Пироги и любовь

С вечера я мечтала, как напеку пирогов с черникой, как черничный сок будет стекать по поджаристой корочке пирога.
  Утром проснулась от звонка Насти.
- Айда есть черничный пирог! Только из печки достала.
Кто откажется от такого предложения?!
Я накинула тёплый халат и вышла в холодное и ветреное августовское утро на пустынную, но зелёную деревенскую улицу.
Свернула к Настиному дому. И тёплый запах пирогов уже плыл мне навстречу.

В её доме половички, старинный самодельный шкаф, покрашенный  в голубой цвет, вышитые дорожки и даже ножи, вилки, стопки и блюдца – всё из тех давних времён, когда живы были родители.

  Она стояла у печи и доставала поджаристые рыбники с окуньками, с одной стороны которых торчали хвосты, а с другой - красивые  головы окуньков. Черничник ещё не был посыпан сверху сахарным песком. Пропаренные жаром русской печки ягоды матово блестели.
- Сыпать? - спросила я.
- Сыпь! И – побольше!
И вот сидим мы с ней за столом и пьём чай с пирогами.
Она задумалась о своём  и вдруг  спрашивает:
- А тебе было стыдно, когда первый раз целовалась?
- Конечно. Он уходил в армию. Мне было девятнадцать лет. Я это всё время помнила, всю жизнь думала о нём.
- И мне было стыдно. Его звали Василием. Он был на два года моложе меня.
Тут я представила, какая была она в молодости. Огневая, с васильковыми глазами, с длинными чёрными косами, весёлая. Видела её на фотографии.
- Мы с ним первый раз поцеловались за конюшней, там , где взмостье на сенник поднимается. А мама была строгая, не любила его родову. Бывало, придет он, сядет на брёвна у Алевтининого дома и играет на гармошке.
- Вон твой шошонец пришёл! Смотри у меня! В подоле принесёшь, в одной рубахе из дома выгоню! – строжила мама.
На следующий день поехали на лошадях навоз возить. Его лошадь за моей идёт. А он и запрыгнул ко мне на телегу.
- И опять поцеловались?
- Что ты?! Кто днём целовался!
Ушёл Василий в армию. Перед уходом просил меня замуж за него выйти и жить  у его матери. Но мои были против.

Потом я работала ветеринаром на посёлке Островное, где были женские лагеря. И молодёжь поселковая встречалась в клубе.
У Ивана, моего будущего мужа, был баян, и он играл на нём. Другие танцевали. Я тоже. Он пошёл меня провожать. У него не было ни отца, ни матери. Вырос в детдоме. Отец воевал. Мать вместе с ним, годовалым, бросилась бежать в поле, чтобы предупредить отца, что в село пришли каратели. Это было в Белоруссии. Каратель, из своих же, застрелил молодую мать. Она упала, обливаясь кровью, а под ней лежал Иван. Бабушка подползла и вытащила внука. Сначала он жил с ней, а потом в детдоме. И всю жизнь искал этого карателя. Так и не нашёл. С Иваном мы прожили недолго. Он утонул на озере, когда сынишке было семь годков. А я осталась тридцатилетней вдовой на всю жизнь.

- Так вот в кого Ванюшка такой способный играть на баяне! – заметила я.
- Да, Ванюшка способный. Хоть что сыграет, - с грустью улыбается Настя.
 
Кончится это холодное и дождливое лето. Пересиливая свои болезни, приехала она весной после операции в родной дом, где жила их большая и трудолюбивая семья. Здесь, на этом месте, была и первая любовь, здесь она учила внуков ходить за ягодами и грибами.

А там, в северном городе, пока её не было, народились и правнучки.
При одной мысли о них светлеют выцветшие уже Настины глаза.