Машина времени для перебежчика.
Встреча. Глава 1.
В несколько задумчивом и отрешённом состоянии, таком, что даже на порывистый и холодный ветер, совсем не типичный для мая, я, стоя на автобусной остановке, абсолютно не обращал внимания. Задумчивость моя объяснялась тем, что я отнёс в редакцию целую кипу своих стихов. Будет что-либо из принесённого напечатано или нет, я не знал, но в последнем номере этой газеты появилось одно моё стихотворение и, ободрённый скромным успехом, я и навестил их сегодня. Редактор литературного отдела удивил меня тем, что показал стихотворение, пролежавшее у него в столе лет тридцать. Мне было неясно, зачем этот человек советовался со мной о качестве данного стихотворения. Что это, желание присвоить его или же намёк на взятку, показывая, сколь долго рукописи могут находиться в чужих руках. Рассуждать на данную тему совсем не было никакого желания и, чтобы отвлечься, я, по приобретённой привычке, начал вглядываться в окружающий меня мир, вернее природу, пытаясь найти что-либо подходящее для очередного творения. Однако складывался отнюдь не пейзаж. Но то, что вырисовывалось, мне определённо нравилось и я старался не растерять созданное, то и дело повторяя про себя как заклинание:
Я поэтом стал ненароком,
По нечайности, просто так,
Походя был отмечен роком,
Что сказал мне: «Пиши, дурак».
И как раз в этот момент из подошедшего автобуса сошла небольшая толпа. Выходившие толкали и справа и слева, но я, охваченный творческим порывом, не обращал на такие мелочи ни малейшего внимания. Более того, я даже не догадывался отойти в сторону. Так что, в конце концов, один из выходивших столкнулся со мной нос к носу. Отрешённо, без всякого удивления и каких-либо эмоций посмотрел несколько рассеянно на того, кого угораздило врезаться в не хилого по размерам мужика, собираясь беззлобно, равнодушно отодвинуться в сторону. Встреченный мною взгляд, принадлежащий коренастому, плечистому и лобастому мужчине, был как-то заметно агрессивен. Можно было подумать, что мужика только что отчитало начальство. Однако набрасываться, разумеется, мужик ни на кого не собирался. Секунду другую мы просто разглядывали друг друга. Поняв, что передо мной не псих, который набрасывается на прохожих и место которому лучше всего в дурдоме, я уж собирался было отступить в сторону, дав человеку пройти, но что-то меня всё же задерживало. Тот, с кем я столкнулся, тоже не торопился уступать мне дорогу. И вдруг до меня дошло, почему я вглядываюсь в лицо этого человека и почему не ухожу с дороги. Я понял, что знаю этого типа. Более того, знаю хорошо.
- Борька, - воскликнул я с радостным воодушевлением и тут же продолжил, назвав фамилию, - Вольнов.
Я действительно обрадовался Борису, хотя бы потому, что давно не видел никого из своих прежних одноклассников. А так как у меня в кармане лежал номер с моим стихотворением, то мне просто захотелось похвастать перед Вольновым своими скромными поэтическими успехами, хотя я и знал, что к литературе Борис совершенно равнодушен. Про его интересы я вам скажу несколько позже и, вы сами поймёте, почему. Сейчас же я отошёл на шаг, чтобы получше рассмотреть своего бывшего одноклассника. Мы с Борькой не были друзьями, хотя учились с ним вместе. В тот год и его родители и мои получили квартиры в одном районе. Поэтому в свою тридцать седьмую школу, которую нам и предстояло закончить, мы с ним пришли уже в восьмом классе. И хотя времени после окончания школы прошло уже более тридцати лет, мой одноклассник изменился не настолько, чтобы его нельзя было узнать. Более того, он выглядел на удивление молодо. Но, не смотря на свой свежий вид, был он всё же какой-то неухоженный. Костюм, например, у него был изрядно помят, что выдавало в нём либо разведённого, либо вообще холостяка. «Не пьёт, не курит и женщин к себе не водит», - мелькнула в моей голове закономерная дедукция, в которой я нисколько не сомневался. Впрочем, на всех этих житейских мелочах я не стал концентрировать внимания, ибо меня отвлёк в его руках саквояж, которого сейчас днём с огнём не сыщешь. Такие были в моде годах в пятидесятых. Впрочем, говорить о моде навряд ли и уместно. В то время дефицит был страшенный на всё. И, приобретая вещь, люди оказывали отнюдь не предпочтение определённому пристрастию и своему вкусу. Первостепенным фактором являлась просто возможность достать вещь. Пожалуй, можно смело утверждать, что слово «достать» является ключевым для нашей системы социализма. Ведь чтобы купить даже пустячок, необходимо было иметь хорошие связи. По сути дела приобретение вещи приравнивалось к боевой операции. В этом плане социализм буквально создал своё подполье, целью и задачей каждого члена которого было отыскать нужного человека, чтобы приобрести нужную вещь. Для этого предпринимались столь титанические усилия, которых бы с избытком хватило на крупное открытие или на строительство по меньшей мере завода. Мы же тратили всю эту энергию только на то, чтобы купить, допустим, нижнее бельё. Конечно, цель довольно мелкая, но ведь попутно мы осуществляли и глобальную задачу построения великого коммунизма. Однако все эти соображения в тот момент вовсе не витали в моём сознании. Меня в первую очередь привлекал Борькин допотопный саквояж. Точно в таком же, моя мать, будучи кассиром, получала в своё время в банке деньги. Конечно, её саквояж был казённым. Тем не менее, я запомнил его весьма хорошо. И ассоциировался он у меня самым надёжным образом с тех пор с бухгалтерскими работниками. Именно поэтому я совершенно непроизвольно и, надо признаться, совершенно бестактно, воскликнул:
- Борька, я слышал, что ты в лаборатории на заводе работаешь, а, оказывается, бухгалтером киснешь.
Борис, ничего не отвечая, смотрел на меня молча, изучающее, внимательно. А так как он был ниже меня ростом, то создавалось впечатление, что Борька смотрит на меня как бы исподлобья. То, что Борька стоит, набычившись, не произвело на меня никакого впечатления, но то, что мой бывший одноклассник смотрит на меня как на совершенно незнакомого человека, обижало. «Неужели я настолько изменился»? - невольно подумалось мне. Я всегда считал, что выгляжу достаточно молодо для своего возраста. И уж узнать то меня пока ещё труда не составляет. А тут. У Борьки, между тем, взгляд стал совсем жестким и даже, я бы сказал, безжалостным, словно у наёмного убийцы. Мне стало несколько как бы неуютно и, я слегка смутился, ругая себя за то, что даже не поздоровался, никак не поприветствовал своего бывшего одноклассника, а сразу полез с бестактными вопросами. Однако Борька, оказывается, меня тоже узнал. Без всякого удивления, словно мы с ним живём на одной лестничной площадке и видимся каждый божий день, он ровным, бесстрастным голосом человека, стоящего очень высоко на социальной лестнице, настолько высоко, что обычный люд вроде меня для него уже вроде песчинки, произнёс:
- Здравствуй, Лось.
«Надо же, и школьную кликуху помнит», - удивился я. Хотя, если разобраться, то ничего удивительного в этом нет. Наоборот, клички запоминаются легче имён, тем более такие распространённые и, я бы даже сказал банальные, как моя или, например, Боцман, Глобус ну и тому подобное. И пока я так рассуждал, Борька задал мне очередной вопрос:
- Ты в этих краях как оказался то? Случайно или живёшь недалеко?
Вопросы задавались таким равнодушно-ледяным тоном, словно я, моя жизнь вообще, для него ничто, но по каким-то соображениям сейчас вдруг это стало важно. Впрочем, Борька никогда не отличался душевностью и в классе стоял как бы особняком. И дело было даже не в том, что Вольнов начал учиться в школе с восьмого класса, а потому, что парень был как бы не от мира сего. Кроме физики его, пожалуй, ничего и не интересовало. И вот этот-то его интерес, эта его страсть и делали Борьку терпимым для других. Дело было даже не в том, что у Вольнова всегда можно было списать задачку по математике и тем более по физике. Просто когда человек имеет столь всеохватную страсть, то даже те, кто не терпит такого, всё же испытывают некоторое уважение к уникуму. И хотя страсть к физике и была, пожалуй, единственным достоинством в глазах окружающих, этого было достаточно, чтобы вполне лояльно относится к Вольнову, хотя он никогда не участвовал ни в одном из мероприятий, устраиваемых пацанами. Борька вообще был парень очень замкнутый, настолько, что даже к себе домой никого не приглашал. Хотя, если честно сказать, к ним в дом никто и не рвался. Родители Борьки жили весьма, как все знали, недружно, в доме были постоянные скандалы. Не то чтобы отец у него был алкоголик, но… Впрочем почему они так жили я не знаю. Мало ли в мире недружных, скандальных семей. Мои родители тоже отнюдь не являлись Ромео с Джульеттой и, отец у меня тоже был не дурак выпить. Правда у Бориса, что я точно в то время узнал совершенно случайно, и мать и отец когда-то сидели. Отец много, а мать поменьше, лет пять. Хотя, если честно сказать, меня и это не очень впечатлило, ибо моя маменька тоже не избежала в своё время тюрьмы. Так что мы с Борькой были в некотором роде одной касты: дети зеков. Именно поэтому я и не стал обижаться на холодность тона и взгляда Борьки. Хотя желание откровенничать всё же пропало. Да и зачем человеку, который и прозу то никогда не читает, считая это бесполезной тратой времени, читать стихи. В своём фанатизме Борька был максималист, каких редко встретишь. Я, лично, вообще таких уникумов больше не встречал в своей жизни. И, если честно говорить, даже не слышал о подобных типах. Однако Борька был именно таким субъектом. Будь его воля, он вообще бы не изучал ни литературу, ни биологию, ни историю, считая их просто словесным хламом. По-крайней мере школьный курс уж точно он считал таковым. Борька и внимание на эти предметы обращал постольку поскольку, лишь бы не портить аттестат. Впрочем, именно из-за литературы Борис и не поступил в институт. Хотя кто его знает, из-за чего Борька оказался студентом не вуза, а техникума, да и то не дневного, а вечернего отделения. Авторитет его от этого в глазах бывших одноклассников очень упал. Но, однако, в моих глазах это было не таким уж и большим изъяном, ведь я сам заканчивал не институт, а технарь. Поэтому я мог хорошо представить себе чувства человека, который был в классе в числе первых, но по жизни оказался несколько отодвинут с позиций лидера. Тем более что все пророчили Борьке в школе великое будущее. К тому же парню очень не повезло ещё и в том плане, что его родители разошлись. И случилось это как раз в то время, когда Борис закончил школу. Исходя из всего этого, я и ограничился лишь кратким ответом:
- Случайно.
Мой собеседник никак не отреагировал на моё сообщение. Мы стояли на остановке, как бы сказали психологи, в благоприятной для контакта дистанции. Но, тем не менее, я испытывал некую неловкость, может быть от невольно возникшей паузы. В конце концов, переборов обиду, я решил разузнать о своём однокласснике побольше. Это ведь даже и не любопытство вовсе, а вполне законный интерес к судьбе человека с которым хотя и не был в особо дружеских отношениях, но, тем не менее, и не чужие мы с ним. Конечно, будь это кто другой, мы бы наверняка посидели по такому поводу, поболтали, может быть и выпили по случаю встречи. «Вот байбак», - недовольно подумал я. И, словно прочитав мои мысли, Борька, совершенно неожиданно изобразил нечто подобие улыбки, отчего я сделал вывод о том, что он вообще общается не столь уж часто, по крайней мере, в неформальной обстановке. А Борька вероятно совсем уж меня решил поразить и неожиданно сообщил:
- А я ведь совсем недалеко отсюда живу, - и, взмахнув рукой, показал в сторону ближайшей девятиэтажки, - Мой дом.
А затем, привёл меня вообще в полное изумление, предложив:
- Пойдём ко мне. Поболтаем, - И немного запнувшись, добавил, - Может, бутылочку возьмём ради такого случая?
От его предложения я несколько растерялся. За все три года совместной учёбы в школе я не помнил случая, чтобы к Борису, как я уже говорил, приходил кто-либо из одноклассников. Его же вопрос насчёт бутылки привёл меня вообще в полное смятение. Правда работа в заводской лаборатории, где, конечно же, имелся и спирт, возможно, повлияла на его пристрастия. Однако от бутылки я всё же отказался, чистосердечно признавшись, что не пью. По лицу Борьки я заметил, что он удивлён до крайности. Борис окинул меня быстрым, изучающим взглядом, в котором, а может, это мне показалось, проскользнуло нечто, напоминающее угрызение совести. Однако я не придал моему мимолётному наблюдению никакого значения. Очень многие люди у нас приходят в изумление и даже зачастую отказываются верить в трезвость. Вот и Борька, услышав мой ответ, глубоко вздохнул, словно был в чём-то очень серьёзном разочарован и в замешательстве спросил:
- Да?
Я не стал ещё раз повторять ему сказанное, испытывая некоторую неловкость от того, что не собирался отступаться от своих трезвых принципов. «Ну вот, может человек выпить хочет, а ты такой повод испортил», - мелькнуло в голове потаённое раскаяние. Я даже начал подумывать о том, что может и стоит в данный момент забыть о трезвых принципах. Но Борис сам подвёл черту под алкогольными соблазнами:
- Вообще-то я тоже не употребляю алкоголя. Не тот продукт, который нужен моему организму.
Услышав такое признание, я про себя невольно усмехнулся. Борька всегда выражался хотя и предельно точно, но вычурно, как говорили в школе - «заумно». Автобус давно уехал, ожидающие другие маршруты жались за стеклянными перегородками, так что никто не мешал нашей беседе. Но мы, как бы исчерпав все возможности для разговора, стояли молча. Меня это несколько смущало. Борьку видать тоже. Наконец он сказал:
- Ну, ничего.
Произнесено это было таким тоном, словно Борька оправдывал самого себя. Его губы опять растянулись в гримасе, которую можно было принять за попытку научиться улыбаться. Но меня Борькин оскал польстил. Ведь я то знал хорошо про его некоммуникабельность и скупость на эмоции в общении с людьми. А Борька между тем продолжал:
- Это ещё лучше. Кофейку выпьем.
В этот раз он улыбнулся широко и открыто, как улыбаются дети. На душе стало тепло. Особенно приятно было от того, что Борька хотел ради меня поступиться своими трезвыми принципами. И, хотя свободного времени у меня было не столь уж много, я считал неэтичным отказываться в данной ситуации от приглашения.
- Пошли, - согласился я с лёгким сердцем.
********
Боря философствует. Глава 2.
До дома Бориса было, что называется, рукой подать, но проделать весь этот путь молчком было, по меньшей мере, странно, тем более мне хотелось узнать о его житье бытье получше. Я с воодушевлением стал сыпать вопросами:
- Слушай, а как ты сюда попал? Ты же рядом со школой нашей жил.
То, что я и сам сейчас проживаю совсем не близко от своей бывшей школы, мне на ум не пришло, но то, что Борис теперь живёт в другом районе, почему-то казалось странным. К тому же я совершенно не мог себе представить Бориса в качестве главы семейства и продолжал думать, что тот живёт со своей матерью. Основание для таких мыслей у меня были. Я ни от кого не слышал, чтобы Боря женился. Да и в школе Борис не заглядывался ни на одну из девчонок. Как я уже говорил, он был очень нелюдим. Скорее всего на его нелюдимость повлияла нездоровая обстановка в семье. Занятия физикой помогали, наверное, ему отвлечься от неприятной повседневности. Все эти внутрисемейные дрязги заставили Борю уйти от действительности в мир, который он считал более интересным. Скандальчики же в моей семье наоборот вынудили меня приглядываться к людям, к окружающей действительности более внимательно, чем это делали мои сверстники из спокойных семей. И теперь я тоже вглядывался в Бориса, пытаясь проникнуть в его внутренний мир и ругая себя за бесцеремонные вопросы. Может быть, мне и не стоило так вот лезть к нему, что называется в душу. Тем более, что Борис вообще стал какой-то задумчиво-отрешённый. Я даже и не думал, что он мне что-либо прояснит и болтал просто из вежливости, может быть и неуместной. Однако Борька ответил, хотя как-то автоматически, рассеянно.
- После развода мы с женой разменяли квартиру. Двухкомнатную на две однокомнатные.
Но так как он любил во всём ясность, то тут же уточнил:
- С доплатой, конечно.
- Ты был женат? – воскликнул я в изумлении, хотя, что же в том удивительного, что у человека семья. Вопрос поэтому прозвучал глупо и даже неуместно и Борис, вполне законно, просто напросто проигнорировал его.
- А дети? – несколько смущённо поинтересовался я.
- У? Не было у нас.
Борька отвечал в своей манере, предельно лаконично, но ни это обидело меня. Уязвляло несколько то, что одноклассник совсем не расспрашивает про меня или кого-либо из нашего класса. Борьке вероятно и не приходило в голову подобное любопытство. Мысли его были заняты чем-то другим, более для него в данный момент важным. «Да, ладно, будет ещё время поболтать», - успокоил я свою обиду. В этот момент мы уже подходили к его подъезду. Навстречу нам попалась женщина с хозяйственной сумкой. При виде нас лицо её приняло сердитое выражение, словно бы даже обиженное и, хотя Борька и буркнул ей коротко: «Здрасте», - даже не соизволила ответить на приветствие.
- Чего это она такая сердитая, Боря? – спросил я Борьку негромко, так, чтобы не быть услышанным этой недружелюбной особой.
- Да ничего, - недовольным тоном ответствовал Борька, - соседка это моя по лестничной площадке.
Такой ответ мне совершенно ничего не прояснил. И я невольно ещё раз оглянулся на женщину, чуть из-за этого не разбив себе лоб о дверь подъезда. Когда же мы оказались у лифта, запоздало спросил:
- Ну и что?
- Что, что? – не понял Борька.
- Почему соседка так… - спросил я весьма неопределённо, но Борька понял.
- Да ничего. Она тоже разведённая.
Такой ответ удивил меня.
- Ну и что из того, - спросил я удивлённо.
- Да клеилась она ко мне, - таким тоном, словно отмахиваясь от назойливой мухи, отвечал Борька.
- А ты, значит, отказом ей ответил, - догадливо хмыкнул я.
- Ничего я ей не отвечал, просто проигнорировал, - рассеянно пояснил Борька.
- Это ещё хуже, - осклабился я.
Борька моей пошлой весёлости, однако, не поддержал и, нажимая кнопку этажа, почему-то пробурчал:
- Не страшно.
- Ты о чём? – не понял я.
- Да так, это я про себя, не обращай внимания, - скороговоркой пробормотал Борис.
Когда мы вошли в Борькино жилище, я невольно остановился возле двери, удивлённо озирая это прибежище нелюдима. Борькина квартира представляла из себя одновременно небольшую библиотеку районного масштаба и что-то подобие мастерской. Вдоль всех стен стояли стеллажи с книгами. На столе, который располагался перед окном, находился компьютер с очень большим экраном. Надо сказать, что далеко не каждый располагает такой техникой. Монитор у Борьки был подсоединён к двум системным блокам, что меня весьма удивило. Принтер располагался прямо на полу. Довольно приличный телевизор был подвешен на консоль, расположенную между двух книжных полок. Другой стол был оборудован как рабочее место мастера - электроника. Паяльник, припои и всевозможные микросхемы находились на нём вместе с диагностической аппаратурой. Правда, никакой посторонней электронной техники в комнате не наблюдалось. Из чего я сделал вывод, что Борис, вероятно, собирается съездить куда-либо в отпуск и поэтому завершил всю работу, взятую на заказ. А в том, что Борис ремонтирует электронную технику, я нисколько почему-то не сомневался. Слишком уж профессиональная мастерская открылась моему взору. Здесь находилась даже специальная тумбочка, какие имеют монтажники и где храниться всякий инструмент. Диван же у противоположной стены являл собой и постель, причём совершенно неубранную.
- Где же у тебя шифоньер? – глупо вырвалось у меня.
- Зачем? – в задумчивой меланхолии не столько спросил, сколько возразил Борис, - В коридоре встроенный шкаф. Кстати, давай твою куртку, - вспомнив про обязанность хозяина, потребовал Борис.
Отдав ветровку, я стал посреди комнаты в некотором смущении, оглядываясь, куда бы присесть. Выбор был небольшой, либо перед компьютером, либо у монтажного стола. Для гостей стулья не предусматривались. Клиентам они, вероятно, по мнению Борьки тоже не были нужны. Впервые в жизни я видел квартиру со столь рациональной обстановкой.
- Ну вот, сейчас чайник закипит.
От голоса Бориса, раздавшегося неожиданно за спиной, я почему-то вздрогнул, хотя сказано было и не громко. Борька, вероятно, не заметил моей нервной реакции на свои слова и продолжил бодро:
- Да ты присаживайся.
При этом Боря повёл рукой таким образом, словно в комнате находился целый гардероб. Его жест я понял и оценил секундой позже, когда Борька плюхнулся на диван, предварительно подсунув под зад шерстяное одеяло, которое комком лежало у стенки.
- Вообще-то я прибираю диванчик, а сегодня вот некогда было, - пояснил мой одноклассник.
- Ну, да, - словно так и должно всё быть, с готовностью согласился я. И тут же спросил, - А ты что, мастер по радиоаппаратуре?
- Да кое-что понимаю, - скромно отвечал Борька.
- А твой саквояжик это, надо полагать, визит к клиентам.
- Нет, - как-то не совсем охотно опроверг Борис моё предположение.
Что-либо выпытывать ещё, я считал неудобным, но и от предложения присесть отказался, молча проигнорировав широкий жест хозяина, хотя и стоять столбом посреди комнаты было как-то неуютно.
- А что, кроме клиентов у тебя и не бывает никого, - что называется в лоб, задал я сам собой напрашивающийся вопрос. Больно уж всё это было странно. Хотя, если разобраться, то так и бывает в неблагополучных семьях. Всё в жизни человека оставляет след, особенно в детстве. И если Борькины родители и жили как кошка с собакой, то сын постарался уйти в науку, игнорируя не только реальные жизненные отношения между людьми, от которых он и не ждал ничего хорошего, но даже просто литературу. Эмоций ему было вполне достаточно и по жизни, особенно отрицательных. Вот и сейчас, Борька совершенно равнодушно, как о чём-то вполне естественном, подтвердил:
- Не бывает.
Но, видимо поняв всю не тривиальность даже не ответа, а ситуации, нахмурившись, спросил:
- А тебя это почему-либо смущает?
Я не знал, как отреагировать на вопрос и, пожав плечами, немного помолчал. Потом, решив свести всё к шутке, спросил:
- Может, ты скажешь, что я у тебя вообще первый гость?
Борьку мой вопрос и не обидел, и не смутил. Он как-то по обыденному, буднично, пробормотал:
- Ну, в общем-то, да. – Однако тут же уточнил, - В этой комнате ещё моя бывшая супруга была. – И вновь уточнил, - Ну более или менее из близких людей. – И опять, сделав паузу, внёс очередное уточнение, - Она по делам разводным приходила.
Я выслушивал Борю в изумлённой прострации. Возгордиться тем, что являюсь его первым гостем да ещё более или менее близким, мне и в голову не пришло. Боясь приближаться к столу с непонятной для меня техникой, с которой никогда не имел дела, я медленно, словно в сомнамбулической прострации, побрёл к полкам с книгами. Вероятно, во мне просто сработал инстинкт книголюба. Именно он позволил мне с первого взгляда понять, что на полках не было ни одной художественной книги. Наугад я вытянул первую попавшуюся. «Цифровые интегральные микросхемы в информационно-измерительной аппаратуре». Прочитал я на обложке. Даже название мне абсолютно ни о чём не говорило, словно я читал иностранный текст. Невольно я хотел почесать затылок, как это делают люди в глубоком замешательстве, но вовремя спохватился. Борис ревниво следил за моими действиями. Моя бесцеремонность ему явно не нравилась. Я заметил это сразу, наверное, потому, что сам не люблю, когда мои книги трогают посторонние. Но любопытство пересилило соображения такта, и я принялся перелистывать страницы книги, сплошь испещрённые пометками и подчёркиваниями. Растерянно полистав, поставил книгу на место, взяв другую. «Приборы с переносом заряда», гласило название. Она так же с абсолютной безжалостностью пестрела следами от шариковой ручки.
- Ты что, с такой же тщательностью проработал всю эту гору? – в полном изумлении поведя рукой, спросил я своего бывшего одноклассника.
- Ну, да, - с недовольным видом пробурчал Борис и, продолжая хмуриться, напомнил, - пойдём кофе пить.
Сделав движение руками и головой такое, какое люди совершают, когда внезапно что-либо вспоминают, пробормотал:
- Стул захвати.
Я послушно потащил на кухню старенький, но крепкий стул, не понимая, правда, зачем это нужно. Только очутившись в крохотной кухоньке, где кроме холодильника находились лишь стол со скудной посудой на нём, да табурет, почему-то стоящий у плиты, я понял причину. Однако бутерброды Борис приготовил с ветчиной и в немалых количествах. Глядя на аппетитно уплетающего мясо Бориса, я тоже начал жевать, запивая чёрным кофе и попутно расспрашивая своего одноклассника о теперешнем его житье-бытье. Беседа опять носила односторонний характер, потому что сам хозяин, равнодушно удовлетворяя моё любопытство, ни о чём меня не расспрашивал. Такое равнодушие обижало, хотя я и не показывал вида. Впрочем, я более любил слушать, и мой интерес перевешивал другие эмоции. Не ручаюсь за стенографическую точность, но всё же попытаюсь показать характер нашего разговора.
- Слушай, Боря, я слышал, что ты работал в заводской лаборатории.
- Работал, - невнятно пробурчал Борис, более ничего не добавив.
Немного помолчав, я опять полез с расспросами. Пережёвываемый бутерброд нисколько не мешал мне.
- Слушай, а это правда, что ты написал для директора диссертацию?
- Правда, - без всякого апломба подтвердил Борька.
- Как же так, ведь ты, насколько я знаю, не закончил вуза.
- Пю, - издал неопределённый звук Борька, - я и никогда не учился в институте.
Перехватив мой удивлённый взгляд, пояснил:
- Я всё сдавал на пятёрки, кроме сочинения.
Изумление моё было столь велико, что я даже ничего не смог спросить уточняющего, лишь высоко поднятые брови выдавали моё состояние. Даже Борис, который, в общем-то, никогда не всматривался в мимику людей, заметил моё удивление и криво усмехнулся, ничего, однако не добавив. Наконец, после некоторого молчания, я настырно продолжил допытываться:
- Ну, а как же диссертация директорская?
- А что диссертация? – удивился Борис, - мне самому было интересно работать по теме.
- А тебе не обидно?
- Чепуха, - небрежно отмахнулся Борька, - тема хотя и не лишённая интереса, но не глобальная. Да и вообще, о чём здесь говорить. В то время многие из начальства нагружали своих подчинённых личными делами. Да и потом, кроме меня директору готовили материалы многие специалисты завода. Но это всё ерунда. Эта диссертация ничего общего не имеет с наукой. В том смысле, что это просто тот минимум, который требовался в СССР для получения докторской степени. Таких в стране было пруд пруди. Люди таким образом укрепляли свой авторитет, улучшали материальное положение. Обыденное дело.
- Обыденное дело и тема не глобальная, - как эхо, повторил я, - однако тебя потом уволили с завода. Только тебя и никого больше из всей бригады, что работали над диссертацией.
- Да, уволили, - просто ответствовал Борис, и тут же пояснил, - какой же чиновник любит более умного подчинённого, даже если тот для него и не конкурент.
Лениво зевнув, Борька продолжил своё пояснение:
- Понимаешь, Лось, остолопами легче управлять в известном смысле. Я тебе даже больше скажу, то, что люди дураки, это благо. Хотя всё же среди руководства должны быть не из племени мумбу-юмбу.
- Как это? Ты о чём? – невольно вырвалось у меня.
- О чём? – Борис слегка усмехнулся и с иронией добавил, - Да всё о том же, о нашей действительности.
- ? – Я был в явном замешательстве.
А Боря снисходительно спросил:
- Как ты думаешь, почему мы в глубокой заднице во всём?
На этот столь глобальный вопрос я тоже не смог ответить и лишь пожал неопределённо плечами. А Борис, воодушевлённый, как ни странно, именно моим молчанием, продолжил:
- Не знаешь.
Это со стороны Бори был не вопрос, а просто констатация факта, поэтому я посчитал нужным промолчать. А Борис вероятно долго не высказывался перед кем-либо, потому что с большим воодушевлением продолжил свою лекцию.
- Основная причина в дефиците интеллекта. Наши руководители считают себя очень умными. Прямо умнее всех на свете. А на самом деле?
- А что на самом деле? – автоматически переспросил я своего одноклассника.
- Вот то-то и оно, что?
Борис внимательно посмотрел на меня и, указывая на пуговицу моей рубашки, пояснил:
- Интеллект оценивается не потому, по крайней мере это не конечный показатель, на сколько ты возвысился над толпой, но по сравнению с интеллектом же.
Я всё ещё не улавливал его мысли. Борис, видя, что его не понимают, терпеливо продолжал разъяснение. Он действительно слишком долго не имел достойного, на его взгляд, слушателя и потому ему хотелось высказаться.
- Возьми, например, племя каких-нибудь дикарей. Вождь, несомненно, умнее остальных. Скорее всего, так. Одними мышцами ведь нельзя руководить, в общем-то. Верно?
- Ну, да, - растерянно подтвердил я постулат одноклассника.
Боря удовлетворённо покивал головой и живо продолжил:
- Но по сравнению с любым мало-мальски образованным европейцем этот вождь мумбу-юмбу всего лишь безграмотный вахлак. Точно?
Я был обескуражен такой логикой. По крайней мере, контраргументов не находилось. Борис торжествующе глядел мне в лицо. Пауза его не тяготила. Он был доволен моим затруднением. Но я всё-таки нашёл необходимый вопрос:
- Но почему ты решил, что уровень интеллекта нашего руководства ниже?
- Да потому, - живо возразил Борис, - что если бы интеллект наших руководителей был хотя бы таким же, то мы сейчас не плелись в хвосте прогресса.
Видя, что я собираюсь возразить, он жестом прервал мои поползновения и с жаром продолжил:
- Ведь дело не в том, что у нас кризис. Дело в том, что он у нас всегда был.
- Как так? – растерянно поинтересовался я.
Борис торжествующе, тоном Мефистофеля, рассмеялся прямо мне в лицо:
- А разве то барахло, которое на рынках, ты видел где-нибудь раньше, до так называемого кризиса?
Я продолжал растерянно молчать. Не потому, что мне нечего было возразить, но я понял одну простую вещь – Борис, если и заходил, то весьма не часто в шикарные наши магазины. Может быть за электронной аппаратурой и деталями. Но, конечно, не за одеждой и обувью. Впрочем, я сам в крупных магазинах бывал весьма редко. Первое время они меня даже как-то стесняли, я чувствовал в них себя неуютно. Но меня можно понять, ведь я вырос в СССР. В моём представлении нормальный магазин это довольно обшарпанная лавочка с гулко хлопающими дверями на толстой пружине, с пустыми или в лучшем случае полупустыми прилавками и совершенно равнодушными продавцами, вернее продавщицами. Поэтому, как человек, родившийся и выросший в СССР, я новые магазины долго не мог принять и обходил их стороной. Борис, как я понял, тоже не особенно привык к этой роскоши последних лет, поэтому и упоминал лишь про рынки.
- Что молчим? – видя мою отрешённую задумчивость, напористо воскликнул Боря. И тут же продолжил. – А что ты можешь сказать? Не было этих товаров. Но если мы не могли сделать более или менее приличную одежду, предметы обихода, то это и означает наличие кризиса. Не перепроизводства, а недопроизводства. Причём это касается как количества, так и качества.
Совсем сбитый с толку безудержным напором лектора я продолжал неуклюже молчать. А Борис с усмешкой превосходства смотрел мне прямо в лицо.
- Ладно, ладно, - скрывая за миролюбием раздражение, промолвил я, - а чемодан то твой при чём? Ты же говоришь, что тебя из-за него вынудили уйти.
- Да наплевать. – Борис злорадно рассмеялся. – Это уже не имеет никакого значения.
Такое откровенное легкомыслие меня, прямо скажу, удивило. Хотя такую смелость я объяснил умением Бориса разбираться в электронике и, стало быть, при желании легко зарабатывать своим умением и знанием. Именно из-за этого мнения я и не знал, сочувствовать моему бывшему однокласснику или отнестись спокойно к его увольнению. Однако Борис сам выручил меня, пояснив ситуацию:
- Мне не то Лось обидно, что уволили, а что гениальность изобретения не понимают. Даже считают из-за этого сумасшедшим. Понял?
- Понял, - машинально повторил я, хотя ни черта ничего не понимал. А Борис вновь распалялся всё больше и больше. В нём помимо прочего явно пропадал талант оратора.
- И ведь пойми, Лось, каждый со своим диагнозом лезет. Грамотеи херовы. По собственной работе то девяносто девять процентов ни черта не разбираются, а в медицине, где ни один никогда ни одной книги не прочитал, себя знатоками считают большими, чем по специальности. Они, - Борис с издёвкой, злорадно потряс в направлении пространства пальцем, - дебаты разводят, шизофрения у меня или паранойя. А кто-нибудь пытался понять суть моего детища? Нет! Им когда-то вдолбили, что такое немыслимо в принципе, вот они и принимают это априори.
- Да ладно, чего ты так распалился, - попытался урезонить я Бориса, - я то не отвергаю твоего изобретения, хотя до сих пор и не знаю, что там за секрет такой.
- Вот именно секрет Лось! – С азартом вскричал Борька. – Ведь если о таком узнает иностранная держава – всё! Она будет просто главенствовать над миром.
Я с нескрываемым изумлением взирал на разгорячённого лекцией друга. В моём сознании просто не укладывалось, что передо мной находится скромный гений науки. Поэтому я с некоторой долей сомнения, не потому что сомневался слабо, но просто, чтобы не обидеть одноклассника, пробубнил:
- Да, ладно? Что же ты такое изобрёл? И неужели никто не понимает значение твоего изобретения?
- В том то и дело, что не понимают! – С безнадёжным отчаянием вскричал Борис. И тут же добавил:
- Если бы ты знал, насколько трудно пробить гениальную идею сквозь вязкий пласт глупости.
- Слушай, кончай интриговать, а заодно и разводить демагогию, - даже не скрывая раздражения, воскликнул я нетерпеливо, - объясни толком, что у тебя в саквояже.
Глаза Бориса тотчас блеснули холодной яростью и решимостью. Наверное, к беспощадным действиям ради прогресса.
- Пойдём, введу тебя в курс дела. Уверен, что поймёшь. Насколько я помню, ты был башковитым парнем, а задачи по математике решал даже лучше меня. Помнишь, как мы с тобой поступали в заочную физико-математическую школу при МИФИ.
Я лишь слегка улыбнулся, подтверждая слова Бориса. А тот продолжал:
- Это ведь ты сообразил провести радиус вокруг пашни. Помнишь задачу то? Вроде бы несложно. И я бы, скорее всего, и сам понял про эту окружность. Но в спешке олимпиады об этом дотумкал ты всё же, а не я.
Я был слегка польщён комплиментом Бориса. А то, что слова Бори были вполне справедливы, было приятно вдвойне. Но я всё же остановил ностальгические воспоминания Бори, скромно промямлив:
- Да, ладно. Пошли лучше смотреть твоё детище. Мне уже давно не терпится взглянуть, что у тебя там такое за изобретение, которому суждено перевернуть мир.
- Вот именно, это то, что произведёт революцию в истории науки, всего человечества.
- Ну, ты даёшь.
Я благодушно улыбался, ещё не представляя, что мне предстоит.
*******
Ловушка. Глава 3.
Когда мы вошли в комнату, Борис неожиданно хлопнул себя довольно звонко по лбу и бросился вон.
«После кофейку, наверное, потянуло, - хихикнул я про себя, - не мешало бы и мне слетать».
Борис вернулся с табуреткой в руках, которую он с треском поставил посреди комнаты. Я, улыбнувшись, хмыкнул и даже хотел пошутить насчёт того, что, дескать, Македонский был хоть и великий человек, но стулья ломать всё равно не следует, тем более, когда их мало. Последнее замечание показалось мне особенно остроумным, но я всё же сдержался, не будучи уверен, насколько адекватно Борис воспримет мой юмор. Да и навряд ли он помнил Гоголя. Я вздохнул и с готовностью уселся посреди комнаты на принесённый Борей табурет, ожидая чего-то необычного. Опасности я не чувствовал. Борис между тем, щёлкнув замками саквояжа, с лихорадочной поспешностью стал доставать из него набор трубок, проводов, плат. Всё это он начал располагать вокруг меня. Пока я с улыбкой идиота, блаженно наблюдал за его лихорадочными действиями, Борис в мгновенье ока опутал меня шатром из проводов. Но даже и тогда до моей тупой головы не дошло, насколько это опасно.
- Держи.
Борис сунул мне в руки нечто напоминающее калькулятор. Собственно я и был уверен, что это калькулятор старого образца, потому что когда Боря сказал, чтобы я обращался с приборчиком с осторожностью и не уронил, я ответил вполне беспечно:
- Да положи его на стол, я ведь никакие расчёты делать не собираюсь.
- И не надо. Это не то, что ты думаешь, - пробурчал Борис, продолжая заниматься своим делом.
- В самом деле?
Я с недоумением вертел в руках приборчик. Борис же с азартом получёкнутого экспериментатора продолжал возиться в своём металлоломе. Занятый изучением прибора, столь сильно напоминающего калькулятор, я не обращал на его действия внимания. Лёгкие дюралевые трубочки и проволочки не выглядели устрашающе. Да и с какой стати я должен был чего-либо бояться, находясь в гостях у своего друга юности, у своего бывшего одноклассника. Для меня в тот момент было важнее разобраться в сути приборчика, который мне любезно предоставил Боря. Сходство с калькулятором было, на мой взгляд, один к одному. Пожав плечами, нажал красную кнопку с буквой «О». Впрочем, может быть, это был ноль. Однако, когда я нажал данную кнопку, на табло не появилось ни одной цифры. Вместо этого чётко высветилась надпись: «Нет контакта с МВТ». Непроизвольно почесав себе затылок, посмотрел на Бориса. Тот, хотя и был углублён раскладыванием своих железяк и проволочек, всё же перехватил мой вопрошающий взгляд.
- Я же говорю, что это не то, что ты думаешь. Это не калькулятор, это сканирующий материально-временной диффузор.
Меня его ответ, произнесённый обыденным тоном, просто восхитил:
- Красиво говоришь старик. Настолько непонятно и витиевато, что просто впечатляет, - с лёгкой иронией в голосе похвалил я Борю.
Но Борис к моему комплименту остался совершенно равнодушен, хотя, с готовностью подтвердил:
- Да, гениальное изобретение.
Сказано это было так просто, с таким достоинством, что я сразу понял – мой друг нисколько не шутит. Но, уразумев это, я не насторожился, как сделал бы любой, попав в руки сумасшедшего, но наоборот лишь развеселился словно школьник, услышавший от учителя сообщение об отмене занятий. Хотя высказывание Бориса и показалось мне несколько напыщенным, нелепым и даже абсурдным.
- Где ты его купил? На рынке что ли?
- Причём здесь рынок. Вся начинка сделана мною. Корпус же использован, сам видишь из чего.
Я вообще благоговейно отношусь к людям, которые любят и могут творить не только головой, но и руками. Поэтому с большим уважением я продолжал рассматривать непонятный прибор, столь похожий на калькулятор, но всё же им не являющийся.
- И что же это у тебя получилось? – отрешённо и задумчиво поинтересовался снова.
- Я же сказал, как называется этот прибор, - не совсем вежливо отбрыкнулся Борис от моей назойливой любознательности.
- Я не про название. Функции то его каковы? Для чего вообще нужна эта штуковина?
- Потерпи немного. Всё вскоре узнаешь, - продолжая заниматься своим делом, пробормотал Боря.
- Хорошо, только ты поторопись, у меня мало времени.
- Времени у тебя сколько хочешь, - с задумчивым видом, как бы разговаривая сам с собой, пробубнил Борис.
«А он ещё и философ. Одинокий чокнутый физик, мыслитель и благодетель человечества». Честно говоря, мне всё это начинало надоедать. А Борис продолжал бубнить:
- Времени у тебя вся прошлая жизнь.
После столь устрашающих слов Борис вдруг вставил вилку аппарата в розетку. Вокруг меня началось непонятное жужжанье. Впечатление было такое, словно я нахожусь внутри улья. Конечно, я никогда не был не то что внутри улья, но и вообще близко не находился с пчёлами. Тем не менее, именно такие ассоциации возникли у меня в тот момент, хотя, как я уже сказал, с пасекой я никогда никаких дел не имел. Впрочем, это не суть важно. Важнее всего в тот момент было то, что я нахожусь внутри кокона из проводов и непонятной металлической конструкции, а гудение вокруг меня то усиливалось, то ослабевало, по мере того, как Борис вращал какие-то ручки, переключал тумблеры. А пробегая с виртуозным мастерством по клавиатуре, Боря вообще походил в тот момент на свихнувшегося пианиста, до того дикий у него был вид.
- Ей, кончай шалить с электричеством, - попытался остановить я неожиданного экспериментатора. У меня даже хватило мужества на шутку, - Электрический стул уже давным-давно изобретён одним ненормальным дантистом.
Правда, от такого юмора у меня совсем испортилось настроение. А Борис, словно шаман в камланье, отрешённо пробормотал:
- Не бойся. С твоей драгоценной жизнью ничего не будет.
- Это, конечно, хорошо, - пробурчал я таким тоном, словно откусил изрядный кусок незрелого яблока, вызывающего жуткую оскомину.
И, наверное, для того, чтобы подбодрить себя, как можно более бодро продолжил:
- Собственно я и не думаю, что ты собираешься меня поджаривать, но в туалет то хотя бы я имею право сходить.
- Поздно, двигатели запущены и, самолёт уже разбегается по взлётной полосе, - почёсывая себе ухо, возразил Борис.
Я ничего не понял, насчёт двигателей и тем более насчёт самолёта, но мне это всё совсем не нравилось и я сделал слабую попытку встать и возможно как-то вылезти из этой паутины, но Борис очень властным тоном остановил меня:
- Сиди!
Эта короткая команда разозлила меня не на шутку. Одновременно с гудением нарастало и беспокойство. Как я понимал, это было очень запоздалое чувство. Однако я всё же надеялся на лучшее и, тщательно скрывая раздражение, потому что в таких случаях психов не рекомендуется выводить из равновесия их больной души, проговорил:
- Кончай экспериментировать. Тем более ты всегда тяготел к теории.
Боря, однако, не обращал на мои слова ни малейшего внимания, а его пальцы с виртуозной быстротой продолжали непонятные для меня манипуляции.
- Ты же поджаришь меня, в конце концов, - без всякой надежды слабо запротестовал я.
- Не поджарю, - пробурчал мой коварный одноклассник, - даже твои нейронные структуры не будут затронуты.
- Ну, спасибо, благодетель человечества за то, что хоть умру не дураком, сумев осознать всю глупость того, что залез в твою клетку.
Посмотрев на мою свирепую физиономию, Борис, пожевав неопределённо губами, пробурчал:
- Да нет, теоретически должны остаться незатронутыми.
- Теоретически? Оооо!
Я горестно застонал.
- Да, я могу изменить что угодно, но мысли, твой жизненный опыт должны остаться при тебе, - пробурчал Борис, отходя на некоторое расстояние от меня и рассматривая всю конструкцию так, как, наверное, смотрит на картину художник, отступая от мольберта.
Но я, по своей серости и неотёсанности, не чувствовал себя всё же шедевром и жалобно проскулил, так как здоровую шутку такой интонацией не произносят:
- Всё хорошо, прекрасная маркиза. Да?
- Не пойму, причём здесь маркиза. Ты, Лось, иногда очень непонятно выражаешься.
- Зато ты очень понятно, - огрызнулся я из своей западни.
К моему удивлению Боря расценил мою грубость отчаяния вполне адекватно, он понял, что это шутка и, хмыкнув, пробубнил:
- Что ж, это справедливо. Ладно, введу тебя в курс дела. Этот кокон на самом деле и есть мой везде отвергаемый МВТ. Так что не волнуйся.
- Очень содержательно, - сварливо проворчал я, - и, главное, весьма успокаивающе. Прямо как валерьянка. Лучше бы ты меня в БМВ посадил, тогда бы я точно не волновался. А так, когда сидишь под напряжением, так что волосы дыбом подымаются, как у того чучела с рекламного щитка напитка Браво, трудно, согласись, оставаться хладнокровнее амёбы. Но уверяю тебя, мне ничего не надо доказывать. Я и так верю, что твой ТМВ хороший, замечательный агрегат.
Последнюю фразу я постарался произнести как можно более елейным тоном, хотя про себя, по сложившейся привычке и ввернул рифму, и к тому же очень для Бориса нелицеприятную. Слово «агрегат» я филигранно срифмовал с коротеньким «гад». Вслух, разумеется, я не посмел произнести этот стишок. Тем более, что Борису не понравилось даже то, что я уже наговорил. Он резко оборвал меня:
- Ну, хватит трепаться.
И это требовательное повеление очень меня возмутило.
- Трепаться? Да что такое мои немного резковатые высказывания по сравнению с твоим хамством. В конце-концов это попросту неэтично, без моего ведома и согласия распоряжаться моей же судьбой.
- Ха! – не скрывая насмешки, вскричал мой коварный товарищ, показывая, что ему глубоко наплевать на мнение другого.
А затем между нами произошёл небольшой диалог в форме катехизиса.
- Ну что такое согласие человека непонимающего?
- Что? – опешил я, вовсе не стремясь, чтобы Боря развил свою мысль. Меня просто поразил его цинизм. Борис же, услышав моё непроизвольное вопросительное восклицание, с готовностью решил развить свою мысль.
- Просто непонимающего, не наделённого знаниями. Представь себе несчастного, которому нужна срочная операция, но он отказывается от живительной вивисекции.
- Скотина, ты хоть в словарь заглядывай, прежде чем оперировать такими понятиями.
На слове «оперировать» я чуть не поперхнулся, но всё же справился с подступившей дурнотой.
- Ну, хватит трепаться! – Опять повторил Борис.
Затем он выпрямился. Лицо его приняло торжественное выражение. Взгляд не излучал, но полыхал безумной гордостью. Мои глаза же при этом, как я чувствовал, попросту округлились.
- Вивисекция – это когда живьём режут бедных собачек, - пробормотал я заплетающимся языком.
Но Борис меня уже не слушал. Он произносил речь перед невидимой аудиторией. Да, речь действительно была обращена не ко мне, но к невидимой толпе людей науки и, разумеется, журналистов.
- Господа, мы присутствуем при небывалом эксперименте.
Произнося эти слова, Борис смотрел мимо меня так, словно за моей спиной действительно собралась огромная толпа народа. Я даже невольно оглянулся, надеясь увидеть хоть кого-то. Но кроме молчаливых рядов зачитанных книг там никого и ничего не было. И я понял, что пропал окончательно и бесповоротно. Борис же, возвысив голос, патетически произнёс:
- Сейчас человечеству впервые будет продемонстрирована работа материально-временного трансформатора.
- И каково его максимальное напряжение? – Прошептал я непослушными губами. Но Борис не только не услышал меня, он, казалось, вовсе меня не видит. Зато он видел высокую аудиторию собравшихся.
- Впервые в эксперименте участвует человек.
При этих словах Борис посмотрел на меня самой доброй и сердечной улыбкой. Сделав небольшую паузу, Борис опять продолжил речь для невидимой публики:
- В просторечии ничтожные писаки называют данный агрегат машиной времени.
- Боже! Так банально… - непроизвольно вырвался у меня сдавленный шёпот. Однако Борис не только услышал его, но и обратил внимание. Такого результата я совсем не хотел и поэтому тут же осёкся, опомнившись. Но, увы, поздно. Мой одноклассник оказался догадлив. Он временно отвлёкся от своей речи первооткрывателя и обратился ко мне:
- Ты хочешь сказать: «Так банально сойти с ума». К сожалению это все говорят. В этом вся беда человечества. Глупость не только слепа, но она ещё и консервативна. Глупость упорно не хочет замечать свежее веяние мысли, гениальное.
«Наполеон чёртов»! - я весь кипел от злости. - «Чтоб у тебя пробки вышибло. Я тебе мигом рожу то начищу. Ты у меня тогда точно узнаешь, что такое беда и в чём её горькая суть».
А Борис продолжал свою торжественную речь:
- Сколько насмешек звучало в словах тех недалёких, глупых, пустоголовых, безмозглых, скудоумных кретинов, -
Я невольно поразился красноречию этого далёкого от литературы психа. Лично я, навряд ли смог бы набрать экспромтом столько синонимов. Я даже невольно залюбовался его напыщенной речью, величественной позой, дополняемыми картинными жестами.
- которые предлагали принести мой МВТ в комплекте с вечным двигателем.
В этом месте речи Борис широко ухмыльнулся и снисходительно сообщил:
- Но я не в обиде на этих букашек, козявок, на эту мелюзгу в человеческом обличье. Человечество не вспомнит их, а если и вспомнит, то лишь косвенно, настолько, насколько они соприкасались со мной.
Внутри у меня всё кипело. «Свинья, возомнившая из себя гения. Любитель синонимов». Однако я постарался подавить законное чувство злобы и заговорил с моим другом почти ласково:
- Боря, ты же физик. Ну, неужели ты хочешь убедить людей в этих забавных, но ведь не реальных вещах.
Я старался подбирать выражения помягче, чтобы, не дай Бог, не обидеть Вольнова. Хотя в голове, не смотря на столь критическую ситуацию, настырно рождалась эпиграмма.
Вольнов, Вольнов
Дурак не нов.
Смени ты имя на Больнов,
Давно ты к этому готов.
Стишок мне понравился настолько, что я, забыв про своё пленение, некстати усмехнулся, что не ускользнуло от внимания Бориса. Он помрачнел и сурово взглянул на меня, справедливо принимая усмешку на свой счёт. У меня же от его взгляда мурашки побежали по телу. «Тьфу ты», - подосадовал я со страхом и запоздало. Стараясь умаслить своего мучителя, ласково и примиряющее, произнёс:
- Ну, ладно, ладно, чего ты напыжился то. Прямо Шварценеггер.
От этого замечания Борька нахмурился ещё больше:
- Это кто такой?
- Как кто такой? – не понял я.
Некоторые вопросы моего школьного дружка порой приводили меня в столбнячное состояние. Не знать, кто такой Шварценеггер мог только Борис. Из осторожности я, однако, не стал подымать его на смех. Тоном, каким говорят о чём-нибудь малоизвестном, например, о некоем провинциале, произнёс:
- Артист это американский. Культурист с мировым именем.
Произнеся последнюю фразу, я с испугом замолчал. А вдруг Борька подумает, что я в такой завуалированной форме обзываю его невеждой и безграмотным дуралеем. Но, вероятно, Борис был о себе столь высокого мнения, что ему и в голову не пришло обращать внимания на такой мелочный выпад. А может, полное невежество в вопросах кино для Бориса было настолько несущественно, что он даже не считал это обстоятельство зазорным. Впрочем, может, Боря был просто очень сосредоточен в тот момент, управляя своим чудо-прибором. Кто его знает. Но, так или иначе, моё замечание о величие Арнольда проскочили без последствий для меня. Он лишь рассеянно переспросил:
- О каких артистах и туристах ты там бормочешь?
- Да нет, культуристы это силачи, которые накачивают себе мышцы.
Да, всё же я, как и большинство людей, крепок задним умом. Лишь сунувшись с объяснением про Шварценеггера, я понял ненужность своей просветительской деятельности. И зачем я сунулся со своими объяснениями. Зачем это мне нужно корчить из себя умника. Тем более, когда знаешь, что твоя эрудиция будет воспринята не как признак высокой культуры, а просто как показатель твоей глупости. Мне даже стало тоскливо. Борька же действительно смотрел на меня с полным недоумением, как на безнадёжного идиота.
- Ты о чём говоришь, Лось? Какие мышцы? Какие силачи? Ты чем себе башку забиваешь?
Высыпав на меня этот поток вопросов, он сделал небольшую паузу и с особым ехидством в голосе задал ещё один, как ему казалось убийственный вопрос:
- Может, и стишки ненароком пишешь?
При этих словах Борька довольно захихикал, считая свою остроту если и не верхом остроумия, то, во всяком случае, очень удачной. Я же почувствовал себя так, как вероятно чувствует себя во время поединка фехтовальщик, сражающийся насмерть и у которого противник выбил из рук клинок. Хотя то, что я не упомянул Борьке о своём увлечении ни слова, меня в данную минуту немного порадовало. То-то бы дружочек возликовал, узнай, насколько близко подошёл в своём предположении к истине.
А Боря между тем продолжал:
- Лось, я начинаю сильно сомневаться, сумею ли доходчиво теперь объяснить тебе принцип материально-временных параллельных пространств.
Взгляд Бориса выражал грустное сожаление, которое обычно сердобольные души испытывают к юродивым, к умственно неполноценным, особенно к таким, которые стали таковыми в процессе своей блаженной жизни.
На какой-то миг я даже действительно почувствовал свою ущербность, поэтому несколько смущённо, словно оправдываясь, произнёс:
- Почему же, валяй, объясняй.
Борис презрительно хмыкнул и пристально уставился мне в лицо.
«Может ты ещё и лампу настольную к моему лицу поднесёшь поближе»,- подумал я, чувствуя, что начинаю сильно раздражаться. Его тон и все эти снисходительные словечки типа «доходчиво», «начинаю сомневаться», сильно разозлили меня. Но это была хорошая спортивная злость, которая заставила мобилизовать волю к победе и справиться с ненужными в данный момент эмоциями. Я миролюбивым тоном произнёс:
- Попробуй, попробуй. Может я и не такой тупой, каким кажусь.
Тут я совершенно непроизвольно насупился и даже попытался поставить себя на место этого зарвавшегося гения:
- Только давай договоримся, без школьных кликух, пожалуйста. Я и так себя чувствую загнанным в клетку среди этого переплетения проводов и трубочек.
- Хм.
В восклицании Бориса прозвучало презрение, губы изобразили ироническую усмешку. Из этого я заключил, что сейчас начнётся популярная лекция. Мой злой гений попытается доходчиво растолковать принцип действия своего детища. Так оно и оказалось. Ещё раз хмыкнув, Борис, словно профессор на кафедре, начал, указывая в мою сторону:
- Это, Толик, не просто переплетение проводов и трубочек, внешне напоминающих, как ты изволил изящно выразиться, кокон. Это сложнейшее инженерное и научное…
Борис ненадолго задумался, подбирая правильное выражение, а потом, без тени смущения продолжил:
- В общем, эта конструкция являет собой синтез гениальности, обширнейших знаний и упорного труда.
Я до того был изумлён пафосом его речи, что на некоторое время позабыл даже о гудящих вокруг меня вольтах. А Борис, словно фюрер перед многотысячной толпой, продолжал входить в раж. Его глаза были устремлены в одну ему видимую даль, облик был столь воодушевлён, что напоминал буйно помешанного. Он говорил и говорил, он сыпал терминами. Чувствовалось, что он слишком долго хранил всё это в себе, теперь же с упоением, словно сладчайшую музыку, выплёскивал всё наружу, с удовольствием слушая себя. Взгляд его стал тёплым, как у человека, говорящего о любимом. Но вот он, посмотрев на мой раскрытый рот и как бы просыпаясь или, может быть, даже возвращаясь на землю, обратился непосредственно ко мне, а не к той невидимой аудитории, которую он, возможно, представлял себе в воображении.
- В общем, Толя, это будет посложнее, чем загнать плазму в магнитное поле. Знал бы ты, сколько усилий потребовалось, чтобы рассчитать конфигурацию, материал, силу тока, напряжение. И ведь у меня уже всё тогда в голове сложилось в стройный порядок. Но, ведь на пути стояло масса технических нюансов, которые по отдельности, может и являются мелочами, но в совокупности составляют те кирпичики, без которых невозможно выстроить здание и которые также отнимают много сил и энергии, требуют колоссального терпения и титанической выдержки. Наступали моменты, когда всё хотелось бросить к чёртовой матери, но силой воли я вновь и вновь подстёгивал своё упорство.
Борис замолчал, я тоже, находясь под впечатлением услышанного, не произнося ни слова, глядя сочувственно на своего мучителя, который заставлял, сам, может быть, не стремясь к этому, посмотреть на него другими глазами. Борис между тем продолжал, совсем по домашнему подытоживая свою пламенную речь, которую он обращал всё же не столько ко мне, сколько ко всему человечеству:
- На вид простенькая конструкция сумеет переместить объект в любое время, в любое пространство, в любом направлении.
Высказывания моего друга о перемещении объекта, вернули меня к действительности и, я с мрачным выражением подытожил:
- В общем, аэропорт в миниатюре.
По сути это был чёрный юмор, тем более в моих устах, но Борису он неожиданно весьма понравился. С удивлением взглянув на своего пленника, он самодовольно хмыкнул:
- В общем-то, да.
- И кого же ты отсылал? – с мрачной настороженностью полюбопытствовал я.
- Пока только кошек, - скромно отвечал мой одноклассник.
Однако от такой скромности комок непроизвольно подступил к моему горлу. Я сразу подумал о семье, жене, сыне. Мне стало даже дурно. Однако я нашёл в себе силы поинтересоваться:
- Значит из людей я первый?
- Да, ты первый хомо сапиэнс, - торжественно произнёс Борис и на полном серьёзе добавил, - так что можешь гордиться.
- Значит сапиэнс, который может гордиться? – делая пересохшим ртом глотательное движение, переспросил я.
- Лось, у тебя дурная привычка отвечать вопросами. Это меня раздражает.
- Надо же, это его раздражает. Какой нежный. Меня вот тоже выводят из себя переплетения проводов под напряжением и то, что я внутри всего этого мотка. Ну и что?
- Действительно, «ну и что», - с иезуитской усмешкой промолвил мой дружок.
Борина наглость настолько поразила меня, что я, вместо того, чтобы возмутиться, слегка заикаясь, поинтересовался:
- А что же было не с хомо, с кошечками то есть?
- Они попадали по назначению, - слегка пожав плечом, удовлетворил моё любопытство Борис.
- Как это? Уж объясни мне бестолковому.
- Ну, они исчезали из нашего времени и пространства.
- Исчезали?! А куда? С чего ты взял, что они попадали по назначению?
- Так должно было быть по расчётам.
- «Должно», «было», «быть». Тебе не кажется, что это слишком расплывчато?
- Разумеется. Здесь я с тобой полностью согласен.
- Согласен?! И, несмотря на это, собираешься провести эксперимент?!
- Не «несмотря на это», а именно из-за этого, - сухо возразил Борис.
- Ты собираешься рискнуть мной ради своих сомнительных экспериментов?! – искренне возмутился я такому бесчеловечному хамству.
Но моя интонация совершенно не произвела на Бориса никакого впечатления. Просто и буднично он пояснил:
- Поэтому и собираюсь, что существует слишком много неясностей, таких, на которые может ответить только человек.
- Да, ты, псих, соображаешь что говоришь? Ведь у меня же ребёнок, у меня жена, семья.
От возмущения я попытался размахивать руками, но Борис вовремя образумил меня:
- Осторожнее, не касайся конструкции. Я бы не хотел трансформировать не живой объект.
Его логика была столь здравомысляще убийственна, что я, сжавшись, замолчал в полной растерянности.
- Да не драматизируй ты так. Это же увлекательно. – Благодушно успокоил меня Борис. – Не обязательно в далёкое прошлое отправляться. Могу и на более близкое время отправить, например, на десять лет.
- Без права переписки, да? – съехидничал я.
Но, Борис остался к моему дерзкому ехидству совершенно равнодушен, и продолжал, словно хороший агент туристической фирмы, предлагать мне различные временные границы:
- А хочешь на тридцать лет назад, в юность? А?
- Да ты просто бредишь! – Я всё никак не мог поверить всем этим сказочным предложениям моего бывшего одноклассника. Мне он виделся в тот момент обычным сумасшедшим. Впрочем, какие они бывают в жизни, сумасшедшие, я и понятия не имел. Как говориться, Бог миловал.
Однако я уже не мог в тот момент ни злиться, ни бояться Бориса. Я желал лишь посетить туалет. Хождение по редакциям, кофе у Бориса делали своё коварное дело. Поэтому я жалобно заныл:
- Боря, пусти, пожалуйста, меня в туалет, а то я тебе всё замкну здесь.
«Боже, да ведь это идея. Эврика!» Я тут же стал обдумывать, как привести коварный план в исполнение. Как замкнуть эту гудящую цепь так, чтобы электричество не поразило мои самые болезненные части организма.
Борис вдруг застыл на месте, пристально вперив в меня взгляд. Я даже начал надеяться, что моя скромная житейская просьба «сходить по маленькому» нашла понимание в его чёрствой душе. Но вместо гуманности этот маньяк хлопнул себя по лбу ладонью, словно только что вспомнил нечто важное:
- Чуть не забыл, а это очень существенно. Не вздумай несанкционированно нарушать субстанцию.
Я с остервенением посмотрел на этого, живущего в мире фантастики безумца. Сейчас, наверное, будет разглагольствовать про историю. Какие последствия повлекут неправомочные действия для бедного человечества. Но Борис сказал совершенно другое:
- Любое внештатное действие может сбить работу аппаратуры.
«Какой эгоизм,- с возмущением подумал я – нет, чтобы душой поболеть за всё человечество, так, только о своих железяках и печётся.
А Борис, сурово нахмурившись, произнёс, как бы подводя итог:
- Поехали. Включаю режим «старт». Направление времени и пространства выберут твои биотоки, стоит тебе лишь взглянуть на индикатор прибора управления. Гляди!
Борис, словно Вий, показал пальцем на «калькулятор», который я продолжал держать в руке. Я, невольно подчинившись команде, машинально взглянул и…
Вокруг голубым фейерверком посыпались искры, жалобно скрипнул старенький табурет, как будто моё тело вдавило его в облупившиеся доски пола. Я с ужасом закрыл глаза.
********
Неужели это реальность? Глава 4.
Внезапно треск прекратился и я услышал рядом с собой до удивления знакомый басок, временами срывающийся на дискант.
- Там их прямо в постели показывают.
- Что, прямо…? Да?
Я осторожно приоткрыл глаза. Ну, так и есть. А ещё эта скотина клялся, что не затронет моих нейронных структур. Конечно, это галлюцинация. Да и что я мог подумать ещё, когда рядом со мной стояли мои бывшие одноклассники, мои дружки, но не лысые, не обрюзгшие под натиском лет, а словно сошедшие со старой школьной фотографии, или, вернее, вынырнувшие из прошлого, ибо были они на удивление молодыми. Жираф, Кабан, Бабенко. Да и стояла вся эта компашка недалеко от нашей прежней школы. Господи, да этого не может быть просто потому, что не может быть никогда. Интересно, о чём это Валёк-Жираф рассказывает? Впрочем, всё это потом. Не знаю, как насчёт нейронных структур, а мочевой пузырь у меня явно не изменился и теперь не давал мне не только сосредоточиться, но и, вообще, ни о чём другом думать. Затравленно оглянувшись, я бросился за угол ближайшего дома, в самую гущу кустарника. Одна из веток больно царапнула по щеке. Но мне было не до таких мелочей.
Однако, выходя обратно, я всё-таки обратил внимание на поразительную реальность ощущений, хотя и не сомневался, что всё происходит под гипнозом. Мне даже показалось, что щека слегка кровоточит. Машинально притронулся к якобы полученной ссадине. Каково же было моё изумление, когда на пальцах я отчётливо увидел след крови. Мне стало не по себе.
- Ты куда ломанул, Лось? – услышал я насмешливый голос Жирафа.
Затем услышал «остроумное» предположение Кабана:
- Он, наверное, возбудился.
Затем раздался дружный хохот.
В полной растерянности я с недоумением разглядывал хохочущую молодёжь. Троица не просто хохотала, они ржали словно жеребцы. Я продолжал взирать на них с недоверием и даже с испугом, как и любой человек, который сталкивается с необъяснимым для него явлением. Однако, несмотря на своё недоверие в реальность происходящего, автоматически задал вполне уместный, как мне казалось, вопрос:
- Вы чего ржёте, болваны?
Однако, ответа от этой троицы совершенно не ждал. Мои мысли работали совершенно в другом направлении. Я не мог понять суть явления, что это. Голография или галлюцинация? Или и то и другое вместе?
Однако заданный мною рефлексивно вопрос привёл фантомов прямо таки в истерическое веселье. Хотя, казалось бы, куда больше можно веселиться. Но фантомы не только хохотали, они начали отпускать реплики.
- Во, прикидывается.
- Ну, Лось, молодец.
- Здорово под дурика косишь.
То, что фантомы разговаривают, удивляло меня даже больше визуального реализма. И хотя я считал, что такого быть не может, однако непроизвольно огрызнулся:
- Да я вообще не знаю, о чём вы тут речь ведёте!
Причём в моей интонации было столько остервенения, сколько вкладывает человек, когда пытается прервать неуместное веселье.
Моё категорическое отрицание было встречено новым взрывом демонического хохота.
Буквально давясь от приступа смеха, Кабан всё же сумел спросить:
- Что, неужто не знаешь?
Троица опять дружно скорчилась от приступа смеха.
- Да он хочет, чтобы ты ещё раз пересказал фильм, - радуясь своей догадливости, высказал гипотезу Бабенко.
Я с остервенелым изумлением посмотрел на Витю Бабенко.
«Надо же, насколько всё натуралистично».
Вероятно, свои мысли я произнёс вслух, потому что Бабенко снисходительно подтвердил:
- Потому и дети до шестнадцати, что натуралистично.
Не обращая внимания на слова Бабенко, я с некоторой опаской приблизился к фантому и потрогал того за рукав хлопчатобумажной рубашки. Всё было как на самом деле. Изображение не пропало.
«Значит не голограмма», - отметил я про себя, продолжая ощупывать Бабенко и совершенно не замечая, что мои школьные друзья теперь перестали хохотать и с явным беспокойством взирают на мои странные действия. Они с полураскрытыми ртами теперь молча переглядывались между собой. Молчание, однако, тяготило пацанов и Жираф, примирительно сообщил:
- Да я «Мужчину и женщину» рассказываю.
Это сообщение меня совершенно не заинтересовало. Меня в данный момент больше интересовали фантомы и я, закончив ощупывать Бабенко, принялся старательно изучать следующего. Им оказался Жираф. Долговязый высокий парень.
Пацаны с всё возрастающим беспокойством продолжали наблюдать за мной, совершенно не понимая, что означают мои манипуляции и как им самим в этой ситуации себя вести. Наконец Валёк обескуражено промямлил:
- Фильм французский.
- Фильм?
Этот знаменитый шедевр шестидесятых я помнил именно по скандальной славе, которую он произвёл в те годы, а так же потому, что недавно горпрокат выпустив в свет вторую часть, прокрутил и первую. Теперь я понимал, о чём столь оживлённо беседовали мои друзья. Зато мой рассеянный вопросительный тон привёл друзей в замешательство. То, что я говорю столь небрежно и с таким удивлением про этот прославленный фильм, было для моих друзей непонятно.
Да собственно сам кинофильм меня в данном случае вовсе не интересовал. Меня интересовала действительность ли то, что так походило на действительность. Поэтому я продолжал с пристальным недоумением разглядывать моих друзей юности, считая их всё же фантомами. Но, кем бы я их не считал, я машинально отвечал им, вёл беседу.
- Чёрт побери, мальчики, да ведь там никакой эротики нет, кроме голых плеч.
- Так ты что, видел его? – ревниво поинтересовался Жираф, который только что с видом первооткрывателя рассказывал содержимое. Он, из-за своего высокого роста стал первым из всех ребят посещать фильмы с табличками «дети до шестнадцати не допускаются». Но сейчас мне было глубоко наплевать на ущемлённое самолюбие Жирафа. Я по-прежнему пребывал в шоке. Вывел меня из этого состояния Кабан, который настойчиво дёргал за диффузор, висевший у меня на запястье. Борис снабдил свой чудо приборчик довольно удобным и крепким ремешком. Теперь он болтался у меня наподобие брелка. И вот этот прибор сейчас настойчиво пытался потрогать любопытный Кабан. Фантомы они или нет, но мне совершенно не хотелось, чтобы они трогали этот прибор, который, по уверениям Бориса, сейчас связывал меня с настоящим, вернее с тем временем, где я был до появления здесь. Да, этот диффузор единственное, что связывает меня с будущим или, вернее с настоящим, раз я нахожусь в прошлом.
Тут я поймал себя на том, что начинаю воспринимать видимое за реальность. Это мне совсем не понравилось. Так ведь недолго и с ума сойти.
Но, как бы то ни было, настойчивые попытки Серёги-Кабана изучить диффузор мне не нравились ещё больше. Чтобы отвлечь внимание моих юных друзей от прибора, я, указывая на длинные рыжие патлы Жирафа, из-за которых у него всегда были конфликты с учителями, из-за которых его склоняли на всех собраниях, рисовали в стенных газетах, спросил:
- Так тебе что Дуб обещал?
Так мы между собой звали директора школы, потому что фамилия у того была Дубов. В данном случае, помянув директора школы, я действительно отвлёк пацанов от диффузора. Да, уловка удалась. Все разом повернулись к Вальку. А Валёк-Жираф сник.
- Ты, значит, видел, как меня к нему вызывали? – поинтересовался мой долговязый друг.
Я с сочувствием посмотрел на кислую физиономию парня. Учись он в девяностые годы, никто бы не стал из его длинных рыжих патл делать проблему, даже если бы он заплетал их в косичку. И я решил приободрить друга:
- Не отчаивайся пацан. Твой сын без всяких последствий будет вязать волосы пучком на затылке. Между прочим, он станет у тебя звукорежиссёром.
То, что сын Жирафа станет звукорежиссёром, я знал точно, потому что ходил платить за телефон в тот офис, где располагалось и телевидение. Я иногда встречал там отпрыска моего друга. В общем-то, мне нравился этот парень, хотя я с ним почти что и не общался. Зато я знал, что его зовут Сеня и сейчас сказал об этом Жирафу:
- Кстати, хорошее имя ты своему сынишке дал.
- А какое? – растерянно поинтересовался Жираф, с испугом глядя мне в лицо.
- Сеня, - отвечал я кратко.
- Сеня? – изумлённо переспросил Жираф, тараща на меня глаза.
Хотя всерьёз моё провидческое сообщение никто не воспринял, но и как шутка оно не было воспринято. Друзья лишь в очередной раз обеспокоенно переглянулись. Я понял, что опять попал впросак. И тут я увидел вприпрыжку приближающегося к нам щупленького, малорослого Юрку Агафонова, прозванного в «народе» Молекулой. Его явление было весьма кстати.
- О, глядите, Молекула.
Все повернули головы в ту сторону, куда я показывал. Воспользовавшись моментом, я быстренько спрятал диффузор в карман.
Молекула бежал, возбуждённо размахивая руками.
Боже мой!. Я понял, что сейчас произойдёт. Чёрт побери, неужели Борька в самом деле гений и действительно изобрёл самую настоящую машину времени?
*******
Приключение. Глава 5.
Молекула же приближался. Его курносенькое личико выражало восторг и нетерпение. Не добегая до нас шагов тридцати, он восторженно завопил:
- Мужики, айда голых баб смотреть!
Эту фразу он продолжал кричать, пока не приблизился к нам вплотную.
Я внутренне усмехнулся. Остальные обалдело уставились на запыхавшегося другана.
- К-к-к-каких голых баб? – слегка заикаясь от неожиданности, спросил Жираф, взирая на своего низкорослого товарища.
- Ты что, не знаешь, какие голые бабы бывают? – не скрывая восторга, заверещал наш недомерок.
- Неее, не знаю, - чистосердечно признался Жираф. Впрочем, стыдиться ему было совершенно нечего. Никто в нашем восьмом классе ещё не гулял с девчонками.
Молекулу ответ нашего великана привёл прямо таки в неописуемый восторг. Он даже запрыгал от радостного возбуждения вокруг Жирафа, словно мячик в руках баскетболиста.
- Ну, так пошли, узнаешь! – с воодушевлением проверещал Молекула писклявым дискантом.
- Пошли, мужики, - Кабана тоже охватил азарт.
Бабенко, стараясь не потерять солидности, медлил, потом, криво усмехнувшись, процедил:
- А чё? Посмотреть можно.
Ища поддержки, повернулся ко мне:
- Как, Лось, пойдём?
Я оторопело смотрел на юнцов. Я знал, что последует потом, знал из рассказов моих друзей. Сам я в тот день в рейде благоразумно не участвовал. Теперь я и подавно не собирался участвовать в этой мальчишеской глупости. Но как остановить моих друзей. Вот что сейчас волновало меня. С одной стороны этика требовала остановить оболтусов, с другой стороны я помнил приказ Борьки не изменять своими действиями субстанцию временно-параллельного пространства. В замешательстве глядел я на своих одноклассников. А ведь я тогда ничего не сказал, вспомнилось мне с фотографической точностью. События повторялись.
«Нет, надо всё же остановить этих недорослей, - подумал я, а, взглянув на Жирафа, откорректировал своё утверждение насчёт недорослей. Он то был явным акселератом. Однако и в этот раз я ничего не успел сказать, ибо весь квартет нестройным хором завопил:
- Да что тут думать то!
- Промедление смерти подобно!
- Решайся!
- Кто не с нами, тот против нас!
Не дожидаясь моего ответа, все дружно побежали вдоль весёлых, в молодой зелени газонов. Улица в этом месте была хотя и с интенсивным движением, но малолюдна. Поэтому для кросса помех не было. Впереди лихо семенил юркий Молекула, показывая дорогу. За ним, высоко подбрасывая коленки, нёсся Жираф. При этом он очень напоминал антилопу. По крайней мере, мне так казалось. Следом, шаг в шаг, бежали поджарый Бабенко и коренастый Кабан.
Оторопело поглядев вслед этим спортсменам-бегунам, я погнался за ними в надежде остановить неразумных чад. Хотя, разумеется, понимал, насколько сложно это будет сделать. Если люди начинают делать глупость, то остановить их бывает очень сложно, а порой просто невозможно. Такова природа «человека разумного». Люди, как правило, убеждаются в собственной неправоте лишь тогда, когда набьют шишки на собственных ошибках. Однако, я не терял надежды повлиять на друзей, поэтому, совершенно забыв про Борькино предостережение ничего не изменять, ничего не нарушать, не вторгаться в события, помчался что есть духу.
К своему удивлению я заметил, что расстояние между мной и бегущими впереди друзьями быстро сокращается. Это меня удивило. Конечно, я помнил, что бегал лучше всех в классе и благодаря этому участвовал во всех соревнованиях по лёгкой атлетике. Но ведь как-никак тридцать лет разницы. Странно, но я только сейчас вспомнил про разницу в возрасте между мной и моими друзьями. И вспомнил не потому, что задыхался при беге, или плохо себя чувствовал. Нет, я чувствовал себя превосходно. Пробежка даже взбодрила меня. Более того, я даже испытывал наслаждение от этой гонки. Меня не беспокоил больной мениск. Вообще было такое ощущение, словно я помолодел. Да и эта четвёрка малолеток видела во мне ровесника.
«Странно, как я выгляжу?» До сих пор этот простой вопрос почему-то не приходил мне в голову. С одной стороны это и не удивительно. Слишком всё необычно, да к тому же за столь короткий промежуток времени. Забыв про своих убегающих к приключениям друзей, я с большим интересом стал оглядывать себя. Хм. На мне были тёмные брючки, вздувшиеся у колен. Я вспомнил, что именно такие я носил в восьмом классе. Большого гардероба у меня никогда не было: один костюм и одни штаны, свитер, несколько рубашек. Я усмехнулся тому, что память явно по данному вопросу не приходилось напрягать.
Я стоял посреди улицы и с интересом разглядывал себя. Всё происходящее было настолько невероятно, что походило на сон. И, тем не менее, это была явь.
- Странно.
Рубашка белая, нейлоновая в мелкую полосочку. Простенькие, из какого-то коричневого камешка запонки. Металл, потерявший жёлтое покрытие.
- Неужели я снова стал юным?
С глупым видом стал оглядываться вокруг. Убежавшие вперёд друзья не волновали меня. С ними, в конце концов, ничего не произойдёт. Но я просто хотел почувствовать время. Это походило на то, как если бы я попал на спектакль, названия которого не знаю, автора не знаю и хочу понять, что играют артисты и где происходит действие, в каком времени.
Улица в этот час была довольно пустынна. Однако по тротуару, звонко цокая каблучками, ко мне приближалась довольно эффектная женщина лет тридцати с сумочкой, перекинутой через плечо. Сумочка была не из того, моего времени. Это был советский ширпотреб, хотя и довольно хорошего качества. На женщине было светло-зелёное платье. Лучи солнца просвечивали материю насквозь, показывая нижнее бельё и крепкое красивое тело. В несколько прыжков, зажимая левой рукой глаз, я оказался около неё.
- Гражданка, разрешите на минутку зеркальце, что-то в глаз попало. Режет, сил нет.
Женщина вздрогнула от неожиданности, но, оглядев меня внимательно, достала маленькое круглое зеркальце, окантованное по окружности пластиковой полоской.
- Бери мальчик.
Грубо выхватив у женщины зеркало, я с изумлением стал рассматривать своё юное лицо, лицо, совершенно не знакомое с бритвой. Это было поистине невероятно и я, отбросив всякую симуляцию, таращился на своё столь далёкое, что даже несколько подзабытое лицо. Всё это было, повторяю, словно во сне. Я смотрел на себя юного и не мог этому поверить. Забывшись, я забормотал вслух:
- Мальчик. Надо же. Мальчик. Да я старше тебя лет на пятнадцать, дура.
Собственно я не собирался обижать эту красивую женщину, но просто разговаривал сам с собой.
Приподняв зеркальце над головой, постарался рассмотреть макушку. Там, вместо весьма заметной плеши, снова были густые, чуть волнистые волосы.
- Нет, нет и нет. Этого не может быть, потому что не может быть никогда, - завопил я, чувствуя, что данная фраза становится для меня сакраментальной и, совершенно забывая, что женщина взирает на меня с изумлением и испугом.
После такого вопля отчаяния, женщина не выдержала и, попятившись, бросилась бежать в противоположном направлении.
Однако я испытал не меньший шок. Такой, что сразу покрылся испариной, причём холодной. Машинально полез в карман. Вместе с платком пальцы нащупали длинный ключ. Я медленно достал его и внимательно осмотрел. Сомнений быть не могло. Это был ключ от нашей старой квартиры.
- Странно. Откуда мог взяться в кармане старый ключ от старой квартиры?
Почему-то наличие ключа удивило меня в большей степени, чем старая рубашка и старые штаны. Я ещё раз внимательно огляделся и понял, что когда-то жил недалеко отсюда. А в том времени, откуда я сейчас прибыл, в этом месте велось строительство метро и, посреди улицы был вырыт огромный котлован.
Господи, да так можно свихнуться, подумал я. В самом деле, ведь я уже думаю о том времени и этом и всё у меня совершенно путается. Так кто я и где?
Впрочем, где бы я не находился, идти в свою старую квартиру мне было попросту страшновато. Хотя моя сестрёнка была в нашем времени жива и здорова, но мать и, разумеется, бабушка, уже скончались. Идти в старую квартиру, означало, как бы идти в гости к покойникам. Я вздохнул и ещё раз огляделся в этом старом мире, где я оказался по воле моего коварного друга, который решил на мне испытать своё изобретение. Сейчас по рельсам громыхали трамваи старого образца с не закрывающимися дверями, по дороге катили машины ретро, которых я уже давно не видел. Мелькнуло даже несколько «Побед». Не было видно ни одной иномарки.
Да, события и впрямь повторяются. А мои друзья в это время взобрались на строительные леса и, удобно расположившись на настилах, заглядывают в окно женского отделения бани, которое хотя и было изнутри замазано белой краской, но не столь тщательно. В просветы при желании можно было обозревать моющихся женщин. Что и делали мои друзья до тех пор, пока их не выловили дружинники и два милиционера. А может быть мои друзья уже сидят в отделении.
В некой прострации я дошёл до угла улицы и, увидев скамеечку, присел. Нет, я не был с друзьями в отделении милиции, но по рассказам представлял, как всё происходило.
Да и что тут представлять. Стандартная комната оперпункта. Я сам, работая на заводе, был дружинником и бывал в таких помещениях. Стол у окна, стулья вдоль стен. За столом офицер милиции.
Я усмехнулся, представив себе своих друзей. То, что я кинул их и не отговорил от набега к окну бани, нисколько меня не угнетало.
Я вспомнил, как мне этот забавный случай описывал Молекула, кипя от праведного негодования.
- Ты представь, Лось, какой нам протокол составили. Вообще уму непостижимо. Они написали, что мы на строительных лесах занимались онанизмом.
Молекула рассказывал при остальных потерпевших. И поэтому, когда он мне рассказал про формулировку, остальные члены набега возмущённо загалдели.
- Да вообще охереть.
- Вообще этот капитан наглая морда.
- Что же мы, на строительных лесах, на виду у прохожих сидели и дрочили. Вообще борзота.
- А ещё насмешечки строил над нами, - плакался кряжистый Кабан, - а что же вы, говорит, солнечные ванны там принимали? Загорали?
- Да через эту краску вообще ничего не было видно! – возмущённо оправдывался Молекула.
- Лось, ты представь, можно дрочить, когда баб то и не разглядеть было.
Вспомнив всё эти охи и ахи моих друзей, я невольно поморщился. Выслушивать всё вновь вовсе не хотелось. Я, повертев в руках ключ, положил его вновь в карман и тут вспомнил про диффузор.
*******
Самовольное перемещение. Глава 6.
Достав Борькин чудо-прибор, я некоторое время сосредоточенно разглядывал его. Непроизвольно нажав на букву «О», посмотрел на индикатор, совсем забыв, что таким образом отправляю себя в следующее материально-временное пространство.
Что-то сжало меня и я, ойкнув от неожиданности, оказался около своего дома, в этом же времени, что был перед этим, но всё же несколько пораньше. Сейчас это была зима. И одет я был, как ни странно, соответственно погоде в короткое драповое пальто с цигейковым воротником. Я по сей день не перестаю удивляться таким метаморфозам. Многое мне в Борькином изобретении просто кажется непостижимым.
Вот и эта связь с подсознанием, когда я во втором перемещении в пространстве и времени оказался вдруг в зиме, тоже удивляет по сей день. Почему то эта смена времён года произвела на меня даже большее впечатление, чем скачок через десятилетия.
Я ошалело оглядывался вокруг, не понимая, о чём же это я таком думал, что оказался здесь и сейчас. Столь головокружительных перемещений мне, как вы понимаете, совершать ещё не приходилось. Я терялся, на что же обращать внимание: на своё состояние и самочувствие, на мои трансформации внешнего вида или на окружающую обстановку.
Наверное, я бы и стоял так остолоп остолопом, если бы не увидел в нескольких шагах от себя свою одноклассницу Белку Гольдман. Я обрадовался, увидев её. Не потому, что она была мне дорога сама по себе. Но теперь я точно знал, где и когда нахожусь. То, что Борькин прибор не выводит на индикатор время и место нахождения транспортируемого, разумеется, большой минус конструкции. Но, пока не буду о технических несовершенствах.
А вечер этот я запомнил потому, что тогда сильно пал в глазах своей одноклассницы. Дело в том, что когда я в том прошлом увидел Белку и подошёл к ней, то неожиданно получил сзади сильный удар по уху. Вернее у меня сначала сорвали шапку, а потом двинули по уху. Не оглядываясь и не поднимая шапки, я сразу же в тот вечер бросился к себе домой и, промчавшись мимо удивлённой бабушки, схватил в шкафу молоток и сразу же выбежал наружу.
До этого случая Белка меня боготворила. Я не собираюсь здесь анализировать, почему она так меня обожала, но обожала. Наверное, потому, что я был спортивным мальчиком и одним из самых интеллектуальных в классе.
Хотя для меня это было несущественно. Я хотя и уважал её, но, тем не менее, оставался к ней холоден.
Разумеется, то, что я проявил элементарную трусость, помчавшись домой за молотком, сильно понизило мой рейтинг в её глазах. Но, повторяю, мне это было совершенно безразлично. Дело даже не в том, что я был очень загружен: лыжная секция и математическая школа не оставляли мне свободного времени не то что на амурные дела, но и вообще. Да и, честно говоря, жениться на Белке я вовсе и не собирался. Да, вот такой я был в то время серьёзный юноша. Гулять с девчонкой просто так мне даже в голову не приходило. Если встречаться, то по зову сердца. Это потом нас жизнь опаскудевеет, это потом мы становимся циничными. Но в свои четырнадцать лет я был чист и душой и сердцем. И дело не в том, что Белка была еврейка. Конечно, лучше всего связывать судьбу со своей нацией, со своей религией. Но кто об этом в те годы думал из тех, кто рос в крупных городах. Да, конечно, среди мусульман сильны были традиции соединять свою жизнь с единоверцами. Да, сильно было и чувство неприязни к евреям. Это уже скорее традиция. Но, я то был воспитан на книжных традициях социализма. Эдакий идейный мальчик. Хотя никаких дивидендов мне мой ура-патриотизм не принёс. Но, это уже, как говорится, другая история. А сейчас, или лучше сказать в тот момент, я уже знал, как будут развиваться события и, резко повернулся назад. Ко мне подкрадывался мой лучший друг Бабенко Витя. У него была поразительная способность ходить абсолютно бесшумно даже по снегу, когда под ногами у других скрипело.
Тогда я всё пытался выведать у Белки, кто же меня так вероломно двинул по уху, но ничего не добился. А то, что Витя был влюблён в Белку, я в те годы не принял во внимание. Да, мы все в юности верим и в дружбу и прочие высокие морали. Но даже и сегодня, при моём цинизме, я никак не ожидал увидеть в роли нападавшего Бабенко. Честно говоря, я несколько растерялся. А Витя, тоже не ожидавший, что я столь резко развернусь, весьма растерялся и, широко ухмыляясь, просто поприветствовал меня.
В тот вечер, влюблённый Витя просто поступил спонтанно, руководствуясь ревностью. Теперь же я с большим интересом посмотрел ему в глаза.
- У вас что, свидание здесь назначено? – ревниво спросил Бабенко.
Пожав плечами, я, продолжая пристально всматриваться в лицо лучшего друга, равнодушно ответил:
- Нет. Просто домой иду.
- А ты чего здесь стоишь? – тоном ревнивца Отелло, обратился Бабенко к Белке.
Та, яростно сверкнув своими красивыми, хотя и слегка навыкате глазами, агрессивно парировала вопрос вопросом же:
- А тебе какое дело?
Между Белкой и Бабенко началась яростная перепалка. Я же скромно отошёл в тень, не собираясь ни мирить парочку, ни подуськивать к ещё большей сваре. Мне было совершенно всё равно. Я же не собирался оставаться в том времени. Хотя я знал вполне благополучное будущее Белки. Да и как могло быть иначе, ведь уже в те годы она была дочкой генерала, под началом которого были все тюрьмы области. Конечно, в то время я не осознавал, что должность папы Белки была попросту палаческой. Впоследствии мне пришлось узнать немного некоторых начальников тюрем, вернее лагерей. Все они были пьянью безбожной. Но, если человек, занимая столь высокую должность, пьёт как сапожник, значит, совесть его отнюдь не чиста. Да, туда брали вот таких чмошников, которые даже не могли осилить своё положение и пили, пили стремясь забыться. Отчего? Это уже вопрос к начальнику колонии.
Папа Белки не пил. Но поговаривали, что он всегда самолично открывал дверь квартиры на любой звонок и всегда при этом держал руку в кармане своего халата. Впрочем, я никогда не встречал отца моей одноклассницы. Квартира Белки была столь же недоступна для одноклассников, как и квартира Борьки, правда, как вы сами понимаете, совершенно по другой причине.
Теперь, в нашем времени, Белка навряд ли считает свою жизнь счастливой. Человека, за кого она вышла замуж, Белка, насколько я мог догадываться, совершенно не любила. Ну а в остальном её жизнь была довольно типичной для дочки высокопоставленного чиновника. Белка слыла в школе умной девчонкой не только благодаря хорошим оценкам, но и наличию у себя дома редких книг, таких, которые в наших магазинах невозможно было даже увидеть. Хотя мало кто из одноклассников бывал у неё дома, но слухи о семейной обширной библиотеке циркулировали.
Однако Белка ничего существенного не добилась по жизни. В институте, который Белка окончила, она осталась преподавать какой-то второстепенный предмет. Во времена перестройки она, как и многие «мажоры», стала владельцем нескольких магазинов. В общем, уважаемый в городе, крупном городе, человек. Но меня, хотя я и обладал уже к тому времени всей этой информацией, ничего не трогало. Я просто хотел вернуться назад, в своё не очень счастливое настоящее, где я совершенно не сделал никакой карьеры. И всё-таки я не собирался оставаться и начинать всё сначала. К тому же я теперь понимал, что если бы даже и остался в том времени и ответил взаимностью своей влюблённой однокласснице, это для меня ничем хорошим бы не кончилось. Хотя наше общество и было бесклассовым, но всё-таки оно являлось очень даже кастовым. Я был из касты гегемона, мой папа был обыкновенным маляром, и поэтому, начни я отвечать взаимностью генеральской дочке, то меня, скорее всего, ожидала бы тюрьма. Папа, в чьём подчинении находились колонии и тюрьмы, наверняка нашёл бы способ, определить меня в одну из своих вотчин и, разумеется, не офицером, а в качестве заключённого. Советские нувориши, образовав свой класс, очень не любили допускать посторонних в своё общество.
Впрочем, в тот момент я вероятно и не думал столь пространно. Мне попросту хотелось обратно в своё время.
********
Возвращение. Глава 7.
Судорожно обшарив карманы, я быстро обнаружил диффузор и, как меня учил Борька, нажал кнопку «Бумеранг». Впечатление было такое, словно меня ударили в оба уха одновременно. Я дико вытаращил глаза и покрутил головой. И тут я увидел перед собой лицо Борьки. Оно выражало не просто радость, но счастье. Неожиданно для себя, я, забыв про своё желание набить Борису рожу, улыбнулся в ответ столь же счастливой улыбкой.
А Борька, не говоря ни слова, уже хлопотал возле меня, освобождая от своего ужасного изобретения.
Наконец, когда с демонтажём конструкции было покончено, Борис, улыбаясь самой милой и очень душевной улыбкой, спросил:
- Ну, как полёт?
Вытаращив на Борю глаза, я вдруг осознал, что совершенно не хочу в туалет, хотя в тот момент, когда он коварно заточил меня в свою столь опасную конструкцию, я просто едва мог сдерживать позывы мочевого пузыря. Боясь взглянуть на свои штаны, я распрямил спину, словно она у меня ужасно затекла и, как можно более незаметнее постарался ощупать свои брюки. То, что штаны оказались совершенно сухими, очень меня изумило. Я, совершенно не скрываясь, посмотрел вниз. Нет, подо мной не было никакой лужи и брюки в самом деле не были мокрыми. Не торопливо выбравшись из хитросплетения проводов, я с недоумением огляделся. Та же убогая обстановка холостяцкой комнаты чернокнижника. Странно. Рассудок отказывался верить в то, что я побывал в прошлом. Пусть не столь далёком, но прошлом.
Да, вокруг была всё та же обстановка Борькиной квартиры, но теперь хозяин её не нервничал, не суетился с кровожадным видом людоеда, а, сияя от счастья, повторял всё время одно и тоже:
- Получилось, получилось, получилось.
Однако Борина счастливая физиономия не являлась для меня индикатором правды и я, хмуро, весьма не любезно поинтересовался:
- Что получилось то?
И тут случилось чудо. Этот одинокий, нелюдимый человек, для которого и улыбка то была событием редким, словно извержение вулкана, вдруг обнял меня и прерывающимся от всхлипываний голосом, пробормотал:
- Толян, я счастлив.
Борис немного помолчал, всхлипывая у меня на плече, а потом пояснил:
- Я никогда не был по-настоящему счастлив. Я абсолютно одинок. У меня нет друзей. Я даже с родственниками потерял всякие контакты давным-давно.
Я был настолько обескуражен его откровенностью и этим всплеском эмоций, что растерянно пробормотал:
- Да ладно, чего ты.
Тут я почувствовал усталость, какая бывает после тяжёлой работы. По счастью в комнате был и тот самый единственный стул, на который я и плюхнулся, с удовольствием откинувшись на обшарпанную спинку. Прикрыв глаза, я тут же в страхе и панике открыл их. Мне вовсе не хотелось опять куда-то проваливаться, пусть даже это нечто и прозывается «периодом юности». Посмотрев с интересом на своего школьного товарища, я совершенно бесцветным голосом поинтересовался:
- Это что, был сеанс гипноза?
Видели бы вы, как изменялось лицо Бориса. Целая гамма чувств отразилась на его физиономии. Это был бесподобный коктейль из возмущения, негодования, удивления, обиды.
- Боря, только не надо убеждать меня в том, будто я, в самом деле, куда-то переносился из этой комнаты во времени и пространстве.
Борис в первый момент хотел бурно начать возражать, но внезапно передумал и, пожав устало плечами, сказал:
- Но ведь ты ж сам всё ощутил, сам побывал в прошлом. Чего же теперь сомневаешься?
- Мои ощущения, мои видения это нечто другое, чем реальный полёт в пространстве и времени, - саркастически ухмыльнувшись, парировал я.
- Знаешь что, ты просто Фома неверующий, ретроград и противник прогресса, - всё так же спокойно и чуть устало отмахнулся от меня Борис.
- А ты передовой физик, учёный. Да?
- Конечно, - со скромным достоинством подтвердил Борис, проигнорировав мой саркастический тон.
- А что же ты сам не полез в свой кокон, свою машину времени или, как ты её называешь, МВТ.
- Да боялся, - просто, без всякого стеснения ответил Борис.
- Ты боялся рисковать своей жизнью, а моей решил рискнуть? – сурово нахмурившись, спросил я Бориса.
- Ладно, извини, - миролюбиво и как ни в чём не бывало, попросил прощения Борис и тут же пояснил, - не мог же я рискнуть жизнью единственного человека на планете, который знает принцип действия МВТ, его изобретателя.
Простота логики Бориса привела меня в лёгкий ступор. Я даже не знал, что и сказать на столь циничное возражение с его стороны.
Борис же, считая, что окончательно убедил меня, предложил перекусить всё теми же бутербродами и неизменным кофе. Захватив стул, мы отправились на кухню.
В этот раз наш обед проходил более молчаливо. Может быть оттого, что у Бориса не было табурета, который всё ещё находился в переплетении проводов и который мы не стали оттуда извлекать. Борис был задумчив. Временами он испытующе поглядывал на меня сверху вниз, так как ему приходилось закусывать стоя. Наконец, когда мы уже доедали последние бутерброды и приканчивали остатки кофе, Борис задумчиво произнёс:
- Знаешь, Лось, ты, пожалуй прав.
- В чём? – прихлёбывая из бокала кофе, поинтересовался я.
- Исследователь должен самолично испытывать своё изобретение.
Я ничего не ответил, лишь откровенно усмехнулся. Я вовсе не думал, что мой коварный друг решил самолично залезать в кокон.
Борис же, ни слова не говоря, вышел с кухни и вскоре вернулся с небольшой пачкой денег, связкой ключей и какими то квитанциями. Я вопросительно посмотрел на Бориса, не понимая, что бы это всё значило. Шутить насчёт того, что я заработал гонорар, мне вовсе не хотелось. Поэтому я продолжал молчать. Борис, присев на стул и положив принесённое на стол, пояснил:
- Я на днях забрал с книжки свои скромные сбережения, - кивком головы Борис указал на деньги.
Я тоже посмотрел на лежавшие на столе купюры.
- Дело в том, что ты вполне убедил меня своим полётом и, главное, возвращением.
Я иронично, в открытую, ухмыльнулся, но не стал перебивать Бориса неуместными шуточками. Пусть выскажется, решил я.
- В общем, так, - решительно произнёс Борис, - сейчас я отправляюсь в прошлое, а тебя попрошу иногда заходить в квартиру, а ещё оплачивать квартплату. Деньги я тебе оставляю. Борис положил мне купюры в нагрудный карман рубашки, который к тому же застёгивался, в другой карман он засунул мне расчётную книгу. В карман брюк положил ключи от своей квартиры.
Я было запротестовал, но Борис недоумённо поинтересовался:
- Что, неужели это настолько сложная просьба?
- Дело не в этом, - начал было я.
Однако Борис прервал все возражения и потребовал у меня мой номер домашнего телефона. В те годы сотовые ещё только-только появлялись.
Пожав плечами, я написал на настенном календаре номер телефона. Затем мы пошли обратно в комнату, где находился Борин чудо-агрегат. Достав из ящика стола некий приборчик, напоминающий сотовый телефон, Борис смело подлез в кокон и стал манипулировать с клавиатурой.
- Ты кому звонишь? – не понял я.
- Это дистанционный пульт управления моего МВТ. Я и собирался им воспользоваться, да, когда тебя встретил, то решил сначала на тебе испытание провести.
Я лишь тяжко вздохнул и покрутил головой. Откровенность Бориса меня просто шокировала. Я не знал, сердиться на школьного друга или не обращать внимания на такой цинизм. Пока я размышлял, гудение усилилось. Я взглянул на Бориса и тут он исчез. Некоторое время я глядел на пустое пространство, пытаясь понять, что произошло. То, что это не гипноз, я был вполне уверен. Растерянно поднявшись со стула, прошёлся по пустой комнате, недоумённо оглядываясь. Я вышел на кухню, потом вновь вернулся в комнату. Я не понимал, что же произошло.
Ощупав свои карманы и ощутив наличие денег, я внезапно испугался. А что я скажу людям или, не дай бог следствию? Пометавшись по квартире, я, в конце концов, решил бежать к себе домой. Закрыв квартиру на ключ, поспешно вышел на улицу, где уже наступил вечер. Однако меня не очень волновало, как я буду оправдываться перед супругой за долгое отсутствие. Гораздо больше меня пугало исчезновение Бориса.
P.S.
Мой друг появился через несколько недель. Мне даже не пришлось платить по счетам. Что я испытал, во время посещения пустой Борькиной квартиры, что я пережил за эти недели Борькиного отсутствия передать невозможно. Как меня всего буквально трясло, когда я иногда встречал на лестничной площадке соседку Бориса даже и не передать.
Но, слава Богу, Борис вернулся, вернулся совершенно другим человеком. Но об этом как-нибудь в другой раз.
*******
Миссия мессии. Глава 8.
После того, как мы с Борисом столь невероятным образом слетали, а ведь это так и есть, в своё прошлое, я не перестал встречаться с Вольновым. Несколько раз, особенно в первое время после столь необыкновенного возобновления нашего знакомства, Борис даже заходил ко мне в гости. Я познакомил его со своей женой, он смог лицезреть моего сына. Несмотря на необщительность Борьки, я старался поддерживать с ним контакты. У меня, после своего полёта в прошлое, всё же оставались сомнения в реальности происшествия. Я всё-таки был склонен думать, что мой школьный приятель неким образом загипнотизировал меня, внушив, что виденные мной события, не плод воображения, а реальность чистейшей воды. Даже исчезновение друга, которое произошло буквально у меня на глазах, длительное ожидание Бориса в его же пустующей квартире не смогли до конца убедить меня в реальности происшедшего. Однако разговоры на данную тему мы с Борисом при наших редких встречах не вели. Более всего разговор шёл о его личной жизни. Дело в том, что моя супруга, узнав, что Боря старый холостяк, вознамерилась женить его на своей одинокой подруге, чем и окончательно погубила наше дружеское общение. Борис перестал приходить ко мне. Лишь иногда мы с ним перезванивались, поздравляя друг друга с наиболее значимыми праздниками. Хотя, если говорить по совести, то для Бориса таковых празднеств не было вовсе, как я понял. Борис просто не праздновал ни одного праздника. Все праздники он проводил точно так же, как и будни – размеренно и без всякой выпивки. А Новый год он вообще считал несуразицей. Не спать ночь, чтобы отметить некую временную условность? Нет, такое поведение Борис считал просто не рациональным. Да, вот такой уж он был человек. Однако при наших редких телефонных общениях Борис неизменно передавал привет моей жене, вежливо интересовался школьными делами сына. Школьными делами моего сына он неизменно интересовался уже и тогда, когда тот окончил школу. Зная некоторую академическую забывчивость моего друга и даже некоторое равнодушие к людям, я легко прощал неуместные вопросы. Пожалуй, все годы, после того как Борис перестал посещать мой дом, все наши с ним контакты носили исключительно телефонный характер. Столь длительное отсутствие встреч, в конце концов, убедило меня в том, что всё произошедшее со мной есть просто воздействие электромагнитных полей Бориного непонятного агрегата, а не путешествие в параллельно-временное пространство, как это называл сам автор изобретения. Но, не смотря на такую самоуспокоенность, идти самому в гости к школьному приятелю мне совершенно не хотелось. Если говорить честно, то я просто боялся вновь попасть в аналогичную ситуацию. И так бы наша непродолжительная случайная встреча, несколько расшевелившая наши отношения, со временем заглохла, я думаю, совсем, если бы не та чудовищная жара и все события этого аномального лета. «А каким же образом погода могла повлиять на наши отношения с Борисом»? - вероятно, спросит меня читатель. Дело в том, что я, наблюдая трагические события тех дней с ужасными лесными пожарами, которые часто в свою стихию захватывали целые посёлки, уничтожая дома, сжигая всё прилегающее к пожару, невольно вспоминал Бориса с его чудо агрегатом, который он называл столь таинственно МВТ. Мой скептицизм в гений Бориса в те дни сильно померк и я всё больше и больше думал о том, как бы его чудо-агрегат использовать в интересах людей. Конечно, в мире постоянно происходят различные катаклизмы, трагедии. Но ведь в данном случае это горели наши люди, и происходило всё это не на далёкой чужой территории, а у нас под боком.
В нашей губернии тогда тоже горели леса. И хотя пожары меня лично не затрагивали, я всё же не мог оставаться абсолютно равнодушным. Именно поэтому я задумал использовать агрегат Бориса, вернее самого Борю для некой миссии мессии. Да, можно сказать и так, пожалуй, это будет наиболее точно соответствовать моим глобальным планам. Ну, а что из всего этого вышло, вы узнаете из моего дальнейшего рассказа.
*******
Неожиданное увлечение Бори. Глава 9.
И вот в один из воскресных дней, после очередного просмотра новостей, где освещались в числе прочего и многочисленные пожары, я решился сходить к Борису домой. Я не стал заранее предупреждать своего приятеля, боясь спугнуть Бориса. Я ведь знал, насколько нелюдим мой друг, несмотря на свою довольно многочисленную клиентуру, которая ценила Борю как отличного специалиста. Я и сам несколько раз прибегал к помощи друга, когда требовалось вмешательство мастера в мой компьютер.
Честно говоря, я столь долго не бывал в квартире Бори, что у меня даже возникли опасения насчёт того, найду ли я его дом, ведь адрес моего друга я не помнил. Звонить же заранее, чтобы уточнить детали, мне почему-то не хотелось. Хотя, нежелание звонить заранее и уточнять адрес, скорее всего, явились как бы защитной реакцией моего внутреннего «Я», которое опасалось, да что там опасалось, просто боялось вновь оказаться в той самой ситуации, в которой я некогда очутился. Именно поэтому я, очутившись всё-таки вполне благополучно перед дверью старого приятеля, ощущал некоторое беспокойство и даже некую внутреннюю дрожь. Не спрашивая, кто это, Борис сразу же открыл мне. Удивление его было при этом столь велико, что он даже на некоторое время потерял способность не только говорить, но и вообще что-либо совершать. Борис просто застыл на пороге своей квартиры словно истукан: челюсть его отвисла, а глаза буквально вылезли из орбит. Так мы и стояли, молча друг против друга, один в квартире, другой на лестничной площадке. Потом я заметил, что лицо Бориса стало как-то неестественно бледнеть и, он тихонько прошептал:
- У тебя случилось что-либо серьёзное, Лось?
Этот дурацкий вопрос сразу же привёл меня в чувство. Я даже рассердился про себя, но не стал выказывать своих эмоций. Хотя как сказать. Ведь я даже не поздоровался со своим чудаковатым приятелем, а довольно хмуро и требовательно проговорил:
- Ты хоть впусти меня сначала к себе, а уж потом задавай свои никчёмные вопросы.
Услышав про «никчёмность вопросов», Борис сразу же понял, что ничего серьёзного у меня не произошло и, облегчённо вздохнув, пропустил в свою квартиру. Его радость по поводу отсутствия неприятностей в семье друга, очень пришлась мне по душе. Я ведь знал, насколько чёрствым мог быть Боря. Пройдя мимо оторопелого приятеля прямо в его комнату-мастерскую, я сразу же обратил внимание на лежащую на столе книгу по истории СССР. Книга принадлежала перу иностранного автора. Сейчас я даже не вспомню конкретно фамилии, ведь для россиянина иностранные имена непривычны. Мы даже имена мировых знаменитостей знаем в самом скудном объёме. В СССР вообще не любили тех, кто особенно интересуется заграницей. Да и сейчас на полках книжных магазинов практически нет научной литературы иностранных авторов. Свобода слова у нас до сих пор существует лишь на словах, извиняюсь за каламбур. Но, вернёмся к Борису.
Как вы понимаете, не фамилия автора монографии поразила меня, а то, что Борис читает подобного рода литературу. Ведь читатель, вероятно, помнит ту антипатию, вернее тот практический прагматизм отвержения любой литературы не по профилю, который присутствовал у моего друга ещё со школьной скамьи. Естественно, я не мог не задать Борису вопрос насчёт того, чтобы означал его столь поздний интерес к другим дисциплинам. На миг я даже подумал, что эту книгу у него забыл кто-либо из его клиентов, но Борис, развеял мою гипотезу, сказав, что в последние годы он решил несколько расширить свой кругозор, вернее, попросту ликвидировать безграмотность в некоторых гуманитарных областях. Моё удивление услышанным было столь велико, что я даже не нашёлся, что и сказать. Я лишь молча переваривал услышанное, растерянно листая сплошь исчерканную книгу. Читатель ведь знает о привычке Бориса подчёркивать на страницах особо интересующие его строки.
- Понимаешь, я ведь не собираюсь отказываться от своего намерения ещё раз использовать свой агрегат.
Я с интересом посмотрел на друга, не понимая, при чём здесь его МВТ. А то, что речь идёт о материально-временном трансформаторе я нисколько не сомневался.
Видя моё недоумение, Борис сразу же попытался обосновать, объяснить причину. Для этого он задал мне некий наводящий вопрос:
- Вот, если бы тебя, Лось, забросили на некоторое время в тайгу и заранее предупредили об этом, чтобы ты сделал?
- Да откуда же я знаю, - растерянно отвечал я, - ведь я вообще не знаю тайги.
- И что? – с терпеливой вкрадчивостью спросил Борис.
- Ну, я не знаю, - закрывая книгу по истории, недоумённо промямлил я.
Борис, однако, не торопил меня, ожидая терпеливо ответа.
- Ну, я не знаю, - опять абсолютно беспомощно воскликнул я и тут же совершенно непроизвольно добавил, - наверное, почитал бы литературу по данному вопросу, покопался бы в интернете.
Даже не закончив фразы, я с большим интересом посмотрел на Бориса, лицо которого отображало торжество разума. Я тоже откровенно ухмыльнулся и более не стал задавать по этому поводу ненужных вопросов. Зачем? Всё и так было ясно.
Положив книгу на место, где она была, я внимательно оглядел всю обстановку квартиры. С тех пор, как я в ней побывал последний раз, мало что изменилось. Хотя, меня очень порадовало то, что нигде не было видно Бориного ужасного саквояжа. В комнате появились новые стулья. В то время у Бориса, как вы помните, в квартире был всего один стул. Присутствие некоторой мебели меня несколько удивило. Хотя по-настоящему поразил меня дополнительный книжный шкаф, который был битком забит книгами, но, что самое удивительное, книгами не по физике. В некой прострации я подошёл к новому шкафу. Боже мой! Там были не только книги по истории, но и масса художественной литературы, которую Боря так презирал. Но что меня окончательно сразило в содержимом книжного шкафа, так это наличие большого количества поэзии. И, зная дотошность своего друга, я был вполне уверен, что всё это многообразие Борис прочитал. К своему величайшему изумлению я узрел на полке даже книги по теории стихосложения. Это были труды мною глубоко чтимого Михаила Гаспарова. Бесцеремонно открыв шкаф со столь необычной для Бориса литературой, я достал одну из книг академика. Как я и ожидал, она была сплошь в подчёркиваниях.
- Да, Михаил Леонович просто великолепен, - услышал я за спиной голос Бориса.
Эта короткая характеристика поразила меня не столько восторженным тоном, с каким была высказана, но более всего тем, что Борис назвал этого корифея русской литературы по отчеству. Лично я не помнил Гаспарова по отчеству, хотя тоже весьма внимательно прочитал некоторые из его трудов. С настороженным недоверием, не разыгрывает ли меня мой приятель, я повернулся к Борису. Нет, выражение его лица было предельно серьёзным. А потом Борис сказанул такое, от чего меня чуть кандрашка не хватила, настолько это было невероятно в устах этого закоренелого технаря. Борис, подойдя ко мне и взяв из моих рук книгу Гаспарова, любовно провёл по обложке ладонью. Лицо его стало грустно задумчивым. Он тяжело вздохнул:
- Знаешь, Толя, я помню, как вокруг все охали да ахали по поводу смерти Сталина. Я, лично, в то время не испытывал никаких эмоций по поводу этого события. Дело даже, наверное, не в том, что был ещё мал, но в первую очередь потому, что в нашей семье никогда и не вели разговоров о Сталине. И этот «вождь народов» был для меня просто некой абстракцией с бесконечных плакатов. Мне даже не передалось настроения большинства окружающих. Может быть оттого, что мои родители лично не особенно горевали. Не знаю.
Полуоткрыв рот, я, словно загипнотизированный, оторопело вглядывался в лицо Бориса, с неимоверным интересом внимая его задумчиво-грустной интонации.
- Я скорее с любопытством, чем с горечью, взирал на происходящее тогда. Да и потом, когда умирали другие деятели политбюро, я тоже относился к данным смертям с абсолютным равнодушием. Для меня они были так же просто люди с плакатов, можно сказать, сами плакаты.
Я был в недоумении, зачем это Борис рассказывает о своих переживаниях, вернее отсутствия таковых в связи с кончинами наших партийных лидеров. Честно говоря, я и сам совершенно не переживал по данному поводу. Мне это было всё равно. Да это и не мудрено. Я ведь, как и остальная часть населения страны, по сути ничего не знал ни о ком из этих деятелей кроме фамилий да имени. Я не знал, кто у них родители, кто бабушки да дедушки. Это были действительно люди с плакатов, которые словно спустились с другой планеты. Люди если и видели их в кинокадрах, то лишь на трибунах, когда те читали доклады. Да и по этим докладам о деятелях нашей партии ничего нельзя было сказать, ибо были они написаны без души, да ещё и вдобавок не самими престарелыми деятелями, а их ушлыми референтами. И если я не испытывал к этим старикам ненависти, то и любви так же не питал. Поэтому по отношению к ним у меня сохранялось стойкое равнодушие. Наверное, многие в нашей стране испытывали те же эмоции по отношению к нашим лидерам. Вернее не испытывали никаких особых эмоций. Всё это было так. Но я не понимал, зачем Борис мне всё это высказывает. Происходи это на двадцать лет раньше, я бы даже посчитал своего друга провокатором. Но сейчас время было не столь сурово, и думать столь негативно про Бориса я не стал, а лишь терпеливо слушал. И Боря, наконец, объяснил, зачем и к чему он затеял этот разговор о наших партийных маразматиках, на которых можно было взирать лишь с тихим ужасом, опасаясь, что эта развалина вот-вот рассыплется.
- Понимаешь, Толя, когда я услышал о кончине Михаила Гаспарова, я искренне расстроился, ибо уважаю его безмерно.
Я не знал, что ответить на такую откровенность и поэтому не стал ничего говорить. Мы немного помолчали, затем я, поражённый некоей неимоверной догадкой, растерянно спросил Борю:
- Ты, что, пишешь стихи?
Этот простой вопрос привёл моего друга в недоумение. Боря посмотрел на меня, не скрывая удивления. Потом, вероятно, до него дошло, что вопрос вполне закономерен. Борис посерьёзнел и как-то даже впал в некоторую задумчивость, прежде чем прояснить ситуацию. Наконец Борис, нахмурив брови, произнёс:
- Да нет, что ты? У меня на это таланта нет.
Услышав такой ответ, я чуть не спросил настойчиво, почему же в таком случае он читает стихи. Я понимаю недоумение читателя подобным вопросом, но, прошу всё же не забывать, что за уникальная личность мой школьный приятель, который с самого раннего детства фанатично был предан одной лишь страсти – физике. И хотя теперь мне было весьма любопытно узнать причину столь обострившегося отношения Бориса к поэзии, я не стал торопить события и лишь выжидающе поглядывал на своего друга. Однако Борис ничего не стал более объяснять, пообещав, однако, всё рассказать потом.
*******
Государственная причина. Глава 10.
Мы немного помолчали, затем Боря спросил, не желаю ли я холодной минералки или сока. И тут я обратил внимание на то, что в квартире Бориса, не смотря на адскую жару на улице, довольно комфортно. Да, так и есть, Боря поставил себе кондиционер. Я искренне позавидовал ему. У меня для такой роскоши не было возможностей. А так как ни у кого из моих знакомых не было в квартирах кондиционеров, я счёл своим долгом похвалить Бориса за такую покупку.
- Ты же понимаешь, с каким оборудованием я работаю, - пожав плечами, отвечал Борис, а потом пояснил, - я имею в виду не столько вычислительную технику, сколько мой МВТ.
Услышав про его чудо агрегат, я живо спросил:
- Ты продолжаешь работать над усовершенствованием своей машины?
- Разумеется, - как о чём-то само собой разумеющимся, спокойно отвечал Борис, приглашая пройти на кухню.
Там, налив мне сока и положив на тарелку печенье, он уселся напротив и тоже наполнил свой бокал. Мы немного помолчали. Я не знал, стоит ли его спрашивать, для каких целей ему необходим его агрегат. А ведь мой рациональный друг ничего не делал просто так. Хотя при данном его желании мне, как я думал, было бы легче уговорить его на конкретную целевую поездку, ну да, можно ведь и так сказать, в прошлое. Тем более, что я собирался попросить его о совершенно недавнем прошлом.
Наконец, отставив стакан с соком, я напрямую спросил своего друга, собирается ли он вообще использовать свой чудо-агрегат?
- Конечно, - просто отвечал Борис, - для чего же я, по-твоему, читаю всю эту литературу? – Боря сделал жест рукой по направлению к его рабочей комнате.
Услышанное меня весьма порадовало. То, что мой друг в этот раз собирается сам отправиться в прошлое, несколько успокаивало. Я почувствовал себя спокойнее и даже позволил взять с тарелки печенье, любезно предложенное гостеприимным всё-таки хозяином.
Борис, наоборот отодвинул свой бокал и с нескрываемым огорчением посетовал:
- Жаль, что мне приходиться работать в кустарных условиях. Тема слишком серьёзная.
С этим утверждением нельзя было не согласиться и я, откусывая печенье, промолвил, пожимая плечами:
- Конечно.
Борис тяжко вздохнул и неожиданно пустился в воспоминание о том дне, когда отправил меня в мою юность:
- Ты же помнишь, Толя, что мы с тобой как бы помолодели, оказавшись в том далёком времени, когда были школьниками.
С подозрительной напряжённостью взглянув на Бориса, я насторожённо согласился:
- Разумеется, помню.
- Вот-вот, - подхватил Борис, - и я потом задал себе вполне закономерный вопрос: «Что это? Закономерность или случайность?».
- Что закономерность? – не улавливая сути, переспросил я.
- Ну, то, что мы молодеем, перемещаясь в прошлое, - нисколько не сердясь за мою бестолковость, пояснил мой друг и тут же продолжил, - ведь в таком случае возникает множество вопросов.
- Например? – вновь задал я вопрос.
- Ну, если продолжить путешествие в более ранние периоды, то мы что, там превратились бы в младенцев? – глядя серьёзно мне в глаза, вопросил Боря.
От такого вопроса у меня по спине побежали задним числом мурашки. Я представил себе, чтобы было, если бы мой друг в тот раз отправил меня в год моего рождения.
- То есть я бы был грудничком? – не скрывая ужаса, вскричал я.
- Вот именно, - подтвердил Борис.
Затем Борис в возбуждении вскочил со стула и попытался ходить в крохотном пространстве нашей стандартной кухоньки. Естественно, что ничего из этого не получилось и, он опять уселся за стол, отпив большой глоток сока.
- Но вспомни, вскричал он затем, - ведь у нас не пропал наш жизненный опыт. Мы, хотя и оказались физически юными в тот момент, но, вместе с тем, не растеряли своих прежних знаний.
- Ну, да, - оторопело согласился я.
- Вот! А ты можешь себе представить младенца с разумом взрослого?
Борис в упор смотрел мне в глаза. Но я ничего не мог ему ответить и лишь недоумённо слегка пожимал плечами. Такую ситуацию я представить был не в состоянии. В растерянности отложив свой бокал с соком, я почесал непроизвольно затылок.
- Ну и ну! – только и смог я вымолвить, радуясь, что избежал столь плачевной ситуации.
- Вот видишь, - задумчиво произнёс Борис, видимо вполне понимая моё оторопелое изумление и, продолжил, - а ведь это далеко не все проблемы моего агрегата.
- Да, - только и сумел я пробормотать, но немного погодя спросил, - так что же ты тогда читаешь стихи да книги по истории, если столько нерешённых технических вопросов имеется?
- Наверное, умнее стал, захотелось расширить кругозор, - с лёгкой самоиронией отвечал Борис.
Я с интересом посмотрел в лицо Бориса. Несмотря на блуждающую улыбку, он оставался очень серьёзен. Затем Борис усмехнулся совсем откровенно:
- Есть у меня кое-какие задумки. С этой целью я даже к тебе хотел обратиться с некоторой консультацией, но это потом. Ещё не всё готово.
Я был несколько озадачен тем, что такой человек как Боря хочет обратиться ко мне за некоей помощью. Я не понимал, чем бы мог ему пригодиться и, мне захотелось, разумеется, это выяснить. Но я ничего не успел предпринять, потому что Борис сам задал мне вопрос о цели моего визита.
- Не просто же так ты явился, спустя столь длительное время после последнего посещения, - с насмешливой прозорливостью подытожил Боря.
Однако прозорливость друга меня нисколько не смутила. Ведь вы знаете, что личных интересов в моей просьбе не было. Поэтому я охотно согласился с предположением Бори.
- Послушай, - не знаю от чего нахмурившись, проговорил я, - ты же знаешь, что сейчас у нас на громадной территории полыхают пожары.
- Ну, это не столько жара виновата, сколько наша безалаберность, - равнодушно отвечал Борис и продолжил, - государство должно предвидеть ситуацию и быть готовым ко всяким катастрофам.
- Катастрофа она и есть катастрофа, - растерянно возразил я.
- Ну, да, - иронично хмыкнул Борис. На его лице блуждала поистине мефистофельская ухмылка. Он откинулся на спинку стула и насмешливо пояснил, - а если другое государство таким образом, то есть при помощи пожаров, решит ослабить нас.
- Как это, - невольно поинтересовался я.
- Да так, очень просто. Ведь сейчас, при помощи космоса можно доставить любые самовозгорающиеся вещества в любую точку планеты, - он продолжал ухмыляться своей нехорошей ухмылкой, - причём доставить так, что об этом никто и не догадается. Мало ли какие химические вещества могут упасть из космоса.
Я изумлённо молчал. А Борис деловито продолжал:
- Ну, упадёт какая-нибудь льдинка из космоса, какое-либо вещество в замороженном виде, которое самовозгорается через определённый промежуток времени. И кто докажет, что не начались боевые действия?
- Ты думаешь…, - растерянно пробормотал я.
- Нет, конечно, - уверенно отвечал Борис, - это я так, гипотетически. Просто к тому, что нормальное государство должно всё предвидеть и, уж тем более должно быть готово справиться с катаклизмами даже такого масштаба. А тут беспомощность, граничащая с бедламом, - резко подвёл итог Борис.
Я растерялся от его вполне правомерной резкости и даже не нашёлся что ответить. Подлив себе в бокал сока я отпил большой глоток и, нахмурившись, пробормотал:
- Как бы то ни было, пожары идут.
- А я то здесь при чём? – вновь с олимпийским спокойствием, вернее с полным равнодушием отвечал Боря.
- Конечно, ты не при чём, - поспешно отвечал я, - но ведь ты можешь повлиять на события.
- Я? – удивился Борис, - Каким образом?
- При помощи своего МВТ, - как о чём-то само собой разумеющимся, ответил я.
- А, вон ты о чём.
И тут Борис откровенно засмеялся, откинувшись на спинку стула:
- Ну, попаду я в не столь далёкое прошлое и дальше что? – насмешливо спросил меня Борис, - Кто меня вообще будет слушать? Кто я для них?
Борис, словно профессиональный актёр, сделал эффектную паузу. Но я был готов к подобному вопросу и поэтому ответил сразу:
- Ты сможешь сказать о событии, которое точно произойдёт, но которое никто не ожидает и не может предвидеть.
- Хочешь сделать из меня некоего предсказателя. Хочешь, чтобы я разыграл из себя ясновидца? – насмешливо спросил Борис.
- А почему бы и нет, если это поможет делу! – тотчас же ответил я. И тут же развил наступление, - Ты мог бы рассказать об извержении этого Исландского вулкана. Можно и другие события «увидеть», - продолжал напирать я.
Моё намерение убедить друга в необходимости данной мисси было твёрдым. И я верил в человечность Бори. Поэтому решил не уходить от него, пока не уговорю сделать то, что было необходимо для страны. Да, именно так я и мыслил в то время.
*******
Победитель. Глава 11.
Тут я сделал паузу, внимательно вглядываясь в лицо Бориса и ожидая его ответа. Боря совсем не торопился отвечать, глядя на меня взглядом бывалого человека. Да, он взирал на меня как на некоего наивного несмышлёныша. Наконец Борис тяжко вздохнул и, неожиданно потянувшись и сладко зевнув, словно очень не выспался, на несколько секунд прикрыл глаза, положив сплетённые кисти рук на затылок.
Такая бесцеремонность меня не только удивила, но и озадачила. Я ждал, что будет дальше. К счастью в своём состоянии отрешённости Борис пребывал недолго. Он открыл глаза и стал внимательно рассматривать лазурь неба в окне. Меня это несколько рассердило, но я не стал прерывать демонстративное равнодушие Бориса. Наконец Борис опустил руки на колени, потом он положил ногу на ногу. Руки он скрестил на коленке.
Нахмурившись, я терпеливо наблюдал за его манипуляциями, а Боря с некоторым сожалением всматривался в моё лицо.
- Ты думаешь, это что-либо изменит? – наконец спросил он.
- Не знаю, но попытаться можно, - с надеждой в голосе воскликнул я.
Борис вновь широко ухмыльнулся.
- Знаешь что, - Боря опёрся локтем о стол, как бы приближаясь ко мне, - этих чмошников ничего не изменит.
- При чём здесь чмошники? – удивился я, - Кого ты вообще имеешь в виду?
- Кого? – недоумённо переспросил Борис, - Да советских, конечно.
- Каких советских? – абсолютно ничего не понимая, упорно переспросил я.
- Да всех, которые мне и тебе поганили жизнь, лишали здоровья, карьеры, не давали получить образование.
Я хотел возразить, но Борис властным жестом остановил меня и, ещё более приближаясь ко мне, через короткое пространство стола сказал:
- Ты ведь такой же, как и я. Не понимаешь этого?
- Нет, не понимаю, - чистосердечно признался я.
- Я хочу сказать, что ты такой же изгой в этом советском обществе, как и я.
Несколько ошарашенный услышанным, я молча вглядывался в лицо Бориса. А тот с воодушевлением продолжал:
- Мы с тобой такие же отверженные системой.
Я не отвечал, продолжая вглядываться в лицо Бориса.
- Да ведь у тебя, как и у меня, мать сидела. Только у тебя отец через тюрьму не прошёл, но это мало меняет ситуацию, ты всё равно попал в разряд неблагонадёжных. Тебе, как и мне были закрыты все дороги в нашем славном СССР.
Я упорно продолжал молчать. Борис, откинувшись на спинку стула, как-то горестно усмехнулся и, отпив, словно оратор на трибуне из своего бокала, пояснил:
- С такой родословной нам нельзя было занимать руководящие посты, нельзя было служить офицерами.
Внезапно Борис с раздражением махнул рукой и раздражённо бросил:
- Да мало ли чего нельзя было.
- Ты чувствуешь себя обиженным? – растерянно пробормотал я.
- А что, у меня нет для этого основания? – возмущённо вскричал Борис.
Он опять приблизил ко мне своё лицо и яростно проговорил:
- Ты пойми, Толя, я был вполне нормальным советским парнем. Я и мыслил чисто по-советски.
Борис саркастически засмеялся:
- Вот я тебе тут про космос говорил, что из космоса можно в виде неких метеоритов разбрасывать что-то типа льдинок, которые затем могут и возгораться.
Тут Борис сделал паузу, а потом, чуть прищурившись, сказал:
- А ты знаешь, что эта мысль пришла мне в голову ещё в начале шестидесятых годов?
- Разбрасывать из космоса зажигательные вещества? – оторопело переспросил я.
- И не только. Можно замораживать бактерии и направлять их в глыбах льда на вражескую территорию.
- Да у тебя просто крыша от своего нелюдимства поехала! – возмущённо вскричал я.
- Ничуть, - спокойно возразил мне Борис и тут же вполне логически обосновал своё возражение, - очень многие учёные мира изобретали вещи и пострашнее. Возьми нашего миротворца Сахарова.
- Ты имеешь в виду того самого борца за мир? – растерянно пролепетал я.
- Борца за мир! – саркастически вскричал Боря, - Тоже мне борец!
Боря хохотнул и, откинувшись на спинку стула, вновь отпил сока:
- А ты знаешь, что этот борец предлагал проект атаки на США при помощи искусственного цунами, которое должно было образоваться в результате ядерных взрывов в океане?
- Да нет, я этого не знал, - пролепетал я.
Но Борис не слушал меня. Он явно оседлал своего конька. Я уже давно понял, что Борису явно не хватает аудитории и, он просто рад изливать передо мной свою одинокую душу.
- Интересно, сколько этот миротворец в компании с Лаврушкой Берия погубил человеческих жизней? – зло произнёс Борис.
Я был в полном замешательстве. Я просто не знал, что же отвечать моему другу. А тот устало махнул рукой. Он явно утомился. Наступила пауза.
Наконец Борис серьёзно произнёс. Да я этих изуверов вовсе не осуждаю. И совсем бы не осуждал, если бы они достигли большего.
Борис слегка побарабанил пальцами по столу:
- Я ведь собственно сам такой. Я же говорю, что советского воспитания. Знаешь, я на днях смотрел по Дискавери передачу о поездах на магнитной подушке. А потом была показан и проект магнитной пушки. Принцип тот же самый. Так вот знаешь, что ещё учась в школе, я думал о таком же орудии. Да, я развлекался с магнитными катушками от радио и думал о том, как при помощи магнитов сделать орудие. Заметь, не поезда пускать при помощи левитации, а именно про пушку были мои детские мысли. Я продукт своей эпохи. Я был полностью советским.
В словах Бориса прозвучало не столько сожаление, сколько озлобление.
- Знаешь, Анатолий, мне много можно о чём пожалеть, но более всего я жалею о том, что как дурак до четырнадцати лет носил на груди пионерский галстук. Я был очень идейным парнем. Хотя в комсомол меня в школе так и не приняли. Не приняли, потому что знали, что я всё равно изгой в этой системе. Им насрать было на мои искренние убеждения, да они и не пытались понять меня. Самое главное, что я был сыном зека и зечки. Этого вполне хватило, чтобы лишить меня всего. Какая там физика, где всё, в принципе, в то время было засекречено.
Я всматривался в лицо Бориса, понимая, что мой друг во всём прав. Но как его успокоить я не знал. Как бы прочитав мои мысли, Борис с усмешкой произнёс:
- Да, я нищий, у меня в жизни ничего не было, у меня нет семьи, я никогда не занимал ответственных постов, но, тем не менее, я хожу по этой земле бывшего СССР как победитель.
- Победитель? – невольно изумился я.
- Разумеется, победитель, - уверенно подтвердил Борис. И криво усмехаясь, спросил:
- А как я должен относиться к этим советским? Как? Да, они преследовали таких ребят как я, не давали им возможности заниматься любимым делом, не допускали к серьёзной работе, но ведь они проиграли, проиграли эти марксисты-ленинцы.
Слово «проиграли» Борис просто прокричал. Он вновь вскочил со стула, и вновь сел, вспомнив про мизерное пространство кухни.
- Да, Анатолий, да. Я хожу как победитель, я торжествую. Вы, суки, - Борис обращался не ко мне, а к неким абстрактным личностям, он глядел куда-то в пространство мимо меня, - преследовали таких ребят как я, мы для вас были нехороши. А что, те, кого вы допускали до должностей, добились успеха? Нет! И я счастлив, что дожил до того момента, когда весь этот «союз нерушимый» всё-таки рухнул, когда все эти братские партии показали нам жопу и теперь смотрят с вожделением голодной собаки на сытый запад. Даже эти республики и то стремятся в Европу, но не к нам. Да и что им Россия. У них, в этих советских республиках, точно такая же отсталая технология на заводах, точно так же как у нас разорено сельское хозяйство, несмотря на колхозы-гиганты с громкими названиями типа «Путь Ильича», «Вперёд к коммунизму».
Борис сардонически захохотал.
- Да, я победитель! Я победитель!
Тут Борис посмотрел на меня и поправился:
- Мы все, такие отверженные советской властью, сегодня победители. Да, эта советская сволочь по-прежнему не пускает нас никуда, все эти руководители современные в прошлом члены коммунистической партии, офицеры, члены обкомов. И, тем не менее, я смотрю на них с чувством превосходства. Да, я не раскатываю в дорогой иномарке, у меня вообще нет машины, и всё же я победитель, потому что именно эта сволочь, которая раньше была у власти и которая и сейчас у власти, полностью развалила страну.
Да, дипломатия была Борису абсолютно чужда. Хотя, мы ведь были одни. Чего ему было стесняться, выбирать выражения.
********
Уговорил. Глава 12.
Неожиданно Борис вновь рассмеялся:
- И ты хочешь, чтобы я отправлялся в прошлое, чтобы что-то изменить?
Борис просто хохотал.
Я понимал, что просто рассердиться на Борьку было бы бессмысленно. Но тут меня выручило воспоминание, вероятно благодаря Бориному сардоническому смеху. Облокотившись о стол, я задумчиво спросил не в меру весёлого друга:
- Борис, ты помнишь, как у нас в городе сгорело здание областного УВД?
Бориса мой вопрос поставил в тупик. Не потому, что он не мог на него ответить, а потому что не понимал, к чему я задал его.
- Да это же произошло лет десять тому назад, - недоумённо воскликнул мой школьный товарищ.
- Да, приблизительно так, - согласился я.
- А чего ты вдруг вспомнил об этом? – несколько настороженно, словно я собираюсь обвинить его в поджоге, спросил Боря.
Я вздохнул и, сложив руки на коленях, пояснил:
- В тот вечер я был в городском клубе поэзии. Когда мы покидали клуб, то увидели огромное огненное зарево. Я тогда подумал, что горит угловой магазин, что на площади Революции. Но нет. Я понял это, когда в автобусе услышал разговор двух мужиков. Один, радостно пояснял:
- Это ментовка горит! Это ментовка горит!
- Понимаешь, Боря, что меня более всего поразило в этом пояснении.
- Что? – совершенно автоматически спросил Борис.
- Злорадство. Знаешь, сколько было злорадства в интонации говорившего.
- Да, это надо довести человека, чтобы столько ненависти культивировать в личность, - задумчиво покачал головой Борис.
- Да, конечно, возможно у этого человека и были основания ненавидеть милицию, но ведь там всё же горели живые люди. Ведь в тот вечер там сгорело около шестидесяти человек. И радоваться пожару было, по меньшей мере, некрасиво.
- Ну, в средние века люди приходили на аутодафе чтобы, помимо всего прочего, и порадоваться тому зрелищу, как сгорают еретики, - рассудительно промолвил Борис, - Да и потом, я ведь не радуюсь ничьему горю, я чувствую себя победителем не оттого, что в Карабахе или Чечне людей убивали. Я чувствую себя победителем от полученного результата, результата, который коммунисты получили, преследуя и таких, как мы с тобой.
Борис внимательно посмотрел на меня и продолжил:
- Вот, Анатолий, взять хотя бы тебя. Ты человек трезвый, наверняка работящий. Ты прекрасно решал задачи повышенной трудности. Я уверен, что в трудовой книжке у тебя одни благодарности от этой самой советской власти, но ведь тебя она же и гнобила.
Я сделал слабую попытку вставить хоть слово, но Борис жестом руки остановил меня.
- Да, гнобила. Я вот заглядывал к тебе на литературные странички. У тебя очень хорошие стихи. Будь ты сыном палача, какого-нибудь тюремщика, работника политической полиции на многие твои стихи уже давно были бы написаны песни. Я уверен в этом, я недаром читал кое-что по теории стихосложения, да и вообще много прочёл за последние годы просто художественной литературы. А сейчас? Тебя вообще-то печатали в печати?
От его вопроса я несколько замялся, что заставило Бориса вполне беззлобно рассмеяться:
- Вот видишь.
- Ну, вообще-то печатали, - промямли я.
- Ну, да. В начале девяностых, когда они активно играли в демократию и свободу слова, они изволили поместить в местных газетёнках несколько десятков твоих стихов, - с насмешливой уверенностью и с поразительной прозорливостью согласился Борис.
Возразить мне было нечего. А Борис продолжал меня добивать.
- Я, Толя, уверен, что ты все эти годы работал где-нибудь на стройке простым рабочим. Ведь ты до нашей хвалёной перестройки работал рабочим на заводе. Но заводы прикрыли, осталось строительство.
Борис смотрел на меня с лёгкой иронией, что несколько вывело меня из себя.
- Ладно, прозорливец, - буркнул я, - дело то не во мне.
Я долил себе из пакета остатки сока и залпом выпил.
- У меня ещё в холодильнике есть. Достать?
- Спасибо, - вытирая губы платочком, проворчал я недовольно.
- Толя, ты пойми меня правильно, от того, что я что-то изменю в прошлом, ничего не произойдёт.
- Ты же можешь спасти много деревень, людей! – горячо возразил я.
Борис глядел на меня с лёгким сожалением. Так смотрят на несмышленых детей. Но я, вполне достойно выдержал его мудрый взгляд, в котором более всего сквозило сожаление, чем насмешка.
Наконец Борис тяжело вздохнул и поднялся из-за стола. Теперь он стоял, опираясь на спинку стула.
- Хорошо, Толя, я выполню твою просьбу, - с кроткой покорностью произнёс Борис, - но сначала я должен закончить несколько заказов моих клиентов. Тут у меня системные блоки, телевизор.
- Да, конечно, - радостно согласился я.
- Но дело не только в этом, - по-деловому добавил Боря.
- А что ещё? – с некоторым испугом спросил я.
- Ну, надо подготовиться и теоретически, - с лёгкой иронией пояснил мой товарищ.
- Не понял? – хмуря брови, насторожённо сказал я, всё ещё сидя за столом.
- Надо события, порядок временной изучить. В общем, пороюсь в интернете, посмотрю, что и где происходило крупного.
- Да, это, разумеется, надо, - согласился я, - но, сколько у тебя уйдёт на все эти дела времени?
- Думаю, недели хватит, - по-деловому подытожил Борис.
С эти мы и расстались, договорившись, что мой друг позвонит мне, когда будет вполне готов к перелёту в прошлое.
******
Эффект бабочки. Глава 13.
Как я провёл эту неделю, рассказывать не буду. Скажу только, что был всё это время не в меру рассеян и даже не мог спокойно смотреть телепередачи. Мысли мои крутились вокруг предстоящего путешествия моего друга в прошлое, которое хотя и не было далёким, но всё равно вызывало у меня беспокойство.
Наконец в ближайший выходной Борис позвонил и сообщил, что у него всё готово. Наспех одевшись, я сообщил жене, что иду к Борьке, что у того ко мне дело и, чуть ли не бегом выскочил из квартиры.
Борис встретил меня широкой ухмылкой. Мы прошли в комнату, где он первым делом вручил мне ключи от своей квартиры.
- Так, за квартиру заплачено, если какая задержка, - деловито сообщил мой друг и сразу же предложил мне сесть в противоположный конец комнаты. Я искал глазами столь ненавистный мне агрегат из трубок и сплетения проводов, но ничего не было даже похожего на эту конструкцию. Меня это несколько успокоило, ибо ещё с прошлого полёта у меня выработался отрицательный рефлекс к изобретению моего друга.
Борис, увидев, как я верчу головой, понял, что я пытаюсь отыскать.
- Нет, никаких трубок и проводов, - пояснил мой товарищ, - с того времени я сильно усовершенствовал конструкцию.
С этими словами он взял в руки мобильный телефон, который до этого мирно покоился на его рабочем столе.
- Кому ты собираешься звонить? – недоумённо поинтересовался я, зная, что Борис давно ни с кем из родственников не общается, а друзей у него попросту нет. С клиентами же он рассчитался за эту неделю полностью.
Борису мой вопрос очень даже понравился. Он широко улыбнулся и с горделивым хвастовством сказал:
- Это вовсе не телефон. Это мой МВТ.
- Что? – искренне изумился я, подходя ближе и непроизвольно протягивая руку к его чудо агрегату.
Но Борис не дал мне его.
- Нечего, - сказал он благодушно, - садись вон в противоположном конце комнаты и жди, а когда я исчезну, то отправляйся домой. Я вновь позвоню тебе по прибытии.
Борис говорил это столь будничным тоном, словно речь шла о поездке на электричке в соседнюю деревню.
Я послушно отошёл на прежнее место. Улыбаясь бессмысленной улыбкой, я ждал, что же будет дальше. А дальше Борис просто пропал. Произошло это так неожиданно, что я в первый момент подумал, что Боря вышел в коридор. Поспешно я бросился в прихожку, но там, естественно, никого не было. Я растерянно вернулся в комнату и принялся заглядывать под стол, под кровать. В общем, делал всё, что делают взрослые, играя в прятки с детьми. Единственно, что я не делал, так это не говорил подходящей для данного случая фразы:
- Где Боря? Куда он спрятался?
Наконец я прекратил свою бессмысленную возню и остановился посреди комнаты. В глубокой задумчивости я вновь отошёл на своё зрительское место и стал тупо разглядывать пустое пространство комнаты.
Не помню, сколько я так просидел в глубокой задумчивости или некой меланхолии. Но, в конце концов, я всё же покинул Борину квартиру.
Началось длительное ожидание моего друга. Нет, у меня не было прежнего нетерпения. Я просто взирал на те перемены, которые для других были вовсе невидимы. Это было ещё одним чудом, о котором Борис хотя и знал, но не мог его объяснить с точки зрения науки. Во-первых, я видел, что те места, где ранее проходила полоса пожара, оказались вдруг застроенными лёгкими постройками, которые страховались как очень дорогие фундаментальные строения. В прессе появились сообщения о махинациях с огромными партиями кондиционеров, которые покупались за границей совершенно по бросовым ценам, так как партии товара были огромны, но здесь в России они уже продавались по цене, превышающую закупочную в несколько раз. Так же были закуплены многочисленные пожарные самолёты и вертолёты, причём закуплены они были при помощи неких посреднических фирм, которые продали их тем по вполне приемлемой, разумной цене, но здесь в России вся эта техника была закуплена государством так же уже по баснословной цене. Иностранные самолёты покупались, но наши авиационные заводы в это время простаивали. Были и другие многочисленные махинации, от которых у меня просто голова шла кругом. Я уже начинал жалеть о том, что настоял на отправке моего друга в недалёкое прошлое. И когда он неожиданно позвонил мне, сказав, чтобы я приезжал к нему, я уже не с таким поспешным энтузиазмом поехал к своему другу.
Борис встретил меня как триумфатор. Такое же выражение лица у него, помниться, было и тогда, когда он говорил мне о том, что чувствует себя победителем, хотя и ничего не имеет в этой жизни.
Виновато взглянув на своего торжествующего друга, я молча поплёлся за ним на кухню. И хотя на улице, как и в тот раз, стояла жара, я отказался от всяких напитков, стремясь поскорее услышать рассказ о приключении моего товарища. Но Борис ничего не стал рассказывать. Он просто сел напротив меня и, заглядывая мне в глаза, произнёс:
- Ну, что, убедился.
Не услышав ответа, он продолжил:
- Эти козлы просто использовали мою информацию в своих корыстных целях.
Боря, как я уже говорил, не очень выбирал выражения. Но что я мог возразить?
А Борис, заглядывая мне в глаза, спросил:
- Что делать то будем?
Сузив глаза, я тихо произнёс:
- Оставим всё, как было до этого.
- Другими словами, мне надо вновь очутиться в прошлом и скорректировать события. Так?
- Так, - решительно подтвердил я.
Ничуть не медля, Борис отправился вновь в столь недалёкое прошлое.
Теперь я верю в «эффект бабочки». Очень это опасная штука – коррекция прошлого.
*******
Провинциальный бомонд. Глава 14.
Вскоре послей нашей последней встречи с моим чудаковатым другом, Борис сам позвонил ко мне и попросил приехать в его одинокую холостяцкую квартиру. Из предыдущих рассказов читатель уже имеет представление о жилище Бориса, где хотя и существует порядок, но порядок чисто технический, такой, где лишь инструмент и приборы сборщика и наладчика электронной аппаратуры находятся в абсолютном порядке, а всё иное, например, относящееся к быту, не столь любовно аккуратно. Правда, книги Борис тоже хранил весьма заботливо и всегда знал, где и что у него находится. Именно поэтому я и не буду отвлекаться на описание жилища этого чудака и нелюдима.
Как обычно, Борис, следуя своей гостеприимности, провёл меня на кухню, где сразу же выложил на стол угощение в виде грудинки и батона. Как читатель уже понял из предыдущих рассказов, мой друг не очень утруждал себя работой у плиты, у него и чай то был в неизменных пакетиках, ибо в доме отсутствовал заварочный чайник. Мы молча принялись завтракать. Я не торопил своего друга, который в этот раз неотрывно изучал меня с сосредоточенно-хмурым видом. Наконец, когда мы оба вполне неплохо перекусили, Борис спросил:
- Ты ведь, Толя, хорошо разбираешься в литературе?
Честно говоря, я всего ждал от Бориса, но чтобы он приглашал меня для беседы на литературную тему, было полной неожиданностью. Я даже несколько растерялся и не знал, что отвечать. Да, конечно, вот уже более пятидесяти лет я посещаю книжные магазины, читаю регулярно не потому, что заставляю себя, но просто из органической потребности. Но разбираюсь ли я в литературе? Конечно, у меня есть определённые знания в этой области, но лишь в той мере, в какой можно получить совокупность знаний без систематики. Именно поэтому я и молчал, собираясь с мыслями. Но Борис меня опередил.
- Конечно, разбираешься, - объявил он безапелляционно, - я видел твои литературные странички в интернете, читал твои стихи и прозу.
Далее Борис замолчал. Вероятно, он считал, что других аргументов приводить и нет необходимости.
Я рассмеялся.
- Слушай, Боря, - сказал я, - я ведь сейчас безработный. Да, конечно, я, как и ты, пенсионер. Но ведь наши пенсии немного поменьше, чем, допустим, у Лужкова.
Борис при этих словах хмыкнул и широко ухмыльнулся. Кажется, он за последние годы немного научился понимать юмор. Это меня радовало.
- Ты же вроде где-то работал? – продолжая добродушно лыбиться, спросил Боря.
- Работал, теперь не работаю. Ищу работу, что совсем нелегко. Но дело не в этом. Я что хотел сказать относительно знания литературы. Вот недавно я зашёл в один из книжных магазинов, в одну известную у нас фирму, - я назвал её, - сделал попытку устроиться там на работу.
- Да у них целая сеть магазинов, - воскликнул Борис.
- Да, ты прав. И не только. Есть и туристическое агенство. Так вот они меня к себе не взяли.
- А кем ты собирался к ним устраиваться.
- Это я оставил на их усмотрение. Ведь я у них когда-то сбывал сборник стихов, моих стихов. Они ведь знают меня как автора. И, тем не менее, брать на работу культурного, образованного, с высшим образованием, трезвого и не курящего не стали. Не подхожу я для них.
- А чего ты хочешь, - презрительно скривив губы, воскликнул Борис, ведь судя по названию фирмы, она принадлежит бывшему деятелю культуры, вероятно обкомовскому товарищу. Это они ведь только плачутся, что кругом безграмотные уголовники власть захватили, а на самом деле всё это бывшие партийные деятели или их дети. Поговоришь с таким, тот тебе скромно ответит, что у него папа был инженером. А спросишь, какая должность у папы была, так опять же скромно потупившись, пояснит, что начальник треста или директор завода и, конечно, член обкома.
Борис отвернул голову, как бы собираясь презрительно сплюнуть, но вместо этого лишь вновь саркастически хмыкнул.
Я с удивлением посмотрел на своего друга. Меня удивило не то, что Борис знается с людьми такого уровня, в конце концов, короткие встречи по жизни могут быть с кем угодно даже у такого нелюдима как Боря. Но удивило меня то, что оказывается, Боря не был столь наивен, хотя вроде бы и замыкался всю жизнь на одной физике.
- Насрать, что думают эти бонзы, - вновь поворачивая ко мне своё лицо, отчеканил Борис, - я то знаю, разбираешься ты в литературе или нет.
На эти слова я лишь скромно пожал плечами. Мы немного помолчали. Наконец я спросил:
- А что, собственно, ты хотел?
Борис нахмурился и, вскочив со стула, умчался из кухни, лишь коротко бросив:
- Сейчас.
Вернулся он действительно быстро. В руках у Бориса была большого формата общая тетрадь.
- Что это? – не скрывая любопытства, воскликнул я.
- Это стихи, - пояснил Боря.
- Ты пишешь стихи?! – в невероятном изумлении вскричал я.
- Нет, нет. Это стихи не мои, - отвечал Борис, раскрывая передо мной свою тетрадь, которая вся была исписана Бориным подчерком.
И хотя моё изумление несколько улеглось, я, листая страницы тетради, начинал приходить всё более и более в это же состояние. Дело в том, что, хотя нигде и не был указан автор стихов, я видел, что это произведения известных советских поэтов, более того, всё это очень известные в СССР песни. Я был настолько обескуражен увиденным, что лишь вопросительно взглянул на своего друга.
Борис приблизил ко мне своё лицо и шёпотом сказал:
- Я хочу с этой тетрадью отправиться в прошлое, в свою юность.
Услышав такое, я чуть было не изматерился. Нет, не на Борю, а, что называется, для души. Я внимательно посмотрел на Бориса. Он также неотрывно смотрел на меня, смотрел так, словно это я решал его будущее. Глубоко вздохнув, я покачал головой. Это не было жестом согласия, как не было и жестом отказа. Скорее я покрутил шеей с таким видом, словно мне жал воротник рубашки, хотя это была моя любимая рубаха, которую я носил столь давно, что, казалось, сросся с ней. Эта рубаха была удивительно ноской и уже пережила несколько других, купленных приблизительно в одно время с этой. Впрочем, к чему это я? Я побарабанил пальцами по столу и с горькой усмешкой поинтересовался:
- Ты хочешь от меня услышать мой опыт общения с нашими местными литераторами? Так?
- Да, так, - тотчас подтвердил Боря.
Я широко ухмыльнулся точно так же, как перед этим ухмылялся Борис:
- Если тебя интересует мнение о наших губернских литераторах, то скажу тебе откровенно, я о них очень низкого мнения.
Боря хотел перебить меня, но не стал и я продолжил:
- Да, среди них есть несколько человек талантливых, которых приятно почитать. Я говорю, в общем-то, не о тех, кто состоит в союзе писателей, а вообще, что называется, о любителях.
Я немного помолчал, собираясь с мыслями.
- Но тебя, скорее всего, интересует именно та атмосфера, которая царит среди членов, - я усмехнулся и продолжил, - союза писателей. Вообще, если говорить честно, то писателей среди них просто нет.
Я вновь сделал паузу, не потому, что хотел привлечь внимание Бориса к моим словам, он и так слушал весьма внимательно, но лишь собираясь с мыслями. Говорить об этой публике было и легко и трудно одновременно. Легко в той части, в какой я непосредственно общался с ними, и трудно, потому что ни с кем я не состоял в близких отношениях. Моё знакомство с этой публикой было скорее шапочным. И всё-таки я имел довольно точное представление о нашем литературном бомонде.
- Хотя, какой это высший свет, - я даже не заметил, что говорю вслух, отвечая на свои мысли.
Но, обратив на это внимание, я уже обратился дальше к Борису:
- Приходилось мне как-то посещать семинар одного нашего старого литератора, члена союза писателей, подполковника в отставке, который всю жизнь и в армии проработал в газете.
Честно говоря, говорить об этих людях мне не хотелось, но я всё же решил просветить Бориса, насколько было возможным.
- Знаешь, Боря, меня очень удивляло, что человек, ведя семинар, совершенно не знакомит аудиторию со своими произведениями.
- Что, такой скромный? – робко встрял Борис в мой монолог.
- Дело в другом. Просто ему нечем было похвастать.
- У него что, не было выпущено ни одной книги? – в величайшем изумлении вскричал Боря.
Реакция друга меня несколько рассмешила. Я усмехнулся:
- Были. Одну я всё-таки увидел. Он как-то принёс свою детскую книгу, стихи.
- Ну, ну, - Борис весь подался вперёд.
Усмехнувшись, я покачал головой:
- Ты даже представить себе не можешь, насколько жалкой оказалась эта книга.
- Зачем же он её принёс? – изумлённо воскликнул Борис.
- А чёрт его знает, - откровенно признался я, - может у него это самая лучшая книга из всех выпущенных.
- Но ведь ты говоришь, что этот человек в литературе проработал всю жизнь, - удивлённо воскликнул мой товарищ.
- Вот к этому я и подвожу, - ткнув в направлении Бориса указательным пальцем, пояснил я. Хотя, навряд ли это объяснение что-либо прояснило моему другу. Но в это раз Боря не задавал никаких вопросов, а лишь удивлённо глядел мне в лицо.
- Дело даже не в том, что среди многих тысяч членов союза писателей, собственно хоть сколько-нибудь писателей раз, два и обчёлся. Дело не в этом.
- А в чём? – несмело спросил Борис.
Но я, проигнорировав вопрос друга, продолжил мысль:
- Дело в том, что количество в данном случае перерастает в качество далеко не в лучшую сторону.
- И в чём же это проявляется? – с хмурой сосредоточенностью поинтересовался Борис.
- А в двойственности всех этих писателей, вот в чём, - ответил я с усмешкой.
- Как это? – не понял Борис.
- Да очень просто. Каждый из этих в основном ничтожеств, старается выглядеть другому другом, а за спиной делает ему же пакости.
Борис такому заключению был весьма удивлён.
- А ты не сгущаешь краски? - спросил он меня.
- Нисколько, - твёрдо возразил я и продолжил, - ты пойми, все эти люди работали при социализме, все они на своих должностях получали грошовые зарплаты. Вот представь, работает такой мухомор, член союза писателей в редакции, получая ничтожную плату, а у него семья, он и выпить не дурак и приходит к нему какой-нибудь начинающий литератор, приносит, скажем, стихи. Думаешь, он их опубликует? Чёрта с два. Если это очень хорошие стихи, так он их продержит у себя в столе несколько десятков лет. Я уже встречался с таким явлением. Показывал мне один деятель такие стихи, которые у него провалялись в столе лет тридцать. Человек уже и военное училище закончил, и в запас вышел, а его стихи всё валяются у этого хмыря в столе. А ведь это были отличные стихи. Вот ведь какая обстановка царила и царит в нашей литературе. А ведь это не какой-нибудь диссидент, это были стихи курсанта высшего военного училища. Даже если бы курсант заплатил этому редактору, что для курсанта, возможно, было и весьма трудно, но, допустим, допустим, что он бы напоил этого редактора, то и тогда эти стихи не увидели бы свет. Да, не увидели, потому что эти стихи гораздо талантливее, чем вирши этого редактора. Вот в чём дело. Вообще, вся эта сволочь, а в основном это именно такая публика, насквозь продажная, которая за бутылку продаст мать родную, а за две собственных детей, не любит даже давать дельных советов. Я, например, когда только начинал писать стихи и посещал редакции, то всего двое редакторов мне указали конкретно на чисто технические ошибки.
- Ну, ты и описал наших литераторов, - удивлённо воскликнул Борис.
- Что есть, то и говорю, - хмуро отпарировал я, - ты ведь знаешь, что я вовсе не склонен к злопыхательству, не склонен к желчи. А говорю тебе всё это лишь для того, чтобы ты наиболее точно представлял ситуацию.
- Хм, - Борис также повертел шеей, словно ему жал воротник.
- Потом, ты пойми, кем являешься, - наклоняясь вперёд, произнёс я.
- То есть, ты напоминаешь о моих родителях, которые прошли через тюрьму?
Борис вопросительно взглянул мне в глаза.
- Именно, - подтвердил я и тут же с ходу продолжил, - ты думаешь, что в СССР только к физике не допускали таких как ты?
- Да, нет, наверное, нет, - глубоко вздохнув, отвечал Борис.
Услышав такой несмелый ответ, я рассмеялся.
- Слушай, Борис, вот у тебя на полке стоит томик стихов поэтов, прошедших через ГУЛАГ.
- Ну, и что? – поинтересовался Борис, не понимая, куда я клоню.
- А ты посмотри повнимательнее, чем занимались эти поэты, выйдя на свободу.
- Да самой различной работой, - Борис слегка пожал плечами.
- Вот именно, самой различной, но только не литературой. А если и творили, то в стол или, что ещё хуже, на чужого дядю, то есть были обыкновенными литературными рабами. Правильно.
Не отвечая, Борис внимательно и серьёзно смотрел мне в лицо.
Я отвечал на его взгляд недоброй усмешкой.
- Ты пойми, ведь у нас идеологии уделяется очень большое внимание. У нас и сейчас закрытая страна. Если ты пройдёшься по книжному магазину, то сразу поймёшь, насколько скудная информация попадает нашему читателю. Даже труды наших партийных деятелей, деятелей революционного движения ты не встретишь. Никакого Бухарина, Троцкого, Рыкова. Да что там, даже трудов Ленина и Сталина не увидишь. А как людям изучать свою историю? Заграницей о России люди больше знают, чем мы тут, для которых многое попросту остаётся недоступным.
- Ладно, подогрей чайник, - попросил я, - что-то меня эта консультация несколько утомила.
Борис молча нажал на кнопку пуска своего электрочайника. Вскоре мы уже вновь пили чай. Говорить не хотелось. Однако вопрос оставался открытым. И через некоторое время Борис всё же спросил, пододвигая ко мне тетрадь:
- Так что, все эти сегодня столь известные, а в СССР очень известные песни, у меня не примут в редакциях.
- Нет, может и примут, но не под твоим именем. Ты вспомни, что первые руководители союза писателей в СССР были вполне официально чекистами. Это потом уже стали назначать видных писателей, а вначале лишь чекисты. Да и потом, все эти назначенные писатели были теми же чекистами. Вообще, - закончил я безапелляционно, - все члены этого союза самым тесным образом связаны с политической полицией. А туда таких как ты не берут. Да, да, союз писателей в СССР это тот же отдел политической полиции, можешь в этом не сомневаться. Так что ни о какой карьере поэта даже не мечтай, ничего у тебя не выйдет. Даже если ты споишь всех нашим местных поэтов, то и тогда все твои усилья пропадут даром. Дело не в том, какие человек приносит стихи или прозу, главное кто приносит. И если ты чем-то не устраиваешь государство, то останешься на самой низшей социальной орбите. Это как в фашисткой Германии, если человек еврей, то пусть он хоть о семи пядей во лбу, всё равно его ожидал лишь Освенцим или что-то подобное.
Борис устало отодвинул от себя свой бокал.
- Да, - вздохнул мой товарищ, - с тобой трудно не согласиться, тем более, что я то знаю, как это бывает, пусть и не в литературе.
Я поднялся из-за стола.
- Попробуй придумать что-либо другое, с тетрадкой поэтической у тебя ничего не выйдет, - подытожил я жёстко.
- Ладно, я подумаю, - устало произнёс мой товарищ.
С этим мы в тот раз и расстались.
Хотя наша встреча потом продолжилась, но это было через несколько дней. В тот день Борис был несколько утомлён нашей встречей и решил сначала всё обдумать, прежде чем решиться на конкретное действие.
*******
Откровения Бориса. Глава 15.
Со дня последней нашей встречи с Борисом прошло менее недели, когда он позвонил мне и пригласил к себе. Он по-прежнему считал меня безработным и поэтому встречу назначил не на выходной. Впрочем, когда я сказал, что смогу прийти к нему не ранее субботы, он охотно согласился.
- Мне то всё равно, - пояснил Борис, - я то свободен в любой день. А ты что, нашёл работу? – тут же живо поинтересовался Боря.
Услышав положительный ответ, Боря коротко хмыкнул и назначил время на утро субботы. Я был несколько озадачен скорым повторным приглашением друга. Вы ведь знаете, сколь редко Боря кого-либо приглашал к себе домой. А если быть совсем откровенным, то кроме себя я не знал таких избранных. И поэтому в назначенное время не заставил ждать.
Как всегда Борис провёл меня на кухню. А куда он мог меня ещё провести. В наших квартирах есть только два помещения, жилая комната и кухня. Про ванну и туалет я поминать уж не буду.
Как всегда Борис выложил передо мной неизменные бутерброды с чаем. Не торопясь мы принялись завтракать. Я с любопытством поглядывал на друга, который был сосредоточен, словно космонавт перед полётом в космос. Конечно, я никогда не провожал никого в полёт на ракете. Но вот Бориса мне приходилось провожать в прошлое и поэтому, вероятно, у меня сосредоточенный вид Бориса и вызвал ассоциации с проводами космонавта.
Неожиданно, не закончив чаепития, Борис, ни слова не говоря, вышел из кухни и тут же вернулся со своей поэтической тетрадкой, где он выписал стихи известных советских поэтом, которые на тот период, в какой он собирался отправиться, были ещё никому неизвестны, так как и созданы то ещё не были. В общем, Боря собирался совершить грандиозный плагиат. И я ему и сказал об этом, едва только завидев знакомую тетрадку в коленкоровом переплёте.
- Стихи то ещё никто не создал, - веско отпарировал Борис, - они даже в головах авторов не появились. Так что я ни у кого не ворую, - пояснил он.
Данная логика мне вовсе не представлялась логичной и, я уже собирался привести вполне резонные доводы против аргументов своего несколько зарвавшегося друга, но Борис остановил меня:
- Ладно, ни надо ничего мне говорить. Завтракай молча, а потом я тебе кое-что покажу.
Откинувшись на спинку стула, Борис терпеливо стал ждать, когда я допью чай и доем бутерброд. Тетрадку он бережно держал на коленях. Но как не старался Борис казаться спокойным, я понимал, что мой друг нервничает и поэтому решил его несколько подразнить. Не торопясь я принялся за другой бутерброд, хотя дома уже позавтракал перед уходом. Я вообще не люблю выходить утром на улицу на пустой желудок.
Однако Борис не проявлял нетерпения, как я ожидал. Он даже как бы углубился в свои мысли или воспоминания. Лицо его приняло серьёзное и несколько жёсткое выражение.
- Ну, ладно, пойдём, демонстрируй мне то, что собирался показать, - отложив бутерброд и отодвинув чашку, прервал я паузу и, мы пошли в комнату.
Подойдя к книжному шкафу, Борис достал внушительного вида фолиант. К моему изумлению это оказалась книга по искусству. Усадив меня за стол, он положил книгу передо мной и тут же раскрыл её. На странице я увидел знакомый облик очень известного московского монумента. Я не понимал, чтобы это всё значило и, вопросительно взглянул на друга, ожидая справедливо пояснений.
- Узнаёшь? – ткнув пальцем в фотографию монумента, спросил Борис.
- А чего тут узнавать, - недоумённо пожал я плечами.
Борис, коротко засмеялся и, наклонив ко мне своё горевшее возбуждением лицо, спросил:
- А ты вспомни, где ты его впервые увидел?
- Что? – невпопад глупо, переспросил я.
- Где ты впервые увидел рисунок этого монумента? – отчётливо раздельно повторил вопрос Боря.
Подняв голову, потому что Борис стоял возле, внимательно глядя в моё недоумённое лицо, я хотел пожать плечами, но тут меня осенило. Я действительно вспомнил, где впервые увидел именно рисунок монумента, рисунок, а не фотографию, как мог бы подумать читатель.
- Я его видел у тебя, - в величайшем изумлении вскричал я, - ты тогда ещё рисовал довольно странные самолёты, которые я никогда до этого нигде не видел.
Довольный тем, что моя память сработала чётко, Борис с блуждающей улыбкой на лице смотрел на меня, не скрывая торжества.
- Конечно, - я тоже заулыбался, - это было, это было. Да, это было в восьмом классе. Да, тогда что-то на тебя нашло и ты постоянно рисовал на уроках всевозможные самолётики и вот такие и похожие на этот монументы.
Оттого, что вспомнил события далёкого, можно сказать детства, я радостно заулыбался.
- Я ещё ведь хотел тогда спросить у тебя, где ты видел такие самолёты. Ведь это же самолёты сегодняшнего дня.
Борис тут выпрямился и хлопнул победоносно в ладоши.
- Конечно, сегодняшнего дня, - вскричал он с торжествующим видом.
- Но как ты мог нарисовать самолёты, которые появились лет через пятнадцать после? – перестав улыбаться, растерянно пробормотал я, ибо до меня вдруг дошло, что до этого я действительно нигде не видел таких самолётов. О монументе я почему-то в этот момент не думал.
- Как, как? – пробурчал Борис, ухмыляясь, - Не удивляешься же ты, как Леонардо да Винчи мог нарисовать вертолёт и парашют задолго до их появления.
Ответ Бориса настолько потряс меня, что я буквально остолбенел с открытым ртом. Некоторое время мы молча смотрели в глаза друг другу.
- Ты хочешь сказать, что все эти самолёты придумал ты, вот эту аэродинамику? – я сделал некоторые пассы руками, как бы поясняя слова, всё это время ошарашено взирая на моего школьного друга.
- Да Бог с ними с самолётами, - отмахнулся Борис, - в конце концов, мало нарисовать форму, её надо ещё рассчитать, провести сложнейшие испытания в аэродинамической трубе. Да мало ли ещё что необходимо. И потом, - произнёс он задумчиво, - мои самолёты, хотя имели современный вид, но у них было существенное отличие от нынешних.
Не перебивая Бориса и, не задавая никаких вопросов, я глядел на него как на оракула. А Борис всё с той же задумчивостью продолжал:
- Ни на одном моём рисунке не было двух килей.
А так как я продолжал молчать, то Борис счёл нужным пояснить:
- Ни на одном моём рисунке не было раздвоенных хвостовых оперений.
Затем Борис внимательно посмотрел на меня. Наверное, в тот момент я имел довольно глупый вид. Так и не закрыв рта, я с изумлением продолжал взирать на своего друга.
- Бог с ними с самолётами, - как бы отмахиваясь от некой несущественной мелочи, произнёс Боря, - моей рукой, наверное, в самом деле водил Бог, а вот насчёт монумента мне обидно.
- Постой, постой, - в недоумении остановил я рассуждения друга, как твои рисунки превратились в реальность? Ты что, отсылал их куда-то?
Услышав мой несколько наивный вопрос, Борис иронично хмыкнул.
- Разумеется, я их никуда не посылал.
И так как я продолжал гипнотизировать друга глазами, Борис продолжил:
- Скорее всего, это кто-то из наших преподавателей подшустрил.
Я по-прежнему оглушено молчал. А Борис снисходительно продолжил объяснения:
- Ведь среди наших учителей были и офицеры запаса. Вот они то и показали, вероятно, мои рисунки кому и где следует.
- Ты думаешь... – промямлил я растерянно.
- Уверен! – жёстко отчеканил мой гениальный друг. И тут же развил мысль. – Самолётики, рисунки самолётиков, пошли в конструкторские бюро, а вот рисунки монумента попали в руки художников.
Боря вновь усмехнулся:
- Эти уже не задержались. Претворили чужие рисунки в жизнь, можно сказать, мгновенно.
- Но ведь это же не порядочно! – вскричал я не столько возмущённо, сколько озадаченно.
- А! – Борис махнул рукой, - Порядочно, не порядочно. Ты пойми, кто я и кто те, кто присвоил мой труд.
Видя, что я неотрывно смотрю ему в лицо, Боря пояснил:
- Это всё люди с очень высоким положением, члены, заслуженные члены, художники, а я… - Борис пожал плечами.
- А что ты! – опять наивно воскликнул я в приступе справедливости и тут же сник, вспомнив, что Борины родители прошли через советские тюрьмы.
Словно угадав мои мысли, Борис сказал:
- Дело даже не в том, что мои родители зэки.
- А в чём же ещё? – обескуражено спросил я.
- Дело в моих антисоветских разговорах, - коротко пояснил Борис.
- В антисоветских разговорах? – в несказанном удивлении вскричал я. – Да ведь ты всегда, как я помню, был молчуном. У тебя и друзей то особо не было, - закончил я весьма недвусмысленно бестактно.
- Я имею в виду не друзей, - нахмурившись, пояснил Борис.
- Но с кем же тогда ты мог вести такие крамольные для того времени беседы? – не скрывая удивления, вновь вскричал я.
Боря вздохнул и, после совсем небольшой паузы, пояснил:
- Со своей бабушкой.
- С кем? – я чуть не подпрыгнул на стуле от неожиданности.
- С бабушкой, - с кротким смирением подтвердил мой друг.
- Она что же, тебя настраивала против советской власти? – в великом изумлении поинтересовался я, зная, что Борис не будет скрывать от меня истину глубокой давности.
И Борис действительно не стал скрывать правду. Вновь глубоко вздохнув, он продолжил пояснение:
- Просто бабушка рассказывала мне о годах революции.
Я не стал ни о чём более спрашивать, лишь внимательно посмотрел на друга. И тот продолжил:
- Но дело в том, что рассказывала она мне правду, а не то, что мы получали в школе.
- Правду? – словно эхо, повторил я за Борисом.
- Да, правду. Она ведь выглядит совсем не так, как нам её преподавали в школе. Об этом нигде нельзя было узнать.
- Но что узнать то? – невольно спросил я.
- Да что узнать, - Борис вновь тяжело вздохнул, - вот как это всё и было, как происходила наша Великая и Октябрьская.
- А как? – вновь непроизвольно спросил я.
Боря усмехнулся:
- Ты, конечно, читал про еврейские погромы у нас в России или ещё где. Сейчас можно увидеть фильмы о геноциде в Африке, где одни народности самым зверским способом убивают другие народности. Просто потому, что те другие.
Я не переспрашивая, внимательно слушал. Борис продолжал пояснение:
- Тоже самое и у нас в России происходило. Только убивали тех, кто был более успешен, имел более высокое материальное положение. Таким бедолагам присваивались различные гнусные ярлыки вроде «мироеда», «кулака», «кровопийцы» и прочих словесных изысков, а потом прилюдно убивали, убивали самым лютым способом. Сжигали заживо, насиловали, разрубали на куски, спускали в бочках с возвышенностей, предварительно набив бочку гвоздями.
Тут Борис сделал небольшую паузу и слегка пожал плечами.
- Разница только в том, что если где-нибудь в Африке или Кампучии людей убивали мачете и мотыгами, то у нас это делали просто топорами или вилами.
Борис вновь внимательно посмотрел на меня и продолжил:
- Как-то бабушка рассказала мне о том, как была убита целая семья мясника. Его убили как мироеда. Семью убивали мясницкими топорами, его же топорами, которыми он разделывал туши животных.
Я лишь остолбенело глядел на своего друга. Таких откровений я услышать не ожидал. Борис же сделал вновь паузу, слегка прищурившись, как бы вспоминая происходящее, вспоминая как свидетель:
- Его малолетних детей тогда тоже разделали словно туши. И жену. Но её перед разделкой изнасиловали всем гамузом.
Вероятно, Боря и дальше продолжил бы эти ужасные уточнения, но я остановил его:
- Постой, постой, - я, сосредоточенно обдумывая услышанное, а потом сказал, - но ведь твоя бабушка все эти ужасы революционного периода рассказывала тебе не прилюдно. Кто же мог знать?
Борис вновь усмехнулся:
- Разумеется, все эти просветительские беседы, которые бабушка считала своим долгом поведать мне, происходили тет-а-тет.
- Ну, так что? поинтересовался я.
- Видишь ли, - вновь несколько грустно усмехаясь, пояснил Боря, - все эти разговоры происходили на работе у бабушки, куда я частенько наведывался.
Не перебивая, я внимательно посмотрел на Бориса.
- Она у меня работала сторожем в одной организации. В то время не было такой охраны. Посадят пожилую женщину и всё. Да и что в конторе воровать то было.
- Но… - я замялся, подыскивая слова. Борис, однако, понял, что я хочу спросить.
- Видишь ли, все эти разговоры происходили в тамбуре, который использовался в рабочее время как курилка.
Видя, что я не понимаю, пояснил:
- В курилках ведь зачастую ведутся вполне откровенные беседы, вот такие места и оборудуются специальной техникой.
- Да ведь это пятидесятые годы! – невольно вскричал я, - Какая там подслушивающая аппаратура.
- Это ты зря, - усмехаясь, опроверг моё удивление Борис, - не забывай, что магнитофоны уже получили широкое распространение в тридцатые годы, ну, а микрофоны это вообще позапрошлый век.
- Ты хочешь сказать, что ваши с бабушкой беседы контролировала политическая полиция? – с величайшим недоверием спросил я друга.
- Конечно, - просто и обыденно подтвердил Боря, а затем продолжил, - у меня есть весомые доказательства этого. Но не будем об этом, я ведь тебя не за этим позвал.
Но прежде чем подвести черту под нашу беседу, Борис, криво усмехнувшись, с уверенностью произнёс:
- Уверен, что запись наших с бабушкой разговоров храниться до сего дня где-нибудь в архивах политической полиции.
Я был настолько поражён услышанным, всё это было столь неожиданно, что был просто в шоке. Конечно, я читал и Артёма Весёлого, и другие откровения, которые у нас в стране появились после перестройки, но то, что я услышал от Бориса, меня ошеломило гораздо в большей степени. Это говорилось языком очевидца, пусть и опосредованно. К тому же я стал лучше понимать причину не сложившейся жизни своего талантливого друга.
Поднявшись из-за стола, я словно сомнамбула побрёл на кухню. Я чувствовал потребность подкрепиться чашкой крепкого кофе.
Борис шествовал за мной.
На кухне я сам включил электрический чайник, так как не люблю остывший кофе. Борис в мои действия не вмешивался. Он просто сидел рядом и внимательно наблюдал за тем, как я прихлёбываю горячий напиток.
Наконец я несколько пришёл в себя. Борис по-прежнему молчал, наблюдая за мной.
- Наверное, твоя бабушка много интересного рассказала о нашей Великой революции, - произнёс я задумчиво.
- Нет, не много, - с лёгкой грустью в голосе отвечал Боря.
- Почему? – удивился я, - Если уж она тебе такое рассказала, то тогда это уже не имело смысла останавливаться в повествованиях.
- Бабушка просто не успела мне много рассказать, - пояснил Борис.
- Старенькая уже была, - посочувствовал я.
- Нет, не очень. Просто ей неудачно удалили два верхних корня разрушенных верхних зубок.
- Она умерла от неудачного удаления зуба? – удивился я.
- Не зуба, а двух корней, - поправил меня Борис.
Ошарашено, я поглядел в глаза своего школьного товарища. Он понял, какого рода мысли возникли у меня от его сообщения, потому что, грустно усмехнувшись, произнёс:
- Есть и такая статистика, смертность от удаления зубов.
Он немного помолчал, а затем счёл нужным всё же уточнить:
- А тут два рядом расположенных корня.
- Ну, да, конечно, - как-то совершенно автоматически, машинально согласился я с доводом товарища.
Мы вновь на некоторое время замолчали. Потом, я тихонько спросил:
- Так ты хочешь отправиться в тот период не столько для того, чтобы прославиться как поэт, сколько для того, чтобы исправить ситуацию с авторством? – спросил я напрямую.
- Да Бог с ним, с авторством, - задумчиво произнёс Борис, - я даже рад, что мои самолёты оказались столь успешными. На авиацию я не в обиде.
- Тогда что? Хочешь лишить Москву её знаменитого монумента? – поинтересовался я.
- Я хочу спасти человеческую жизнь, - просто, совершенно буднично отвечал Борис.
- Жизнь? – удивился я.
- Конечно.
Боря выплеснул из бокала остывший кофе и налил себе свежего. Я ни о чём не переспрашивал, понимая, что сейчас услышу объяснение. Так оно и оказалось.
- Ты помнишь Сашу Фёдорова? – спросил меня Борис.
- Фёдорова? – удивлённо переспросил я, - Конечно, это же был единственный художник в нашем классе. Ну, да, он посещал художественную школу и ещё был большим патриотом. Всегда на уроках истории высмеивал всех керзонов и прочих империалистов, о которых нам рассказывали.
- Вот, вот, он самый, - подтвердил Борис.
- А при чём здесь Саша Фёдоров? – удивился я.
- А при том, - терпеливо растолковывал мне Борис, - что он единственный из всего класса стал утверждать, когда впервые в кинохронике увидел воздвигнутый в Москве монумент, что это я его создал, что он в точности копирует мои рисунки.
- Но монумент довольно простой, - попытался опровергнуть я логику своего школьного товарища, ведь это могло быть и простым совпадением.
- Не могло, - жёстко разуверил меня Борис. – Дело в том, что ещё один монумент был открыт приблизительно в то же время, но уже в провинции.
- И тоже смахивал на твои рисунки? – спросил я.
- Один к одному, - подтвердил Борис. – Как видишь, для совпадения слишком маловероятно.
- Ну, хорошо, - не стал я спорить, - но при чём здесь Саша Фёдоров?
- Да при том, что парень вскоре сгинул в дурдоме, - прищурившись, отвечал жёстко Борис.
- Как сгинул? – не понял я.
- А так, что, попав туда, уже никогда из него не вышел.
Я обалдело смотрел на своего друга, машинально вертя в руках пустой бокал.
- Дело не в том, что парень оказался большой правдолюб, - сказал Борис, - а в том, что он защищал меня и я просто обязан спасти его.
- А тетрадь со стихами, - поинтересовался я, - как она тебе поможет.
- Да никак, - усмехнулся Борис, - просто не пропадать же труду, ведь я исписал её от руки, это большой труд. Так что погляжу, что получиться.
- А ничего не получиться, - отвечал я уверенно, - я же уже тебе говорил об этом. В лучшем случае ты станешь на это время литературным рабом, а в худшем, эти произведения просто в наглую присвоят титулованные советские литераторы, точно так же, как присвоили твоё произведение, я имею в виду монументы.
Тут я засмеялся. Борис удивлённо посмотрел на меня.
- Ты это о чём? – мрачно поинтересовался он.
- Сейчас узнаешь, - отвечал я, направляясь из кухни в комнату, - пойдём к интернету.
*******
Теперь просвещаю я. Глава 16.
Борис послушно шёл следом. Так же послушно он вышел в интернет, где я показал ему одно из своих стихотворений. Да вот оно.
Берег моря и белый песок
И звучит для меня голосок
Такой милый и чуть своенравный,
Беззаботный, весёлый, забавный.
Шёпот волн, скрип песка под ступнёй
И ласкает нас ветер с тобой.
Ветер лета и ветер любви
Вдоль волны, где плывут корабли.
Я завидую смелости бриза -
Беспардонно он может резвиться
В волосах, что желанны и близки
У девчонки по имени Лизка.
Как он смеет опять и опять
Целовать золотистую прядь?
Хватит, ветер, оставь свою прыть -
Лизка будет меня лишь любить.
Лизка будет меня целовать,
А я буду ласкать её прядь,
Что свежее и лета и бриза.
О, девчонка, по имени Лиза.
******
Да, именно его я и показал Борису. Тот непонимающе посмотрел на меня, ожидая пояснений. И я рассказал ему историю, связанную с этим моим стихотворением.
- Обрати внимание на название, - сказал я Борису.
- А что, название вполне хорошее, - недоумённо произнёс мой друг.
- Оно называется «Девчонка по имени Лизка», - отвечал я, - хотя первоначально носило другое название.
- Ну и что? Какое это имеет значение? – удивился Боря.
- Изначально оно называлось «Мадонна по имени Лизка».
Борис вопросительно смотрел на меня, не понимая, к чему я клоню.
Я вновь засмеялся. Но в этот раз Борис не стал спрашивать меня о причине веселья, да это и не было весельем, это был просто короткий саркастический смешок.
- Понимаешь, когда я впервые принёс его в наш бардовский клуб, то вся эта публика не менее получаса критиковала меня за это стихотворение.
- А чем оно плохо? – с искренним недоумением поинтересовался Борис.
- Они старательно объясняли мне, что мадонна не может зваться столь легкомысленно Лизкой, а Лизка не может никоим образом быть мадонной.
Борис с интересом хмыкнул, не понимая ещё, к чему я всё это рассказываю. И я объяснил:
- Ведь можно было просто сказать, что слово «мадонна» лучше заменить на другое, но они просто грызли меня в течение получаса.
Борис глядел на меня всё ещё вопросительно. Он не понимал, к чему это я клоню.
- Понимаешь, Боря, я никогда не встречал столько злобы. Да, все эти, так называемые критические замечания, были просто лютой злобой.
Борис ни о чём не спрашивал, терпеливо ожидая окончательного разъяснения. И я продолжил:
- Да, конечно, я понимаю, что наш бардовский клуб, в отличие от городского клуба любителей поэзии посещает совершенно другая публика. Там много весьма обеспеченных людей в отличие от клуба поэзии, где много обычных полунищих и даже попросту нищих. В бардовском клубе многие изъездили полмира, в клубе поэзии большинство были в лучшем случае лишь на своей даче.
- Погоди, - перебил меня Борис, - ведь насколько я знаю, у этих из бардовского клуба уже давно происходит грызня за место на фестивале в Мастрюках. Это ведь деньги и совсем не малые. Возможно, они просто опасались тебя как чужака, просто хотели избавиться.
- Да, разумеется, - охотно согласился я, - эти хмыри постоянно плакались по поводу своей бедности. Фраза «у нас нет денег» так и порхала в воздухе постоянно, хотя я даже не пытался заговаривать о финансовой помощи в издании сборника.
- Вот видишь, - обрадовано воскликнул Борис.
Я усмехнулся.
- Да, в городском клубе поэзии никто так меня не облаивал. Более того, главная распорядитель, бывшая райкомовская работница, постоянно прибавляла к моему имени ласкательные суффиксы, хотя так ни разу в совместных сборниках моих произведений не появилось. Всегда что-то мешало.
Борис вопросительно глядел на меня, ожидая вывода. И я не стал его томить.
- Как бы к тебе не относились, со льстивый улыбкой или откровенно злобно, результат будет одинаков, вернее его не будет никакого. Ты просто не тот человек, который нужен советской литературе. Так что ты можешь, конечно, исправить ситуацию со своим авторством, не рисуя свои самолёты или монументы, но со стихами у тебя ничего не выйдет.
Затем я легкомысленно сказал:
- Можешь, конечно, попробовать, чтобы лично удостовериться, да и для лучшего знакомства со всей этой публикой, но и только.
*******
Так и оказалось. Теперь в Москве хоть и стоит аналогичный монумент, почти такой же, как и прежний, да и постаревшего Сашу Фёдорова я недавно встретил на улице, но вот песен со стихами из Бориной тетради, с теми, что он захватил с собой в прошлое, я так и не увидел под авторством Бори нигде. Хотя многие стихи поменяли своё авторство. Но это уже как говорится, совсем другая история.
Правда, на Бориса все эти общения с литераторами после возвращения из прошлого повлияли весьма отрицательно. Он стал как бы другим человеком. И это меня весьма удивляет. Ведь, казалось бы, жизнь его и так никогда не пускала на более высокую социальную орбиту, но вот ведь, именно общение с литераторами сильно изменило моего друга. В чём проявляются эти изменения? Я ещё и сам не знаю. Но думаю, что Борис вскоре сам мне всё объяснит.
********
Как Боря напугал мою супругу. Глава 17.
Я напрасно ожидал звонка от моего приятеля. Боря так и не позвонил. Я, понимая его поистине маниакальную необщительность, совершенно не обижался на своего друга. А он, хотя мы и виделись весьма и весьма редко, стал для меня действительно другом.
Но все мои обиды испарились вмиг однажды будним вечером, когда Боря собственной персоной неожиданно явился к нам. Надо вам признаться, что я и сам человек не очень общительный. Настолько необщительный, что лично ко мне никто не приходит в гости. Даже мой телефон, хотя в нём и имеются несколько десятков номеров всевозможных людей, просто бездействует, никто мне не звонит, вернее звонки столь редки, что можно сказать, что никто не звонит. Сам я тоже без надобности, просто из желания поболтать, никому не звоню. И в тот вечер неожиданного визита к нам Бориса, я как всегда даже не пошёл открывать дверь, так как был уверен, что это к жене пришла одна из её многочисленных подруг. Супруга, хотя тоже была уверенна, что это не ко мне пришли, тем не менее, начала ворчать на меня. Ну, как же, я, видя, вернее, слыша, что жена разговаривает по телефону, тем не менее, не только не спешу, но даже и не думаю идти открывать дверь. На меня не подействовало даже сердитое ворчанье супруги, когда она, зажав телефон рукой, недовольно выговорила мне:
- Мог бы и оторвать свой зад от дивана.
Впрочем, именно это я быстренько и сделал, уловив мгновенно необычную реакцию супруги на гостя. Жена тут же прервала разговор по мобильнику, но и с пришедшим ни о чём не заговаривала, словно это было привидение.
Выглянув в коридор и увидев, что к нам заявился Борис собственной персоной, отчего я тоже пришёл в состояние лёгкого ступора.
- У тебя что-нибудь случилось? – растеряно промямлил я, подходя не к своему школьному приятелю, но к оторопевшей супруге, словно желал поддержать её.
Но мой друг, казалось, не замечал нашей странной реакции на его приход. Он как всегда был несколько рассеян, или лучше сказать, погружён в свои мысли. Однако в его поведении не было и капли смущения за своё неожиданное вторжение. И когда я ему мягко попенял на то, что он не предупредил меня о своём визите, Борис, казалось, даже не услышал моего оторопелого брюзжанья. А я действительно был недоволен приходом Бори, так как собирался в этот вечер посмотреть передачу по НТВ «Следствие вели…». Её ещё Шурик ведёт из некогда популярного в СССР сериала про «знатоков». Он там Томина играет. Ну, моё состояние растерянности вы уже и сами заметили, у меня даже и сейчас, когда я вам пересказываю события того вечера, мысли куда-то в стороны разлетаются, как наша разбегающаяся вселенная. Даже не могу вспомнить фамилию артиста, хотя в своё время не пропустил ни одной серии про знатоков, да и эти передачи, которые он сейчас ведёт, смотрю постоянно.
Супруга пришла в себя гораздо быстрее меня и тут же подала Бори тапочки, видя, что тот вежливо разулся.
- Я к вам по делу, - буркнул Боря, направляясь в кухню.
В нашей стране гости всегда сразу проходят почему-то на кухню, хотя на этом крошечном пространстве более шести человек ну никак не поместятся за столом. Впрочем, сейчас-то нас было трое.
Я же, хотя и согласился с Борей, понимая, что так просто мой деловой друг не придёт, бросился сначала в большую комнату, чтобы выключить телевизор.
Когда же я появился на кухне, то увидел, что на столе возле Бори уже стоит чашка чая, а жена деловито делает бутерброды с сыром и маслом.
Я несмело присел рядом, пододвинув к себе свой любимый бокал, где был изображён некий чудик, сидящий в паутине интернета.
Борис же, казалось, вовсе не замечал нашей с женой растерянности и вообще вёл себя так, словно это мы у него в гостях. Он, со своим задумчиво-академическим видом, спокойно начал прихлёбывать чай и неторопливо жевать бутерброд. И всё это абсолютно молча. Такое необычное поведение, хотя Боря постоянно был сама особенность, а лучше всего сказать сама ненормальность, заставило нас с супругой незаметно, но весьма выразительно, переглянуться между собой.
За годы совместной жизни мы с женой научились понимать друг друга и, теперь я ясно видел, что жена говорит мне взглядом и мимикой, что у моего друга что-то случилось. И этим обстоятельством жена была немного напугана, что вообще свойственно подавляющему большинству людей, пугаться чужого горя. Наверное, это потому, что горе, слава Богу, для нас всё же не является привычной обыденностью.
Однако, видя, как Боря неторопливо жуёт бутерброды и столь же неторопливо прихлёбывает чай, я не согласился с женой и мимикой показал ей, что та заблуждается. Моё возражение, я видел, несколько успокоило жену. Её улучшившееся настроение выразилось в возросшем радушии.
- Может тебе гуляш с картошечкой подогреть? – сердечно проворковала моя супруга, обращаясь к нашему молчаливому гостю.
- Спасибо, ничего не надо, - буркнул Боря и тут же продолжил, - я, собственно, пришёл к вам для того, чтобы квартиру свою отдать.
- Что? – воскликнули мы с женой в унисон.
Ни я, ни она не могли поверить, что человек вот так запросто приходит в дом к чужим, в общем-то, людям, и предлагает им своё жильё. Но, однако же, ни я, ни моя супруга не проявили пока ещё никаких эмоций, потому, как я, так и она решили, что просто чего-то не так поняли, может быть, даже не расслышали.
- Квартиру вам хочу свою отдать, - вытирая губы салфеткой, повторил Борис.
- Как отдать? – не скрывая ужаса, вскричала жена, так что Борис даже с некоторым удивлением посмотрел на мою супругу.
- Просто, - пожав слегка плечами, подтвердил Боря.
Я же не говорил ничего, так как и понять то ничего не мог. А вы бы сами что делали, когда кто-либо вдруг припёрся нежданно к вам в дом и задаром предложил квартиру. Такое событие, может быть, и было простым для Бори, но никак не для нас с супругой. Моя жена, так вообще пришла в ужас от Бориной простоты.
- Ты что надумал, Борис? – наклоняясь над нашим визитёром, шёпотом произнесла моя супруга.
- Да ты чего так испугалась то, Ирина? – недоумённо глядя в бледное лицо моей жены, несколько растерянно пробормотал Боря.
Но, несмотря на то, что моя Ирина не ответила на прямо поставленный вопрос Бори, нам стал понятен её испуг. Ирина наклонилась к Борису и, продолжая рассматривать его вытаращенные от удивления глаза, спросила:
- Ты, часом, не жизни себя решил порешить?
Стилистически эта фраза прозвучала, может быть не совсем корректно, зато предельно ясно. Настолько ясно, что наш несколько флегматичный друг даже возмутился и с лёгкой насмешкой воскликнул:
- Что за чушь ты несёшь?
Боря, конечно, не отличался хорошими манерами, но сейчас его несколько грубоватый ответ не то что не обидел, но даже обрадовал Ирину. Но это состояние радости было видно лишь мне.
- Чушь? – воскликнула Ирина с весьма возмущённой интонацией.
Тут зазвонил её мобильник и она, не глядя, кто звонит, тут же прервала вызов, что было для моей супруги невероятным жестом. Боря, разумеется, не мог знать, на какие жертвы сейчас пошла моя супруга, поэтому он вполне обыденно и без всякого восхищения к поступку собеседницы, подтвердил:
- Конечно, чушь.
- Нет не чушь! – настырно продолжала гнуть своё Ирина.
Тут опять зазвонил её телефон. На этот раз она решила ответить, не в смысле поговорить, а просто пояснить, что сейчас никак не может говорить по телефону, потому как чрезвычайно занята. Моя, обычно вежливая супруга, даже не стала извиняться перед своим абонентом, а просто пояснила, что перезвонит позже.
- Да с чего ты взяла, что я собираюсь свести счёты с жизнью? – с детски-наивным недоумением спросил наш гость.
- Да ты ведь говоришь, что собираешься отдать квартиру, - разведя руки в стороны, отвечала моя супруга.
Я же продолжал, молча наблюдать за происходящим. Да и что я мог спросить, кроме того, что выпытывала моя жена. Ничего.
А Борис продолжал удивляться, словно такое событие, как подарок квартиры в нашей жизни наблюдается на каждом шагу. Боря не торопясь почесал себе спину поверх правой лопатки левой пятернёй и, вновь подтвердил, что мы не ослышались и, он действительно собирается подарить нам свою квартиру.
- Единственно, что тут надо, так это оформить всё либо в форме фиктивной продажи, либо в форме дарения. Вроде бы у тебя есть какой-то знакомый юрист.
- Тю, тю, тю. Не впутывай в это дело мою школьную подругу, - сурово прервала Бориса Ирина.
Затем Ирина, склонившись над Борисом, не столько спросила, сколько вскричала таким тоном, словно предупреждала человека о полынье:
- А сам-то ты, где будешь жить?
Борис широко ухмыльнулся и с иронией пробубнил:
- А я уезжаю.
Такой ответ насторожил и меня, ибо я сразу вспомнил роман Достоевского «Преступление и наказание». Там тоже один типчик всё собирался уехать в Америку, а в результате сознательно уехал на тот свет.
Нахмурившись, я уже было хотел спросить своего друга, куда это он вдруг собрался на старости лет уезжать, но не успел, так как моя супруга среагировала быстрее.
- А что, туда, куда ты уезжаешь, жилплощадь дают просто так, сразу по приезде?
И столько сарказма было в её голосе, если бы вы слышали.
- Я вообще-то далеко уезжаю, - широко зевнув, не спеша, отвечал Борис.
- Какая разница, далеко или близко. Ведь туда, куда ты явишься, тебе нужна будет жилплощадь.
- Ирина, не путай мои проблемы со своими, - чуть насмешливо отвечал Борис.
- Нет, дорогой, если уж ты предлагаешь нам свою квартиру, да ещё даром, это значит, что твои проблемы автоматически становятся и нашими семейными проблемами.
- Какие же тут могут быть проблемы? – добродушно разведя руки в стороны, проворковал Борис.
- Так, Боря, давай сейчас же уматывайся от нас. Я ничего, никаких предложений от тебя не слышала, ты к нам не приходил и мы тебя не видели.
Видя столь необычную реакцию на своё щедрое предложение, Борис мог лишь недоумённо хлопать глазами, молча глядя в разгневанное лицо моей супруги.
- Чего это она у тебя, Толя? – спросил в крайнем удивлении мой школьный приятель, не собираясь, однако вставать со стула.
- Думаю, эта реакция супруги проистекает от неожиданности, - пробубнил я.
- Хм, неожиданность, - коротко хохотнул Боря, - садись, выпей чаю, приди в себя, а потом и потолкуем, - продолжил он хозяйским тоном.
- Нет! Нет! Нет! – категоричным тоном вскричала моя Ирина.
- Да, ты чего так? – ошеломлённый непонятной реакцией женщины, растерянно спросил Борис.
Тут уже я решил, что пора вмешаться.
- Боря, ты приходи через несколько дней, пусть жена успокоиться и тогда поговорим.
- Мне нечего успокаиваться, как нечего и такие нелепые предложения делать, - вскричала гневно Ирина, указывая нашему нежданному гостю на выход.
- Ладно, ладно, я приду к вам через недельку, - пробормотал сконфуженно Боря, не скрывая глубочайшего недоумения.
- Мне бы хотелось обделать всё до осени, или хотя бы до октября, - пояснил он.
- Почему это? – грозно вопросила Ирина. Любопытство видать пересилило её страхи перед необычностью поступка моего друга.
Однако Борис ничего не стал более объяснять и вышел в коридор. Супруга даже не стала его провожать, а лишь обессилено плюхнулась на стул, на котором только что сидел Борис.
******
Стратеги. Глава 18.
Я выскочил в коридор. Борис стоял уже обутый. Он хлопнул меня по груди и, ни слова не говоря, вышел. Уже из коридора, напомнил:
- Я через недельку приду приблизительно в это же время. Подготовь её.
- Ладно, подготовлю, - чисто машинально, отвечал я, хотя совершенно не знал, как это я буду делать.
Обескураженный я вернулся на кухню, где, уставившись в одну точку на стене, находилась супруга, сидя за столом, на том месте, где только что восседал Боря.
Увидев меня, Ирина с быстротой дикой кошки вскочила со стула и, приблизив своё лицо вплотную ко мне, с максимальной экспрессией зашептала, то и дело поглядывая на кухонную дверь, словно в коридоре кто-то мог быть:
- Не вздумай соглашаться на это безумное предложение?
И столько паники, столько страха было в её голосе, что я смог лишь машинально в ответ спросить, причём тоже перейдя на шёпот:
- Да почему? Что тебя пугает в Борькином предложении?
- Что пугает? – округляя глаза, прошептала моя супруга, - Да ведь у нас в стране убийств на квартирной почве происходит больше всего.
- Ну, - растеряно пробормотал я, но Ирина не дала мне ничего возразить.
С силой усадив меня на стул, она сама опустилась на другой и с прежней экспрессией зашептала:
- Что ну, что ну? Да у нас за лишний квадратный метр жилья люди готовы убить друг друга.
- Ну, - вновь встрял я несмело.
Не обращая более внимания на мои нечленораздельные нуканья, Ирина продолжила свою лекцию на криминальную квартирную тему:
- Да у нас дети убивают своих родителей из-за квартиры.
- Да Борька же собирается нам отдать свою, - смог я, наконец, вставить фразу.
- Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, - самым зловещим тоном процедила сквозь зубы моя Ирина.
- Только не надо приписывать Борьку к криминалу, - протягивая вперёд обе руки, возразил я.
- А ты лучше вспомни, как мужик, который шёл перед тобой обронил крупную пачку денег, - приблизив своё лицо к моему вплотную, зашептала Ирина.
Я невольно усмехнулся. Этот случай я помнил очень хорошо, хотя он и произошёл в начале девяностых годов, когда уголовщина буквально захлестнула страну. Действительно, возвращаясь как-то домой, я увидел, что у мужчины, идущего впереди меня, выпали из кармана деньги, много денег.
- Эй, мужик! – тот час закричал я, попытавшись догнать столь небрежного растеряху, однако не наклоняясь за обронённой пачкой.
Но мужчина, не обращая внимания на мои оклики, продолжал споро удаляться. Зато, неизвестно откуда, подскочил какой-то скользкий тип, и, схватив всю пачку, потащил меня за собой, за угол дома.
- Раз этот фраер теряет с лёгкостью такие суммы, значит у него денег куры не клюют. Так что давай денежки разделим поровну и быстренько разбежимся.
С интересом взглянув на шустрого мужичка, я отрицательно покачал головой, уже заранее понимая весь сценарий.
- Кто же отказывается от таких денег, - продолжал убеждать меня этот столь здравомыслящий незнакомец.
Я, не слушая его, собрался уже идти своим путём, как вдруг к нам подбежал тот, из чьего кармана выпала эта внушительная пачка купюр.
- Мужики, деньги не находили? – запыхавшись, спросил этот столь рассеянный гражданин.
- Да, вон они, - я кивнул головой, указывая на того, кто так споро поднял находку.
И тут я увидел нечто интересное, что навряд ли забуду. Лицо мужчины изобразило не радость от того, что нашлась потеря, а нескрываемую досаду. Такое выражение бывает у рыбаков, когда с крючка срывается рыба. Но дольше с этими двумя я не стал задерживаться и заспешил к дому.
Вот именно этот давний случай и напомнила сейчас Ирина.
- Ирина, да ведь Борька никак не связан с криминалом, - усмехаясь, возразил я.
- Уверен? А может его прижали. Мало ли что могут заставить человека делать даже помимо его желания, - без тени улыбки, самым серьёзным образом, возразила супруга и тут же пояснила, - больно уж щедрый подарок.
- Ну, да, я тоже удивлён, - пожав плечами, вынужден был согласиться я.
- Вот видишь, - шёпотом торжествовала Ирина.
В эту ночь мы с супругой почти что не спали, обсуждая странное предложение моего друга. Мы строили разные гипотезы относительно отъезда Бориса, а так же пытались понять причины его предполагаемого и столь внезапного отъезда. Я никак не ожидал от своей супруги наличие столь аналитического ума. Она просто произвела самый тщательный анализ странного поведения Бориса. Предположения выдвигались самые невероятные. Однако, мы так ничего и не решили. Единственно, в чём я смог убедить супругу, так это заставить её всё же проконсультироваться со своей школьной подругой адвокатом насчёт странного подарка. Нехотя, жена согласилась. На том мы и порешили.
Неделя у нас с ней прошла как в чаду. Не то что меня особо беспокоило Борькино предложение, но оно сильно взволновало жену и этого оказалось вполне достаточно для нарушения спокойствия в семье. Однако, мы всё же наметили некоторую стратегия поведения, с целью выпытать у Вольнова, почему он так расщедрился.
******
Девственник. Глава 19.
И вот прошла неделя. Мы с нетерпением ждали прихода нашего странного друга, который вдруг под старость решил сделаться дедом Морозом. К его приходу Ирина наделала целую кучу мантов, чего уже у нас давно не было. Супруга самолично купила торт, фрукты, коробку конфет. Я просто диву давался, глядя на её приготовления. Вероятно, приманка в виде квартиры оказала на неё всё же сильное воздействие и она надеялась, что затраты всё же окупятся. Не хочу сказать, что меня очень уж радовало её столь меркантильное поведение, ведь до этого она никогда не встречала Борю столь хлебосольно, но я не вмешивался в её хлопоты. С утра пораньше Ирина заставила меня пропылесосить квартиру, она же вытерла везде пыль, даже со шкафов и помыла полы. А так как после столь интенсивной утренней зарядки я изрядно проголодался, то Ирина разрешила мне, не дожидаясь гостя, съесть несколько мантов. Сама она лишь попила чая. Меня вообще удивляет её способность есть мало, в конце-концов, она тоже работала с утра, как и я. Впрочем, многие женщины, как я заметил, умудряются при весьма умеренной потребности в пище, всё же весьма сильно набирать в весе. Рассуждая таким образом о различие мужской и женской физиологии, я с удовольствием съел свои манты, посочувствовав про себя супруге, которая больше думает о том, как бы не переесть, а не насытится. После чего мы, глядя друг на друга, уселись на диване и стали чинно ожидать прихода Бориса. Мы знали, что Борис придёт строго в обещанное время, хотя обещание и было высказано в некоторой неопределённой форме. Боря, несмотря на все свои недостатки, являлся всё же человеком весьма пунктуальным. Тем не менее, минуты тянулись несказанно медленно. Я даже немного успел вздремнуть, откинувшись на спинку дивана. Ирина же моя просто вся извелась. Впрочем, за несколько минут до прихода Бори, она, уверенная в его пунктуальности, загрузила мантушницу мантами изготовленными из двух сортов мяса. Я же тихо похрапывал, откинув голову на спинку дивана. Даже звонок не услышал. Зато на него сразу же отреагировала супруга. Вбежав в большую комнату, и больно ткнув меня кулаком в бок, чтобы я проснулся, Ирина помчалась в прихожку. Усмехаясь про себя её прыти и сонно протирая глаза, я не спеша последовал следом.
Борис, казалось, вовсе не замечал суетливого поведения хозяйки и привычно направился на кухню, откуда доносились ароматы приготовленных мантов. Ирина, было воспротивилась тому, чтобы обед проходил на тесной кухне, сказав, что для такого дорогого гостя она с радостью накроет стол и в зале, но Борис равнодушно отмахнулся от столь широкого гостеприимства. Вы же уже знаете, насколько мой друг нетребователен. Тем не менее, он с удовольствием съел несколько мантов, обильно поливая их кетчупом.
- Да, не часто мне приходиться есть хорошо и вкусно приготовленную пищу, спасибо, - пробурчал Борис, вытирая салфеткой губы.
- Давай ещё подложу, - лебезила моя Ирина.
Услышав отказ, искренне огорчилась. Я же просто дивился её искренности, ибо знал, что моя супруга, хотя и умеет быть хлебосольной, но всё же несколько скуповата. Теперь же она превзошла самою себя. Она даже разговор не спешила заводить, хотя мы и выработали стратегию беседы, что случилось впервые за всё время нашей с ней совместной жизни. Столь тщательно готовиться к беседе с гостем нам ещё не приходилось. В этом просто не было никакой необходимости.
Я в обеде участия не принимал, так как уже наелся заранее, как вы знаете. Нехорошо, конечно, но надо учитывать и то, что у меня мужская физиология, которая требует обедать вовремя, а не к определённому событию. Ирина же, хотя ещё ничего не ела, тоже особо не налегала на своё коронное изделие, настолько её, очевидно, сжигало нетерпение поговорить с поистине дорогим гостем. Но, мы условились, что сначала как следует попотчуем гостя, ибо все знают, что беседа на голодный желудок не очень благоприятствует общению.
Наконец, когда с мантами было покончено, в том смысле, что Борис вполне насытился, Ирина любезно стала разливать по бокалам чай, ибо знала, что наш гость любит пить чай из большого бокала.
За тортом она всё же не выдержала и, не дожидаясь окончания обеда, как бы невзначай спросила:
- А кто из твоих родственников знает о том, что ты собрался отдать свою квартиру?
- А зачем им это знать? – равнодушно пробубнил Боря, отправляя в рот кусок кремовой розы. – Я для них отрезанный ломоть.
- Ну, хотя бы жене сообщил, - несмело возразила Ирина.
- Да, нет у меня жены, - вяло возразил Борис.
- Нет, то, что вы развелись, это одно, но ведь она тебе не посторонний человек, - напирала на Бориса Ирина, держа над блюдцем в ложечке торт.
Я в беседе участия не принимал, ибо с удовольствием расправлялся с огромным куском торта, старательно разламывая его маленькой ложечкой, с удовольствием смакуя этот кулинарный изыск. Борис же, усмехаясь с таким видом, словно предвидел реакцию слушателей, пояснил:
- Нет у меня жены и, никогда не было.
- Как так? – растерянно спросила Ирина.
- Зачем же ты мне врал? – несколько обиженно поинтересовался и я.
- А зачем надо было говорить правду? - слегка пожимая плечами, отвечал Борис.
- А сейчас что изменилось? – недоумённо поинтересовался я.
- Теперь это всё уже не имеет значения, - с полным равнодушием в голосе отвечал Боря, продолжая с усмешкой наблюдать за нами.
- Что не имеет значения? – несколько настораживаясь, сурово поинтересовалась Ирина.
Я вполне понимал её. Женщины вообще плохо переносят женоненавистников, в ведь именно таким человеком и был в глазах моей супруги мой школьный друг.
- Ну, правду я говорил о своей семейной жизни или нет, - вновь со своей загадочной ухмылкой попытался пояснить ситуацию Боря.
- Да зачем же делать из столь малозначительного факта секреты? – сурово спросила Ирина.
- Привычка, - равнодушно пояснил Боря.
- Привычка? – хором воскликнули мы.
- Разумеется, мне было легче везде и всюду врать, что я был женат, но развёлся, чем говорить, что никогда и не был женат.
- Почему же легче то? – забыв про свой торт, недоумевала Ирина.
- Да потому что, если говорить людям правду, то сразу же следовали другие ненужные вопросы.
- Ну, у тебя же были женщины? - Полувопросительно пробормотала Ирина.
- Вот видишь, - засмеялся Боря, - об этом я и говорил.
В полной растерянности Ирина поглядела на меня, как бы предлагая помочь ей в столь нелёгкой беседе. Она явно была в затруднении. Но Борис сам помог ей. Без тени смущения, с лёгкой усмешкой на губах, он пояснил:
- Нет, Ира, не было у меня женщин.
- Ну, какие-то у тебя были бабы? - Несколько развязно, потому что чувствовала смущение, задавая столь щекотливые вопросы, поинтересовалась Ирина.
- Никаких, - просто, как о нечто само собой разумеющемся, отвечал коротко Боря.
Отложив ложечку на блюдце, я с изумлением взирал на своего друга. Не то, что я вместе с тортом проглотил язык, но я ведь знал, что Борис пенсионер, а услышать от человека его лет такое признание было для нашей жизни более чем странно.
- Ты что, девственник что ли? – Виноватым тоном тихо проговорила моя супруга.
- Да, девственник, - несколько равнодушно, произнёс Боря, хотя его и забавляла наша оторопь.
- Господи, - тихонько простонала моя супруга, - господи, Боря, я, конечно, уже стара, но у меня полно подруг и знакомых, твою ситуацию можно легко исправить.
- Да не надо ничего исправлять, - с усмешкой запротестовал Борис.
Но не тут то было. Моя жена, удивлённая столь неожиданным признанием, явно вознамерилась помочь нашему другу.
- Как же не надо! – вскричала Ирина. – Это же немыслимо.
Тут Ирина вскочила со своего места и, отступив к окну, простёрла к Борису руки, так что я на секунду подумал, что она сама вот сейчас, сию минуту собирается предложить себя Борису.
- Ирина, - промямлил я нерешительно.
Но жена, казалось, вовсе не слышала меня. Она продолжала твердить лишь одно слово:
- Господи, Господи!
- Ирина, - как более мягче повторил я, стараясь успокоить мою впечатлительную жену, но эффект оказался прямо противоположным.
Супруга наоборот пришла в ещё более сильное возбуждение и, воздев руки к потолку, пылко воскликнула вновь своё «господи». Затем, с таким выражением лица, что казалось, будто она вот-вот заплачет, вдруг начала горячо, темпераментно, словно какая-нибудь испанка, говорить, казалось ни к кому из нас не обращаясь, а, как бы рассуждая сама с собой:
- Господи, да ведь мы с девчонками в молодости за счастье считали, когда нас приглашали парни поехать за Волгу, например.
Ирина потрясла головой и, глядя куда-то в пол, горестно начала как бы исповедоваться:
- Кто-нибудь из девчонок мог позвонить и сказать: «Я познакомилась с классным парнем, приглашает на выходные за Волгу. Поедем, потрахаемся?».
Я оторопело посмотрел в лицо жены, но та вовсе не обращала на мои удивлённые взгляды никакого внимания. Она даже не попыталась остановить свой поток воспоминаний.
- Да, для этого мы и встречались с мальчиками. Мы ехали за Волгу и все два дня просто трахались как полоумные.
Она на секунду замолчала, а потом продолжила с прежней экспрессией:
- Конечно! – Тут она хохотнула, - а то, видишь ли, говорят, что мужики ходят налево. Да к кому они ходят, к Марсианкам что ли? Они ходят к обычным женщинам, которые так же жаждут, чтобы их оттрахали. Молчи, - грозно остановила она мою попытку вмешаться в её темпераментный диалог, - я это для Бори говорю. Это просто немыслимо, что человек ни разу в жизни не узнал женщины.
Борис с усмешкой, видно его этот монолог нисколько не задевал, хотел что-то сказать, но Ирина остановила и его:
- И ты молчи! – И тут же вновь запричитала, - Господи! Господи! Да ведь наши заводы, да любые предприятия, представляли из себя обыкновенные вертепы. Начальство трахало своих сотрудниц не спрашивая согласия. А куда тем было деваться. Либо увольняйся, либо подчиняйся. Да, собственно, мало кто из нас, женщин и сопротивлялся. Все воспринимали этот порядок вещей как должное.
Ирина прикрыла глаза и покачала головой:
- А взять дома отдыха. Ведь туда ехали лишь для того, чтобы потрахаться. Ведь путёвка давалась либо жене, либо мужу. Супруги, чаще всего работали на разных предприятиях. И подавляющее большинство было этому радо. Многие за месяц успевали сменить десятки партнёров.
Тут моя разговорившаяся не в меру супруга вновь всплеснула руками и, покачав головой, темпераментно продолжила:
- А взять эти колхозы, куда нас посылали каждый год то на уборку, то на сбор урожая.
- Ну, скажите, - воскликнула патетически моя жена, - какой дурак согласился бы ехать в эту срань, грязь, работать где-то на поле, получая гроши, если бы начальство не организовывало коллективный бардак?
- Успокойся, Ирина, - в полном смущении пробормотал Борис.
- Боря, как же тебя угораздило остаться девственником, - воскликнула горестно моя жена и, вдруг, неожиданно разрыдалась.
Мы с Борисом оторопело переглянулись. Мой друг глядел на меня виновато. Я примирительно махнул рукой, давая понять, что не считаю Борю виновником истерики моей супруги. Я, как ни странно, не чувствовал ни смущения, ни злости от такой неожиданной исповеди. Встав со своего места, я выплеснул в раковину остывший чай жены и попросил Бориса включить чайник.
- Ладно, садись, успокойся, - проговорил я примирительно.
Жена послушно села на своё место. Истерика её постепенно проходила, хотя она ещё продолжала всхлипывать.
- Как же так получилось, что среди вертепа нашей жизни ты так и не познал ни одной женщины, - каким то виноватым голосом поинтересовалась жена.
- Хм, - Борис пожал плечами, - ну, если уж у нас сегодня такая откровенная беседа, то я готов объяснить ситуацию.
- Ты готов объяснить ситуацию? – не скрывая изумления, переспросила Ирина.
- А почему бы и нет, - просто, без всякой рисовки и даже без тени смущения отвечал Борис.
Я как-то автоматически разлил вновь по бокалам чай и плюхнулся вновь на стул, с нетерпением ожидая рассказа Бориса.
*******
Государство и террор. Глава 20.
- Ну, как вы знаете, - начал своё повествование Борис, - мои родители оба не избежали в своё время тюрьмы.
- Погоди, погоди, - прервала Борю моя супруга, - зачем нам слушать что-то о твоих родителях.
Борис, ничего не отвечая, протянул вперёд раскрытую ладонь по направлению к Ирине, как бы заставляя её помолчать.
Я же, оценив ситуацию, тут же вмешался, требовательно, на правах мужа, приказав не перебивать рассказчика. Недовольно сверкнув в мою сторону глазами, Ирина не стала спорить, скромно положив руки на стол и вперив взгляд в Бориса.
- Ну, так вот, - продолжил Борис, - а что это могло означать для меня?
В этот раз моя супруга не произнесла ни звука, понимая, что вопрос чисто риторический.
- Естественно, - неторопливо продолжил Боря, - при такой родословной нечего было и мечтать о карьере, тем более, что физика всегда в СССР была под особым контролем спецслужб.
Ирина, скрывая нетерпение, мельком взглянула на меня, но не стала торопить рассказчика. Я сам встрял.
- Боря, а причём здесь твои отношения с женщинами?
Я вовсе не хотел, чтобы мой друг очень уж отвлекался от темы.
- Видишь ли, - с размеренной неторопливостью пояснил Борис, - сразу же после окончания школы, государство стало давать мне огромные дозы гормональных препаратов, которые мне вовсе и не требовались.
- Постой, постой, как это? – тут же перебил я рассказчика.
- Ну, у государства масса возможностей влиять на личность при помощи медицины, - пожал плечами Боря.
Однако нас такое объяснение не устроило.
- Зачем, и кому это нужно? – дуэтом вскричала наша семейная пара.
При этом жена слегка испуганно успела взглянуть на меня, как бы говоря: «Ну, что я говорила, твой друг просто чёкнутый».
Но Борю не так то легко оказалось смутить. Да и о каком смущении вообще может идти речь, если он столь откровенно заговорил на столь интимную тему, сделав при этом сногсшибательные признания.
- Поймите меня правильно, - напористо обратился к нам Борис, при этом посмотрев сначала на меня, а потом на мою супругу, - я не хочу оправдывать ни свои действия в тот период, ни принижать роль государства.
- При чём здесь государство, Боря, - с жалобным нетерпением простонала Ирина.
- А при том, что государство, даже если и проводит террор по отношению к личности, тем не менее, в любом случае должно выглядеть непричастной стороной, - гнул своё Боря.
Но мы, честно говоря, совершенно не понимали пока нашего гостя, искренне начиная верить в его нездоровье по части психики.
- Но ты же ведь простой человек, зачем по отношению к тебе проводить какой-то террор, - простонала Ирина.
Борис тяжко вздохнул. Вероятно, ему всё же было очень трудно объяснять то, что для него самого представлялось очевидным.
- Хорошо, - решительно воскликнул наш не совсем умелый рассказчик, - давайте немного отвлечёмся и обратимся к другой эпохе, скажем, к средним векам.
Мы с супругой при этих словах невольно раскрыли рты от очевидного изумления. Но перебивать рассказчика всё-таки не стали.
- Возьмём Испанию, средневековую Испанию, - уточнил Борис, - ведь в то время, если человека по каким то причинам инквизиция сжигала на костре, то все последующие поколения этого несчастного не имели права занимать государственные должности или заниматься определённым родом деятельности, например, быть юристами.
Мы с Ириной лишь бегло переглянулись, скрывая свои подозрения по поводу здоровья Бориса.
Но нашего рассказчика трудно было смутить. Как ни в чём не бывало, он хладнокровно продолжил свою лекцию.
- А вы думаете, что наш славный СССР был лучше средневековой Испании?
На столь прямой вопрос, заданный саркастическим тоном мы даже и не знали, что отвечать, но Борис и не нуждался в наших ответах и, вдохновляясь всё больше и больше, продолжил:
- Нет, конечно. Дело даже не в том, что мы за несколько десятилетий уничтожили своих людей на несколько порядков больше, чем вся инквизиция за всё время своего существования. Повторяю, дело даже не в количестве убитых, а в тех методах, которые инквизиция и СССР применяли к еретикам. Только СССР, в конце-концов, научился преследовать людей более тонко, скрытно, я бы сказал. Объяви человека шизофреником и всё, он если и не физически, то социально умер. Нет ни карьеры, ни интеллектуальной работы. Нет ничего.
Ирина хотела что-то сказать, но Борис властно остановил её жестом. Не то, что он разговорился и боялся, что собьётся с мысли, но просто хотел, чтобы мы его в данный момент поняли.
- И что самое главное, СССР научился преследовать свои жертвы так, что никто не мог и заподозрить государство. Нет, во всём был виноват сам преследуемый, сама жертва.
- Но причём здесь какие-то препараты, которые тебе якобы давали? – робко пискнула моя Ирина.
- Да не какие-то, а вполне конкретные. Мне стали впихивать без моего ведома и согласия слоновьи дозы мужских гормональных препаратов.
- Да зачем? – вскричал я в нетерпении.
- А затем, - снисходительно пояснил Борис, - чтобы не дать развиться моей половой системе.
- Да зачем? – вновь, совершенно непроизвольно воскликнул я.
- Затем, чтобы просто изуродовать меня, - вполне спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся, пояснил Борис.
Ошарашено взирая на нашего гостя, мы могли лишь молчать.
Усмехнувшись, Борис, сказал:
- Вы, вероятно, хотите вновь спросить: «Зачем?». Отвечу, те, кто подвергались террору, должны были сами выглядеть виноватыми за свои поступки. А уж как человека подвести к определённой черте, изуродовать его при помощи медицины, или подтолкнуть к уголовщине, не имело никакого значения. Главное, это сбросить человека с карьерной траектории.
Борис, видать, немного утомился от своей лекции, потому что сам включил чайник, налил себе заварки и взял кусок торта. Нам же с супругой было уже не до сладкого. Мы даже и не знали, что подумать и поэтому сидели молча и даже с некоторым виноватым видом.
На нашей кухоньке наступила гнетущая тишина. Борис невозмутимо прихлёбывал чай, ел не спеша торт, а мы с Ириной просто молча взирали на своего необычного гостя, не зная, что предпринять. Наконец Ирина несмело спросила Бориса:
- А почему, Боря, ты решил, что тебе что-то добавляли в пищу или каким-то иным образом воздействовали на тебя при помощи фармацевтики? А ты не думал, что твоё состояние в тот послешкольный период явилось просто результатом гормонального юношеского взрыва.
- Нет, - коротко возразил Борис, - это была по отношению ко мне медицинская диверсия, организованная государством.
- Но откуда такая уверенность? – настырно продолжала выпытывать Ирина.
- А вот сейчас чай допью и объясню, - заверил Борис.
Несмотря на то, что Ирина покорно вздохнула, принимая заверение нашего гостя, она всё же сочла необходимым задать и другой вопрос:
- Ну, хорошо, а почему ты, Боря, решил, что в результате интенсивной терапии, как ты утверждаешь…
- Не терапии, а атаки, - поправил Ирину Боря, - я совершенно не нуждался в тот период ни в каких гормонах, я был абсолютно здоров, просто как бык здоров.
- Ну, хорошо, - не сдавалась Ирина, - а почему ты всё-таки решил, что тебя советская медицина изуродовала? Ты пробовал общаться с женщинами? – Спросила Ирина.
Я думал, что Борис рассердиться на мою супругу за такую бесцеремонную назойливость, но он был само терпение. Я понимал почему. Ему просто было совершенно наплевать на чьё-либо мнение, ведь он собирался уезжать и уезжать насовсем.
- Я знал, что такое быть здоровым, - криво усмехаясь, пояснил Боря и со злобой продолжил, - если тебе отрезали бы, допустим, руку, ты бы поняла, что её нет.
Такой пример явно не понравился супруге и она даже несколько вспылила, грубо спросив:
- А у тебя что, нет яиц?
- Есть, но недоразвитые, - невозмутимо отпарировал Боря.
Взглянув на жену, я подумал, что она попросит Борю продемонстрировать их тут же на кухне и, поэтому торопливо спросил своего столь чудаковатого друга:
- Ну, хорошо, а тот период, когда тебя закармливали гормонами, которые тебе были вовсе не нужны, ты не попробовал сойтись с какой-либо женщиной, с любой, лишь бы не дать повод более вмешиваться в твоё здоровье посторонним?
- Да, - задумчиво протянул Боря, - вероятно так и надо было поступить, но, видишь ли, всё же я не так был воспитан.
- А может тебя и подталкивали к женщинам столь радикальным способом, - радостно предположила Ирина.
Боря хмыкнул и уверенно возразил:
- Ты думаешь, эти люди не разбирались в психологии? Специалисты с опытом работы. Они сделали то, что и собирались сделать.
- Но какой в этом прок? – напористо спросила Ирина.
- Когда таракану отрывают лапку, а потом начинают наблюдать, как изменилось его поведение в группе, то в этом есть толк, как ты думаешь? – отодвигая в сторону опустевшую чашку, спросил Борис с несколько горькой интонацией.
- Но, то таракан, а ты то ведь человек, - неуверенно возразила Ирина.
Борис зло рассмеялся:
- Для этой сволочи, что человек, что таракан, всё едино, если он не вписывается в некие социалистические рамки. В данном случае было важно просто торпедировать меня, сломать карьеру, жизнь, в конце концов.
- Но где доказательство твоей уверенности? – вскричала Ирина.
Ей просто абсолютно не верилось, что в нашем государстве, которое все считали столь гуманным, могут происходить столь чудовищные вещи.
Борис, посмотрел на Ирину с лёгкой усмешкой и отчеканил:
- Если бы эти люди оставляли доказательства, то их бы на таких местах не держали. Но, я всё же попробую доказать правоту своих слов, как и обещал.
Борис выпрямился на стуле, как бы разминая несколько затёкшую спину и, набрав воздуха, как перед нырянием, резко выдохнул.
Мы с женой обратились в слух.
******
Лесная школа. Глава 21.
- До перехода в ту школу, которую мы с твоим супругом окончили, - начал неторопливо Борис.
Я же слегка удивлённо посмотрел на своего школьного друга. Странно, что он в данный момент обращался лишь к моей супруге, словно меня и вовсе не было на этой кухне. Однако, я не стал ни возмущаться, ни спрашивать Борю о причине такой дискриминации. Борис же, как ни в чём не бывало, продолжал:
- Одну и ту же школу.
- Ну, и? – задала вопрос Ирина.
- А до этого я проучился полгода в «лесной школе».
- Это что такое? Что это за школа такая? – опять встряла с вопросами Ирина.
- Это школа для ослабленных детей?
- Ослабленных? – воскликнули мы в унисон, бесцеремонно разглядывая при этом крепкую фигуру Бориса. Конечно, он хотя и не походил на культуриста, но и на слабака тоже не смахивал. Невысокий, но широкоплечий, если и с не накаченными, но и не слабыми мускулами. Нет, Борю никак нельзя было назвать «ослабленным».
Я всё же спросил:
- Ты что, до нашего восьмого класса был «ослабленным»?
- Нет, это меня родители туда отправили, - невозмутимо отвечал Борис.
Встретившись с нашими удивлёнными взглядами, пояснил:
- Мы в то время жили в подвале.
Ирина вновь собралась что-то спросить, но вовремя остановилась и мы продолжили слушать повествование Бориса.
- Наша комната хотя и была высокая, но почти что вся находилась ниже уровня земли. В то время с квартирами была большая напряжёнка.
- У нас и сейчас такая же напряжёнка, - всё же встряла моя супруга.
Я же незаметно толкнул её под столом ногой.
- И хотя на очереди мы уже стояли давно, но, сколько ещё придётся простоять, никто не знал. Вот моя мама и решила ускорить события. Договорилась со знакомой врачихой и достала справку о моём ослабленном здоровье.
В этом месте рассказа мы с супругой дружно хохотнули, но ничего, однако, не стали комментировать.
- Так что полгода я провёл в санатории для ослабленных детей. Этот санаторий назывался «Лесной школой», потому что мы там и учились.
- Молодец у тебя мама, - не утерпев, всё же воскликнула Ирина.
- Оно конечно так, молодец, только всё же зря она меня туда отправила, - чуть усмехнувшись, ответил Боря.
- А чего так? – вновь встряла Ирина.
- Чего? Да как сказать… - Борис слегка задумался, собираясь с мыслями, - вот по телевизору часто передают кадр, где освобождённые детишки, узники немецких концлагерей, показывают освободителям свои татуировки, номера на ручонках.
- Боря, у тебя дурная манера, перескакивать на гадости, - возмутилась Ирина.
Пожав плечами, Борис пояснил причину своего столь необычного отступления:
- Мы тоже там были такими же подопытными кроликами.
- У вас что, там брали постоянно кровь? – в ужасе вскричала моя жена.
- Над нами там тоже производились опыты, - невозмутимо пояснил Борис.
- Боря, неужели это может быть правдой? – недоверчиво и вместе с тем возмущённо, вскричала Ирина.
- Может! – жёстко ответил Борис.
В его голосе уже не было ни усмешки, ни благодушия.
- И в чём же конкретно это проявлялось? – нахмурившись, уточнил я. Мне вовсе не нравилась затронутая тема, слишком уж она была опасной. В данном случае, поговорка «меньше знаешь, крепче спишь», была вполне оправдана. Чтобы скрыть своё неудовольствие, я встал и наполнил электрочайник, затем включил его.
В кухне повисла напряжённая тишина. Ирину, как я понимал, тоже пугало такое направление беседы.
- Давайте-ка доедим торт, - вскричала она, доставая пакетики с заваркой, так как в заварочном чайнике было уже пусто.
- Давайте, - отрешённо согласился Борис. Он сидел с таким видом, как бы что-то вспоминая, такое, чего он и не забывал никогда.
В полнейшем молчании мы доели торт, Ирина быстро убрала со стола блюдца и села на место. Однако торопить рассказчика она не решалась. Я тоже не собирался этого делать. Так мы и сидели некоторое время в полнейшей тишине, ибо и чайник не шумел, и позвякивания ложечек не слышалось. Даже мы с супругой не переглядывались. Время как бы остановилось. Но это только казалось, ибо Борис то точно был в это время в своих воспоминаниях, в той своей, так называемой «Лесной школе».
- Мы спали там в двух больших комнатах, - неожиданно заговорил Борис, - напротив меня была койка мальчика, не старше двенадцати лет, его звали Вова Адамович, польская такая фамилия.
С напряжённым вниманием мы всматривались в лицо Бориса, стараясь даже не дышать.
- Да. У нас там после обеда был тихий час. В общем, мы должны были два часа спать. Ведь мы все были как бы ослабленными детьми.
Рассказчик замолчал, уставившись в какую-то одну точку на кухонном столе.
- И поэтому кормили нас там очень хорошо. Для тех годов это было нечто неслыханное. Нам даже пельмени давали, - как бы для вещей убедительности добавил Борис.
Моя супруга при этих словах высоко вскинула брови, я же, тихо пробурчав: «Надо же», лишь изумлённо покачал головой.
- А ведь это были начало шестидесятых, - как бы подчёркивая значимость события, пояснил Боря.
Теперь уже и Ирина в изумлении покачивала головой.
- Ну, так вот, - как бы очнувшись, продолжил Борис, - так вот этот пацан, Вова Адамович, он каждый тихий час дрочил свою пипирку под одеялом, хотя, ясно же было, что он делает.
- Как, вот так вот, днём, при всех? – изумилась Ирина, - а что же вы ему ничего не сказали, не остановили.
- Наверное, никто из нас не считал это чем-то опасным, а может быть, просто стеснялись говорить об этом. Не знаю, сейчас уже и не скажу, - пожимая плечами, пробурчал Борис.
- Зачем ты нам рассказываешь эту непристойность? - возмутилась Ирина.
- Да, затем, что я хочу обратить внимание на возраст пацана.
- Ну, мальчишеский возраст, - резко ответила Ирина.
- Да, именно, мальчишеский. А вот теперь подумайте, мог ли ребёнок, я подчёркиваю, ребёнок, каждый день дрочить. Даже и взрослые мужчины далеко не все каждый день сексом занимаются, а тут ребёнок.
- Ну, возраст такой, - возразила моя жена.
- Какой? Он был всего лишь ребёнком, - жёстко отчеканил Борис. И тут же продолжил, - не может ребёнок, довольно хлипкий ребёнок, каждый день дрочить.
- Я не понимаю, зачем ты про этого онаниста начал, - жалобно заныла Ирина.
- Зачем? Сейчас поясню, - Боря зло сжал зубы, - дело в том, что у меня в тот период тоже каждый божий день происходили эрекции с поллюциями после обеда во время этого долбанного тихого часа.
Ирина что-то хотела несмело сказать, но Борис жестом остановил её и с напором продолжил:
- Я ведь не был сексуально озабочен, я был нормальным пацаном, я читал книги, обычные советские книги для детей из библиотеки этого санатория, любил гулять по лесу со своим другом.
- Ну, Боря, ты же сам говорил, что кормили вас там как на убой, - робко напомнила Ирина, - да и вообще, хватит, наверное, эту тему развивать.
- Это я для того, чтобы лучше пояснить события, - вновь весьма жёстко отчеканил Борис.
- Какие? – жалобно прохныкала моя супруга. Она вообще не любила ужасы.
- Видишь ли в чём дело, - упрямо продолжил Борис, - перед тем как отправиться в санаторий, мне говорили, что туберкулёзники…
- Так ты был не ослабленный, у тебя был туберкулёз? – в испуганном изумлении вскричала Ирина.
- Да какой туберкулёз, - зло возразил Борис, - я бегал без отдышки как хороший рысак.
- А, да, тебе же мама сделала справку, - с изумлением на лице проговорила Ирина, - только зачем же в туберкулёзный то? – пробормотала она.
- Да не было там никаких туберкулёзников, по крайней мере, в нашем корпусе, - зло отчеканил Борис, - там по стенам были развешаны портреты врачей совершенно другой специализации.
- И что? – жалобно проныла Ирина, посмотрев при этом на меня, как бы ища защиты. Вся эта беседа ей была крайне неприятна.
Борис саркастически ухмыльнулся:
- Между прочим, среди этих портретов было много и психиатров.
- Ну и что, всё равно же врачи, - чуть не плача, отвечала Ирина.
- Конечно врачи, и я к этому ещё вернусь, но ведь я прервался на том, что перед отправкой в этот санаторий я услышал о повышенной сексуальной возбудимости туберкулёзников.
- Ну, вот, видишь, поэтому вы и дрочили, - искренне обрадовалась Ирина.
Я же от её радости чуть не поперхнулся, хотя и ничего в тот момент не жевал. Однако, мне почему-то захотелось вновь есть и я бесцеремонно достал коробку шоколадных конфет и вновь включил чайник. Меня тоже очень утомлял рассказ Бори. От всего этого исходила некая отрицательная энергия, такая, что просто требовалось делать небольшие перерывы.
Попив чайку, мы вновь немного помолчали. Потом Боря неожиданно произнёс:
- А дома, я что, плохо ел, или моя липовая справка сделала меня в самом деле туберкулёзником. Дома то ведь у меня не было таких поллюций.
- Господи, Боря, да я же в этом ничего не понимаю, - жалобно пропищала Ирина, - это вы вот вдвоём с мужем можете о таких мальчишеских делах говорить, а я то при чём?
- Ладно, не будем пока о поллюциях, - с невозмутимым видом легко согласился Борис, - давай о психиатрах, портреты коих там украшали стены.
- Господи, Боря, но я же и в этом ничего не понимаю, - вновь захныкала моя столь плаксивая супруга.
- Ничего, я умею доходчиво объяснять, - уверил нас Борис и решительно продолжил, - вам это просто необходимо знать.
Ирина тяжко вздохнула и покорно сложила на коленях руки. Как бы ей не хотелось уйти, но понять, почему это вдруг Борис вздумал подарить нам квартиру, было выше нежелания слушать жутики.
- Как я уже говорил, мне ещё до того, как я оказался в этой «лесной школе», говорили о гипер сексуальности туберкулёзников. Но я, как-то не придал этим разговорам значения. Но, вот оказавшись в этой «лесной школе» я вдруг заметил, что мне приходят на ум странные мысли.
- И чем же твои мысли были странными? – заинтересованно поинтересовался я.
- О девочках, наверное, стал думать, - маслянисто улыбаясь, поинтересовалась Ирина.
- Да, в том то и дело, что не стал, - живо возразил Борис.
- А о чём же были твои странные мысли? – вновь задал я свой вопрос.
- Понимаешь, Анатолий, - повернувшись ко мне, отвечал Борис, - это были даже и не мысли, а просто некий абстрактный текст, и не просто текст, а сексуально извращённый текст.
- Супруг у меня уже читал этого Фрейда, так что не надо мне про него, - горячо запротестовала Ирина.
- Я не про учение Фрейда, я про текст, который постоянно крутился у меня в голове, - возразил Борис.
- Что значит, «крутился текст»? – недоумённо поинтересовалась Ирина.
- А то и значит, что у меня стал возникать постоянно один и тот же текст, - отвечал Борис.
Мы с женой удивлённо взирали на Бориса, не понимая, что бы это могло значить.
- В то время я тоже этого не понимал, - как бы прочитав наши мысли, проговорил задумчиво Борис.
Не отвечая, мы ждали продолжения.
- Я даже думал, что схожу с ума, - неторопливо проговорил Борис.
В этот раз мы были само терпение.
- И вот однажды вечером, пацаны дали мне почитать школьную тетрадочку. Они остановили меня прямо на лестнице, ведущей на второй этаж, к телевизору.
Заинтригованные, мы с терпеливой напряжённостью ждали продолжения рассказа, не перебивая Бориса.
- И знаете, что было написано в этой тетрадочке?
Нет, разумеется, мы с супругой не могли этого знать, но не вставили ни словечка в повествование Бориса, не стали ни о чём спрашивать. Мы лишь напряжённо ждали развития событий.
- В этой тетрадочке были мои извращённые мысли.
- Ты говорил во сне! – вскричала Ирина.
- Я тоже в тот раз так подумал, вернее я не знал, что и думать, ведь в тетради были мои мысли слово в слово, буквально с точностью до запятой.
- Ты говоришь во сне, - раздумчиво покачивая головой, вздохнула Ирина.
- Нет, не говорю, - уверенно возразил Борис, - и я проверил это.
- Как, - воскликнули мы дуэтом.
- А очень просто, через несколько дней, после отбоя, когда почти что все пацаны заснули, я начал вслух говорить, как будто бы во сне.
- Зачем? – недоумевая поинтересовалась Ирина.
- Да затем, что мне необходимо было знать реакцию пацанов, на моё бормотание.
- Реакцию? – недоумевая спросила Ирина. До неё всё еще не доходил смыл этого манёвра.
- Конечно. Ведь, если я разговариваю во сне, то пацаны и прореагировали бы соответственно. Например, могли бы сказать: «О, опять что-то бубнит во сне».
- Хитро, - изумилась находчивости Бориса моя супруга.
- Да, хитро, - спокойно согласился Борис.
- И что же ты выяснил? – с любопытством спросил я своего друга.
- Их реакция на мой разговор была такой, что я понял – до этого никогда не говорил вслух во сне.
- А как же тетрадь с твоими мыслями? – изумлённо воскликнула Ирина.
- Да не было моих мыслей, это был текст, который мне проигрывали во время сна.
- Во время сна? – вскричал вновь наш семейный дуэт.
- Да, именно, - подтвердил Борис, - я понял это значительно позднее, после окончания школы, читая газету «Комсомольская правда» у себя в комнате.
- Газету? – озадачено воскликнули мы с супругой.
- Да, газету, - подтвердил Борис.
- И что же было написано в той газете, что помогло понять тебе происходящие события в этом санатории? – заинтересованно спросил я.
- А там была статья об изучении иностранных языков во время сна?
- А языки то тут при чём? – с полнейшим недоумением спросила Ирина.
- Да при том, что если человеку можно во время сна дать иностранные слова, которые у него сохранятся в памяти, то ведь и с русским текстом этого вполне успешно можно добиться.
- То есть, ты хочешь сказать, что всю ту сексуальную белиберду, что постоянно крутилась у тебя в голове в тот период, тебе давали гипнологи? – изумлённо воскликнул я.
- Погодите, погодите, вы же говорили про психиатров, - запротестовала Ирина.
- Это одна и та же специальность, только профиль несколько иной, - пояснил Борис.
- Так вот почему у вас там были портреты психиатров, - догадливо сообразила Ирина.
- Но зачем это нужно? – растерянно поинтересовался я.
- Ну, во-первых, для того, чтобы оправдать повышенную сексуальность детей, которым давали синтетические искусственные гормоны.
- Откуда ты знаешь такие подробности? – удивился я.
- Натуральные гормоны дороги и они имеются в ограниченном количестве, а химия в тот период развивала как раз синтетику.
- Но детям то зачем вводить всю эту гадость? – возмущённо запротестовала Ирина.
- Ведь мы в тот период готовились к войне, - усмехаясь, произнёс Боря.
Видя недоумение на лице моей супруги, которая просто была порой не в состоянии поспевать за скачками мысли нашего гостя, Боря продолжил свою лекцию:
- Во время военных действий в условиях ядерной войны, огромные территории были бы заражены радиацией.
- А при чём здесь гормоны? – не поняла Ирина.
- Да при том, что лучевую болезнь пытались лечить в тот период половыми гормонами. Но, если вся местность заражена, то легче добавлять гормоны в пищу, в продукты, которые, естественно, потребляют и дети, вот потому-то на нас и испытывали влияние гормонов, на наши детские организмы.
- Господи, Боря, ты говоришь неслыханно чудовищные вещи. Разве такое кто допустил бы? – простонала моя супруга.
- Конечно, допустили бы, и действительно это имело место, - с полнейшей невозмутимостью возразил Ирине Борис, а затем с ироничной усмешечкой добавил, как нечто невинное, - не надо забывать, что эта система проводила фактически широкомасштабный геноцид против своего народа. Ведь мы уничтожили своих людей столько, сколько и фашисты не смогли ухайдокать.
- Ну, хорошо, пусть так, - решил вмешаться я, - но какое отношение этот санаторий имеет ко всему последующему, к последующей твоей жизни? – несколько может быть наивно, поинтересовался я.
Боря лишь усмехнулся.
- Если человек сидел в тюрьме, это ведь отразится на всю его жизнь, ты ведь не сомневаешься в этом, правильно, - Борис мрачно посмотрел мне прямо в глаза.
Отведя взгляд, я недовольно пробурчал:
- То, тюрьма…
- А это что, лучше? – задал он самым жёстким тоном вопрос.
- Но вас же там хорошо кормили, - попробовала возразить Ирина.
Боря лишь саркастически засмеялся:
- Да ведь последствия то всё равно на всю жизнь. Даже те, кто не потерял окончательно здоровье, всё равно оказывались как бы клеймёными, раз они были в качестве подопытных свинок.
Мы с супругой растерянно молчали, не зная, что возразить. Борис же продолжил:
- Так почему я вам рассказал про эту «лесную школу»?
- Не знаем, - пискнула Ирина, чуть не плача.
- А затем, чтобы убедить вас, что я могу отличить воздействие медиков от естественного своего состояния. Так вот, после школы меня просто добили, свалив всю вину при этом на меня же. Такой подлянкой торпедировали не только моё здоровье, но и вообще всю мою судьбу, таким образом меня лишили и карьеры, и материального благополучия. Да всего! – зло завершил он свою тираду.
На кухне вновь воцарилась тишина. Борис, плеснув в бокал заварки и разбавив её горячей водой, не торопясь, пил свой несладкий чай, не прикасаясь к конфетам.
- Ты рассказал нам всё это, чтобы объяснить причину своего намерения уехать? – задумчиво проговорила моя супруга.
- В общем-то, да, именно поэтому, - подтвердил Борис предположение Ирины.
- Быстро переглянувшись с женой, я хотел что-то сказать, но вместо этого так же налил себе немного чая и, тоже стал, не торопясь, пить его без конфет.
*********
Перебежчик. Глава 22.
Мы сидели совершенно опустошённые. Рассказ Бориса настолько потряс нас с супругой, что не было сил говорить. Борису тоже вся его откровенность, скорее всего, досталась совсем непросто, хотя внешне это ни в чём и не проявлялась. Как бы то ни было, но мы просидели в тишине несколько минут.
- И куда же ты собираешься уехать? За границу? – наконец нарушила молчание Ирина.
- Вроде того, - отвечал Боря.
Не уловив неопределённость фразы, Ирина живо воскликнула:
- Тем более тебе не надо дарить нам свою жилплощадь. Продай квартиру и езжай.
Боря лишь рассмеялся с большой долей сарказма.
- Не понимаю, что я такого сказала смешного? – рассердилась Ирина.
- Да кто же меня выпустит? – самым вкрадчивым тоном, поинтересовался Боря.
- Сейчас нет проблем с поездкой за рубеж, оформи загранпаспорт и езжай куда заблагорассудиться, - продолжала настаивать моя жена.
- Не всё так просто, - прекратив смеяться, возразил Борис.
- Что же тут сложного? – с недоумением воскликнула Ирина.
- Ты думаешь, таких подопытных свинок так легко выпустят из страны? – вновь с усмешечкой возразил Борис и, слегка облокотившись на стол, с уверенностью подытожил, - не выпустят.
- Да что кто сделает? – с горячностью воскликнула Ирина.
- Да просто убьют, - совершенно будничным голосом, пояснил Боря.
Некоторое время Ирина взирала на нашего гостя с немым изумлением, а потом возмущённо воскликнула:
- Послушать тебя, так у нас просто какой-то фашизм в стране.
- Это просто жизнь, - пожимая плечами, как о чём-то само собой разумеющемся, спокойно проговорил Боря.
Да, он жил явно в более сложном мире, чем мы. И мы просто не могли с ним спорить. Нет, ни я, ни супруга уже не считали его безумцем, но, тем не менее, для нас это было всё очень непривычно. Мы с ней словно попали в шпионскую историю, где всё хотя и кажется нелепым, но происходит вполне реально.
- Но зачем же ты тогда отдаёшь свою жилплощадь, если уверен, что тебя не выпустят из страны? – нахмурив брови, спросила Ирина.
- А кого я буду спрашивать? – не скрывая сарказма, воскликнул боря. – Ведь я собираюсь уехать в прошлое.
Ирина захлопала глазами от неожиданности и, посмотрев на меня, вскричала, обращаясь одновременно и ко мне и к Борису:
- Вы разыгрывайте меня.
- Почему? – не понял Борис.
- Почему? Да потому что и мой супруг тоже рассказывал о своих полётах в прошлое, - Ирина теперь разглядывала нас с большим подозрением.
- Он, правда, разок туда попадал. Я же его и отправлял, - пожимая плечами, подтвердил Борис.
Ирина, приоткрыв рот и вскинув от изумления брови, с некоей настороженностью разглядывала нас обоих.
Чтобы как-то разрядить ситуацию, я спросил Бориса:
- Но, почему тебе необходимо отправиться в прошлое не ранее зимы?
Борис пожевал губами, почесал задумчиво свой живот и пояснил:
- Зимой фронт подошёл ближе всего.
- Какой фронт? – воскликнул наш семейный дуэт в изумлении. Мы просто не могли никак привыкнуть к мыслительным курбетам нашего гостя.
- Советско-Германский, конечно, - спокойно отвечал Борис, отодвигая в сторону бокал и беря в руки банан.
Видя, что мы абсолютно ничего не понимаем, спокойно продолжил пояснять, неторопливо очищая кожуру с банана:
- Дело в том, что радиус действия моего агрегата ограничен как раз этим расстоянием.
Мы лишь молча вглядывались в лицо Бориса. Смысл его слов по-прежнему просто ускользал от нас.
- Я собираюсь отправиться в 1941 год.
- Зачем? – вскричали мы дружным дуэтом.
- А затем, что я смог расширить временные границы своего агрегата и теперь могу, не превращаясь в младенца, попадать и в тот период, когда меня и на свете не было, - с гордостью пояснил Борис.
- Здорово! – вскричал я восхищённо. – Но почему именно в 1941 год.
- Я же сказал, что мой агрегат имеет ограниченный радиус действия.
- Ты что, собираешься прославиться в борьбе с фашистами? – с уважением спросила Ирина.
Боря лишь весело рассмеялся, услышав такое предположение.
- Конечно, нет. - Решительно возразил Боря. - На кой чёрт мне это нужно?
- Ты собираешься предложить нашим современные технологии? – Уважительно предположил я.
- Наши, ваши, мордва, чуваши, - раздражённо проговорил скороговоркой Борис, - на хер бы они мне все нужны.
- Тогда зачем ты собираешься отправиться именно в 1941 год? – не скрывая изумления, спросили мы с женой нашего гостя. – Не к немцам же ты собираешься переходить?
- Именно к немцам и собираюсь переходить, - с полнейшим хладнокровием подтвердил Борис.
- К фашистам? – с возмущённым изумлением вскричала Ирина.
- А наши лучше, что ли? – с нескрываемым сарказмом спросил Борис.
- Ну, это, по крайней мере, твоя родина, - обескуражено пробормотала Ирина.
- Система, которая тебя всю жизнь втаптывала в дерьмо, не может считаться Родиной, - с уверенной злостью отпарировал Борис.
- Но ведь ты можешь отправиться и к американцам, - возразил я вполне здраво, - достаточно лишь отправиться в прошлое не здесь, а…
- На дальнем Востоке, - закончил за меня фразу Борис.
- Ну, конечно, - подтвердил я.
- Проблематично, - коротко возразил Боря.
- Но почему? – не понял я.
- Проехаться через всю Россию одному в наше время столь же опасно, как и переходить линию фронта.
Мы с супругой недоумённо переглянулись на столь странное заявление нашего гостя.
- Разумеется, опасно, ехать три недели в поезде, с аппаратурой, по этой криминальной стране в одиночку, - решительным тоном, пресекая все наши возражения, отпарировал Борис.
- А сдавать багаж в самолёте я не намерен, - предвидя дальнейшие варианты, сказал Боря.
- А перейти к немцам лучше? – хмуро поинтересовалась моя супруга.
- Сколько режимов, политических систем, да просто народностей, кануло в небытиё, поэтому уверяю вас, что с точки зрения человечества мир ничего не потеряет. Всё в конечном итоге образуется.
- Что, фашизм на всём земном шаре? – резко спросила Ирина.
Борис лишь рассмеялся на её выступление.
- Да ведь это на гербе нашего славного СССР был изображён земной шар, перечёркнутый серпом и молотом, у немцев герб был поскромнее, - не скрывая ехидства, ласково проговорил Боря.
- Чёрта с два, не надо нам твоей квартиры, можешь её кому другому отдавать, - вспылила моя супруга.
На нашей маленькой кухоньке повисла напряжённая тишина.
- А ты патриотка? – насмешливо поинтересовался Борис.
Ирина, ничего не отвечая, лишь сердито посматривала на Бориса.
- А ты подумай, патриотка, вот о чём, - вкрадчиво, заговорил Борис, - Твой то супруг может назвать эту систему Родиной? Есть у него возможность для творчества? Может быть, его песни звучат в эфире? А ведь у него хорошие стихи, очень хорошие. Вы перебиваетесь на гроши, твой супруг ищет работу, найдёт, конечно, но в качестве кого? Это будет способствовать развитию его творческого потенциала?
Ирина сидела молча, не зная, что возразить. Глаза её были наполнены слезами. Я же растерянно вглядывался в лицо Бориса. Что-то меня беспокоило, хотя я пока и не понимал что.
- Боже мой! – вдруг вскричал я.
И Борис, и моя супруга враз повернулись ко мне. У обоих было на лице написано нескрываемое недоумение.
- Ты чего? – спросили они меня дуэтом.
- Боря, тебе нельзя к немцам, - тихо произнёс я.
- Почему? – с недоумённой заинтересованностью поинтересовался Борис.
Я же, вскочив со стула, показывал теперь жене на Бориса пальцем:
- Ты посмотри на него, ты посмотри на него, - повторял я.
- Да в чём дело? – сердито воскликнул Борис.
- Ты посмотри на его волосы, - продолжал я бубнить своё, указывая на Борю.
Тот глядел теперь на меня с беспокойным недоумением. Ирина же, едва я обратил внимание на черты лица Бори, всё поняла сразу.
- А ведь ты прав, - подтвердила она мою догадку.
- Да о чём вы? – вспылил Борис.
Я неторопливо вновь уселся за стол и, откидываясь к спинке стула, уверенно отчеканил:
- Боря, у тебя чёрные, слегка кучерявые волосы.
- И что с того? – нахмурившись, поинтересовался Борис.
- А то, - с радостным воодушевлением вскричала Ирина, - что ты похож на еврея.
- Да ладно вам, - рассмеялся Борис, - мне об этом даже никто никогда не говорил, меня не дразнили «жидом», я вообще об этом впервые от вас слышу, что похож обликом на еврея.
- И, тем не менее, это так, ты смахиваешь на еврея, - подтвердил я слова жены.
- Да бросьте, - с ироничным недоверием пробубнил Борис.
Он был настолько уверен в своей правоте, то даже не пошёл к зеркалу, а, взяв с вазы грушу, принялся с удовольствие её есть, поглядывая на нас с лёгкой насмешкой.
- Брось, не брось, а немцы тебя сразу отправят в Освенцим, или какой другой концлагерь, - с уверенностью высказалась Ирина.
- Да? – задумчиво проговорил Борис. Затем он, не торопясь, доел грушу и стал прощаться.
- В общем, если всё же отбросите свою щепетильность и не сочтёте зазорным получить квартиру от перебежчика, то звоните. Всё равно более никому я не собираюсь отдавать квартиру.
Сходив «на дорожку» в туалет, Борис ушёл. А моя Ирина, едва он вышел за дверь, вдруг разрыдалась.
- Ты чего? – не понял я. – Жалко, что потеряла квартиру?
- Я не о том, - всхлипывая, сказала Ирина, - просто обидно, что он говорил правду.
- В смысле? – я поглядел на жену недоумённо.
- В том смысле, что ты, хотя и проработал честно и добросовестно всю свою жизнь, ничего не имеешь и, что самое худшее, у тебя не было и нет возможности реализовать себя.
Собственно возразить что-либо я не мог. Единственно, что я мог, так это обнять супругу и по возможности успокоить её.
P.S.
Через некоторое время я узнал, что Борис пропал без вести. Его квартира была заперта изнутри, но там никого не было.
Мы с супругой сразу поняли, куда исчез наш чудаковатый приятель.
- Лишь бы его не отправили в Освенцим, - только и сказала тогда Ирина.
Я же подумал, что если Бориса вдруг схватил СМЕРШ, то это тоже для него ничего хорошего не представляло.
А может, у него что-то не сработало в его механизме, и он оказался обычной биологической клеткой в чьём-то организме? Тогда мы имеем возможность через какое-то время вновь получить гения, которым Борис и являлся.
Как бы то ни было, на текущие события нашей истории исчезновение моего друга пока влияние не оказало.
конец
Машина времени для перебежчика
© Copyright: Александр Анайкин, 2015
Свидетельство о публикации №215080400892
Свидетельство о публикации №215080400892
Рецензии