Мой дед Леонтий Бызов научная автобиография

Леонтий Алексеевич Бызов. Научная автобиография. 1935 г.

Родился 20-ого апреля (ст. ст.) 1886 года в гор. Гатчине (ныне Красногвардейск Ленинградской обл.). Отец — преподаватель русского (и латинского) языков в средней школе. Воспитывался в Гатчинском Институте (реальная программа) — окончил в 1903 г.
Высшая школа — сначала Электротехнический институт в Петербурге, 1903-1906. Фактические занятия - вследствие наступивших революционных событий — только 1,5 года.  Главный интерес в это время — математика, с 1908 г. - политическая экономия (марксизм). Некоторое участие в студенческом и рабочем движении. В октябре 1906 года арест в рабочем клубе, тюрьма в течение полугода. В тюрьме занятия политической экономией («Капитал»); философией и социологией, определившие переход в Университет. В Университете с 1907 по 1912 год, по юридическому факультету, с одновременным слушанием лекций по историческому (методология истории, философия, логика, древняя (эллинизм), средняя, новая русская история). Участвовал в семинарах проф. Рейснера — Политические учения и Цвиттау — Промышленная статистика. У Рейснера разработал доклад «Огюст Конт, три базиса развития и типы идеологии», в котором пытался набросать теорию идеологии. Доклад намечался для печати (напечатаны только краткие тезисы).
Окончил Университет в 1912 г. В 1912-13 годах — воинская повинность, в 1913-14 — помощник присяжного поверенного. Начинал практику. Как и все студенческие годы, занимался педагогической деятельностью, и начинал научную литературную работу.
Основные научные интересы определились преимущественно под влиянием Маркса и Плеханова с одной стороны, и впечатлений от революции 1905 года — с другой. Основной вопрос, заинтересовавший меня в то время, и опрределивший весь дальнейший ход мысли — отношение «базиса» и «надстройки», а главное — механизм возникновения надстроечных явлений из базиса. Попытки «выведения надстройки из базиса» Шулятникова, Фриче и Луначарского с одной стороны, Плеханова, Каутского, Богданова — с другой — меня мало удовлетворяли. Мне казалось, что из положений Маркса - «Философы до сих пор объясняли мир, а дело идет о том, чтобы его переделать» и «Люди сами делают свою историю», надлежало сделать более глубокие выводы: люди «делают свою историю» и «могут переделать мир» только через посредство «организаций», которые они строят, в которых участвуют, и закономерностям жизни которых подчиняются.  Найти эту закономерность, а следовательно вскрыть конкретные пути отражения «базиса» и постепенного «выражения» его в надстройке: так примерно можно сформулировать тогдашние мои намерения, заставлявшие обратить внимание на социально-психологическое направление в социологии, и на только начавшие пробиваться в русской литературе идеи научной организации труда (переводы Тейлора и Паригорста в издании Девенстерна, сборники «Новые идеи в экономике», Мюнстерберг).
Исключительно важные в этом плане работы Ленина «Что делать?» и «Шаг вперед, два шага назад», с которыми я был знаком, будучи одно время библиотекарем нелегальной библиотеки в Электротехническом Институте, в это время выпали из моего внимания и оценены были только впоследствии.
Профессиональная работа в качестве помощника присяжного поверенного и частично преподавателя (преимущественно математики) заставляла, однако, работать в другом направлении. Из проработанных в 1913-14 гг., тем, отмечу:

1. «Спецификация» (переработка чужой вещи). Старая, тысячелетняя юридическая «контроверза», заинтересовавшая меня мелькнувшим у меня совершенно новым решением вопроса, связанным не с идеей собственности, а с идеей заменяемости, а следовательно и рынка. Проработав всю имеющуюся по вопросу литературу (римские школы — сабиньянцы, прокульянцы, и связь их решений с общефилософскими взглядами этих школ, а также современное законодательство разных стран), я попытался дать свое решение. Работа намечалась к печати, и была совершенно закончена. Во время войны он утрачена.
2. Вознаграждение невинно осужденных и невинно привлеченных к суду. Работа совместно с товарищем. Напечатано: в «Вестнике Уголовного права», 1912, - материалы из иностранных (преимущественно польских) источников, и в «Вестнике Знания», за 1912 или 13 год, написанная лично мною научно-публицистическая статья.
В это же время мною совместно с товарищем переведен 3-ий том «Истории Греции» Белоха (Эллинизм), а с другим, преподавателем латинского языка для взрослых, по совершенно своеобразному методу и исходя из своеобразной трактовки грамматических явлений — составлена латинская грамматика (этимология). По отзывам специалистов, идеи моего товарища (это были целиком его идеи) заслуживали большого внимания, и ему советовали представить работу на премию. Почти законченная работа утрачена во время войны.
Последние два факта отмечаю потому, что знакомство с историей и работа над филологическими, пусть даже узкими проблемами, много помогли мне в дальнейшем при постановке стоящей передо мною сейчас проблемы.
В июле 1914 года призван на фронт в качестве прапорщика запаса (артиллерия). Всю империалистическую войну пробыл в качестве строевого офицера на фронте (до апреля 1918 г.), последний год командуя батареей. Между прочим, на фронте, опираясь на непосредственные впечатления от действий германской артиллерии при прорыве у озера Нарочь, в котором мне пришлось принять участие, и на сравнение с действиями нашей артиллерии, - составил докладную записку о создании топографической службы в артиллерии. Отмечаю это само по себе маловажное обстоятельство потому, что работа над этой запиской раскрыла передо мной огромное познавательное и организующее значение карты, как метода выражения сложных ансамблей хорологического (по терминологии Геттнера) характера. Впоследствии это мне также очень пригодилось.
Пребывание в армии с особенной настойчивостью выдвинуло передо мной значение проблемы организации, а тема — строительство и функционирование социальных организаций в широком смысле слова стала передо мной с большой четкостью.
Чтобы иметь возможность работать над этой темой, я, вернувшись с войны в 1918 году и прослушав специальные кооперативно-юридические курсы, поступил в железнодорожную кооперацию инструктором-организатором. Участвовал в специальной прессе. Работа в качестве организатора пригодилась мне впоследствии.
В 1919 году по мобилизации в Красную Армию попал в Военно-педагогический Институт в качестве слушателя, а затем в Военно-хозяйственную Академию в качестве преподавателя. Одновременно состоял старшим научным сотрудником в Институте социальной психологии (В.М. Хвостов), где прочитал около 20 докладов, часть из которых в переработанном виде напечатана:
«Социально-психологическое изучение артелей» (коллективная работа, напечатана в «Вестнике Промысловой Кооперации», если не ошибаюсь, в 1920 году).
«Воинская дисциплина с социально-психологической точки зрения» («Военный вестник», педагогическая часть, 1920).
«Бюджет времени» (попытка использования метода американского социолога Гиддингса), напечатана в журнале «Время» (1923) и отдельная заметка позже в «Вестнике Казанского Института Труда». Тема перерабатывалась под моим руководством в 1920 году.
«Психология коллектива» (о книге Мёде). - Несколько позднее, а именно в 1926-29 гг. по материалам этого периода мною написаны работы, напечатанные в Кёльнском социологическом журнале.
«Слухи» -  попытка изучения социально-психологического явления слухов со стороны его формы и движения.
Работа в Институте над такими авторами как Зиммель, Оппенгеймер, Фирканд,  Вебер, - в Германии, Дюркгейм, Тард, де Роберти, Парето — во Франции, Росс, Гиддингс, Куди, Коллвин — в Америке, обогощая часто весьма ценными данными и методами наблюдения (я и сейчас полагаю, что игнорирование марксистской мыслью этих авторов и представляемых ими направлений совершенно нецелесообразно, ибо наряду с явно идеалистической их направленностью и методологической беспомощностью и слепотой по отношению к основным проблемам марксистской социологии, направления социальной психологии и формальной социологии и т. п. - заслуживают безусловного внимания  и решительной переработки собранного материала и методики наблюдений в материалистическом духе), - в то же время, по самой методологической сущности всего направления, уводила от основной поставленной проблемы — строительства и функционирования социальных организаций и роли базиса и надстройки (содержания и формы).  Поэтому уже в 1920 и 21 году я перенес внимание на вопросы научной организации труда и управления. В соответствии с этим принял участие в работе Первой Конференции по научной организации труда (если не ошибаюсь, и в работе Центрального Института Труда  - ЦИТ). Затем в 1922 году работал в качестве сначала инструктора, а затем заведующего Опытной станцией административной техники (первый опыт этого рода) в Центросоюзе, пытаясь разработать методику и технику рационализации управленческих аппаратов. Продолжалась эта работа в Отделе Административной техники НКРКИ, а затем в Институте Техники Управления. Сначала немало труда пришлось затратить на овладение чисто техническими проблемами (организация справки, машинописное бюро, делопроизводство и т. п.), затем проблематика расширилась до общих проблем планирования, учета, организации.  В течение 1923-1929 года написал в связи с этим две небольшие книжки - «Пути рационализации учреждения" и «Справочное дело», и участвовал в специальной прессе, дав ряд статей, посвященных крупным и мелким вопросам рационализаторского движения в журналы «Вопросы организации и управления», «Советское хозяйство», «Техника управления», «НОТ и хозяйство», «Рационализация производства» и др. Наиболее частой темой моих работ была методика рационализаторской работы. В 1925-28 гг., был организатором и заведующим Научно-вспомогательной частью Института Техники Управления, а также редактором журнала «Техника управления» и библиографического бюллетеня «Новости литературы и техники управления», хорошо встреченного в прессе.
Работа над организационными проблемами вплотную подвела меня к теме, которая оказалась в дальнейшем центральной. Постепенно все более и более обнаруживалось, что основной предмет наших работ — организация и организационные связи — не могут быть изложены словами, как нельзя речью адекватно выразить географическую карту. Замечание Лессинга, - «описательная поэзия немыслима, так как слова следуют друг за другом во времени, тогда как описываемые предметы находятся в пространстве рядом друг с другом», - оказалось имеющим большой познавательный смысл. Для выражения таких «ансамблей», как структура технологического процесса, система документации, планирование движения сотен деталей» и т. п. - необходимо было найти более соответствующие характеру предмета средства, чем устная и письменная речь. Соответственно по меньшей мере двухмерному (пространственному) характеру всех перечисленных «ансамблей» необходимо было, вслед за техникой, географией и другими областями знания, прибегнуть к графическому способу выражения. Сначала задача казалась простой: казалось, что достаточно овладеть существующей где-то в литературе методикой, и использовать ее для специальных целей. Оказалось, однако, что такой сколько-нибудь разработанной методики нет,существуют только отдельные методы и приемы использования в разных областях знания, не сведенные в целостную систему и не освещенные общей мыслью (если не считать математической графики). Пришлось заняться собиранием первичного материала и разработкой методики для специальных прикладных целей.
Эта сторона моей работы выразилась в период 1924-29 годов во все усиливающемся внимании к вопросам графических методов в организационной и управленческой практике, в изучении иностранной литературы (преимущественно американской и германской) и в ряде статей на эти темы в перечисленных выше журналах:
«Способы фиксации результатов наблюдения»,. 1923.

«Методы графического изображения», 1924.
«Графическое изображение в работе рационализатора. Классификационные и организационные схемы».
«Графические диаграммы».
«Технические правила составления графиков рабочих процессов».
«Процесс работы как предмет графического изображения», и т. д.
Тематика графических изображений при этом все расширялась; приходилось не ограничиваться организационными, хотя бы в самом широком смысле вопросами; надо было вслед за материалом идти в экономику, математику, методологию, физику.
С 1929 года сознательно сосредоточился на проблеме графических методов и с этого времени всю свою научную, литературную и педагогическую работу связываю с ней. По мере углубления в предмет все более и более обнаруживалось громадное практическое, теоретическое, культурное и даже философское значение избранной мною темы. Обнаружилось, что едва ли не во всех областях знания и практики существуют «ансамбли», не поддающиеся сколько-нибудь адекватному выражению средствами звуковой речи, а потому часто не осознаваемые и не изучаемые, но несомненно подлежащие изучению.
Проблема графических изображений переросла в проблему графического выражения суждений, в проблему графического языка, противопоставленного звуковому выражению суждений, звуковому языку. Стало ясно также, что по характеру»отягощения» материей звуковой и графический способы выражения различны,  а потому различны и возможности и пределы использования каждого из этих способов. А так как не только из общих методологических установок, но и изо всей моей личной работы ад материалами с бесспорной  и несомненной ясностью вытекало, что мысль и ее выражение (содержание и форма мыли) связаны между собой неразрывно, а отделены могут быть только в абстракции, то нельзя было не заключить, что научившись выражать наши суждения о предмете более соответствующими этому предмету способами, мы тем самым углубляем познание самого предмета, а при большой принципиальной разнице между средствами выражения, изменяем даже самый строй мышления. Для проверки всего этого комплекса мыслей мне пришлось с одно стороны познакомиться с ролью графических методов в разных областях науки и практики, а с другой -  коснуться общей проблемы языка и мышления. В обоих направлениях обращение к соответствующей литературе превзошло все мои ожидания. Рассматривая одну за другой ряд отраслей знания (математика, химия, география, метеорология, экономика и др.), я видел, как часто движение науки вперед сопровождалось открытием или изображением новых способов графического выражения, более или менее адекватному тому «ансамблю», который до того познавался только крупнейшими умами, да и то только смутно, или был просто скрыт от познающего ума. Вряд ли стоит указывать здесь на примеры - упомяну только математику(символика) и синоптику. Особенно много для понимания всех этих положений дало мне изучение истории науки, в частности — математики, к которой вообще в последние годы мне пришлось возвратиться, значительно расширил знакомство с ее отдельными ветвями.
С другой стороны, мне естественно пришлось знакомиться с проблемой языковедения, с историей языка, с историей письменности. И здесь также современное состояние знаний, на мой взгляд, бесспорно подтверждает правомерность и необходимость постановки проблемы графического языка. Ознакомление с работами Леви, Бриля, Кассирера, Марра и его школы п языковедению, и Вейле, Данцелли, Иенсена и др. - по истории письменности с разных сторон чрезвычайно подкрепляло мои исходные позиции и методологические установки. Обратившись затем к классикам марксизма, я, как мне кажется, нахожу мощную поддержку и в их высказываниях (я имею здесь ввиду философию природы Энгельса и особенно известные высказывания Ленина о теории познания и о тех элементах, из которых она должна сложиться),  глубину которых в свете моих занятий проблемой графического языка мне пришлось особенно оценить.
И проблема вставала передо мной во все более и более величественном виде. Вырисовывалась необыкновенно заманчивая гипотеза: первую, коренную идеологическую революцию человечество переживало, когда ручной (по терминологии Марра — линейный, кинетический) язык сменился звуковой речью; это было время великого перелома общественного бытия и мышления: нарождалось привычное нам аналитическое, логическое, дискурсивное мышление. Совершенно ясна тесная связь этого рода мышления с его внешним проявлением — звуковой речью; совершенно  ясно, что развивались они вместе, мощно поддерживая друг друга, , и совершенно ясна принципиальная однородность дискурсивного, формально логического мышления со звуковой речью: оба по природе «линейны» (одного измерения, вытянуты в цепь), оба по природе аналитичны, оба способны отражать сколько-нибудь сложные «ансамбли» только косвенно и описательно.
Вторую революцию принесло изобретение письменности. В письменности человечество получило средство зафиксировать мысль, то есть преодолеть пространство и время. Значение революции, внесенной письменностью, в огромной степени было усилено изобретением книгопечатания.
Но письменность внесла относительно мало перемен в самый стиль мышления, так как фонетическая письменность, являясь простым инобытием устной речи, сохраняет все ее основные как сильные, так и слабые стороны: мощную аналитическую силу, гибкость выражений, с одной стороны, и слабую способность выражать «ансамбли», с другой. Письменность только усилила как слабые, так и сильные стороны речи.
Мы — современники и участники новой великой революции мышления. Ее истоки — время великого научного переворота в начале новой истории: в научный обиход, сначала только через математику, все более и более врывается принципиально новый способ выражения мысли — графический, и, следовательно, пространственный, а не звуковой, и, следовательно, линейный.
Это, казалось бы маленькое, незаметное усовершенствование имело принципиально значение, ибо в буквенной (графической) символике впервые было найдено мощное средство выражения математических «ансамблей», до тех пор с трудом умопостигаемых через сложную загородку вытянувшихся в длинную цепь слов. Вскрытие этих ансамблей через посредство символики позволило уже первому математику, систематически применившему это средство — Виету, гораздо глубже решать задачи, уже поставленные и решенные его предшественниками. А затем вся последующая математика выросла на графико-символическом анализе. Вместе с тем весь стиль ее, стиль математического мышления, а вместе с тем ее содержание и объем, стали другими и несравненно более мощными. Можно констатировать, думается, что и по отношению к науке получила подтверждение глубокая мысль Маркса: «Экономические эпохи различаются не тем, что производится, а тем как производится, какими средствами труда».
За простейшим графическим символом — буквой (не буквой — графическим субститутом звука, а буквой — символом) и знаками действия, последовали более мощные средства графического выражения; возникла аналитическая геометрия. Принцип координат, издавна употреблявшийся при определении земных и небесных точек, получил новое истолкование, через посредство которого средством выражения мысли (суждения) стал не только графический символ, но и его положение среди других символов. Это впервые создало графический язык в узком смысле слова. За математикой потянулись физика и химия; одновременно география и опирающиеся на нее науки нашли свой настоящий язык в картах. Техника, никогда не удовлетворявшаяся словесным описанием, получила адекватное своим целям средство изображения предметов в начертательной геометрии, развитой Монзем, метеорология построила изолинии и синтетические карты, управление производством — простые и логарифмические кривые и графики Ганта. Экономика, промышленная статистика, номография и горная геометрия, техника и военное искусство, планирование, учет и контроль предприятия, даже история и литературоведение все чаще прибегают к новому способу выражения: «графические методы совершают триумфальное шествие через все области знания» (Ауэрбах).
Но сова Минервы вылетает ночью. Мы осознаем совершившиеся с нами перемены с большим запозданием. Это верно и в отношении графического языка: давно говоря прозой, мы и не подозревали о ее существовании; нам кажется, что отдельные графические приемы, которыми мы пользуемся, это только мелкие улучшения, иллюстрации, пояснения «для неграмотных», небольшие пособия для мысли, которая развивается независимо от них. Мы не чувствуем принципиальных основ нового стиля мышления, не видим пределов и возможностей нового способа выражения, не пользуемся его огромными скрытыми в нем потенциями. Тем более плохо ощущаем мы неразрывную и тесную связь между всем ходом экономического развития и новым языком, новым стилем мышления, между базисом и надстройкой. Мы не видим, как индустриальное общество и новое капиталистическое хозяйство, укрупняя предприятия, осложняя их внутреннюю структуру, вовлекая в сферу внимания руководителей предприятия широчайшие конъюнктуры, привлекая на свою службу науку и прежде всего математику, требует методов выражения, а значит и познания, не отдельных изолированных суждений, а их сложных «ансамблей», как оно на транспорте, на фабриках и заводах, в крупных сельскохозяйственных предприятиях, в банках и экономических бюро фактически строит новый графический язык и привыкает выражать суждения с  помощью пространственных, а не только звуковых представлений.
И даже мы, строители социалистического общества, насквозь пронизанного идеями плановости и организованности, не умеем понять, что звукового языка нам уже недостаточно, что способ выражения, в основе которого лежит ансамбль, максимально приспособлен к самому существу социалистической культуры.
Грамотность широких слоев населения — это элементарная предпосылка всякой культуры; техническая графическая грамотность — это необходимая предпосылка современной индустриальной технической культуры; грамотность же графическая в широком смысле слова- это одна из необходимых предпосылок развитой социалистической культуры; ведь в самом деле: социалистическое общество — это научно-организованное, гармоничное, всесторонне взаимосвязанное общество. Построение такого общества, изучение его, участие  в работе любой, самой маленькой его ячейки, управление им, наконец, просто жизнь в нем — требует отчетливого представления о связях и соотношениях отдельных частей целого между собой, о зависимости между отдельными факторами, о конкретной целостности наблюдаемого, объясняемого и изменяемого комплекса,  о широчайших и разнообразнейших сопоставлениях хозяйственны и научных явлений. Все эти сложные ансамбли не могут быть эффективно выражены без широкого использования методов графического языка.
Идея, овладевающая массой, сама становится материальной силой. Более высокий стиль мышления,усвоенный массами, это производительная сила огромной мощности. Страна, имеющая письменность и владеющая ею, неизмеримо сильнее стран, письменности не имеющих или не владеющих ею. Точно также страна, полностью овладевшая новым мощным оружием — графическим языком во всем его богатстве и возможностях — будет иметь огромные преимущества перед странами, этим орудием не владеющим. Этой страной должна быть наша страна, страна строящегося социализма. Так примерно складывались мои представления  об общем значении заинтересовавшей меня проблемы.
Но как бы ни была заманчива эта гипотеза со всеми вытекающими из нее и далеко идущими выводами, она могла быть только вдохновляющим моментом, а не реальной программой работы: слишком явно было несоответствие между громадностью задачи и моими личными силами, да и ясно было, что независимо от того, верна она или нет, практически надо было работать над более конкретными и более простыми задачами. Да, наконец, только на путях конкретной работы гипотеза и могла быть оправдана.
Работа эта с 1929 года заключалась в следующем:
С 1929 года и по настоящее время я стремился создать постоянно действующую ячейку, изучающую графический язык и проводящую его в жизнь. В 1929 г. - такая ячейка, неплохо работавшая, существовала в Институте Техники Управления, затем, после моего ухода из Института вследствие внутренней борьбы, в 1930 г., при Кабинете Центрографии Планового Института, и наконец, после ликвидации Кабинета, а вместе с ним и нашей работы, - с 1932 г. - и по настоящий момент в Клубе Работников Народного Хозяйства имени Ф. Дзержинского. Во всех этих ячейках  я играл руководящую роль и сделал ряд докладов. В 1933 г., мною была составлена большая докладная записка об общих проблемах графического языка и необходимости организации при Академии Наук Института графического языка. Записка была передана академикам Струмилину, Кржижановскому, Деборину, Баху, Чаплыгину, Бухарину, Марру, Орлову.  Академики Струмилин и Кржижановский записку одобрили, от остальных сведений я не имел. Осенью 1933 г., группой работников, и мною в том числе, было внесено в Президиум Академии Наук предложение об организации при Академии Комиссии графического языка, поддержанное подписями академиков Кржижановского и Струмилина, и, кажется, академика Деборина. Предложение, однако, в Президиум не поступало и было отклонено секретариатом.
На разного рода конференциях по рационализации, в частности на последних конференциях по диспетчеризации )в 1934 г., по инициативе газеты «Техника» и в 1935 г., при Академии Наук) я выступал с докладами о значении графических методов и необходимости организации научной работы в этой области,  а также преподавания и производства необходимых пособий (в виде, например, специальной бумаги). Одобрительные резолюции этих конференций, однако, до сих пор не проведены в жизнь.
В 1932-33 гг. - я временно работал в Союзоргучете, руководя небольшой специальной ячейкой по внедрению графических методов в учет. Вследствие ряда неблагоприятных условий (прежде всего, коммерческий характер Союзоргучета) работу развернуть не удалось. В 1934 году я сделал в НИС Техпром НКТП доклад, в котором указывал на крайне низкий коэффициент использования промышленностью графических методов. НИС, в лице Совета Заводских Лабораторий, предложил мне провести в виде опыта работу по использованию графических и статистико-математических методов при анализе брака и качества продукции. В результате успешной работы н Электрозаводе, Совет в настоящее время поручил мне развернуть ее на ряд заводов металлургической, химической и машиностроительной промышленности. Работа ведется мною на договорных началах.
Одновременно я занимался педагогической деятельностью, строго сосредотачиваясь только на преподавании графических методов, так как стремился протолкнуть их в жизнь. Но прочно ввести этот предмет в программы высших учебных заведений даже планово-учетного и хозяйственного типа до сих пор не удается: как администрация вузов, так и подавляющая часть профессуры, как правило, смотрит на графические методы только как на совокупность чисто технических правил построения диаграмм, то есть просто как на черчение. Большее признание получают эти методы на разного рода курсах, подготовляющих плановых, счетных и т. п., работников, и особенно организаторов учета, да и то большей частью под давлением отдельных преподавателей, а иногда и слушателей. Истинное значение графического языка совершенно неосознано. Поэтому и курсы элементарны и чрезмерно кратки. Для этих элементарных курсов, имеющих оперативно-прикладное значение, мною разработана и оформлена в виде подробной методической записки (2 печ. листа)  методика преподавания.
В 1932-34 гг., я состоял доцентом Плановой Академии им. Молотова. В конце 1934 г., я и мои товарищи по преподаванию графических методов не были утверждены комиссией при Госплане вследствие отсутствия в программе Академии преподаваемого нами предмета, как самостоятельного (по крайней мере, такова была официальная мотивировка). Тогда я покинул Академию.
Между прочим, в целях пропаганды графического языка мною был сделан доклад в Доме Ученых, проведен небольшой семинар по этому вопросу, и организован, совместно с товарищами, специальный стенд «Графики в научном исследовании» на выставке Московского Дома Ученых.
Из печатных работ последнего периода (1929-1935) отмечу: Книжку (учебное пособие) «Методы графических изображений. М., 1930, 12 печ. листов. 
Работа была встречена специальной прессой сочувственно, и книга быстро разошлась; ряд авторов впоследствии широко пользовались собранным в ней материалом, несмотря на его элементарность.
Второе, значительно дополненное (17 листов) и подготовленное к печати издание, в том же 1930 году, не увидало света вследствие реорганизации издательства, хотя книга уже была сверстана.
На базе одной из частей этой книги, с новым дополнением материала, мною, совместно с товарищем, выпущена книга- «Графики в планировании и учете», 17 печатных листов (авторских). Книга написана  в 1932 г.,  вышла в свет в 1935.
Другую мою работу - «Организационные графики» - постигла еще большая неудача. Она была написана в 1929 г., и составляла подбор, анализ и систематику графиков, анализирующих строение и деятельность предприятий. Материал был впервые собран из всей мировой литературы. Книга была принята издательством к печати, но после ряда мытарств напечатана не была. Это было тем более обидно, что в 1932 году аналогичная работа, построенная на более узкой базе, была выпущена в Германии (докторская диссертация Норлзика) и отмечалась в специальной прессе, как первый опыт подбора и осмысления чрезвычайно важного материала.
В переработанном, частью сокращенном, частью дополненном виде материал только что указанной работы  использован был мною (частично с помощью товарища) для другого труда, служившего вторым выпуском к упомянутой выше книге о графиках в планировании и учете. Книга эта, написанная в 1933 году, была принята к печати, но так до сих пор, то есть до 1935 г., не сдвинулась с места.
Наконец, по этой же теме мною составлена (и издана) небольшая брошюра учебного характера «Организационные графики» (5 печатных листов). Даже в этом элементарном виде она впервые дает на русском языке сводный материал по затронутому вопросу.
Из других моих работ научно-подготовительного и теоретического характера продвинуть в печать не удалось ни единой, если не считать статей: «Топохронограмма», напечатанной в Сорена, и несколько мелких работ, имеющих чисто прикладное значение, в «Предприятии» и «Заводской Лаборатории».
Из работ учебно-популярных за это время выпущены брошюры: «Графики в учете и отчетности», 1932; «Как составлять простые графики» (совместно с женой), 1932; «Графическое изображение сметы», 1931; «Основы графических изображений», 1930; и вышеуказанные «Организационные графики». Осталась нереализованной совместная с женой попытка изложить проблему графического языка во всей широте, но для подростков (14-16 лет).
Приходилось мне также редактировать ряд работ по моей специальности. Особенно много труда пришлось потратить на коллективный заочный курс  «Графики в планировании, учете и отчетности» Союзоргучета (20 печатных листов) который был мною не только проредактирован с методической стороны, но в значительной степени переработан (на книжках редакция моя не помечена).
Но наибольший интерес представляла для меня проверка правильности исходных положений о графическом языке;конечно, ею приходилось заниматься только в свободное время и урывками. Проверка эта заключалась в попытках овладения материалом из самых разнообразных, мало знакомых мне областей, с помощью применения общих принципов графического языка. Результаты неизменно получались весьма ободряющими. Особенно интересно перенесение методов, выработанных в одних науках, в другие; это легко возможно, если вскрытые анализом ансамбли, подлежащие выражению, в обоих случаях имеют одну и ту же логическую структуру. Нередко даже при таком по необходимости поверхностном проникновении в материал, удается напасть на ансамбли, которые до того не были вскрыты или мало осознавались как таковые.
Исходя из общих теоретических положений и опираясь на проделанные пробы, я глубоко убежден, например, в том, что науки организационно-управленческого характера не смогут стать на ноги до тех пор, пока сознательно и планомерно не будут создавать одновременно  с содержанием суждений, также и специфическую, адекватную им форму их выражений, а она по природе организационно-управленческих дисциплин не может не быть графической. Вряд ли нужно доказывать, какое большое значение должно иметь действительное конструирование всего цикла этих наук для овладения искусством оперативного руководства предприятиями, всей промышленностью и хозяйством. Убежден я также, что проникновение графических методов в исторические исследования всех видов (то есть история общая, истории специальные, истории наук, биографии и т. д.) должно иметь чрезвычайно большое значение. Об истории (вернее — историческом материале) как предмете графического изображения мною был сделан доклад, и в течение свыше года небольшой группой под моим руководством прорабатывалась методика графирования материала. Точно также точка зрения ансамбля и выражающего его графика позволяет в химии фиксировать внимание на соотношениях, обычно остающихся в тени. Даже в теоретической экономии намечаются интересные возможности. Вообще, я пришел к выводу, что нет наук (а также практических областей), для которых использование графических методов по современному состоянию этих наук н обещало бы каких-нибудь новых возможностей. В этом отношении не представляет исключения даже источник графических методов — математика: как, например, применение в математике методов организационных графиков позволяет по-новому поставить ряд математических проблем.
Вероятно, еще большее значение может иметь систематическое и планомерное использование графического языка в педагогике. Здесь перспективы поистине необъятны по отношению к низшей, средней, так и высшей школе.
Таковы работы, проводившиеся мною большей частью самостоятельно, частично вместе с товарищами, заинтересованными в той же проблеме.
На ближайшее время, наряду с продолжением работ по обоснованию частных методов графирования в промышленности, мною намечено составление диссертации, основной темой которой должно быть обоснование и построение элементов теории графического языка и методики применения ее в разных областях науки и практики. Общее содержание диссертации  рисуется мне в следующем виде:

«Очерки теории и практики графического языка»
Отдел 1. Элементы теории.
1. Оправдана ли постановка проблем графического языка.
2. Общие проблемы графического языка.
3. Краткий очерк методики графических изображений. (Содержание и форма графика. Условия их соответствия. Виды графиков по содержанию. Основные средства графического изображения: теория условных знаков, теория поверхности, как средства выражения). Общие и специальные методы. Композиция, составление и чтение графического материала.
Отдел 2. Приложения общих и частных методов графического языка. (Все очерки дают попытки применения графических методов в новых областях).
А. Науки математические и естественные.
4. Структура теории (применение метода организационных операционных схем для нахождения путей сложных расчетов — метод В.Ф. Боята).
5. Значение и пределы использования графического изображения при обработке вариационных рядов.
6. Изучение периодической системы элементов как ансамбля.
7. Генетический анализ семьи (схемы типов организационного, табличного и хронографического).
8. Топохронограмма (запись явлений в пространстве и во времени).
Б. Науки исторические
9. История как предмет графического изображения  (обоснование, значение и пределы использования графической методики в обработке и анализе исторического материала).
10. Опыт хронографирования сложных событий: а) хронограммы открытия Южного полюса и операция спасения челюскинцев; б) биографии Ленина и Пушкина; в) четыре месяца жизни и деятельности Пушкина; г) простейшие формы синхронограмм исторических периодов.
В. Науки организационные.
11. Предприятие: его организация и деятельность (система графиков, выражающих основные организационные ансамбли).
12. Проекции развернутой таблицы и применение их для анализа распределения ответственности и других целей.
13. Процесс работы как предмет графического изображения.
14. Проект правил составления графиков технологического процесса.
15. Конъюнктурно-оперативный учет в предприятии и в промышленности.
Г. Науки экономические.
16. Опыт графического изложения некоторых положений Маркса (Капитал, т.1, гл.1).
Отдел 3. Заключение. Философское значение проблемы графического языка (Графический язык и стиль мышления. Графический язык как надстроечное явление эпохи предсоциализма и социализма).

Намеченная выше работа не представляет целостного изложения теории занимающей меня проблемы. Для этого не настало еще время. Это только очерки, назначение которых, - дать первые абрисы будущей теории.
Часть очерков почти полностью закончена.
Большинство других проработаны примерно наполовину. В задуманной работе должны найти отражение размышления над проблемой в течение свыше десятка лет.
В настоящее время проблема графического языка в литературе нигде не представлена. Моя диссертация, в том виде, как она задумана, должна доставить научное звание не только мне, но и представляемой мною дисциплине.