Правдивая история

- Ниночка, голубушка, будьте так любезны…
«Ниночка» – сколько она себя помнила, ее никто иначе не называл. Бабушка, родители, за ними другие родственники, потом подруги, учителя, одноклассники, их родители…
Как-то даже продавщица в маленькой булочной, где они всю жизнь покупали хлеб, давая сдачу, сказала: «Вот, Ниночка, возьми!». Ей-то откуда известно? Словно это на лбу написано!
Она хотела бы, чтоб ее звали «Нинон». С тех пор, как в детстве прочитала «Трех мушкетеров». Там Атос так вызывающе заявил кардиналу: «… письмо от женщины, но оно не подписано ни Марион Делорм, ни мадам д’Эгильон…».
Нина обзавидовалась – «Марион»! Как здорово звучит, сразу понимаешь – вот это женщина! Ей было ужасно обидно, что это не ее имя. Она пристала к библиотекарше и донимала ее до тех пор, пока та не нашла ей какую-то книжку про знаменитых женщин, где рассказывалось кто такая эта великолепная Марион Делорм. И вот к восторгу Ниночки там же, в этой книжке, она прочитала про себя, то есть, про Нинон – Нинон де Ланкло. С этого момента она представляла себя только как Нинон.
Когда-нибудь они все поймут, увидят, осознают, что она никакая не «Ниночка» – полноватая, застенчивая тихоня, а Нинон – умопомрачительная…
- Ниночка! Вы меня слышите? Да что с Вами?
Директор школы (ужасно, но ее действительно звали Мария Ивановна) недовольно поджала губы:
- Очнитесь, голубушка. Это у детей каникулы, а Вам еще работать! Вы подготовили списки первоклассников для РОНО?
Ниночка угрюмо уткнулась в монитор. РОНО! Нинон де Ланкло и слов-то таких не знала. Марь Иванна продолжала вещать своим слащаво-менторским тоном о необходимости вовремя сдавать отчетность, но Нина ее не слушала. Она работала секретарем уже третий год и сама все знала, все равно всегда одно и то же: отчеты по известным формам, списки первоклассников к пятому числу, списки выпускников – к двадцатому, экзаменационные ведомости, табели, справки для детских лагерей и санаториев и еще уйма всяких скучных бумаг. То ли дело – «То, что сделал предъявитель сего…».  Ниночка тихонько прыснула, представив себе школьный аттестат, оформленный по такому образцу – «То, что выучил предъявитель сего...».
Дождавшись, когда Марь Иванна уйдет, Ниночка немедленно бросила компьютер и уселась у окна – помечтать. Липы пахли невыносимо сладко, ветер был теплый и нежный, разгоряченный летний воздух слегка дрожал. Вокруг стояла совершенная тишина, потому что ни во дворе, ни в самой школе уже никого не было. Нина закрыла глаза – прозаический вид школьного двора мешал ей быть Нинон. А Нинон думала о том, что пора бы из Парижа переехать в провинцию, в свое имение: летом только сумасшедший останется в городе.
«Уже почти все уехали… Остались только эти несносные маркизы и герцоги, которые добиваются меня. Весь будуар завален их письмами, к столу не подойти… А мне еще надо составить список… Э… список драгоценностей, которые я возьму с собой. Такая скука! Я могла бы для развлечения затеять какую-нибудь интригу, раз уж я вынуждена сидеть здесь, пока не закончу с делами. Что-нибудь такое, чтоб Париж ахнул. Марион Делорм крутит с кардиналом, может, мне закрутить с королем? Ах, нет, для такой как я, это слишком легко, он сразу же сдастся. Еще тоже вздумает мне писать, а тут и так не продохнуть от бумаг. Мне нужен достойный соперник, чтоб все остальные позеленели от зависти. Гм, вот, например, Атос. Это ничего, что он мушкетер, я-то знаю, кто он на самом деле. Решено, я сведу его с ума».
Из шкафа на пол шумно вывалились папки с бумагами – их часто запихивали как попало и так же часто их потом приходилось собирать по всему кабинету. «Нинон» чуть приоткрыла глаза. Ей показалось, что воздух дрожит еще сильнее, как бывает над костром. Перед глазами все двоилось и плыло, от жары заболела голова, и стало слегка подташнивать.
«Я падаю в обморок», – вяло подумала она и, зажмурившись, сползла на пол.
Гул в ушах становился все громче, и она, наконец, поняла, что этот шум не у нее в голове, а снаружи. Невнятные людские голоса, шарканье ног, звон посуды и еще чего-то, стуки, хлопки, как будто откупоривают бутылки, скрип дверей.
Кто-то резко дернул Нину за плечо. Она невольно открыла глаза и уставилась на мужчину, с недовольным видом смотревшего на нее.
- Я… Ни… Ни… нон…  – пискнула Нина.
- Qu’est-ce que c’est – “non”?(1)
Нина неплохо знала французский, во всяком случае, «Трех мушкетеров» она читала без словаря. Все-таки мама-преподаватель и французская спецшкола не могли не дать результата. Если бы она пошла на иняз, уже была бы третьекурсницей, но «Нинон» согласна была только на международные отношения.
- Est-ce ton hote?
- Mon hote? – растерялась Нина. – К-к-к… кито?
- Lui!
Ей на плечи свалили что-то тяжелое, согнувшее Нину вдвое, и дали хорошего пинка, который помог ей вылететь за порог. Падая на землю, она услышала грохот закрывшейся сзади двери. То, где она лежала, больше всего смахивало на помойку после дождя – омерзительного вида жидкая грязь, раскисший, скользкий мусор, и умопомрачительная вонь. Умопомрачительная в прямом смысле, потому что у Нины даже слезы на глазах выступили, а горло сдавили спазмы. Что-то, или, вернее, кто-то, лежавший сверху, не шевелился, и Нина напрасно пыталась его спихнуть, все больше утопая в грязи.
- Эй, приятель! Уже идешь домой?
Мимо, хохоча, проходили какие-то люди, и Нина злобно отозвалась:
- Нет, не домой – к черту!
Она тоже перешла на французский и испытывала какое-то злорадное удовольствие, ругаясь на языке, который всегда считала красивым и нежным.
- Полегче, парень! – в голосе послышалась угроза. – А то тебя действительно оправят к черту.
Нина всегда робела, когда на нее повышали голос, и сразу потеряла весь свой запал.
- Помогите, – всхлипнула она.
 - Вот дьявол! Это же… Ну, ты, увалень, шевелись!
Нина с удивлением почувствовала пинок ногой в бок и поняла, что «увалень» это она.
- Что ты тут делаешь?
Хуже вопроса ей не могли задать. Она сама с удовольствием бы узнала ответ.
Ее уже подняли на ноги, освободив от тяжести. Судя по темным силуэтам – на улице не было никакого освещения, кроме луны – вокруг стояли четыре или пять человек, двое из которых держали того, кого раньше «поручили» Нине.
- Ты, вообще, кто? – густой баритон говорившего был не особо дружелюбным.
Нине стало страшно.
- Я… мне… Это мой хозяин! – выпалила она, отчаянно надеясь, что это что-нибудь да значит.
- О! – удивился баритон. – А где Гримо?
- Давайте отведем его домой, а там разберемся, – сказал более юный голос со странным акцентом. – Нет, помогать не надо, спасибо, друзья. Мы лучше сами. Вы понимаете…
- Шевелись!
Нина, стоявшая разинув рот, получила такую оплеуху, что чуть снова не плюхнулась в грязь.
- Что это за бестолочь? – бурчал обладатель баритона умудрявшийся тащить свою ношу и одновременно давать пинков Нине. – Откуда он взялся?
Нина молча терпела, не рискуя отвечать – во-первых, она не понимала где находится, во-вторых, понятия не имела, куда идти, если отбиться от своей странной компании, и, в-третьих, пинавший ее был почти два метра ростом и невероятно широк в плечах, во всяком случае, Нине так показалось.
Они свернули на маленькую и узкую улочку, где было совсем уж темно, зашли в какой-то дом и поднялись на третий этаж. Мужчины, по всей видимости, отлично знали, куда идти. Дверь в квартиру была не заперта и Нина познакомилась с прекрасными образчиками французских ругательств, причем, как оказалось, адресованных ей. Она снова удивилась, но уже меньше, чем когда ее назвали «увальнем». Похоже, она здесь все время будет крайней.
Кто-то из мужчин прихватил на лестнице огарок, в комнате позажигали свечи и теперь Нина смогла осмотреться. Прежде всего, она осмотрела себя: на ней были тяжелые, грубые башмаки, сидевшие мешком штаны серого цвета и куртка под стать штанам. Мужчин было двое (еще один без движения лежал поперек кровати, но его Нина пока не считала): один огромный, с устрашающими усами и лапищами, как лопаты, другой показался Нине не старше тех выпускников, что приходили к ней за справками для институтов. У него были черные блестящие волосы, плохо стриженные и длиннее, чем следовало бы, смуглое, гладкое лицо и темный пушок над верхней губой. Это особенно смутило Нину – мальчишка мальчишкой! Но его взгляд – проницательный и настороженный – заставил Нину оробеть. Это был взгляд взрослого человека.
- Ну?
Мужчины уставились на Нину.
- Сапоги сними, дурень. Чего ждешь?
Нина послушно села на стул и стала стаскивать башмаки.
Мужчины переглянулись и захохотали.
- Вот это клоун! Его, его раздень!
- Кого? – испугалась Нина.
Мужчины смеялись так, что гигант закашлялся.
- Хозяина раздень! Ты откуда взялся на его голову? Идиот!
- Подождите, – «выпускник» взял со стола какую-то бумагу и, прочитав, протянул ее товарищу. – «Повезло» Атосу.
Затем он повернулся к Нине:
- Ты никогда раньше не служил? Ничего, научишься. Сними с него сапоги, раздень, умой, оботри грязь, уложи в постель. Приготовь свежей воды и вина, чтоб все было под рукой, если он ночью проснется. Я утром зайду пораньше. Шевелись, увалень!
Продолжая смеяться, мужчины ушли. Нина первым делом схватила бумагу, которую оставили на столе.

«Любезный Атос!
К сожалению, Вы оказались правы – Гримо забрал ночной патруль. Честный малый отказался отвечать по чьему поручению он в неурочное время оказался у луврской калитки и кому он служит, и его арестовали. Это моя вина и клянусь, самое большее через два дня я верну его Вам. Пока же прошу принять в качестве извинения одного парня – слугу известной Вам дамы. Она тоже чувствует свою вину в том, что делая одолжение нам, Вы лишились Гримо. Надеюсь, парень не слишком бестолков. В любом случае, это ненадолго.
Со всем уважением – капитан де Тревиль».

«Атос», «Тревиль», «Гримо» – до сих пор Нина не задумывалась, где находится, у нее просто не было времени, но теперь думать уже не было необходимости – все стало более-менее ясно.
«Неважно, как я здесь очутилась, – решила Нина, – главное, это не больше чем на два дня. Потом же меня вернут обратно?»
Но эти два дня еще надо было продержаться.
Нина с опаской приблизилась к кровати – «снять сапоги, раздеть, помыть, уложить».
В мыслях перед ней во весь рост встала повелительная тень Нинон.
«Закрутить интригу, чтобы Париж ахнул от восторга… Хм, он пьяный, что ли? Дюма, конечно, писал… Но он что, действительно пьяный?! Ладно, выбирать не приходится. Париж ждет!».
Нина вздохнула, быстро разделась, оставшись в одной рубашке, и прилегла рядом с Атосом. Лежать поперек кровати было неудобно, ноги свисали, а голова упиралась в стену.
Атос не шевелился. Покрутившись, Нина свернулась в клубочек, натянув на голые ноги подол рубашки, подперла голову рукой и недовольно уставилась на Атоса: «Вот интересно, мадам де Шеврез долго ждала, пока он проспится?».
Делать было нечего, приходилось все брать в свои руки. Стащить сапоги оказалось делом нелегким, и Нина вся вспотела, пока справилась. Дальше пошло легче и спустя полчаса она довольно обозревала результат своих трудов – Атос, раздетый до белья, лежал в кровати как положено – вдоль.
«Гримо бы лучше не справился, – с гордостью подумала Нина. – Теперь его надо умыть».
Обшарив квартиру, она нашла все, что было нужно – кувшин с водой, таз, полотенца, гребень, и бритвенные принадлежности. После некоторых раздумий брить Атоса она не решилась, но старательно обтерла ему лицо, шею, грудь и руки. Потом аккуратно расчесала и снова возгордилась собой:
«Прямо красота! Ах, да, совсем забыла – Нинон».
Пришлось снова лезть под одеяло. Во второй раз вышло ничуть не лучше, чем в первый. Атос спал, Нина скучала. От нечего делать, она стала его разглядывать. Он выглядел моложе, чем она его представляла по иллюстрациям, но все же в тех рисунках было сходство с ним настоящим. Какое-то общее выражение еле уловимого естественного превосходства, какое проявляется у людей, избыточно одаренных природой.
Нину обуяли сомнения: «Легко тебе говорить – закрути интригу! Попробовала бы сама с таким. Он, между прочим, вообще женщин не любит. Если он узнает, что я «Нинон», еще, чего доброго, повесит!».
Атос шевельнулся, застонал и чуть приоткрыл глаза:
- Вина…
Нина испуганно скатилась с кровати и метнулась к столу:
- Несу!
Но он уже снова спал. Нина залпом выхлюпнула весь стакан и отерла пот со лба:
- Нет, лучше я буду «Гримо» – его он, самое большее, побьет.
Тень Нинон презрительно отвернулась, но Нина была непреклонна:
- Фигушки! Мне еще списки первоклассников для РОНО готовить и аттестаты выписывать! Это Вам не по кабакам шататься и платочки разбрасывать – ответственное дело!


***

- Клянусь Вам, д’Артаньян, со мной никогда такого не было. Меня будто кипятком облили, перед глазами все поплыло, раздвоилось, а дальше…
Атос махнул рукой, и взялся за стакан.
- Какое-то наваждение.
- Мы нашли Вас на улице, возле «Трилистника» папаши Крюссе. С Вами был этот странный парень, кстати, где он?
Атос залпом выпил, и гасконец с интересом прищурился:
- Атос?
- Мммм…
- Вы чего-то недоговариваете. Где он?
- Уже убрался, слава Богу!
Сказано это было с непривычной для Атоса экспрессией, и гасконец усмехнулся:
- Дорогой друг, я рад, что Вам вернули Гримо даже раньше, чем обещали. Но… я должен кое в чем признаться.
Гасконец оглянулся – в этом трактире они с Атосом были впервые, и вокруг не было ни одного знакомого лица. Д’Артаньян наклонился к Атосу:
- Парень показался мне подозрительным, и я, на всякий случай, на следующий день зашел к Вам перед своим дежурством. Дверь снова была нараспашку. С Вами все было в порядке, Вы еще спали. Он тоже.
Атос нахмурился. Гасконец улыбнулся:
- Атос?
-Да, это была женщина. Они подсунули мне женщину!
- Вы не знали?
- Каким образом? Я только утром обнаружил, что вместо Гримо в его углу спит этот… это… эта… Тьфу! Она была раздета, вот я и увидел.
- Так Вы выставили ее?
- Я сделал вид, что ничего не знаю. Я намеренно был груб, чтоб она не вздумала… Дурацкое положение! Ведь его… ее прислал… прислала… Тысяча чертей!
- Атос, прошу прощения, но я прочитал записку Тревиля. Я знаю, что «слугу» прислала любовница капитана.
- Вы понимаете, что я не мог рассказывать об этом? Черт меня дернул ввязываться в дело, где замешана женщина.
- Но Вы же не могли отказать капитану?
Атос вздохнул:
- Не мог. Гримо нужно было только передать пару слов – записку могли перехватить.
- Я думаю, капитан не знает, какую штуку выкинула его любовница.
- Хороший бы у меня был вид, если бы я рассказал об этом! Да я первый стал бы посмешищем.
- Зачем она это сделала?
- Откуда мне знать, что у нее в голове, если даже Тревиль этого не знает?
- Она могла опасаться Вашей нескромности в своем деле, и хотела иметь гарантии Вашего молчания.
- Возможно. К счастью, эта девица убралась на следующий же день. Мне просто пришлось в этот раз обойтись своими собственными услугами.
Д’Артаньян хмыкнул.
- Что? – не понял Атос.
- Насчет своих собственных услуг… Атос, мы принесли Вас одетым и не особо чистым.
- Ну?
- Утром Вы были раздетым и вымытым.
Атос покраснел:
- Что? Вы хотите сказать...
- Атос, забудьте, – гасконец улыбнулся. – Меня, правда, изрядно забавляет эта ситуация, но я понимаю Ваши чувства.
- Такая мысль способна свести меня с ума!
- Если Вам будет легче, считайте, что это я тогда позаботился о Вас.
- И вот еще что, д’Артаньян…
Гасконец кивнул и приложил палец к губам:
- Никому и никогда – не беспокойтесь.
«И все же, хотел бы я поглядеть на эту комедию – как она его мыла!», – подумал гасконец, искренне надеясь, что Атос не прочтет эту мысль в его глазах.



(1)- Как это `нет`?
   - Это твой хозяин?
   - Мой хозяин?

   - Он!