ОСЕЛ

                Рассказ
Солнце медленно катилось к закату. Немного спал зной. Стало не так душно. От хаты, сараев и плетня на улицу легли длинные тени. Спасительная тень закрыла от палящего солнца и скамейку за плетнем. Самое время посидеть на ней. Может, получится с кем–нибудь побеседовать, узнать какие–никакие новости. Иван Никодимович Кочетов, семидесятилетний старик, взял свою неизменную помощницу –  палку и не спеша пошагал за ворота. Сел на скамейку и медленно повел своими вылинялыми глазами по всей улице. Обзор у него был отличный. Улица в самой излучине речушки. Два порядка хат шли вдоль ее берегов и сливались острым углом у крутого ее изгиба. Третий порядок хат соединял два первых. Таким образом получалось что–то вроде треугольника. Так что здесь все события оказывались как на ладони.

Поиск чего–либо достойного внимания закончился неудачей. Лишь стайки кур ходили у своих дворов и клевали буйно разросшийся спорыш, который в селе с незапамятных времен все почему–то звали муравой. "Вот незадача, – подумалось Ивану Никодимовичу, – не с кем и словом перекинуться". Ему было скучно и неуютно в это жаркое и сухое лето. Трудоспособные мужики в поле убирали хлеб. Самое, по его понятиям, время. Была уже середина июля. Сколько он помнил, всегда к этой поре приходилась середина жатвы.

Деды его возраста, что поздоровее, либо копались на огородах, либо искали, где бы украдкой скосить травы на колхозном лугу для своих коров.
Дело само по себе недолгое, но хлопотное. Надо изловчиться так, чтобы не заметил сторож луга. А он тоже не дурак. На то и поставлен правлением колхоза, чтобы охранять луг от воровских покосов.

Самого Ивана Никодимовича в семье уже ни к каким работам не обязывали. У них и без него хватало рабочих рук. Да и жалели его в последнее время. Ивана Никодимовича мучила грыжа.

Так и сидел старик на скамейке, бездумно, созерцательно. Потихоньку отходил от обалдевающего дневного пекла. Солнце уже закатилось и потянуло едва ощутимой прохладой. Оцепенение было нарушено внезапным появлением легковой машины. Почти беззвучно она появилась на их уличном треугольнике, стремительно развернулась в самом его центре и грациозно остановилась. Машины такой красоты, формы и окраски Ивану Никодимовичу раньше видеть не доводилось. Он даже не по возрасту резво привстал. Подумал: приехало районное начальство. Может понадобиться ему что–нибудь пояснить.

Но три дверцы невиданной красоты машины распахнулись и из нее вылезли Гамуз. Путыка, Лимпот, Сержант – чумазые от грязи и солярки, в грязных, штопанных – перештопанных штанах и рубахах. Вместо чинного и внушительного районного начальства приехали всего–навсего колхозные трактористы, которых и по именам–то редко кто называл. Все больше по прозвищам.

Трактористы взяли из машины грязные сумки и медленно пошагали по своим хатам. Сегодня им выпал счастливый случай. Ранние зерновые к вечеру скошены. По этому случаю в поле приехал председатель колхоза. Механизаторы пожаловались ему, что на лошадях с поля слишком долго ехать. Пока доскребешься до дому – ночь давно будет. Ни помыться, ни побриться. Председатель приехал в поле на только что приобретенной колхозом легковой машине новой марки "Победа". Он приказал своему шоферу отвезти трактористов домой. Так что пофартило мужикам приехать с работы с таким блеском.

Иван Никодимович поглядел по сторонам. Оказывается, за всем происходящим наблюдал сосед Василий Алексеевич. Иван Никодимович решил изложить ему свое изумление:

–Слышь, Алексеич. чо деется. Раньше сам государь–император на тройке в карете ездил. А тут на такой машине. Гамуз, Лимпот, Путыка – грязные, оборванные. Мир с ног на голову становится.

Ивану Никодимовичу до октябрьской революции довелось служить военную службу в Питере и при случае он не забывал об этом напоминать хотя бы намеком.
Сосед ответил не сразу. Он долго глядел в сторону Ивана Никодимовича хитровато–испытующим взглядом и потом наконец решился:
–А ведь умные люди тебя Ослом назвали.

Иван Никодимович обиженно засопел. За резкий язык он считал соседа пустым мешком из–за угла малость пришибленным. С дурака какой спрос. Поэтому и пререкаться с ним не стал
А вот на тех, кто уже давно лежал в могилах, он обижался здорово. Дали ему в детстве такое прозвище. олнце медленно катилось к закату. Немного спал зной. Стало не так душно. От хаты, сараев и плетня на улицу легли длинные тени. Спасительная тень закрыла от палящего солнца и скамейку за плетнем. Самое время посидеть на ней. Может, получится с кем–нибудь побеседовать, узнать какие–никакие новости. Иван Никодимович Кочетов, семидесятилетний старик, взял свою неизменную помощницу –  палку и не спеша пошагал за ворота. Сел на скамейку и медленно повел своими вылинялыми глазами по всей улице. Обзор у него был отличный. Улица в самой излучине речушки. Два порядка хат шли вдоль ее берегов и сливались острым углом у крутого ее изгиба. Третий порядок хат соединял два первых. Таким образом получалось что–то вроде треугольника. Так что здесь все события оказывались как на ладони.

Поиск чего–либо достойного внимания закончился неудачей. Лишь стайки кур ходили у своих дворов и клевали буйно разросшийся спорыш, который в селе с незапамятных времен все почему–то звали муравой. "Вот незадача, – подумалось Ивану Никодимовичу, – не с кем и словом перекинуться". Ему было скучно и неуютно в это жаркое и сухое лето. Трудоспособные мужики в поле убирали хлеб. Самое, по его понятиям, время. Была уже середина июля. Сколько он помнил, всегда к этой поре приходилась середина жатвы.

Деды его возраста, что поздоровее, либо копались на огородах, либо искали, где бы украдкой скосить травы на колхозном лугу для своих коров.
Дело само по себе недолгое, но хлопотное. Надо изловчиться так, чтобы не заметил сторож луга. А он тоже не дурак. На то и поставлен правлением колхоза, чтобы охранять луг от воровских покосов.               

Самого Ивана Никодимовича в семье уже ни к каким работам не обязывали. У них и без него хватало рабочих рук. Да и жалели его в последнее время. Ивана Никодимовича мучила грыжа.

Так и сидел старик на скамейке, бездумно, созерцательно. Потихоньку отходил от обалдевающего дневного пекла. Солнце уже закатилось и потянуло едва ощутимой прохладой. Оцепенение было нарушено внезапным появлением легковой машины. Почти беззвучно она появилась на их уличном треугольнике, стремительно развернулась в самом его центре и грациозно остановилась. Машины такой красоты, формы и окраски Ивану Никодимовичу раньше видеть не доводилось. Он даже не по возрасту резво привстал. Подумал: приехало районное начальство. Может понадобиться ему что–нибудь пояснить.

Но три дверцы невиданной красоты машины распахнулись и из нее вылезли Гамуз. Путыка, Лимпот, Сержант – чумазые от грязи и солярки, в грязных, штопанных – перештопанных штанах и рубахах. Вместо чинного и внушительного районного начальства приехали всего–навсего колхозные трактористы, которых и по именам–то редко кто называл. Все больше по прозвищам.

Трактористы взяли из машины грязные сумки и медленно пошагали по своим хатам. Сегодня им выпал счастливый случай. Ранние зерновые к вечеру скошены. По этому случаю в поле приехал председатель колхоза. Механизаторы пожаловались ему, что на лошадях с поля слишком долго ехать. Пока доскребешься до дому – ночь давно будет. Ни помыться, ни побриться. Председатель приехал в поле на только что приобретенной колхозом легковой машине новой марки "Победа". Он приказал своему шоферу отвезти трактористов домой. Так что пофартило мужикам приехать с работы с таким блеском.

Иван Никодимович поглядел по сторонам. Оказывается, за всем происходящим наблюдал сосед Василий Алексеевич. Иван Никодимович решил изложить ему свое изумление:

–Слышь, Алексеич. чо деется. Раньше сам государь–император на тройке в карете ездил. А тут на такой машине. Гамуз, Лимпот, Путыка – грязные, оборванные. Мир с ног на голову становится.

Ивану Никодимовичу до октябрьской революции довелось служить военную службу в Питере и при случае он не забывал об этом напоминать хотя бы намеком.
Сосед ответил не сразу. Он долго глядел в сторону Ивана Никодимовича хитровато–испытующим взглядом и потом наконец решился:
–А ведь умные люди тебя Ослом назвали.

Иван Никодимович обиженно засопел. За резкий язык он считал соседа пустым мешком из–за угла малость пришибленным. С дурака какой спрос. Поэтому и пререкаться с ним не стал
А вот на тех, кто уже давно лежал в могилах, он обижался здорово. Дали ему в детстве такое прозвище.