, иначе он разрушит её жизнь. Он скоро станет грузным и сварливым, а она, уже никому не нужной зрелой женщиной, и все кончится лишь вечным укором, который застынет в её глазах, и будет напоминать ему каждый день о его бессердечии. Потому что он не сможет никогда ей дать то, что она хочет.  Но боль предстоящего разрыва ножом разрезала его разум, и он откладывал этот решительный шаг все дальше и дальше.
Володя уже не сомневался, что этот некогда продрогший котенок, сильно и прочно вошел в его жизнь, и он любил её со всей нежностью, на которую было способно его русское сердце, и ничего с этим не мог поделать.

                3.

Он не был Колумбом, и не рвался к дурманящей славе первопроходцев, он просто открыл для себя маленький мир, перекочевавший из далекого холодного Тибета в предгорья Гималаев. Он открыл его для кого-то внутри, кто вечно толкал его на жизнь, противоречащую устоявшимся  традициям общества. И это не было вызовом, и это не было целью, это было просто потребностью его души.
Владимир приехал в Дхарамсалу много лет назад на рейсовом страшно трясущимся, жестком и гудящем автобусе. Когда эта громадина медленно ползла над пропастью по спиральной дороге, поднимаясь все выше к вершинам гор, стало всходить солнце. И лучи его радужным веером прорезали небо. И при виде этого зрелища что-то поднялось внутри его груди и так и осталось пребывать в невесомости.

                4.

Мия упаковывала вещи. Казалось, она специально медлила...

Продолжение в книге "Индийская рапсодия", продаётся в Интеренет-Магазинах.