Глава 8

Электровоз дал гудок, и состав лёгкими рывками неспешно покатил меня от вокзала. Сто лет, уже не пользовался услугами железнодорожного транспорта. По метеосводкам затяжной циклон. Неизвестно на сколько снежные вихри приковали крылатых птиц к взлётной полосе. Поэтому, по старинке – по железке. Тук – тук, постукивают колёса. До Москвы далеко, зато какое вознаграждение! Появилось время побыть наедине с собой. Выкупленное купе гарантирует одиночество.
После возвращения из астрала прошло больше месяца, но я ещё не отошёл от пережитого. Кровь, заговоры и интриги. Во имя чего? Сам же знаешь ответ – Власти и производных существительных, вытекающих из этого слова. А ведь «приземлился» я на «бодрячке». Как же, осилил «ребус»! Но «дежурный по астралдрому» Айя остудил мой пыл: «Осмысли вначале, разбор полётов позже». Мне не терпелось отрапортовать о своей сопричастности к истории, о Милек, схожей с Наталией даже жестами, мимикой, тональностью голоса и вызывающей красотой. Отличие только визуальное – восточный облик сменился на европейский. Что касается мудрости, снимаю, как говорится, шляпу. А вот каким образом наследуется она: через генный код, либо находится в зависимости от количества воплощений и приобретённого ранее опыта – никто не докладывал. Но, предполагаю, от двух последних.
Насколько непрогнозируема жизнь. После окончания института я вернулся в школу, которую окончил четыре года назад, уже в новой роли – организатора внешкольной и внеклассной воспитательной работы. Педсоветы, собрания, тематические вечера, уроки на полставки, хождения по микрорайону, бесконечные отписки – всё, чем запомнились последующие пять лет. Отдушиной была секция культуризма, или по-нынешнему, – бодибилдинга, в которой со студенчества тренировал пацанов. Касаемо дома и быта – ничего особенного, всё как у всех. Пейзаж из окон крохотной «распашонки-трёшки», спасибо родителям, разменявшим свою квартиру на две, – махровый социализм.
Одна из комнатёнок пустовала. В ней-то и установил самодельный станок для жима штанги лёжа. Красный кассетный магнитофон булькал шансоном, создавая благоприятный фон для занятий. Первый раз подумал – послышалось. Глухой мужской голос зазвучал в моей голове: «Ты должен ей показать мир».
Нужно завязывать на сегодня с тренировкой, видать, перекачался, предположил тогда и благополучно забыл про «инцидент». Но он повторился. В последующие дни голос, завладев моим сознаниям, сделался навязчивым фоном. В подкорке путались мысли: к какому специалисту обращаться или всё же пройдёт? День на пятый – не выдержал и прокричал в ответ: «да, покажу, покажу… только – отстань!» Наташа, заглянув в «спортзал», вопросительно посмотрела на меня и, приложив палец к губам, шёпотом произнесла, – тихо, Алина (моя младшенькая) засыпает, – затем покрутила им у виска. Всё! Больше я не слышал его. Став «полноценным», засыпая в тот вечер, проворковал на ушко жене: «Любимая, весь мир теперь у твоих ног». «Не поняла юмора, – отозвалась она, – но хотелось бы очень».
Утром, скользя по гололёду на работу, про себя хихикнул: интересно, какой мир и кому можешь показать ты – шкраб (школьный работник), занимая десятку до получки, перебирая ножками в стоптанных ботинках по проспекту Ленина, чтобы затем, свернув на улицу Карла Маркса, объявиться в школе. Перспектива следующая: через неделю твой день рождения, наутро – «рядами и колоннами» под духовой оркестр на демонстрацию, уже и не помню про событие, ради которого 7 ноября с песнями, плакатами и шарами строем маршировали по морозцу, весной – первомайская маёвка, парад 9 мая и через месяц – отпуск! Будь реалистом – материалист, отряхиваясь после падения на скользкой дорожке, подбодрил себя я. С тех пор прошло 20 лет. Весь мир у её ног. Остаётся только выбрать время и маршрут.
«А был ли мальчик-то?» – то бишь голос, можете озадачить меня вопросом из романа Горького «Жизнь Клима Самгина». Уверяю, был. Даже догадываюсь, кому он мог принадлежать. В своё время Айя полюбопытствовал, открыл ли туристское агентство. Я удивился его осведомлённости и поинтересовался: к чему он спрашивает об этом. Ответом было – неважно. Думается мне, что та директива, звучащая в голове, являлась установкой. А вот с какой целью?
При нашей последней встрече Наставник находился явно не в духе. Первый раз он не дал сказать ни слова. Повествовал сам: «Не обольщайся насчёт «ведущих» ролей, которые довелось тебе сыграть в спектакле под названием «История», персонажи случались разные». С плохо скрываемой иронией поинтересовался: «Самому-то не надоело амплуа участника массовки?» Удаляясь, процитировал Шекспира: «Весь мир – театр. В нём женщины, мужчины – все актёры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль». Я не понял «демарша» и, конечно же, расстроился.
Крепкий горячий чай вернул в настоящее. За окном мелькали мокрые полустанки. Ветер не ленился и обрывал последние пожухлые листья с деревьев. А ведь он – прав, «реабилитировал», глядя на меняющиеся пейзажи, Куратора. Колёсики потукивают, приближают Златоглавую. Чего мне нужно от Москвы? Ещё один договор о сотрудничестве? Неу-ве-рен. Тогда – зачем? Наверное, по инерции. Абсурд. Порви же, наконец, с амплуа «участника массовки!» Постигнув столько, продолжать бег по кругу – непочтение к Учителю. А, может, просто не в коня корм? И поэтому настроение Айи было ниже плинтуса.
Лебедь, рак и щука, не иначе. Душа в одну сторону, оболочка – в другую, рассудок – невесть куда и зачем. Убаюкиваю себя: осталось только завершить начатое, передать дела в надёжные руки и вот тогда… Не для оправдания: Птолемей вообще после восьмидесяти от дел отошёл. Свами Прабхупада в возрасте шестидесяти девяти лет с сорока рупиями (около семи долларов) из Бомбея в Америку приехал и успел ещё основать сто восемь храмов по всему миру, дать посвящение приблизительно десяти тысячам учеников, написать около восьмидесяти книг. «Вы – Бог?», спросили его однажды. Гуру ответил: «Нет, я не Бог, я – слуга Бога». И после раздумья добавил: «Фактически я даже не слуга Бога. Я только стараюсь стать слугой Бога. Быть слугой Бога не так-то просто». Мне бы «дослужиться» до слуги у слуги!
Дорога в тысячу миль начинается с первого шага. Сделай его. Заверши книгу. Измени облик. К доверенной оболочке стоит относиться бережнее: сбрось лишние килограммы, поменяй систему питания, завяжи с сигаретами. На занятость и проблемы ссылаться – самообман. У Птолемея, Свами Прапхупады их было поболее твоего. Не забывай следить и за своими мыслями, ибо они – начало поступков, так, кажется, советовал Лао-цзы.
В дверь купе символически постучали, и она в тот же миг отъехала в сторону. В проёме виднелись две фигуры: дородной проводницы в фирменной одежде с шиньоном на голове и миловидной брюнетки лет двадцати шести.
– «Молодой человек», – произнесла хозяйка вагона. Начинает с комплимента, интересно.
– Зоя, моя напарница, в служебке отдыхает после смены. Вагон – полнёхонек. Не могли бы вы, на несколько часиков, до Новосибирска, приютить девушку. Я бы и сама, но вот Зоя…
Не хо-чу никого видеть и вынужденно общаться. На четыре дня это пространство – мой домик, в котором закрылся от мира. «Ну и эгоист же ты», – осадил себя я.
– Хорошо, пусть побудет соседкой, только впредь попрошу, … как вас звать-величать?
– Валя, Валентина Сергеевна, – грудным голосом представилась вагононачальница.
– Попрошу вас, Валентина Сергеевна, до конечной с подобными просьбами больше не обращаться. – Она кивнула и, пропуская в купе девушку, игриво подмигнула: «Уж, извиняйте, хотелось как лучше».
Гостья поздоровалась, присела у окна. Короткая обтягивающая бёдра юбка не по сезону, стройные ножки в чёрных чулках в сеточку, полусапожки на каблуке. Известный типаж, просканировал я спутницу. Молчание затянулось. Девушка поднялась, скинула синий синтепоновый пуховичок, покопалась в такого же цвета сумочке и извлекла из неё плоскую фляжку из нержавейки.
– У вас не найдётся стаканчика? Боюсь заболеть, продрогла на вокзале. Да, кстати, меня зовут Ольга.
Давно живу. Видя пролог событий, могу предположить их дальнейшее развитие и апогей.
– Пластиковый подойдёт?
– В самый раз. Давайте два. Одна – не могу.
– Нет, Оленька, сегодня у дяденьки не в планах.
– Какой вы серьёзный, не за рулём же, нельзя отказывать девушке. Давайте за знакомство.
Я пригубил дешёвый коньяк и поставил остатки на столик. После третьего «чакры» у Ольги «раскрылись» и её потянуло на исповедь: трудное детство, брошенный из-за беременности мединститут, ревнивый муж, находящийся в заключении, дочка, которую воспитывает бабушка… Как часто доводилось выслушивать подобные истории. После пятого попутчицу «пробило» на слёзы и на любовь. О последней – она мечтать уже перестала. «Знаешь», – произнесла Ольга, глядя своими заплаканными глазами в мои, – «если бы на свете нашёлся человек способный поддержать морально, чуточку материально и при этом не унижать, то ноги бы в тазу ему мыла и воду затем пила из него».
Она присела рядышком и прижалась мокрой от слёз щекой к плечу. «Часто снится один и тот же сон, – зашептала на ухо, – я в стеклянном шаре. Пытаюсь выбраться из него, но не могу». Её губы стали искать мои. «Коль без конца кино – зачем начало», – всплыли в памяти собственные строки. В тему, однако.
– Это лишнее. – Я погладил её, как ребёнка, по голове и поднялся.
– Вот, возьми – пригодится, – и протянул пятитысячную купюру. – Будем считать, отработала.
– Не надо! – Всхлипывая и вытирая скатёркой со столика слёзы, заявила девушка. – Как выбраться из этого шара, скажи?
– Помнишь сказку про царевну-лягушку? За неприглядным обликом хозяйки болот скрывалась прекрасная царевна. Шар в подсознании – чуждая тебе оболочка. Сорви лягушачью кожу. За ней – вечная изначальная душа. Внимай ей. А «денюжку» всё-таки – забери. – И, разжав её кулачок, вложил в него свёрнутую в трубочку пятёрку. Ольга посмотрела таким взглядом, что мне, лишённому сентиментальности, даже захотелось всплакнуть. В её взгляде была перемешана целая вселенная.
– Стеклянный шар, в стеклянном шаре? Когда-то уже доводилось сталкиваться с подобной аллегорией. Ещё бы, склеротик! Про шар, только хрустальный, ты читал стихотворение с институтской сцены. Это же – Набоков.
– Закрой глаза, Ольга, и послушай, может, что-то навеет:

     В хрустальный шар заключены мы были,
     и мимо звёзд летели мы с тобой,
     стремительно, безмолвно мы скользили
     из блеска в блеск блаженно-голубой.

     И не было ни прошлого, ни цели,
     Нас вечности восторг соединил,
     По небесам, обнявшись, мы летели,
     ослеплены улыбками светил.

     Но чей-то вздох разбил наш шар хрустальный,
     остановил наш огненный порыв,
     и поцелуй прервал наш безначальный,
     и в пленный мир нас бросил, разлучив.

     И на земле мы многое забыли:
     Лишь изредка воспомнится во сне
     и трепет наш, и трепет звёздной пыли,
     и чудный гул, дрожащий в вышине.

     Хоть мы грустим и радуемся розно,
     Твоё лицо, средь всех прекрасных лиц,
     Могу узнать по этой пыли звёздной,
     Оставшейся на кончиках ресниц…

Слёзы текли из её глаз даже не ручьём – рекой.
– Может, это тебя я искала всю жизнь? – Всем телом дрожа, проронила Ольга.
Шум в коридоре усилился. «Да не знаю я, чего вы мне тыкаете эту фотографию. Смотрите сами, я не видела». Голос Валентины был злым и нервным. В соседнее купе постучали. Разговор был неразборчивым. Прикрываемая дверь хлопнула. Три тук-тук – это уже к нам. «Войдите», – отозвался я. Мой «домик» обозрели два полицейских.
– Здравствуйте, лейтенант такой то. Откуда и куда следуете?
– что-то нарушил? На каком основании допрос?
– Гражданин явно грамотный, – буравя взглядом, процедил напарник старшего, с двумя полосками на погонах.
– Семён, гляди, кажись, она, дай-ка сюда ориентировку – сравню, – распорядился лейтенант.
– Чего и требовалось доказать. Ну что, гражданка Орская Светлана Игоревна, вояж окончен. Одевайтесь. А вы, гражданин, будьте благодарны правоохранительным органам, что ещё находитесь в добром здравии. Проверьте при нас деньги, ценности и документы.
– Не стоит беспокоиться, – произнесла Ольга, она же Светлана.
– С вещами на выход, – распорядился лейтенант. – Вам же, мужчина – совет: будьте бдительнее, ежели следующий раз на сладенькое потянет.
– Учту, – кивнул я. Про себя подумал, вы, пацанчики, ещё в ползунки писали, когда мне случалось похожие кроссворды разгадывать. В коридоре Ольга задержалась и, оттолкнув сержанта, заглянула в купе.
– А шар я обязательно разобью, сдеру эту кожу лягушачью, слышишь…
Договорить – не дали. Упирающуюся, полисмены поволокли её по проходу. Уже из вагонного тамбура до меня донеслось: «Спасибо тебе…». Последние слова не расслышал.
Я плюхнулся на полку. На одеяле лежала свёрнутая в трубочку пятёрка.
За окном – темно. Только изредка мелькают одинокие огоньки. Пойду перекурю, затем – прогуляюсь до ресторана. При выходе из купе столкнулся с Валентиной.
– Духом вот собралась, решила зайти. Не ругайте меня, только из благих побуждений…, а то думаю, чего мужчине скучать-то, вдруг вдвоём веселее будет. И на Светку – не обижайтесь. Она девка хорошая, только не везёт ей всё. Даже сегодня, к дочке в кои веки собралась и то – не доехала. А вы ещё хорошо отделались, так сержант сказал, всякое могло случиться. Хотя ума не приложу: чего всякое? Ничего из ряда вон за нею не числится. Вы уж меня, ради Бога, извините…
– Ладно, Валентина, проехали…
Воспалённую подкорку ресторанному коньяку отключить так и не удалось. Сон явно заблудился. Вагон-гамак укачивал, но что толку. Мысли толкались локтями в очереди. «Весь мир – театр…», хотя Ольгины чувства мне показались искренними. Мы с ней абсолютно разные, но в то же время в чём-то мимолётном схожи. И я, и она носим чужую шкуру, которую не можем решиться с себя содрать.
Когда я сломал ногу, то несчастнее на земле не было человека. Случай – но, на ровном месте, в преддверии Восьмого марта… Боль, рухнувшие планы, озлобленность на судьбу.
– Почему же так не везёт, – процедил, помню, после обхода сквозь зубы и забарабанил кулаком по железной дужке больничной кровати.
– Не хнычь, сынок, жизнь продолжается, – отрезвил меня старик с бритой наголо головой, уже полгода лежавший на вытяжке у окна в палате.
– Хочешь, расскажу тебе историю? – Отказывать было неловко, и я согласился.
– В одном селе уважаемому человеку подарили красивую белую лошадь. Соседи пришли к нему и говорили: «Как тебе повезло! Какой роскошный подарок!», на что он отвечал: «Я не знаю, хорошо это или плохо…». Через некоторое время его сын стал кататься на белой лошади, упал с неё и сломал ногу. Сельчане приходили в дом уважаемого соседа и говорили: «Как тебе не повезло! Твой сын сломал ногу и, наверное, останется хромым!» Тот отвечал: «Я не знаю, хорошо это или плохо…». Но вот началась война, и всех молодых мужчин и юношей села призвали в армию. Только сын владельца белой лошади остался дома: со сломанной ногой много не навоюешь. Жители села приходили к его отцу и говорили: «Как тебе повезло! Твой сын остался дома!» Он отвечал: «Я не знаю, хорошо это или плохо…»
– Не гневи судьбу, сынок, возможно, от большей напасти отвёл тебя Господь или направил только по Ему одному ведомому пути.
Может и так быть, что наша сегодняшняя встреча была предопределена, и мы были нужны друг другу?
Рано утром я побрился, подкрепился чашечкой кофе и, надев лямку портфеля на плечо, сошёл на первой попавшейся станции. Стоя на перроне, огляделся, неторопливо закурил сигарету и, сделав несколько затяжек, закинул в ржавую мусорницу, лежащую на брусчатке. Затем смял пачку «Vogue», отправил её следом. Надо же когда-то начинать. Дорога в тысячу миль начинается с первого шага.

* * *