Сказка о неизвестной принцессе

Жила-была одна принцесса. Собственно, и сказать-то о ней больше нечего, ведь это была совершенно неизвестная принцесса.

Ну имя-то у неё, конечно, было. Звали её Карина. Принцесса Карина.

Она жила в малюсеньком дворце вместе со своими мамой и папой. Всё их королевство располагалось на одной улице. То есть это было очень маленькое королевство. И, собственно, верноподданных у них тоже было немного, всего несколько человек.

Принцессе Карине уже исполнилось 16 лет. Это тот самый возраст, когда любая порядочная принцесса становится известной на весь мир. Как Рапунцель или Спящая красавица. Но Карине мировая известность не светила, и она об этом прекрасно знала.

Она завидовала всем принцессам: и той самой Рапунцель, и Спящей красавице, и даже Золушке. (Хотя это глупость, конечно. Как можно завидовать девушке, чья мама умерла в её раннем возрасте?)

Но принцесса Карина явно не ценила того, что имела. Зато с упоением горевала о том, чего судьба её лишила, как она считала.

Занятий в жизни Карины было не так много. Она изучала иностранные языки, брала уроки балета и рисовала в мастерской одной художницы. Для уроков балета её родителям даже пришлось нанять танцовщицу из соседнего государства. Представьте, какой это был удар по их величеству!

О художнице же стоит рассказать отдельно. Так как любой приличной принцессе полагается иметь какую-нибудь крёстную или покровительницу, или няню, на худой конец, то и принцессе Карине нужен был кто-то в этом статусе. Поэтому художница условно называлась её крёстной. Карина так с ней договорилась. Художница не возражала.

Собственно, от этой Карининой душевной боли больше всех страдала именно она, художница-крёстная. Это именно она выслушивала бесконечное нытьё юной принцессы. Это она вместе с Кариной разглядывала гламурные журналы с фотографиями светских принцесс, вместе с ней вздыхала над их платьями. У Карининых родителей не было денег на такие платья. Да что уж там – у них не было денег даже на какой-нибудь захудалый бал. Поэтому и жила Карина, предоставленная сама себе и лишённая даже такого принцессного минимума.

Помимо, собственно, нытья перед художницей, у Карины был и другой способ выражения своей скорби. Но опять-таки связанный с этой женщиной. Принцесса брала огромные полотна, вёдра чёрной масляной краски – и покрывала ей полотна. Красиво, надо сказать, покрывала. Художественно. Светотень и всё в таком роде.

Нарисованное было похоже то ли на чудовищ из сна, то ли на тени – такие, какие бывают в дворцовом лесу глубокой ночью. Ну в условном лесу. В действительности он являл собой небольшой околок, где каждое деревцо ценилось на вес золота.

Художница-крёстная вздыхала, взирая на очередной шедевр юного дарования, молча указывала, где и чего можно добавить или убрать. Потом ставила картину туда, где было потеплее, чтобы она быстрее высохла, и прятала в свой чулан. Она никому не говорила, но время от времени картины из чулана куда-то исчезали. Куда – неизвестно. Впрочем, Карина никогда о них и не вспоминала.

* * *

Началось всё с того момента, когда родная дочь художницы-крёстной попала в больницу. Она была немного старше Карины, но для художницы всё равно оставалась ребёнком. Все мысли женщины были заняты тем, как бы ещё раз навестить её. Она злилась, что врачи ей что-то не договаривают. Злилась, что дочь не слушалась мать и в итоге попала в больницу.

В этот день у Карины как раз был назначен урок рисования. Художница вполуха слушала очередную порцию недовольств, слушала-слушала и вдруг захотела услышать по-настоящему. Услышать не принцессу, а человека. Или просто она была на взводе, и поэтому всё происходящее воспринималось ей несколько иначе.

- Как? Как мне жить дальше? Никто обо мне ничего не знает, - привычно тянула принцесса.

- А зачем тебе нужно, чтобы о тебе знали? – спросила художница-крёстная. На правах почти что родственницы она имела право обращаться к принцессе на «ты».

Карина удивилась. Казалось, что женщина была к ней агрессивно настроена. И вообще было странно, что она решила у неё что-то уточнить.

- Ну… мне было бы приятно, если бы обо мне знали. Тогда я бы не чувствовала себя так, как чувствую сейчас…

- А как ты себя чувствуешь сейчас?

- Как пустое место. Я как будто есть, но никто об этом не знает. То есть меня как бы нет.

- И что же будет, если о тебе узнают? – спросила крёстная.

Принцесса подумала немного и ответила:

- Наверное, тогда я стану счастливой…

- Мало же тебе для счастья надо, - буркнула женщина себе под нос.

- Что? – переспросила Карина.

- Ничего… Так, мысли вслух.

Крёстная резко замолчала, как бы не желая сказать лишнего. Наконец, она произнесла:

- Можно стать счастливым и по другим причинам.

- По каким таким причинам? – продолжала удивляться Карина.

- Ты можешь чувствовать себя счастливой, занимаясь тем, что тебе нравится делать.

- Но мне ничего не нравится делать, - Карина развела руками.

- Ну ты же умеешь делать хоть что-то, - возразила ей художница.

- Что? – Карина картинно возвела руки к потолку, как бы признавая свою никчёмность.

- Не знаю. Чему-то же тебя учили, - теперь уже пришёл черёд художницы удивляться.

- Чему-то учили, да, - принцесса размышляла вслух. – Но чему?

Повисла какая-то странная пауза. Крёстная уже сама была не рада, что затеяла этот разговор.

- Ничего я не умею! – уже почти кричала принцесса. – Чему меня научили? Ха! Ну говорю на пятнадцати языках, да кого этим удивить в наше-то время! Я даже на коньках ездить не умею! Папенька денег на тренера пожалел!

Подвергать критике руководство страны художница посчитала для себя делом политически опасным, поэтому постаралась сменить тему:

- Вот, видишь, на пятнадцати языках говоришь… умница. Это уже неплохо. Смотри, вот ведь ты ещё чего умеешь, - и махнула рукой в сторону батареи, где живописно растянулось по полотну очередное мутное привидение.

- Ну да, рисовать тоже могу, - принцесса хлюпнула носом. – Могу, да.

- Вот. Так и рисуй себе на удовольствие.

- Какое уж тут удовольствие? – опять нахмурилась принцесса.

- А ты попробуй рисовать то, что будет приносить тебе удовольствие. Попробуй нарисовать что-нибудь другое, - художница больше не хотела продолжать разговор, её мозг отвлёкся и вновь обвинял дочку в том, что та попала в больницу.

Впрочем, принцесса и не стала больше ничего слушать. Она резко подскочила со стула, чуть не опрокинув мольберт и холст, который в этот раз остался девственно чист.

* * *

В тот вечер королевскую семью ждал необычный ужин. Когда король-отец и королева-мать перешли к их скромному десерту (кусочек тоста со смородиновым варьеньем), Карина решила, что момент настал.

- Папенька, а не могли бы Вы дать мне денег? – сразу перешла в наступление Карина.

- Для каких нужд тебе понадобились деньги, дитя моё?

Король не любил такие разговоры. Точнее, он не любил результаты таких разговоров, которые выражались в необходимости раскошеливаться. Поэтому предпочитал вести пространные водянистые дискуссии, дабы оппонент утомился и сам бы уже отказался от своих притязаний. С министрами это всегда срабатывало. Особенно с министром здравоохранения.

- Папенька, мне нужны новые краски, - но Карина была настроена решительно.

- Как?! – чуть громче, чем это можно было сделать, воскликнул король. – Мы же не далее как три месяца назад выписали тебе полбочки чёрной краски из Нордамии.

- Нет. Мне нужны разноцветные краски, - Карина смотрела уже умоляюще. – Ну пожалуйста, пап.

- Хорошо, - король величественно кивнул и быстро опустил голову к тосту с вареньем, чтобы скрыть улыбку. Новые краски – это вам не платье для бала. Это ещё куда ни шло. Дёшево. И можно остаться героем в глазах своего ребёнка.

* * *

И вот Карина начала рисовать другие картины. Разноцветные. Разные. Иногда чуть грустные, иногда солнечные и яркие. Художница молча наблюдала, но предпочитала не вмешиваться. Ей показалось, что у принцессы есть какой-то свой стиль. Дело не в том, что эти картины были очень красивыми. Но что-то в них было. Что-то такое, что заставляло их разглядывать.

Карина вся погрузилась в своё новое занятие. Она перестала донимать крёстную бесконечными размышлениями, перестала даже разглядывать гламурные журналы. Некогда было.

Через некоторое время картин стало слишком много. Буквально вся студия была завалена ими: свежие картины сохли у батареи, а летом – у открытого окна; все прочие, уже высохшие, подписанные и, таким образом, законченные, плотными колоннами были составлены у других стен. Принцесса и художница с трудом передвигались между ними к мольберту.

Эти картины художница не убирала в чулан. Она не хотела их убирать. И пусть они отчаянно мешали, но… не могла заставить себя куда-то их деть.

Однажды утром, споткнувшись в очередной раз о картину под названием «Кастрюльное утро», крёстная то ли спросила, то ли предложила Карине:

- Может, ты их подаришь кому-нибудь?

- Кому? – быстро спросила Карина, не отрывая глаз от движущейся кисточки.

- Ну не знаю… подругам каким-нибудь, - ответила художница.

- Нет у меня никаких подруг, - Карине даже некогда было расстраиваться.

- Тогда… другим принцессам.

- Да, это можно, - Карина всё ещё не отрывала глаз от полотна. Потом остановилась, на минутку задумалась и улыбнулась. – Хорошая мысль. В самом деле хорошая.

Вечером, когда солнце уже село и стало невозможно рисовать, Карина и художница-крёстная вместе пролистали найденный в чулане журнал, выписали из него имена и адреса всех сфотографированных принцесс.

А на следующий день Карина начала организовывать рассылку. Она прикладывала к каждой картине небольшое письмо, причём писала его на том языке, на котором говорила та или иная принцесса, удостоившаяся подарка. И сами картины старалась подбирать с учётом характера. Золушке – «Рис, овёс и метла», для Рапунцель – «Километры обаяния», и так далее.

Принцессе Несмеяне – холст с ранним улыбающимся утром и невыносимо нежным солнцем. Елене Прекрасной – дерево, будто бы переливающееся золотом.

Она писала примерно следующее: «Здравствуй, принцесса такая-то! Хоть мы с тобой и не знакомы, но, думаю, у нас может быть много общего, ведь мы обе принцессы. Мне бы хотелось сделать тебе небольшой подарок. Надеюсь, он будет тебе приятен. Я старалась, когда делала его. Хорошего тебе дня и как можно больше балов в твоей жизни! И принца красивого и в красивых брюках! С уважением, принцесса Тританского королевства Карина Первая». И ставила внизу письма свою витиеватую подпись.

Письмо запечатывала сургучом. В этом не было, конечно, никакой необходимости… Так, дань моде.

Когда все принцессы из журнала кончились, художница сходила и купила на свои деньги ещё два журнала. Папенька и так уже сильно потратился.

Рамы для картин взялся изготовить муж художницы. Он был рад помочь. Так он отвлекался от мыслей о дочери, которая всё ещё лежала в больнице.

Вместе с добавочными принцессами из этих двух журналов закончились и картины. Карина и художница оказались посреди почти пустой студии – почти, за исключением картин, которые ещё не успели высохнуть.

Прямо под окнами мастерской стояла повозка, груженная запакованными подарками. Карина помахала извозчику, бросила последний взгляд на аккуратные тюки, связанные между собой пеньковой веревкой, – и быстро отошла от окна. Ей всё-таки было немного грустно расставаться. Хоть она и знала, что так будет лучше.

* * *

На следующий день принцесса Карина чувствовала себя опустошённой. В хорошем смысле слова. Опустошённой и спокойной. Теперь ей хотелось дорисовать свою самую любимую картину. Была у неё такая.

Она рисовала её по чуть-чуть. Начинала с неё свой день. Делала пару движений кисточкой – и отходила, смотрела, склонив голову на бок. Иногда улыбалась. Ещё несколько движений – и картина убиралась в дальний угол комнаты. Чтобы никто не видел. Даже художница-крёстная.

Карина хотела, чтобы эта картина была особенной. Она и была особенной для неё.
Но вот пришло время и для этого полотна.

Принцесса заперлась в мастерской и не выходила оттуда несколько дней. Она почти ничего не ела, за исключением тех бутербродов, которые подсовывала ей под дверь крёстная.

Король-отец и королева-мать не сильно обеспокоились. Они были рады, что у дочери нашлось занятие, и она не ноет у них над ухом. К тому же ведь они знали, где  находилась принцесса, – так к чему беспокойства?

И вот картина была закончена. Карина впустила свою наставницу в помещение, и та ахнула. Они обе сели на пол перед картиной и просидели так некоторое время.

Художница спросила:

- Сейчас ты чувствуешь себя счастливой, Карина?

Девушка ответила:

- Сейчас – не знаю… Я чувствовала себя счастливой, когда рисовала её. А сейчас… я немного устала.

- Где ты повесишь её? В своей спальне?

Карина почему-то не ответила на этот вопрос. Молча обняла художницу, потом вежливо с ней распрощалась и ушла домой. Спать, наконец-то спать!

* * *

Когда картина высохла, она куда-то исчезла из студии. Художница решила не спрашивать, куда именно, но где-то в глубине себя она была уверена, что Карина сделала ещё один подарок своей любимой принцессе – Золушке. У Карины был даже специальный альбом с наклейками про Золушку. И диск с её песнями. Да, Золушка хорошо пела. Это всё благодаря мышам: уж очень они хвалили её голос, когда она только начинала свою карьеру, разгребая угольки у камина. Как говорится, доброе слово и кошке приятно… А принцессе и подавно!

В одно чудесное утро принцесса Карина получила приглашение на бал. Собственно, в этом не было ничего уж совсем необычного. Они с родителями регулярно получали подобные уведомления, так принято в волшебном мире: делать рассылку для всех первых лиц королевств, даже если ты с ними и не знаком.

Но в этот раз Карина вдруг решила принять предложение. Король-отец и королева-мать вполне благоразумно отказалась ехать вместе с ней, дабы ребёнок мог как следует оторваться без родительского присмотра. (Ха! Можно подумать, что она бы там действительно напилась эльфийского шампанского и увалилась под стол! Или ещё смешнее – в кусты, целоваться с каким-нибудь пажом! Плохо же они знали свою дочь. Впрочем, каждый ведь судит по себе…)

Королева-мать принесла из гардеробной своё самое любимое в молодости платье и подарила его Карине. Когда-то оно было кипельно белым и дерзко упрощённого фасона… ну то есть такого непышного покроя, что во времена молодости Карининой мамы это считалось большой дерзостью. Да, королева-мать в свои 16 лет была та ещё штучка!

Конечно, со временем платье приобрело несколько другой оттенок… Не пожелтело, нет, но… оно выглядело обычным. Карина не выказала перед матерью своей скорби, сделала реверанс и утянула подарок в мастерскую.

Так как терять ей было уже нечего, то она решила платье… разрисовать. Да-да, именно так, вы всё правильно прочитали. Масляными разноцветными красками.
И вот по подолу платья полетели бабочки – невероятные, сказочные и удивительно красивые. Разных цветов, в полосочку и в кружочек, большие и маленькие…

Платье получилось очень красивым. А художница на радостях связала ей крючком накидку к платью. Да, простите, рассказчик совсем запамятовал упомянуть… Врачи сообщили художнице, что её дочь пошла на поправку.

И вот Карина стоит перед своей каретой и обнимается с мамой и папой. Кучер нетерпеливо перебирает ремни поводьев. Королева даже всплакнула немного: то ли так волновалась, как пройдёт первый настоящий бал её чада, то ли переживала, что у неё самой никогда уже не будет первого бала и таких же эмоций.

Впрочем, у Карины, как ни странно, почти не было никаких особенных эмоций. Просто хорошее настроение. Хорошее настроение, красивое платье и старая-престарая карета. Прям старющая. Ну и что с того? Зато она была красива и молода.

* * *

Через несколько часов принцесса Карина прибыла на бал. На въезде перед воротами к дворцу собралась приличная пробка из самых разных карет. Карина с любопытством смотрела в окно и пыталась угадать, кому же может принадлежать та или иная повозка.

Наконец пришёл и её черед ступить на красную дорожку, ведущую к дворцу.

Придворный лакей распахнул перед ней дверцу – и она непроизвольно прикрыла глаза, защищаясь от яркого солнца: пока она ехала и стояла в пробке, как раз настало время обеда.

- Как Ваше имя? – вежливо, но деловито осведомился мужчина в обтягивающих брючках и золотистой ливрее а-ля VIII век.

«Распорядитель бала», - подумала про себя Карина. «Ну и мода нынче…» - не удержалась от комментария она. Хотя никто же не слышал.

- Принцесса Карина Первая, наследница Тританского королевства, - сказала она вслух.

Распорядитель поставил галочку в своей папке и вежливо указал Карине направление движения в сторону главных дверей замка.

Впрочем, куда идти – это было понятно и без него, так как красная дорожка вела именно туда. Возможно, что она даже продолжалась и в самом дворце, но этого Карине пока ещё не было видно. По обе стороны от дорожки стояли гости. Никто не торопился заходить в замок; видимо, поджидали своих друзей или знакомых.

Карина хотела озвучить распорядителю свою мысль о дорожке, но он уже не смотрел в её сторону, занятый следующим прибывшим или прибывшей (ну или прибывшими, в конце концов).

Принцесса Карина услышала шёпот в толпе:

- Кто это? Кто это? Что за девушка? Из какого государства? Кто-нибудь знает?..

Это явно относилось к её персоне. Карину охватило волнение. Но она решительно подхватила полы своего платья и направилась прямиком по красной дорожке.

- Кажется, принцесса Карина… Вроде так, - донеслось из толпы.

И вдруг:

- Карина Первая? Правда? Это она?!

Кто-то ей заинтересовался. Карина так удивилась, что чуть не споткнулась о дорожку: та уже успела скомкаться от десятков наступивших на неё пар ног.

- Карина!!! – и совершенно незнакомая девушка выбежала к ней из толпы навстречу.
Карина была абсолютно уверенна, что не знает её. Но, конечно, растянула на своём милом личике улыбку. Как и подобает вежливой особе королевской крови.

- Привет! – а незнакомка всё не унималась. – Знаешь, было так приятно получить картину от тебя! Я сначала, правда, не поняла, что на ней нарисовано, но… она какая-то радостная, я её повесила над своим столом… И всегда смотрю на неё, когда учу геометрию. Она мне помогает сосредоточиться, - щебетала девушка.

Карина порывалась что-то сказать в ответ, но ничего не приходило в голову – настолько всё это было неожиданно.

- Я… Я очень рада… что Вам… тебе понравилось, - наконец, выдавила она.

- Знаешь, принц Герберт ещё ведь не приехал… Видела его? Красавчик, правда? Ах… - тараторила девушка. – Кстати, я не представилась. Принцесса Луиза Седьмая, мой папа – Аристархикус Восемнадцатый.

- А-а, - протянула Карина.

Кажется, что-то начинало проясняться. Она поняла, кто это. Она видела Луизу в февральском номере, просто там она была с другой причёской. Вроде бы она коллекционировала собак маленьких пород.

- Как твои собачки? – спросила Карина.

- Мило-мило, всё хорошо, - Луиза взяла её за руку и потянула куда-то в толпу.

- Пропустите, это принцесса Карина! – рявкнула она, как показалось Карине, на всю округу.

- Ого! Карина! Карина! – ещё несколько взволнованных возгласов вокруг.

- Привет! Я Эдвельдина, - и вот уже какая-то новая девушка протягивала ей руку для рукопожатия.

«Как странно», - подумала Карина. Она не знала, что девушки могут здороваться друг с другом за руку.

- Карина, привет! Давай знакомиться, я Кристилита! – с одной стороны.

- Меня зовут Леола! Помнишь, ты мне отправляла картину, на которой помидор? – с другой.

- Девочки, девочки, пропустите меня, я тоже хочу на неё посмотреть! – доносилось откуда-то из толпы.

Карину окружили со всех сторон, теребили, что-то спрашивали, предлагали… У неё даже закружилась голова.

Оказывается, она была популярна.

В тот день Карине не было покоя на балу. Её брали за руки, уводили в укромные уголки, рассказывали о себе. Карина только удивлялась, слушала и кивала. Потом неизменно возникала Луиза и возвращала её к столу.

Наконец Карина спросила у неё:

- А что происходит? Почему все так относятся ко мне?

Луиза посмотрела на неё недоумённо:

- В каком смысле? А, это… Ну да. Твои картины – они добрые. Такие болюче добрые, что плакать хочется, когда на них смотришь. Всем нравятся. И мне нравятся, - добавила она многозначительно. - Куда опять Герберт подевался? Это всё Изольдина! Вечно таскается за ним… - и сменила тему.

Карина не помнила, чтобы когда-либо в жизни её столько раз обнимали. Подвыпившие и уставшие от танцев принцессы всё охотней рассказывали ей о своих принцах всё с большими подробностями. Восхищались её причёской и спрашивали, у какого портного сшила такое невероятное платье. Не у того ли самого Николая Николаева?

Её сотовый телефон, кажется, уже был не в силах вмещать номера желающих подружиться с ней принцесс. Сама Карина пока ещё не могла вжиться в роль знаменитости, а потому, хоть внешне и была мила и приятна в общении, внутри себя как бы смотрела на происходящее со стороны. Алкоголь она и вовсе решила не пить, эмоции зашкаливали и без него.

Уставшая, измотанная и с головой, воспринимающей реальность как полную нереальность, возвращалась Карина домой.

У дверей дворца её ждали король-отец, королева-мать и художница-крёстная, которая специально пришла ради этого. И ещё кто-то. Сначала Карина даже не смогла узнать кто. Потом поняла. Это была дочь художницы.

Карина вышла из кареты и улыбнулась им всем.

Первыми её обняли родители и отошли немного в сторону.

Робко подошла дочь художницы:

- Спасибо тебе за ту картину… Знаешь, я ведь лежала и смотрела на неё целыми днями… И вдруг жить захотелось… Представь? Захотелось встать… Я не знаю, как объяснить, - девушка явно волновалось, она робко опустила руки.

Карина неловко её приобняла и посмотрела на художницу. Та плакала. Слёзы текли и текли по её лицу – так, как вода сочится из поломанного крана.

- Я ведь и представить не могла, - бормотала она как бы сама себе. – Представить не могла, что ты самую главную свою картину подаришь моей девочке. Представить не могла. Ты же так долго её рисовала…

- Глупости, - ответила Карина. – Самая главная картина для художника, - это та, которая рисуется в данный момент. Та просто была самая любимая.

Принцесса помолчала и продолжила:

- Но кто знает, может, у меня будет ещё много самых любимых картин… – и почему-то рассмеялась.
 



21 июля 2015 г.