Суворовский алый погон. Глава пятая

               
                СУВОРОВСКИЙ АЛЫЙ ПОГОН
                Роман
               
                …Мы унесём с собою небо голубое,
                Детства безоблачный светлый сон,
                Суворовский алый погон

                Из песни 18-го выпуска
                Калининского суворовского
                военного училища (1966 г)
               




                Глава пятая
                "Кутузовцы"

       Разговоры о том, что будет, когда вернутся после каникул в училище суворовцы всех пяти рот, если и не так уж и пугали, то, во всяком случае, не придавали оптимизма.
      И вот этот день настал. Отпускники стали собираться с раннего утра. Кто-то прибывал на скором поезде со стороны Ленинграда, кто-то на электричке из Москвы. Меньшее число ребят возвращались в Калинин на автобусах. Это те, кто жили в Калининской области.
      Они быстро заполнили училищный двор. Доложив о прибытии дежурному по училищу, а затем ответственному офицеру-воспитателю в роте, выходили на улицу, где встречались с друзьями из других рот. Они держались несколько развязно, насколько это было допустимо в стенах училища, белые гимнастёрки – отутюжены, брюки заужены.
      Суворовцев роты нового набора можно было сразу отличить не только по новенькой, с иголочки и ещё не «сидевшей» на них, как «влитой», форме, не только по довольно робкому поведению, но и по непомерно широким, почти что морским клёшам. Но у моряков это было шиком, да и то, наверное, в прежние времена. На суворовцах же такие брюки смотрелись довольно нелепо. Но таковы уж правило ношения формы одежды – консерватизм в этом деле зашкаливал.
      Придёт время, и будут выпускать брюки уже вполне нормальные, которые даже военным модникам переделывать и ушивать не нужно будет, но это время ещё должно прийти. Пока же ширина брюк – предмет неустанной борьбы суворовцев с командирами. Одни ушивают брюки при первой возможности, другие наделяют за это неделями не увольнений и нарядами вне очереди.
       Впрочем, сравнить воочию суворовцев «бывалых» и новичков, было в тот день довольно затруднительно. Не очень-то хотелось мешковатым «трёхлеткам» – другого наименования они ещё не получили – попадаться на глаза этим вот уже заправским кадетам.
       Кадетами называли себя суворовцы сами, хотя это и не слишком приветствовалось командирами. А между тем, что уж тут криминального? В
Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 21 августа 1943 г. "О неотложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от немецкой оккупации" говорилось о создании суворовских военных училищ именно «по типу старых кадетских корпусов», там же определялось, что такие училища «имеют целью подготовить мальчиков к военной службе в офицерском звании и дать им общее среднее образование».
      Тогда же, в годы войны, и был определён срок обучения – семь лет, поскольку принимали в училище сирот, принимали даже тех, кто не достиг возраста, соответствующего ученикам школы, переходящим в 5 класс, или напротив, уже окончил пятый, а то и шестой классы. Для малышей создавались подготовительные классы, для старших – создавали в первое время, как исключение, и шестые и седьмые класса, а потому первый выпуск был произведён в 1948 году, то через 5 лет после образования суворовских военных училищ.
       И вот в 1963 году решением Совета Министров СССР был введён новый порядок приёма в училище. Стали принимать подростков в возрасте 15-16 после окончания 8 класса средней школы на 3 года.
       Не случись этого постановления, так бы и не смогли надеть суворовскую форму Костя Николаев и его товарищи по роте нового трёхлетнего набора.
       И вот они – и не кадеты ещё, и не суворовцы – с интересом наблюдали за этим совершенно пока ещё им чуждым народом, который все больше и больше заполнял училище.
       Когда роту нового набора, получившую наименование 2 роты, вели в столовую на обед, ребята ловили на себе чуть насмешливые взгляды не только старших – суворовцев 10 и 11 классов, но и своих сверстников и можно сказать одноклассников по 9 классу. Ничего враждебного в тех взглядах не было, просто, демонстрация своего превосходства, ну а что не говори, превосходство было, было, наверное, во всём, и в знаниях, и в сноровке и в умении носить форму и в строевой выправке, да разве всё перечислишь?!
       Рота стала шестой, а параллельная рота «семилеток» 9 класса – пятой. 10 класс составили две роты – третья и четвёртая, ну а 11 класс – первая и втора. Потом, уже в будущем, порядок наименований часто менялся, то так называли роты, то этак, и, наконец, остановились на том, что наименование роты присваивалось однажды и на весь срок обучения. Так много лет спустя сын автора этих строк, как поступил в 1993 году в шестую роту, так в роте, наименованной шестой, училище и окончил.
       Но тогда училище ещё только привыкало к тому, что на в одном классе или, как потом всё же стали называть, на одном курсе, стали учиться две роты, вместо одной, как было это с самого начала, с 1943 года.
       Суворовцы новой роты были пока практически стерильны во всём, что касалось и военного дела, и истории училища – тоже. Такие занятия ещё только стояли в плане, и на одном из первых мест, конечно, история училища, в ту пору, конечно, ещё и не такая большая, ведь училище в 1663 году готовилось встретить своё двадцатилетие.
       Костя Николаев и раньше не раз встречал на улицах суворовцев. По субботам и воскресеньям они буквально заполняли центр города, ведь не у многих в городе были родители или родственники. Там они были строги в поведении, подтянуты и затянуты ремнём. Здесь, в училище, они вели себя более вольно и расслабленно – они ведь давно считали училище родным домом, то есть они уже перешагнули рубеж, который Косте Николаеву и его товарищам ещё предстояло перешагнуть, поскольку каждый жил мечтой о доме, мечтой о первом увольнении, а скорее, даже о первых каникулах, поскольку опять-таки среде ребят не так было много тех, кто жил в Калинине.
      Конечно, и старшие стремились домой, и старшие тосковали по пробежавшим неделям каникул – отпускали тогда после лагерного сбора примерно 18-20 июля и до конца августа. Получалось обычно сорок суток.
       После обеда по роте пролетел слушок – в буфет теперь не сходить.
       – Что? Что такое? – спрашивали друг у друга суворовцы. – Обижают? Деньги отнимают?
       Наумов, как вспомнилось, рассказывал, что в былые времена старшие ловили малышей, опрокидывали их головой вниз и трясли, пока не высыпалась на пол из карманов вся мелочь.
       А вот офицер-воспитатель майор Соколов Степан Семёнович поведал как-то на занятиях другое. В Калининском суворовском училище, до резкого сокращения числа училищ и перевода сюда доучиваться суворовцев, лишённых альма-матер, можно было спокойно оставить в тумбочке на видном месте деньги, часы, другие какие-то вещи, даже ценные по суворовским мотивам. И не было случая, что хоть что-то пропало. Но когда перевели суворовцев из училищ, которые не будем называть – ведь единицы были негодяями, единицы! А основная масса – прекрасные ребята. Так вот всё изменилось из-за горстки, даже не горстки, а каких-то единиц, случайно попавших в армейский строй.
       Но что же в буфете? Оказалось, что никто не обижал, деньги никто не отнимал, но вот достояться в очереди было невозможно. Приходили старшие, а может даже и не старшие, а из параллельной роты – кто разберёт – и становились впереди. Что ж, конечно, это не есть хорошо, конечно, не правильно и конечно обидно новичкам, но тут уж вряд ли увидели суворовцы шестой роты что-то необыкновенное и нигде более не встречающееся.
      Жалко, конечно. С удовольствием Костя ходил в этот самый буфет. Даже не потому что еды не хватало, просто хотелось чего-то не столовского, чего-то по собственному выбору, и кстати тех же булочек училищной выпечки, которые там тоже продавались. Всем было известно, как их любят суворовцы. Вряд ли где-то за всю свою жизнь суворовцы, уже ставшие курсантами, а потом и офицерами, встречали такие. А может это просто самообман? Ну что, ничего в нём нет плохого. Та человек может всю жизнь вспоминать бабушкины пирожки или какие-то художественно-кулинарные изделия мамы. И никогда, ни при каких обстоятельствах не признает, что что-то другое могло быть вкуснее.
        До самого вечера шестая рота была изолирована от рот суворовцев «семилеток».
       И вдруг объявление. Построение на общеучилищную вечернюю проверку! Уже сгустились сумерки. Шелестела листва деревьев, которые обступали небольшую площадку во дворе училище. Эта площадка с бюстом Суворова на постаменте, была окаймлена с трёх сторон – главным корпусом училища, переходом из главного корпуса в старый, ещё дореволюционной постройки, и самим этим старым корпусом.
      Роты строились в большое п-образное каре.
      Вот чётким строем прошли выпускники и заняли место на правом фланге строя, вот встали вслед за ними роты десятого класса, затем подошла п\тая рота и, наконец, пока ещё не очень чётким строем, пока ещё не очень слаженно вышла на своё место шестая роты. По строю старших рот пробежал шумок. Там с удовольствием комментировали первый выход новичков, их неуклюжесть и, конечно, далёкий от совершенства строевой шаг.
      Но вот всё замерло, замерло ещё до команды смирно, замерло в ожидание этой команды. И вдруг, откуда-то из строя выпускников прозвучало этакое немного высокомерное и снисходительное, относящееся, конечно же, к шестой роты:
      – Кутузовцы!
      Кто это сказал, кто произнёс это, понятное только в среде суворовцев и только в тот самый переходный период, наименование «трёхлеток», но потом оно держалось довольно долго, наверное, вплоть до перевода училищ на двухгодичный срок обучения.
      Кутузовцы – и этим всё сказано. Для кого сказано? Наверное только для тех, кто, проучившись в училище уже четыре, пять, шесть лет, был поражён тем, что оказывается можно вот так, по сокращённой программе, стать суворовцами, пусть и не такими – что сразу видно здесь, в суворовской среде, но совершенно неразличимо за пределами училища.
      Ну что ж, Кутузов – один из самых лучших учеников Суворова, Кутузов – блистательный полководец, дважды получивший в боях за Россию ранения в глаз, причём ранения смертельный, но на зло этим ранениям и на удивление врачам не только выживший, но участвовавший в штурме Измаила. Кутузов в труднейшую минуту штурма, когда чаша весов замерла на нейтральной отметке, назначенный Суворовым комендантом крепости. Кутузов, который не только победил Наполеона, перед которым легла ниц вся хвалёная Европа, но полностью истребивший всю банду грабителей, приведённую этим «французским Гитлером» на Русскую Землю.
       Но выкрикнувший это наименование, которое и кличкой ка-то язык не поворачивается назвать, вряд ли задумывался в ту минуту надо всем этим. Этот выкрик прозвучал как внутренний протест против такого вот положения, казавшегося несправедливым. Семь лет и три года! Какая разница по количеству лет! И никакой разницы в итоге.
       Впрочем, это наименование так, конечно, и осталось для употребления внутреннего. Обидно ли оно? Может быть и было обидно, потому что обиду кто-то стремился в него вложить, но ведь Кутузов сам был великим суворовцем и не раз повторял: «Пусть всякий помнит Суворова: он научал сносить голод и холод, когда дело шло о победе и славе Русского Народа».
       И тут прозвучало:
       – Училище, равняйсь. Под Знамя Смирно!
       Взлетели ввысь аккорды Встречного марша, и знамённая группа, чеканя шаг, двинулась в обход строя, начиная от шестой роты, обогнула строй, сделала захождения и заняла место на правом фланге училища.
       А потом взметнулась Зоря, музыка, вдохновенная и волнующая, и тут же следом прозвучал Гимн Советского Союза.
      Сердце суворовца Николаеве, наверное, как и сердца его товарищей, впервые оказавшихся на таком торжественном мероприятии, готово было выпрыгнуть из груди. Боже мой, да как же он мог даже какие-то минуты перед медкомиссией сомневаться в правильности своего выбора. Какое счастье ему, совсем ещё мальчишке, стоять в этом замечательном строю, чувствую локоть товарища, чувствую необыкновенную, объединяющую всех силу, чувствовать единстве мыслей, единство духа, единство мечты. В эти минуту рота сделала пусть самый первый, но важный шаг к своему человеческому, нравственному, духовному объединению или как говорят в армейской среде, боевому сколачиванию.
      Как славно стоять по стойке «Смирно!» при исполнении торжественного, волнующего, пробирающего до самых сокровенных уголков души Гимна Советского Союза. Не просто слушать его дома, в 6 утра или в полночь, а именно стоять в армейском строю, словно этой вот стойкой по команде «Смирно» заявляя о своей верности армейскому братству, пусть только ещё зарождающемуся, своей неколебимой верности Родине!
      Прохладный, освежающий ветерок гулял по площадке между корпусами, толи разносящий торжественные державные мелодии, то ли вызванный дуновением, вылетающим из медных, сверкающих в свете, падающем из окон корпусов, труб военного оркестра училища.
      – Вольно! – пронеслась команда над строем.
      И началась вечерняя проверка в ротах. Её читали старшины рот, и перекликались фамилии суворовцев от первой до шестой роты. Вот закончился список первой роты. Старшина первой роты скомандовал: «Смирно!» и подошёл с докладом к своему командиру роты.
      Шестая рота, как только что набранная и не имевшая «потерь» в виде отчислений суворовцев за те или иные проступки, слушала проверку дольше других. Наконец старшина роты старший сержант сверхсрочной службы Петушков доложил командиру роты подполковнику Семенкову о результатах проверки, и после этого ротный стали поочерёдно докладывать начальнику училища генерал-майору Борису Александровичу Кострову.
       И вот новая команда:
       – К торжественному маршу, повзводно, дистанция десять метров. Первый взвод прямо, остальные напра… – краткая пауза, и твёрдое, командное: – …ВО!
       Эх, видела бы сейчас Лариса, которая только-только , должно быть, собирается в Москву после отдыха в деревне. Да что что… Если бы хоть кто-то – родители, родные, знакомые, девчонки недавние одноклассницы, Алёна Базарова, которой писал записочки на уроках, хоть кто-то видел его, Костю Николаева, идущего строем под звуки марша.
     Но это всё здесь, за забором, всё только в своём, армейском кругу. И всё это в то же время, первый шаг к тому торжественному маршу на Красной Площади в Москве, даже маршам, в которых ещё посчастливится участвовать и Косте и его товарищам, ведь парады проводились в ту пору два раза в год 7 ноября и 1 мая.
      А 1 сентября снова торжественное мероприятие, и снова оркестр и снова торжественное прохождение, которое проводилось в ту пору по берёзовой аллейке мимо гипсового бюста Суворова, стоя возле которого начальник училища, начальник учебного отдела и начальник политического отдела принимали этот небольшой домашний парад.
      Никаких «маслянок» шестая рота так и не увидела. Началось постепенное, медленное, но без особых эксцессов вступление в суворовскую жизнь, слияние с дружным суворовским коллективом.
      Ужасов, описанных Куприным в кадетах, без сомнения описанных правдиво, Костя и его товарищи по шестой роте, к великой их радости, не увидели.
       Хотя с той самой первой общеучилищной вечерней проверки, их всё-таки звали внутри училище «кутузовцами», давая понять, что они ещё до уровня суворовцев не доросли. Ну что ж, дорасти ученику до уровня своего учителя и невозможно в мгновение ока. Для этого нужно время. Для этого нужен труд. Для этого нужная закалка, настоящая мужская закалка, которую только и можно получить в настоящем армейском строю.