***

Она была всегда. Это единственное, что я о ней точно знал, потому что сам тоже всегда был.

Она появилась из зимнего ниоткуда. Пришла, села на краешек стула, смущённо накрутила на палец прядь волос цвета луговых васильков и сказала:

 — Сделай, пожалуйста, чаю. Умру, если сейчас же не выпью пару литров.

И стала вечность.

Радовались, как дети, всему, чему только можно, не спали по ночам, учили языки, взахлёб придумывали что-то новое, открывались миру, и он открывался нам в ответ. Пугали голубей на залитых солнцем и ливнями улицах, наперебой придумывали истории, жили. Жили.

Поэтому, окрылённый счастьем, даже не заметил, как провалился.



 — А как ты думаешь, что будет, если всех городских птиц покрасить в разные цвета?

Она смотрит на меня так, будто я предложил взорвать планету, и осторожно интересуется:

 — Зачем?

 — Ну как — зачем? — пускаюсь в объяснения я. — Чтобы города были тоже хоть чуть-чуть разноцветными.

 — Как тебе такое вообще в голову могло прийти? — фыркает она и задирает нос: — Мне пора. Не знаю, зачем ты вообще пришёл спустя столько лет.

Лет?..



Весь день бродил по улицам, пинал зелёные бутылочные осколки, мял в руках сорванный с каштана лист. Бездумно шатался от левого края тротуара к правому и наоборот, безразлично отворачиваясь от матерящихся велосипедистов. В конце концов споткнулся о какую-то трещину в асфальте и с размаху рухнул на колени, прочертив рукой по торчащему рядом штырю.

Встал, кое-как дошёл до дома. Плюхнулся на предусмотрительно оставленный в прихожей стул. Осмотрел синяки на коленках, длинную глубокую царапину на ладони, вздохнул и пошёл за аптечкой.

И стал жить. Вполовину — жить.



Время идёт изумительно медленно, тяжёлой поступью, с гордо поднятой головой — совсем как древние короли.
Живу в бесконечной временной реке, болтаюсь в ней, как песчинка, абсолютно не понимая, что, зачем и какого хрена.
Если есть она и есть я, то почему нет нас?
И если нет нас, есть ли тогда я?

Я засыпаю с тяжёлым сердцем…



… и открываю глаза практически моментально, когда над ухом жизнерадостно что-то шуршит. Поворачиваю голову, вижу давно знакомую спину, взлохмаченные синие волосы, край подбородка, пальцы, вымазанные в подтаявшем шоколаде. Обнимаю.

 — Опять хомячишь мои припасы?

Волосы вдруг оказываются у меня на лице. Она что-то неразборчиво бурчит, приканчивая остатки двухсотграммовой плитки.

 — Представляешь, мне снилось, что тебя нет. Не везде нет, а только у меня, со мной.

Она недоверчиво ухмыляется и отвешивает мне шуточный подзатыльник:

 — Ну хватит, прекращай врать. Как это меня может не быть?