Матерчатая жизнь

Она самозабвенно уже который год делала кукол. Но все ее куклы были без лиц. Она тщательно, медленно и вдохновенно изобретала выкройки для каждого крохотного пальчика - на руках и ногах. Платья были шикарными - будь то строгими, бальными или повседневными. Многослойными или даже без вытачек. Но уж точно никто не заподозрил бы ее кукол в том, что они одеваются с конвейера. Одежда была стильной и индивидуальной, тонко подчеркивающей образ каждой.

А шляпки! Что это были за шляпки, если б вы видели! Они переливались бисером и были усыпаны миниатюрными фоаминовыми цветами. Они были шелковыми складчатыми или из тонкой валяной шерсти (куклам такое позволено). Но неизменно с огромными полями. У первых ее кукол (нескольких первых десятков, если быть точными) поля неимоверных шляп скрывали их лица. Это вызывало интерес и желание приподнять шляпу, заглянуть в лицо красавицы, встретиться с ней взглядом. Но любопытных ждало разочарование - это было сделать невозможно. Куклы, будто замершие в одном-единственной миге своего удивительного существования, в это самое остановившееся мгновенье были в шляпах, прикрывших лицо. И это оставалось неизменным.

Так было долго. И именно эта деталь манила и создавала особое очарование в ее куклах. В них была тайна, грусть и какая-то трогательная смущенность. Каждый видевший их дорисовывал в своем воображении их лица и в их фантазии ее куклы им улыбались, плакали, складывали кокетливо губки бантиком или мечтательно прикрывали глаза с длинными ресницами.

Но лишь она знала, что ее главный талант - в умении оживить фантазию зрителей, заставить видеть лица, увидев лишь позу, одежду, бижутерию. Окат белоснежного плеча. И пальчики. Детализированные до невозможности пальчики были ее фирменной фишкой. И мимо нее не мог пройти никто.

А потом она однажды решила приподнять полы шляпы своей куклы. Сначала лишь одной. Создавая куклу, она мечтала, какое будет у нее лицо. И, просиживая часами, днями в своей тихой солнечной мастерской, она сама знакомилась с ней, новой. А когда пришло время создавать собственно само лицо, ее рука замерла. И сама она вся замерла. Она в точности до мельчайших деталей знала, как технически воплотить то, что она видела своим внутренним взором. Но дело в том, что у ее куклы не было лица. Она, почти готовая, почти ожившая, была уже отдельным персонажем, неподвластным своей создательнице. И у нее не была лица. И она из самой своей глубины чувствовала, что не имеет права навязывать его своей новорожденной кукле.

Потому ее первая кукла, позволившая себе приподнять шляпку, не имела не только определенных черт лица, она не имела даже его рельефа. В голове пронеслось: "Что подумают люди? Разочаруются? Или эта кукольная безликость еще больше возбудит их фантазию?"

Но ее сомнения были недолгими. Ее новые куклы, будто почувствовав новый уровень свободы, стали появляться на свет еще неистовей прежнего. Они будто стояли в очереди в ее воображении, что порождало их. В очереди на рождение. И рождались, как и реальные дети, не всегда такими, как их ждали и представляли. Но, как в лучших семьях, становились с первого взгляда любимыми.

И вот пришла ее первая выставка,  на которую она должна была привести своих кукол, приподнявших шляпы. Кукол, изменивших свою самую узнаваемую деталь. Завсегдатаи узнавали именно ее, создательницу, и, улыбаясь, здоровались с ней. Потом переводили взгляд на кукол. Широко распахивали глаза, наклонялись к ним. Замирали. Затаивала дыхание и она, ожидая реакции. Почему-то многие, прежде чем задать вопрос, снова внимательно смотрели на нее. А она в этот момент завидовала своим куклам за их безликость.

Веселые улыбки и улыбки умиления не возвращвлись к посетителям, увидевших ее кукол без лиц. Они если и улыбались, то грустно и недолго. И уходили. Она расстраивалась.

Но вот через время вернулся один из первых, увидевших ее новую коллекцию. Снова постоял над куклами с минуту, взял подмышку одну из них и протянул ей.

- Упакуйте мне, пожалуйста, вот эту.

Она осторожно взяла свою безликую куклу из его рук и наклонилась за подарочным пакетом, стараясь унять смесь из удовольствия, облегчения и почему-то желания плакать. Посетитель расплатился и ушел, унося ее обновленную красавицу в мир.

За ним пришли другие. Никто не покупал кукол, впервые подойдя к столу. Будто нужно было время, чтобы осознать эту встречу. Но возвращались многие. И уносили ее матерчатых девочек жить. К вечеру второго дня у нее забрали последнюю, что она успела сшить к выставке. Остались с ней лишь те, другие, из тех времен, когда они еще не решались приподнимать шляпы. А последняя покупательница, унося с собой свое драгоценное приобретение, поблагодарила ее и сказала, что ее куклы, обнажив лица, повзрослели.