Потаенное сокровище

Владимир злился. Пахло канифолью, рядом на подставке лежал остывающий паяльник. Никак не получалось с ремонтом, и эта заноза сидела глубоко и саднила. Бывает так, что возьмешься за дело, а оно – за тебя, и тут – кто кого. Работа Владимира была связана с ремонтом компьютерной техники, случалось и свободную минуту урвать, и в это время он мог позволить себе дополнительный приработок.

Впрочем, с этим DVD проигрывателем дело было даже не в деньгах: знакомый попросил помочь. Владимир как чувствовал, что за это дело не стоит браться и отнекивался, но Женька входил в «привилегированную» категорию, и обидеть отказом убогого было нехорошо.

Они росли с Женькой в одном дворе, тот был лет на пять старше, и у него была своя компания. Женька был балагур, весельчак и любитель женского пола. Жизнь разнесла их в разные стороны, но оба затем вернулись в родной город, в родную пятиэтажку, которая со времени их детства постарела; силикатный, когда-то белый кирпич ее потемнел, местами выщербился, а кое-где и покрылся мхом. Теперь на ее шиферной крыше не было видно леса телевизионных антенн: провели кабельное телевидение, а кто-то и установил спутниковые тарелки.

Громадные тополя, окружавшие весь дом по периметру, вырубили. Сколько Владимир себя помнил, в начале лета весь двор был в тополином пуху, который сбивался ветром в маленькие «сугробы», и мальчишки бросали туда зажженные спички. Потом вдруг этот пух стал всем мешать, и с тополями повели непримиримую борьбу. Их стали «оздоравливать», отпиливая верхушку и оставляя обрубок метра три высотой.

В ином древе оставалась жизненная сила, оно пускало буйную поросль новых побегов и столько-то лет не могло родить из себя семян, окруженных тем самым зловредным пухом. Более слабые деревья от такой радикально хирургии засыхали, и тогда их со злым упорством сносили под корень – нечего, мол, тут...

Женька был женат, имел трех взрослых дочерей, две из которых вышли замуж и уехали, а третья, младшая, жила пока с родителями. Женькина супруга работала в кафе поваром, и почти каждое лето уезжала «на моря» подработать в курортный сезон. Всегда есть люди с деньгами, которым они жгут карман, и которые готовы с ними расстаться, если найдется, что вкусное съесть или на что интересное посмотреть.

Супруга была хорошим поваром и после нехитрой кафешной снеди любила баловать клиентов гастрономическими вкусностями, получая за это хорошие чаевые (а иногда – и двусмыленные намеки и предложения от них). Но она дорожила своим местом, своим положением, да и просто не хотела поддаваться каким бы то ни было интрижкам.

Супруг в ее отсутствие вел себя противоположным образом. В один из приездов, когда супруга приехала с юга с деньгами, одно из таких прелюбодейных дел вскрылось – и нашла коса на камень. Чаша терпения переполнилась. Неверный супруг был изгнан к любовнице, и совместная семейная лодка разбилась о камень человеческого несовершенства.

Есть ритуал у юных влюбленных – вешать замочки с именами на мостах и бросать потом ключи от них в речные воды. А хорошо в осенней предрассветной дымке (когда от прохладных уже струй поднимается туман) стоять на мосточке, держась за руки, наблюдая восход малинового, как бы уже уставшего за лето солнца, давать друг другу обеты в вечной любви и возиться с ключиками и замочками – чтобы никто посторонний не видел.

Поливает дождик эти ржавеющие постепенно замки (никто не додумается их хоть как-то прикрыть от непогоды; на амбар с добром уж точно что-то бы повесили), греет солнышко, зима вымораживает лютым холодом – и гаснут когда-то бурные чувства, и забываются обеты.

Женька оставил городскую квартиру жене и дочери, и перебрался в родительский дом за городом, который использовали как дачу. Место было тихое и спокойное, вблизи благоухал сосновый лесочек. Да и вообще этот район был элитный; городская верхушка и состоятельные люди предавались тут буйному жилищному строительству, которое в отдалении от городских кварталов, застроенных тесными многоэтажками, не так раздражало простой народ.

Домик был низеньким и стареньким, с печным отоплением, но оформленным как усадьба, и имел несколько соток земли рядом. Женька с любимой поселился в родительском домишке, и собирался остаток жизни провести вдали от городской суеты, собирая грибочки и наслаждаясь чистым лесным воздухом, ковыряться в земле, выращивая «второй хлеб» и всякие там овощи.

Подошел пенсионный возраст, Женька начал хлопотать о пенсии. И вот тут тщательно лелеемый план дал первую осечку. Оформление пенсии почти всегда связано с какими-то завышенными ожиданиями молочных рек с кисельными берегами, тайными надеждами, что некий строгий и неподкупный судия максимально объективно оценит не только «многолетний и честный труд на благо Родины», но и скрытые (благие, как нам кажется) душевные порывы.

И нередко эти ожидания вдребезги разбиваются о подзаконные акты (те, что «для служебного пользования»), личное отношение делопроизводителя или неизвестные и скрытые по поры до времени сюрпризы. Один из таких сюрпризов и рванул, когда выяснилось, что не хватает трех лет до необходимого стажа. Работал Евгений водителем на рейсовом городском автобусе. В бурные 90-е огромная автобаза разошлась по частным рукам многочисленных хозяев и хозяйчиков, и все выживали – кто как мог.

Владимир помнил, как ездил на работу в старом, дребезжащем всеми своими железными сочленениями автобусе, который водили Женька с компаньоном. Один из «бизнесменов» крутил баранку, второй собирал деньги с пассажиров. Работали на хозяина, который божился им, что они трудоустроены официально. Это уже потом народ научился – «доверяй, но проверяй», а тогда еще не было выработано устойчивой привычки заботиться о себе самому, но доверять это дело чуть ли не первому встречному.

Годы были нелегкие, и Владимир (несмотря на общее детство и короткое знакомство) всегда держал наготове денежку, когда приближался Женькин компаньон, не желая вводить водил в тяготы. Но те никогда денег не брали...

И только спустя годы выяснилось, что тот самый хозяин и не думал их оформлять, и не утруждал себя походами в налоговую инспекцию. Женька узнал об этом уже у пенсионного инспектора, разнервничался, и его прямо в управлении хватил удар. Половину лица перекосило, правая рука повисла как плеть. Пришла беда – отворяй ворота… Законная жена, узнав об этом, сказала, что знать его не желает, пусть теперь живет как знает и сам расхлебывает последствия «своих кобелиных поступков».

В больничке Женьку подлечили, лицо выровнялось, но рука осталась почти неподвижной, так что ни о каких будущих огородно-картофельных делах и речи не было.

Осенний холодный ветер резкими порывами обрывал листву с яблонь в усадьбе, задувал под крышу (крайняя шиферина хлопала о деревянные балки), гудел в печной трубе и пытался мстительно загасить жарок в Женькиной сигарете, которую тот курил, тяжело опираясь здоровой рукой на плетень.

Все было плохо – ломота и немощь в теле, невесть откуда свалившаяся на голову, низкий обшарпанный потолок в старом доме, скрипящая и разбухшая дверь, которая с трудом закрывалась. И коробок спичек теперь надо было держать в негнущихся пальцах правой руки, а прикуривать левой. Пришлось заново учиться этому нехитрому ритуалу, а коробок вел себя как своенравное животное, отказываясь повиноваться, и выскальзывал из руки.

Один только дворовой пес Жульен не видел перемен в хозяине (или делал вид) и неизменно вилял хвостом при встрече, норовя лизнуть в лицо. Женька гладил старого друга по лохматой голове (тот не сводил с него глаз) и вспоминал, как подобрал его беспомощным щенком, которого кто-то тайком подкинул в усадьбу.

— Эх, Жульен, ты-то хоть не бросишь меня? — разговаривал Женька с псом. Тот порывался достать языком до лица:

— Нет, хозяин, не брошу!

2.

DVD проигрыватель был довольно старым, но изготовили его в те времена, когда технику старались сделать на совесть. Всего-то и было в нем нехорошего, что стал «заедать». Женька был убежден, что его надо только «почистить и смазать». Так думал и Владимир, пока не взялся за дело. Оказалось, что изношен двигатель.

Пытаясь восстановить контактные щетки, Владимир окончательно доломал его. Заменить отказавшуюся работать железку было нечем, а отдавать обратно в таком виде не годилось. «Все, приехали!» — раздраженно думал Владимир. И что теперь делать?! Накатило острое желание хватить этой зловредной черной коробкой о стену.

Владимир бывал у Женьки в гостях и видел целую полку с дисками. Тут были, в основном, старые фильмы, попадались еще советские. Тогда могли снимать так, что иную ленту можно было смотреть много раз – и не надоедало. Снимали на плохой пленке, без спецэффектов, но работали талантливые сценаристы, режиссеры, операторы, композиторы и актеры – и получался «золотой слиток, семь раз переплавленный».

К проигрывателю можно было подключать два микрофона и петь караоке. Эта возможность очень нравилась Женькиным внучкам, которые любили дуэтом выступать перед дедом. Дед обожал внучек и любил смотреть такие выступления. Владимир вспомнил об этом, и на душе стало еще темней. Вот дернула нелегкая связаться с этим делом!

Рядом настойчиво трезвонил телефон, но снимать трубку не хотелось. Наверняка, это начальство звонит, будет торопить с проектом. Вот и еще одна головная боль. Непосредственное руководство использует чаще всего два слова – «давай» и «шуруй». Над ним тоже начальство есть, которое пальцем грозит. И где-то на дальнем конце руководящей цепочки – самый большой босс в заморском галстуке и дорогих запонках. Всю цепочку периодически сотрясают грозовые разряды, которые попадают в громоотвод – непосредственного исполнителя.

Владимир вспомнил заискивающую Женькину улыбку, когда тот просил помочь. Пенсию по инвалидности ему назначили небольшую, и новый аппарат теперь вряд ли возможно купить. Придут внучки попеть – и не смогут…

Как резко иной раз болезнь подводит черту в нашей жизни! Она разделяет ее на «до» и «после». Из «до» можно перейти в «после», а наоборот – никак. Не было бы инвалидности – работал бы человек и зарабатывал. Но вот уложила болезнь на койку – и хорошо, что вообще оставила в живых.

Идя с работы, Владимир специально сделал крюк и пошел через городской парк. Накануне выпал снег, который укрыл толстым покрывалом опавшую листву, обелиск с потухшим «вечным огнем» и детские качели неподалеку.

Уже почти совсем стемнело, сквозь заснеженные кроны деревьев проглядывали густые облака, подсвеченные снизу красным заходящим солнцем. Откуда-то остро и вкусно пахнуло угольным печным дымком. Вспомнилось, что именно так пахнет у поездов дальнего следования, когда проводники разжигают печки в вагонах, греют воду в титанах, готовясь согреть озябших пассажиров горячим чаем в старинных подстаканниках.

А хорошо было сейчас ехать в теплом вагоне, попивать чаек с лимоном, бездумно глазеть в окно на редко и скупо мелькающие огоньки в ночи, говорить на нейтральные темы со случайными попутчиками, подаренными судьбой на короткое время поездного путешествия. Мерный стук колес настраивал бы на философский лад: из дома уехали, с близкими простились, но в конечную точку вояжа еще не попали, и находимся в некоем подвешенном состоянии. Привычный круг разорван, и мы находимся между как бы небом и землей, что бывает в жизни нечасто.

Мы ж крепко затянуты в наши водовороты, заняты бесконечной беготней, все участвуем в марафоне, называемом «жизнь». Владимир почти явственно увидел перед собой неяркий свет вагонного купе, белые занавески на окне, застеленные свежим хрустящим бельем полки, и ему до боли вдруг захотелось уехать – от этого кома навалившихся проблем, рабочего напряга, упорной и злой боли в спине — далеко-далеко, на другую планету. И выйти на дальнем и неприметном полустанке, где пахнет степью и темнотой.

3.

На следующее утро Владимир засел за проект, игнорируя все остальное, и к концу дня почти закончил его. Оставалось совсем немного; пусть теперь шеф звонит по старинному телефону – это уже не будет так раздражать. Другие, затянувшиеся вдруг туже, узелки тоже начали развязываться. И уже перед самым уходом позвонил Женька:

— Ну, что там, двигается дело?

— Да что-то туго, скорее всего, ничего не получится.

Женькин голос упал:

— И что делать теперь?

— Не знаю пока, что-нибудь придумаю, — ответил Владимир.

Настроение сразу упало. А что тут думать? Если нельзя починить… Значит, надо купить новый, ежу понятно. «Будет тебе наука, умник!» — ругал себя Владимир. — «Больше за такие вещи не берись, кто бы ни просил». Воистину, людей выручишь, а себя выучишь.

На следующее утро он сразу взял быка за рога и сам позвонил Женьке:

— Значит так, починить я не смогу, доломал окончательно, куплю новый. Какой тебе нужен?

Телефон на несколько секунд замолчал.

— Как доломал?! Там же надо было только смазать! И заедал он слегка!

— Нет, Женя, там щетки на двигателе были изношены. Я хотел подшаманить, но не получилось.

Женька опять замолчал. Есть люди, которые сильно привязываются к вещам, даже самым пустяковым, и их потеря терзает душу.

— Ну, я не знаю… Там караоке было…

— Найдем с караоке, — наступал Владимир.

— Да неудобно как-то получается. И ты попал… А нельзя починить?

— Никак! – отрезал Владимир. – Если я сейчас закажу, через неделю привезут.

— Ну-у-у, мне надо, чтобы все форматы читал…

— Будет читать все форматы! – Владимир едва сдерживал раздражение.

— Ну, ладно, позвони, когда привезут.

— Обязательно! – пообещал Владимир.

Решение было принято, и на душе полегчало. В конце концов, не такая уж и большая потеря. Современная техника стала гораздо более доступной, чем десять или пятнадцать лет назад. Плоды технического прогресса!

Через неделю Владимир стучался в Женькину калитку, держа в рук цветастую коробку с проигрывателем. Хозяин медленно доковылял от приземистого домика, поздоровался левой рукой (правая висела на перевязи):

— Привет!

Распаковав коробку, Владимир установил плеер в нишу под телевизором, пощелкал пультом, запустил диск.

— Во! Работает!

— А давай микрофон попробуем?

— Давай! Тащи!

Подключили микрофон, включили караоке, Женька мимо нот напел неверным голосом.

— Тут даже рейтинг есть – кто лучше поет, — пояснил Владимир.

— Та, рейтинг… — махнул рукой Женька. – Сто лет он не нужен.

— Ну, вот, все работает, извини, что так вышло.

— Да ты извини. Втравил я тебя в это дело, неудобно получилось.

— Неудобно спать на потолке, одеяло сваливается, — ухмыльнулся Владимир. – Ладно, я пойду, пожалуй.

— Подожди, давай хоть посидим немного. Люд, сообрази нам на стол! – позвал Женька.

Пока его «половинка» хлопотала, он все никак не мог освободиться от чувства неловкости:

— Не, ну как же так получилось? Ввел я тебя в траты…

— Да не такие уж и траты. Ты же меня возил когда-то и денег не брал.

— Да сколько я там возил?

— Немного, но время такое было, что каждую копейку считали.

Посидели еще немного, поели, поговорили. Напоследок Женька притащил банку с огурцами:

— Вот, возьми. Тут специально такие, маленькие, под закусь хорошо. Сам мариновал!

Наконец, распрощались, и Владимир пошел к автобусной остановке. В глубине души таились едва заметная горечь и сожаление – то ли от потерянного времени, то ли от того, что пришлось тащиться в выходной день за город (валялся бы сейчас на диване и в ус не дул) и топать по нехоженому снегу.

Короткий зимний день клонился к вечеру. На березе возле остановки сидела ворона, оглашая воздух резким карканьем, и в этих скребущих звуках слышалось:

— Пр-р-ростак! Пр-р-ростак!

Подошел автобус, и Владимир уселся у окна с кем-то продышанным в наледи отверстием. Он бездумно смотрел на мелькающие за окном заснеженные деревья, и вдруг в памяти с поразительной ясностью всплыли события многолетней давности, когда случилось отдыхать летом в одном из шумных южных городов.

4.

Тогда был воскресный день, процедур в санатории не отпускали, и Виталий со своей знакомой записались на экскурсию по городским храмам.

… Они вошли во второй по счету храм – посмотреть на роспись и поставить свечи «за здравие». Виталий купил свечи и спросил у свечницы:

— А где тут можно, э-э-э…

— Свечи поставить? Об упокоении – вон слева стол стоит с распятием, о здравии – возле каждой иконы. Но вы подождите немного, священник вышел, сейчас проповедь будет!

Владимир со спутницей подошли к амвону. Царские врата были закрыты, из алтаря наносило тонким ароматом ладана. Владимир перевел взгляд вверх и увидел лик Спасителя с терновым венцом на голове. Глаза смотрели прямо на него...

Вышел священник и обратился к народу:

— Братья и сестры! Сегодня мы с вами читали Евангелие, где говорилось о материальном и духовном богатстве. Давайте еще раз повторим эти строки: «…Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».

А что это такое – духовное сокровище? О материальном богатстве мы вроде бы все понимаем: это материальные ценности, деньги, собственность и все такое. К этому стремятся многие люди. А духовное богатство мы стяжаем тогда, когда делаем доброе дело ближним ради Христа. Святые отцы так прямо и говорят: «Отдавая богатство материальное, приобретаем богатство духовное». И вот это сокровище – духовное – украсть нельзя, оно всегда с человеком.

В самом деле, как можно похитить сам факт помощи убогому или нищему? Никак! Это событие уже совершилось, и нашей мзды уже никто не отнимет. На это духовное богатство, которые мы стяжаем здесь, на земле, мы будем жить в вечности. Афонский старец Паисий Святогорец говорил, что, совершая добрые дела, мы делаем вклад в небесный банк под большие проценты, гораздо больше тех, которые дают банки на земле. А раз нас ожидает вечная жизнь, то и вклад хорошо бы иметь побольше.

Более того, братья и сестры! Мы сами можем влиять на размер процентов. Если мы сделали доброе дело, помогли кому-то материально, дали милостыню, помогли ближнему советом и умолчали об этом, не стали хвастаться своим благодеянием, наши проценты растут. А если еще забудем о своем благодеянии, то, как говорил Серафим Саровский, получим капитал «по сто рублей на один рубль духовный и даже сверх того».

Если же начнем хвалиться об этом каждому встречному, то получим мзду здесь, на земле, в виде похвал от людей. Но для небесной жизни капитал будет безвозвратно потерян. А если мы будем иметь несчастье еще и гордиться нашими добрыми делами, то не только не приобретем небесного богатства, но даже впадем в духовный убыток. Наши предки знали это, поэтому издревле на Руси было принято делать добро тайно.

Плоды духовного богатства начинают проявляются уже здесь, на земле. Делая добро, мы получаем радость и мир душевный. Духовные плоды – это и снисходительное отношение к нашим обидчикам, благодушное и терпеливое перенесение скорбей и многое другое. Но, как и любые плоды, они должны созреть, на что нужно время.

Поэтому, братья и сестры не ждите, что сразу после того, как вы сделаете доброе дело, у вас будет радостное настроение. И вообще не ищите каких-то приятных душевных состояний. Это будет духовная корысть – худший вид корысти. Дело еще и в том, что сердце наше нечисто, и наши маленькие добрые дела кажутся нам очень большими. И добро наше – с примесями.

Владимир слушал проповедь, и ему представлялось, что священник вот-вот возденет руки горе и подобно древним пророкам возгласит:

— Я повелеваю вам – идите и делайте добро! Сегодня же! Сейчас!

И громыхнет молнией в небесах подобно Илье-пророку.

Иерей был еще сравнительно молод, но что-то особенное было в его лице, обрамленной густой черной бородой, уверенном звучном голосе (тишина в храме стояла мертвая), в праздничной ризе. Во всем его лике было что-то от древних проповедников, которые за свое служение Слову были готовы идти на пытки, в огонь или в ров со львами.

Священник между тем продолжал:

— Как и в любом деле, братья и сестры, в стяжании духовного богатства необходимы рассуждение и постепенность. Делая добро, не надорвитесь. Не стремитесь стяжать его сразу, «раз и навсегда». Лучше сделайте одно маленькое доброе дело вместо нескольких больших, чтобы потом не жалеть, и постарайтесь забыть об этом. Утверждайтесь в делании хотя бы маленького добра. Но будьте готовы к тому, что у вас – рано или поздно – будут из-за этого неприятности. Вас могут оскорбить или обругать за сделанное вами или представить дело так, что вы ищете собственной выгоды.

Это работа врага человеческого, которому ваши добрые дела поперек горла. Он хочет, чтобы вы перестали благотворить ближним и потеряли свой духовный прибыток. Если вы начнете обижаться, оправдываться, рассказывать, что вот, мол, я сделал то-то и то-то и еще вот то, то вы проиграете и обанкротитесь. А враг выиграет. Твердо стойте в добре и спаси вас Господи! Аминь.

Священник ушел в алтарь. Народ с устремленным внутрь себя взором молча расходился от амвона, и евангельский невод в тот день удержал в себе, надо полагать, немалый улов. Владимир со спутницей поставили свечи у первой попавшейся иконы и вышли. Потом поехали еще в другой храм, экскурсовод что-то рассказывал, но Владимир не слушал. Точнее, не слышал; голова была занята мыслями о небесных вкладах и духовных процентах.

Совершенно неожиданно то будоражащее и волнующее кровь предвкушение легкого флирта, близкого общения (а, может быть, и чего-то более серьезного) улетучилось. Очень скоро расклеилось и само знакомство, когда Владимир увидел свою знакомую в обществе длинноволосого молодца с серьгами в ушах и цветными татуировками на шее. Сердце было уязвлено – но не разрушением курортного романа, а чем-то таким, что очень трудно выразить в словах и вообще в земных понятиях.

… Автобус дернулся, и Владимир очнулся. Надо же, чуть остановку не проспал!

Что это было?

Сон? Явь?

Просто воспоминания?

Уже окончательно стемнело, когда Владимир подъехал к дому.

Включили уличное освещение. На изогнутом роге фонаря – там, где лампа — висела причудливой формы сосулька. Автобус постоял немного на остановке, со скрежетом закрыл дверь, фыркнул дизельным выхлопом и медленно потарахтел в ночь.

Наступила тишина. В желтых конусах фонарного света медленно и торжественно падал снег.

На душе было спокойно.