Мир, в котором нет чужих

Я слышу его шаги за дверью, слышу его неровное дыхание, слышу каждое его движение. Он пришел ко мне…

Действительно счастлив я был очень давно, я не уверен, сколько времени прошло с тех пор, но тогда никто посторонний не мог проникнуть в мой мир. Только родившись, я не мог дать этому ощущению названия, но теперь я знаю – тогда я был в нирване. А потом пришли чужие. Они ворвались в мой мир, повергая все в хаос, они все время хотели от меня чего-то, все время старались меня изменить. Они считали, что пытаются сделать меня счастливым. В особенности мой брат. Он был со мной слишком часто, возможно даже чаще чем с отцом. Он всегда гордился своей самостоятельностью и уникальностью, словно представлял собой что-то важное, слишком плотно присосался к родителям и пытался присосаться ко мне. Он страшно шумел и смеялся все время, когда я читал, он утверждал, что ребенок с учебником молекулярной физики или высшей математики – это смешно. Смешно…  Я никогда не мог понять смысл этого понятия. А потом родители оставили меня, передали меня доктору Штрайеру, он, как они думали, сможет «вылечить» меня. Словно я был когда-то болен. Они говорили «аутизм», словно подразумевая, что рациональность моего разума является каким-то уродством, нуждавшимся в искоренении. Если бы они представляли, каким уродливым выглядел Их мир со стороны. Люди сами для себя создавали потребности, а затем стремились их удовлетворить. Их единственной целью было ежесекундное превосходство над ближним, и они и меня стремились втянуть в эту бессмысленную гонку. Но я не хотел. Тогда я лишь хотел остаться в своем спокойном размеренном мирке.
Родители ушли, а Штрайер остался. Он говорил со мной часто, вернее думал, что говорил со мной. Внешне он был спокоен, но в глубине его глаз я всегда видел тщательно скрываемый им страх. Я долго не мог понять, чего же он боится, но однажды, увидев его вместе с другим пациентом, я понял: он боится сойти с ума. Всегда, говоря со мной, доктор боялся, что не он исцелит меня – а я сделаю его подобным себе. Он, как и все люди, боялся быть другим. Тогда я и понял, что все беды людей происходили из-за того, что они были очень разными. Не будь в людях отличий, не было бы вражды, зависти, ненависти. Если бы люди были абсолютно одинаковыми, они были бы равны, а значит, мир стал бы справедливым. Следовательно, моей целью было искоренение в человеческом существе личности. Личность и была первопричиной всех человеческих бед. И тогда я понял, что должен помочь человечеству, и то, что я могу это сделать.

Люди любят белый цвет. Поэтому в моем городе все белое: белые дома, белы стены, пол и потолок, белая одежда. Ничто не должно диссонировать с общей картиной.

Когда Штрайер зашел ко мне, мой прибор был уже готов. Он сказал, что мой брат заходил и передал мне что-то. А я ответил, что могу сделать всех счастливыми. Сначала доктор не поверил мне, а когда я поведал ему свой план, даже попытался остановить меня. Но не успел. Я стер его страхи, стер его сомнения, стер всю его личность. Процесс стирания был довольно болезненным: Штрайер бился в конвульсиях, его рвало, но вскоре все прекратилось, и он был совершенно счастлив. Впервые тогда я увидел человека, который улыбался бы так искренне и безмятежно. Мой прибор сработал. Следующими должны были стать мои родители.

Раньше дети плакали, а теперь нет. Больше никто не плачет.

Я пришел к родителям за полночь, дверь мне открыл отец, он видимо даже обрадовался мне и хотел что-то сказать, но я стер его раньше. Я стремился сделать все поскорее, опасаясь возможных побочных эффектов. На шум, издаваемый конвульсиями отца, вышла мать, и в ее глазах я увидел тот же страх, что и в глазах Штайера перед его изменением. Я до сих пор не понимаю, почему люди боялись меня и так не хотели меняться. Мать пыталась сопротивляться, но быстро была изменена, во время ее изменения что-то холодное сжалось во мне, но когда потом я увидел ее улыбку, это чувство покинуло меня навсегда.
Когда брат увидел меня, мать почти оттерла рвоту с пола. Он был поражен тем, что увидел, он даже не шелохнулся. Я сказал ему: «Здравствуй брат»,- и привел прибор в действие. Не знаю почему, но, наблюдая за его изменением, я чувствовал себя иначе, наверно именно тогда я впервые в жизни улыбнулся.

Он был уже близко. Он даже заставлял меня немного беспокоиться. Я ждал его уже долго. Ожидание заканчивалось…

А затем я дал измененным технологию. И они стали изменять мир. Со словами: “Здравствуй, брат” - они вошли в каждую страну, в каждый город, в каждый дом. Поначалу остальные люди сопротивлялись, но после стирания вливались в ряды новых, лучших людей. Встречалась странная аномалия, некоторые люди вдруг вспоминали, и их приходилось стирать заново. Каждый следующий сеанс был болезненнее предыдущего, однако люди, прошедшие через него, становились такими спокойными и добрыми. Они больше не были способны на зло. Сейчас их общество заселило всю планету.
 Теперь в мире не осталось войн, насилия, зависти, злобы. Теперь мир абсолютно справедлив и абсолютно упорядочен. Люди счастливы, довольствуясь необходимым, лишенные чувств и желаний. Они работают, но не на благо себя, а на благо всего человечества. Они одинаковы, и потому, что необходимо одному, необходимо и всем остальным. Теперь мир стал нирванной для всех.
Но сейчас ко мне пришел последний из вспомнивших, тот, кого так долго не удавалось снова стереть. Он стоял передо мной, в порванной одежде, измазанный, видимо, грязью или кровью, в его глазах я читал неистовую, всепоглощающую ненависть.
- Здравствуй, брат. – Он был мне даже интересен, но я не мог рисковать новым совершенным миром. Я привел устройство в действие. Последняя личность на земле была стерта. Я отвернулся от корчащегося на полу человека и посмотрел в окно. Глядя на идеальную белизну города, я улыбнулся.
Я создал мир, в котором нет чужих.