2008 - Мученик

Широкие улицы города были постигнуты час пиком. По залитому солнцем проспекту спешили самые разные люди: в костюмах и в шортах, мужчины и женщины, нагруженные и налегке. Никого не волновали чужие проблемы, каждый жил сам по себе. На дороге медленно, но верно собиралась пробка. Раскаленный воздух вбирал в себя запахи духов, пота, выхлопных газов и даже дух искренних слов недоброжелания в адрес жаркой погоды. Вдруг на миг солнце закрылось небольшой тучкой, и жители на минуту смогли вдохнуть не менее раскаленный воздух. Но это ненадолго. Спустя малый отрезок времени тучка скрылась, и солнце продолжало обжигать легкие и плавить асфальт длинных улиц.
Мало кто замечал идущего по улице человека в лохмотьях. Не так уж и мало бродяг и нищих шатается по городу, так что и этот субъект был никому не интересен. Он шел, пошатываясь, создавая ощущение, будто в нем уже не теплиться жизнь. Движения идущего были скованы, как причина тому являлась сплетенная вокруг ног колючая проволока. При каждом, и без того тяжело дававшемся шаге, ноги источали ручейки алой крови, оставляй за собой продольный узкий след.
Если же присмотреться, то помимо маленьких, но частых капель крови с ног, вниз еще падали и большие, тяжелые капли темной крови. Причиной тому служила все та же колючая проволока, но сплетенная еще и вокруг рук. Этот странный человек  (и человек ли вовсе?) испытывал поистине адскую и мучительную боль, но не издавал, ни звука, ни даже тяжелого вздоха. Может, не позволяла театральная маска печали (такая, какой ее описывают на картинках о греческих театрах), надетая на бледную, выбритую голову? Нет, из нее тоже сочилась кровь, значит, он мог произнести хоть звук. Но что не так, почему же он молчит, ради чего он принимает такие муки?
Он продолжал идти, а окружающие, бегущие наперекор друг другу и наперекор времени, люди не сталкивались с ним. Он шел, шли и они, никто ни на кого не обращает внимания. Абсолютная апатия.
В то же время, с совершенно противоположного конца улицы, шел не менее странный посетитель суетливого мегаполиса. Он, в отличие от несчастного, был полностью облачен в длинный черный плащ с глубоким капюшоном, который полностью скрывал лицо и превращал пространство внутри капюшона как будто в пустоту. Под широкими полами плаща не было видно ног идущего, поэтому казалось, что этот темный господин плывет по тротуару, хотя и это было не исключено. Среди его темного одеяния выделялась рука. И хотя левой руки не было видно, правая притягивала внимание. Как таковой руки не было, вместо нее из-под рукава выглядывала плеть с несколькими длинными хвостами. Они медленно и равномерно раскачивались в такт движению этого «палача».
Так каждый продолжал свой путь. И неизвестно, сколько времени и какое  расстояние они прошли, но вскоре они встретились. И если Мученик шел до этого момента спокойно, не сбавляя темпа и шага, то представ перед Палачом, он пал на колени, как будто от резкого бессилия и обреченности... Палач опустил голову, как бы глядя из глубин капюшона на жертву, на ее окровавленные руки и ноги, на залитую кровью маску, посмотрел в ее глазницы, сочащиеся кровью и, не издав звука, вытащил из складок плаща вторую руку, неестественно бледную, даже скорее белоснежную, и положил ее на плечо павшему. Все это происходило в полном беззвучии. Казалось понятие звука пропало, точно также как и понятие времени. У этих двоих ничего не могло изменить  постоянный, непоколебимый веками ход событий. Но при этом, для них ничего не измерялось в часах, днях, годах, веках. А люди шли как будто в замедленной съемке, но при этом нереально быстро исчезали.
Прошло все также неизвестно сколько времени, прежде чем Палач спрятал обратно в рукав свою белоснежную руку с плеча несчастного. Затем подняв свою правую руку-плеть, он резко опустил ее на спину Мученика. Первый удар, первая кровь. Палач не подавал никаких эмоций, ровно так же как и его жертва. Затем еще один удар. Асфальт обагрился еще больше. Через несколько мгновений (а может прошла и вечность) раздался третий удар, а вот ответ только звук капающей крови. Удары раздавались один за другим. Плечи, спина, грудь казненного, все попадало под множественные хвосты плети. Казалось, что они сами выбирали, куда они ударят в следующий раз. Вскоре Мученик не выдержал и припал, опираясь на руки. Наклонив голову, стало видно, что маска закреплена на несчастном также колючей проволокой. Сквозь прорези в маске, из грустных глаз и искривленного печалью рта хлынула кровь. Все также. Ни звука, ни эмоций.
Вскоре один из ударов попал в голову. Проволока со скрежетом порвалась, и маска упала на землю. Теперь можно более подробно рассмотреть истинное лицо наказываемого. На удивление оно оказалось чистым, без единого следа или капли крови. Но лик его был и без этого обезображен, будто сумасшедший бог сшил его как куклу. Пустые провалы глазниц будто бы с мольбой смотрели в небо, но провалился, а рот туго стянут единым швом.
Но самое удивительно то, что, несмотря на бесконечные удары Палача, лицо Мученика было все также бесстрастно пустым. А вот маска... Маска, лежащая на асфальте, кровоточила все больше и больше. Вокруг этих таинственно страшных двоих образовалось озеро крови, но Палач все в том же темпе продолжал стегать хлыстом свою жертву, которая все также беззвучно принимала сокрушающие удары.
Спустя бесконечно долгое время (а может и всего лишь мгновенье), солнце все также несчастно распаляло воздух, как вдруг... Как вдруг Палач остановился. Из левого рукава вновь появилась белоснежная рука, держащая моток колючей проволоки. Связав заново руки и ноги и привязав маску к голове, он, как и перед пыткой, положил руку на окровавленное плечо страдальцу, но почти сразу же убрал в пустоту рукава, все такую же светлую и чистую. Встряхну плеть, Палач обошел Мученика и продолжил свой бесконечный пусть вперед. А Мученик, вновь облаченный в свою трагическую маску, все истекал и истекал кровью.
А вокруг спешили люди, не обращая никакого внимания на кровавое озеро и залитого кровью Мученика. Он же, тем временем, тяжело встал и двинулся вперед, в противоположную сторону от Палача, оставляя следы тяжелых кровавых капель.
Ни звука. Ни эмоций.