Не так уж далеко от Алма-Аты до Ремарка

Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, Игорь, мне придется начать издалека. В середине восьмидесятых годов прошлого века после третьего курса я выбирала, куда бы поехать на практику. Особенность нашего вуза состояла в том, что можно было выбрать практически любой населенный пункт Советского Союза, от райцентра до столицы любой республики. Предыдущую практику я провела там, где все лето пришлось проходить в теплой стеганой куртке. Так что решила двигаться в сторону тепла и фруктов. В моем воображении нарисовался Ташкент. Тамошняя газета была готова взять двух практикантов, но отказалась хоть что-то им заплатить - практика на голом энтузиазме. А некоторые газеты, например, на моей прошлой практике платили полную ставку. "Казахстанская правда" согласилась поставить практикантов на полставки, так что выбор пал на Алма-Ату. Оказалось, что девчонка из моей группы тоже подала туда заявку, так мы оказались с Машкой в "Казахстанской правде". В те годы это была мощная газета.

Я сразу попросилась в отдел промышленности, потому что полагала, что материалы этого отдела публикуются без очереди и только на первых полосах, но зав. отделом отказался брать девчонку и посоветовал идти в отдел культуры. Конечно, в культуре писать куда интереснее, но с публикациями хуже и место не такое почетное на полосе. Тогда я пошла в сельхозотдел, надеясь, что там меня и в командировку смогут послать. И его руководитель зачем-то меня взял. Недавно я вспоминала этого чудного дядьку, фамилию его восстановить так и не удалось, а звали его Николай Леонтьевич. Как руководитель практики он был фантастический. Надеюсь, он жив и здравствует, помню, что он был того же года рождения, что и мой папа - 1938.

Этот замечательный Николай Леонтьевич придумывал мне интересные задания, материалы действительно публиковались быстро и на первой. И в командировку меня послал в Сары-Агачский район Чимкентской области, что было отдельным поучительным приключением. И еще он до отвала кормил меня фруктами. И ходил к главному, просил, чтобы нам с Машкой дали еще денег. И главный дал нам еще по полставки, потому что мы как-то неосмотрительно и быстро потратили то, что у нас было. Подождите, до Ремарка я дойду. Но сначала нужно сказать, что поселили нас в общежитии КазГУ. И это было вполне приличное жилье за исключением одного момента: на лето  там отключили воду, то есть, не только горячую. Холодную пускали лишь иногда и тонкой струйкой.

В условиях той жары обходиться без воды было практически невозможно. И хитроумная и обаятельная одесситка Машка быстро нашла выход. На первом же интервью она "разговорилась" с героиней будущей статьи, пожаловалась на проблемы с гигиеной и спросила, нельзя ли ей прийти в гости помыться. С подружкой.  Героиня, видать, от просьбы обалдела и отказать не смогла. С тех пор все наши силы были направлены на то, чтобы найти новых жертв, которые пустили бы нас к себе помыться. Мы были открыты к знакомству и общению везде, а стоило лишь найти подходящую личность, поймать ее взгляд или улыбку, как мы очаровывали ее и делали бросок: "А можно к вам прийти помыться? С подружкой." У кого мы только не мылись. Мы старались выбирать солидных людей, которым можно было доверять с первого взгляда: отцов семейств, женщин в возрасте. Но если таковых не попадалось, то шли на любые контакты.

В Алма-Ате в те годы жили исключительно добрые интеллигентные люди. Нам практически не отказывали. Приходя к абсолютно незнакомым людям, мы ни разу не вляпались в историю. Ситуацией не пытались воспользоваться даже соломенные вдовцы, у которых, например, вся семья отбыла на отдых - попадались и такие. Нам предоставляли полотенца и мыльные принадлежности. И почти всегда угощали чаем или фруктами. А порой и обильно кормили. В некоторых случаях предлагали остаться ночевать, и мы, помявшись с минуту, оставались, так как утром можно было снова помыться и еще получить завтрак. Кое-какие люди остались в более глубоких воспоминаниях: я хорошо помню, как меня учили делать манты, резать  особым способом помидоры, а один грузный седовласый старик наставлял, как следует заваривать зеленый чай и пить его из маленькой пиалы.

И вот один раз Машке дали писать про какие-то автомобильные гонки или ралли. Она пошла на соревнования, а после этого мы поехали мыться к Васе, гонщику, герою ее нового материала. У Васи мы получили все для мытья и еще щедрый ужин, приготовленный его мамой. Жаль, я плохо помню Васю, он не произвел на меня впечатления: щуплый русый парень со светлыми усиками. Но он, видимо, был еще добрее остальных алмаатинцев. Так как в конце ужина он предложил: "Девчонки, я на две недели уезжаю, так что моя комната будет свободна, перебирайтесь сюда, поживите в нормальных условиях". У нас и сомнения не возникло, прилично ли воспользоваться предложением, которое было сделано от души.
 
Вася отбыл то ли в Семипалатинск, то ли в Кызыл-Орду со своими машинами - это были обычные "Жигули", которые он полностью переделывал, укрепляя кузовы специальным каркасами. Если вы по описанию догадались, о каком Васе идет речь и можете передать ему привет, сделайте это. А может, кто-то из читателей сумеет идентифицировать этого невыдуманного персонажа, так сообщите же ему, что все эти годы мы с Машкой - 5 лет назад виделись с ней, когда она остановилась здесь пролетом из Америки - не забываем его. Вспоминали и во время последней короткой встречи.

Подождите, Игорь, дойдет и до Ремарка, мы уже совсем рядом. Но сначала скажу, что мы тут же переехали в васину комнату. Квартира была двухкомнатная: большую комнату занимала его мама, тетя Галя, простая женщина, продавщица овощного ларька. Не могу понять, почему она не возразила против нашего вселения, приняла как должное: Вася сказал, что пусть поживут девочки, так пусть и живут. Как вы догадываетесь, ни у меня, ни у Машки никаких отношения с Васей - кроме описанных - не было. То есть, мы были совершенно чужие незнакомые девки, но нас радушно пустили и мы с Машкой поселились на васином раскладном диване.

Кроме жилья и возможности мыться сколько хочешь мы получили весь набор удобств. Кроме того, тетя Галя нас кормила, у нее всегда было наготовлено с расчетом на нас. Мы с Машкой один раз сварили борщ в большой кастрюле, как бы на всех, но большей частью сами же его и сожрали. Мы понимали, что попасть в дом к этой простой и доброй женщине, пользоваться ее гостеприимством и щедростью было каким-то незаслуженным везеньем. И в душе очень боялись, что она "прозреет" и выставит нас за дверь. Мы понимали, что должны были чем-то компенсировать ее гостеприимство. Но чем мы могли. Ничего не приходило в голову кроме как расточать похвалы ее сыну, которого мы, по сути, и не знали. Мы по сто раз в день повторяли на разные лады: "Ой, тетя Галя, какой у вас сын хороший!" А тетя Галя молча кивала, соглашаясь.

Но однажды она ответила, и ответ ее так поразил  меня, что я и сейчас дословно его помню. Я ей в очередной раз заявила: "Тетя Галя, какой у вас Вася хороший". А она мне: "Да, он хороший. Ему уже больше 30 лет, а он еще ни разу не сидел в тюрьме". Вот какие это были люди и чем они измеряли степень "хорошести". Попасть в тюрьму было даже не бедой, а делом вполне обыденным, а вот избежать ее, скорее, являлось исключением из правил.

И вот как-то пришел и Машкин черед ехать в командировку. Я осталась одна в васиной комнате и на васином диване. Ночью мне не спалось и я стала тихонько рыться в комоде в надежде найти хотя б какой-нибудь старый журнал почитать. Книжек в этой квартире не было и в помине. Весь комод был завален какими-то деталями и инструментами. И вдруг вывалилась книжка - без обложки и без первой страницы. Я ее начала читать, села на полу возле комода, да так и прочитала до утра. На работу утром не пошла, да Леонтьич и не требовал ежедневного присутствия. Вообще не могу понять, за что нам там платили деньги, да еще и гонорары были по 25 рублей за публикацию.

Я только теперь, когда это пишу, догадалась, почему у Васи была эта книга: она ведь в точности подходила под его занятие, увлечение машинами, автомеханикой, автомобильными гонками. Она меня потрясла. И все мои впечатления о городе и о практике как бы смазались и отодвинулись из-за книжки, у которой не было ни автора, ни названия. Только вернувшись в Москву, спустя месяцы, я узнала, что это был Ремарк, "Три товарища". До этого я и не слышала о таком писателе.