Мороз без солнца

Зимняя Москва - самая неприветливая из столиц.  Морозное рабочее утро, минус двадцать. Приколоченное к лубочно-голубому небу солнце слепит глаза, злой январский ветер швыряет в лицо колючий ледяной воздух. Дышать трудно, одной рукой кутаю нос в меховой капюшон, другую в перчаточке сую в карман. Холодно.
Люди бегут мимо, короткими перебежками торопясь в дышащее теплом метро.  Приближаясь к Таганке, слышу какие-то стуки, крики, шум. В наше время все возможно - робко вытягивая шею вперед, пытаюсь понять, безопасно ли идти. Увиденное хватает за горло, скручивает узлом живот, бьет наотмашь по щекам.
На углу улицы, перед магазином элитной обуви и через дорогу от пассажа, на асфальте сидит, раскачиваясь на морозе, старуха. Обмотанная платками и тряпками, она держит в скрюченной руке обрезок пластиковой бутылки с горстью мелочи и стучит им по асфальту:
- Пожалуйста, подайте, пожалуйста, - кричит надрывно хриплым старушечьим баском. - Подайте, пожалуйста.
Мне не видны ее глаза, я не знаю ее судьбы, но такое горе и такая безысходность слышны в этом "пожалуйста", что перехватывает дыхание, кривятся губы, наворачиваются слезы. Я видела много нищих. Я видела их в Брюсселе. в Париже, в Праге. Видела в Москве. Обычно никто не шумит. Русского человека вообще трудно заставить кричать о своей беде.
Но заставить кричать русскую женщину?
- Пожалуйста, подайте, пожалуйста, - Ей, наверное, лет семьдесят. Может, у нее внук наркоман, все пропил и отбирает пенсию. - Подайте, пожалуйста...
Читая отзывы о Праге, я наткнулась на чьи-то юные впечатления о нищих. Они в Чехии не стоят, как большинство наших, и не сидят, как узбечки. Они опираются на локти и колени, утыкаются головой в мостовую. Часами. Молча. И вот какой-то попрошайка положил рядом с собой собаку. Девушка сокрушалась в жалости к ней: "Лежит ведь целый день прямо на камнях".
- Пожалуйста, подайте, пожалуйста, - Голос неведомой старушки вворачивается в самый поддых. Ей бросают что-то, но это никак не влияет ни на крик, ни на текст - Пожалуйста, подайте.
Мое сердце не в силах охватить ее горя. Может, она больна, и ее заставили так безостановочно просить и стучать кубышкой? Может, у нее что-то болит так сильно, что перешибает стыд, стеснение, затыкает всякие там "я" и прочие гуманистические мелочи? Нет страха опозориться, унизиться. Кого бояться нищенке в столице? Что еще могут у нее отобрать - одежду, деньги, достоинство? Кто может лишить ее еще чего-нибудь?
- Пожалуйста, подайте, пожалуйста, - Всем ли этот голос выворачивает душу так же, как мне? - Пожалуйста, подайте.
Прямо за ее спиной - витрина магазина, где за пару прожиточных минимумов можно купить себе неплохие ботинки. Мимо волнами мчится поток пешеходов. Кто-то подает, кто-то отворачивается и проходит мимо. Всем, в принципе, понятно, что старушка сидит здесь не просто так - просто так бы давно пришел ППС и грубо вышвырнул женщину с хлебного места. Через несколько часов к нищенке подойдет темная личность и заберет и саму ее, и дневной заработок. Все просильные места в Москве распроданы и разделены между смотрящими. Старушки, безногие инвалиды, беременные девчонки, музыканты, продавцы дипломов и ненужных вещей - все платят таксу, у каждого свой маленький бизнес. Но никогда раньше я не слышала, чтобы человек кричал. Без остановки, без устали, без надежды.
- Пожалуйста, подайте.
Что-то, что заставляет женщину в возрасте склоняться на морозе и стучать обрезком бутылки по обледенелому асфальту. Кто-то, кого она в свои семьдесят, прожив не самую, полагаю, плохую жизнь, боится больше, чем всего, что идет мимо. Люди, которые всерьез считают, что достаточно украв, они смогут отгородиться от нищеты, грязи, зла, зависти, болезней. Люди, которые собирают дань с попрошаек.
- Пожалуйста...
Я не смогу помочь этому горю, и не могу остановить своих бессильных слез. Сколько бы я ни дала ей сегодня, она будет здесь завтра, и в понедельник, и в среду. Я пойду дальше, и мне в спину, в уши, в душу будет лететь это "пожалуйста, подайте".
Не знаю, сколько нужно нахапать, забить шубохранилищ и утопить яхт, чтобы понять, что у гроба нет карманов, у Земли нет другого глобуса, счастье не купишь за деньги и не закажешь в баре. А кроме него, пожалуй, в жизни нет ничего действительно важного.
Но я ничего не смогу поделать, и эта женщина когда-нибудь умрет, и тот, кто собирает с нее дань, тяжело заболеет и будет долго и безуспешно лечиться. И никто в этой истории не будет счастлив. Потому что надо было что-то делать иначе задолго до сегодняшнего дня. А сегодня уже надо делать иначе для дня завтрашнего.