Штрафники на судоремонте

Люблю я штрафников, и мне на них, в период работы в объединении «Антарктика»,  везло. Все они, обычно, хорошие люди и классные специалисты. Ну, а если разгильдяи немного, так я и сам такой.
 
Первым из штрафников на моём жизненном  пути встретился Володя Каут, мой ровесник, выпускник Калининградского Высшего Инженерного морского училища, бывший второй механик супертраулера «Форос».

«Форос», один из первых немецких супертраулеров, в «Антарктике»  считался судном неудачным. Может быть,  и конструкция судна  в то время ещё  была недоработана, но скорее всего, механики наши его не приняли из-за уровня сложности. В своё время и «Жигули» кое-кто не принимал, предпочитая крепкую сталь «Москвича».  Как-то не заладилась судьба «Фороса» в объединении.

Поломка следовала за поломкой, туда и работать идти уже никто не хотел, поэтому молодой, грамотный специалист, Володя Каут, быстро стал вторым механиком. А сгорел он, прошу прощения за тавтологию, как раз из-за реального пожара в посту управления машинной установкой. Была у нас на флоте такая форма наказания, забирали рабочий диплом, дающий право на работу в море, на год. Тут уж следовало выбирать, или год на берегу сидеть, или идти в рейс рядовым мотористом. Вова выбрал второй вариант.

Я же как раз впервые  стал вторым механиком, да не на супертраулере, а на среднем рыбоморозильном траулере, что было  гораздо менее престижно. Поехали мы вместе в ремонтно-подменную команду в Аден. Ехал я с удовольствием, не представляя себе в полной мере той жары, с которой мы там столкнемся. В Адене я до этого был только однажды, заходили всего на один день,  воспоминания о погоде  из памяти стёрлись.

На ремонте судов типа СРТМ штат машинной команды небольшой: всего два механика не считая стармеха, и четыре моториста, токарь и сварщик. Двух мотористов поставили на вахту, а в рабочее время за механизмами следили механики. Один моторист – к третьему, один – ко второму. Вот и вся бригада. Ко мне попал Владимир  Силенко, и я им был очень доволен.

А Володю Каута направили к третьему механику, там нужно было отечественные пензенские вспомогательные двигатели перебирать, слабенькая конструкция, прямо скажем. Вот на первом судне цепочки, СРТМ «Полёт», Володя этим и занимался. А третий механик ему помогал, так вот бывает.
 
Стали переходить на второе судно – «Фомальхаут», Володя попросил меня перевести  его на ночную вахту, с нуля до восьми утра. Я был против, конечно.
-  Вова, извини, не могу. Ни Пантелеич, ни Амбал, ремонт движков не потянут. А Жора сам – тоже. Поэтому – рад бы, да не могу. Производство прежде всего.
-  Миша, я движки сам сделаю. Потихоньку, по ночам. Мне главное, чтобы не мешал никто. А днём я загорать буду. (Глупые мы тогда были. Кто же в Адене днём специально радиацию хватает? А я и сам в обеденный перерыв каждый день по полтора часа загорал).
-  Володя, ну неудобно ведь одному, тяжело. Как ты мотылёвые подшипники будешь собирать один?
-  Миша, я всё сделаю сам, увидишь. Твоё дело только разрешить, движки на мне, а Жоре буду на день  работу оставлять:  крышки чистить, клапана притирать. Токарь ему поможет. А соберу я сам.

Володя справился. Претензий у меня к нему не было. Мы подружились, и одно время мы и в Одессе часто с ним встречались. Но со временем видеться перестали. Жизнь.

Он, кстати, жил в четырёхместной  каюте, вместе со старым китобоем, Петром Пантелеевичем. Пантелеевич работал раньше на китобазе и научился там искусству резьбы на зубах кашалота. Он и в Аден прихватил с десяток зубов, боры и портативную бор-машинку, и в свободное время делал на зубах узоры, рисунки и надписи.

Пантелеевич всё мечтал обменять обработанные зубы на что-нибудь ценное у местных торговцев. Вовка его подбил на то, чтобы он изобразил на зубе президента Южного Йемена, принёс ему из города портрет. Петя взялся за дело с азартом. Володя же поглядывал на него, лёжа на кровати,  и прикалывался:

-  Пантелеич, классно выходит. Я слышал, президент по вечерам в город выходит. А ты мог бы подарить  зуб президенту?
-  Конечно, подарил бы. Ещё бы. А он бы мне тоже что-нибудь подарил.
-  А мог бы он тебе двухкассетник подарить?
-  Конечно, мог бы. Что ему этот двухкассетник? У него таких десяток, небось.
-  Пантелеич, а мог бы он тебе... машину подарить?
-  Ну, Вова, это вряд ли. – Но слышать такое Петру Пантелеевичу было приятно, и он старался  работать  ещё усерднее.

В город мы ездили два раза в месяц на «ланче». Так назывался разъездной портовый катер.  Выдавали нам  местные динары после ремонта каждого судна, Кроме того,  по судовой роли можно было тратить эти динары в беспошлинном магазине, так называемом дьюти-фри, рядом с портом. Там товары были качественнее и заметно дешевле. Ассортимент дьюти-фри шопа  состоял из французской парфюмерии, японских часов и электроники, остальные товары  были представлено слабо.

Поэтому мы и не ходили почти по другим магазинам, денег-то было мало. Но Пантелеич со своими  зубами именно по маленьким лавкам и пошёл, после того, как изобразил на них местного президента.

Английского языка он не знал, и уж тем более арабского, а местные арабы – это не египетские, по-русски не говорят. Поэтому Пантелеич просто тыкал в портрет пальцем и говорил кратко и доходчиво:
-  Президент. Зуб. Ченч. Президент. Зуб.

Оказалось, к его несчастью, что слово «зуб» в переводе на арабский, означает совсем не зуб, а другой орган, тот, который находится ниже пояса. Поэтому Пантелеич едва не пострадал от своего неудачного сравнения президента с зубом, спас его только почтенный возраст.

Загорали мы не только на палубе в обед, но и в период  докования. Обрастание корпуса ракушками в том районе идёт просто сумасшедшее, нигде такого не встречал. Каждые полгода нужно не только корпус чистить, а ещё и все трубы забортной воды на судне разбирать и чистить, иначе дизеля охлаждаться не будут.  В то время в Адене не было плавдока  и мы ходили доковаться  на  всех четырех судах цепочки в Берберу, где стоял в то время наш, советский военно-морской плавучий док.
 
Да, до вооружённого конфликта между Сомали и Эфиопией, дружили мы с сомалийцами, и специалистов им готовили в своих училищах, именно тех, которые потом начали  пиратствовать по всему Индийскому океану. Док был большой, СРТМ становился  по оси дока вслед за  десантным кораблём.

С палубы  дока, мы, конечно, ныряли, купались, и по утрам, вместо зарядки, и по вечерам, и в обеденный перерыв, который мы сделали в подменке двухчасовым, по типу испанской сиесты. Особенно мне нравилось лежать на стапель-палубе дока и подставлять спину под струю морской воды, которая, охладив рефрижераторную установку, падала с высоты в десять метров.  Оригинальная такая водная процедура. Лучше, чем в  СПА-салоне.

Кроме того, штурмана высмотрели в бинокль рядом с плавдоком песчаный остров, который ночью уходил под воду. Днём, во время отлива, он появлялся опять, и мы стали на него ездить в обеденный перерыв на шлюпке. Купаться там было занятно. Вода тридцать три градуса Цельсия, песок – горячий. Загорали, не выходя из воды. Играли в футбол на песке. Иногда  ходили на другую сторону острова поплавать в океанском приливе. Там было еще лучше, но песок по дороге был чёрный и раскалённый градусов до шестидесяти. Мы уже этот феномен  знали, босиком старались не ходить, но наши собаки, которые жили на каждом судне, ничего понять не могли и одолевали черный песок огромными прыжками.

Перебравшись на «Фомальхаут,  мы были  приятно удивлены техническому состоянию судна. Старшим механиком там  был  Олег Абрамов, из Херсона. Всё у них было в отличном состоянии и работать нам было намного легче, чем на «Полёте».  К сожалению, именно во время этого ремонта, ушёл из жизни наш старший  механик. Борис Наумович Форсюк, старый китобой, страдал сердечным заболеванием. Ему уж и в нормальном климате тяжело было работать, а в Адене, даже с кондиционером, было невмоготу. Умер он тихо, во сне, среди ночи.

Только в десятом часу утра наш Пётр Пантелеевич, удивившись, что с утра не видно нашего громкоголосого старшего механика, решился зайти к нему. Тело стармеха при первой возможности, конечно, отправили на Родину, а я исполнял его обязанности полмесяца до прихода СРТМ «Ромб». Его старшему механику, Сергею Авдеенко, и поручили задержаться на два месяца в составе нашего РПК.

Там, в Адене, я познакомился с Валей Терлецким, вторым механиком, который, сдав мне «Ромб», приехал принимать «Альциону», с Максимом Причишиным и Геннадием Силлой, которые сдавали «Альциону» в ремонт. С ними позже судьба меня сводила многократно, и дружим мы все до сих пор, хотя и встречаемся крайне редко.

Другой  штрафник, третий механик Юра Лымарь, был разжалован в четвёртые вообще ни за что. Дело было в Лас Пальмасе. Увольнение на берег тогда допускалось только группами. Очень популярным магазином был большой новый, всячески рекламируемый,"Совиспан". Юркина группа из трёх человек туда сразу и направилась. Все «колониальные товары» запаковали и договорились с работниками магазина о доставке. Все трое купили одинаковые джинсы, и тут же их на себя напялили. Старые сунули в пакеты вместе с покупками.
 
Времени до вечера оставалось ещё очень много, поэтому с пустыми руками и остатками денег пошли сначала в бар, а потом – на пляж. Чтобы не потерять паспорта, Юра собрал  все три, и положил себе в задний карман новых джинсов. К семи вечера нужно было быть на борту. Они и приехали вовремя, но паспортов в джинсах Юра не нашёл. Обыскав все карманы,  взяли такси и поехали искать паспорта на песке пляжа. Ничего не найдя, вернулись к помполиту с повинной.

Стали рассказывать, как было дело. Кто-то из троих поведал, что на пляже общались с югославской парой туристов. Дело было быстро сшито. Общение с иностранцами, нарушение правил поведения советского моряка за границей. Утеря документов, которые обязательно будут использованы шпионами.  Не помогло даже то, что паспорта на следующее утро были обнаружены в кармане других джинсов. Юркины штаны по ошибке натянул на себя сварщик, бывший накануне самым нетрезвым.  Он в карманы джинсов ничего никогда не клал, поэтому и не проверял.

Нам на ремонте «Артека» в Ильичёвске нужен был хороший четвёртый механик. Юрка и был таким, он и третьим был неплохим. Я лично его выпросил в механико-судовой службе до конца ремонта. В рейс Юра пойти не мог до тех пор, пока не снимут с него партийный выговор, а это ожидалось не скоро. Поэтому он был уверен, что в рейс не пойдёт, и к нему не готовился.

Я же искал возможность взять его в рейс и нашёл её. Был у меня старый товарищ, работавший в то время заместителем секретаря парткома объединения. Подружились мы в рейсе, когда он временно подменял нашего, временно отсутствующего помполита. Толю Савченко, прекрасного парня, я называл моим партийным другом и изредка забегал к нему в кабинет. Зашёл и в этот раз, попросил решить вопрос с досрочным снятием выговора и открытием допуска.

Дело было сделано за неделю. Юру я «порадовал», когда оставалось только собрать вещи. Не скажу, что он был сильно благодарен. Но для меня на первом месте – производство. К тому же я не считал, что сделал ему плохо, наоборот, помог.  Ну, а то, что полгода поработал четвёртым… Это мелочи жизни.

Всё получилось, как я планировал. Юра закрыл собой зияющую брешь, а мы подружились, потому, что четвёртых механиков я всегда опекал и во время их вахты обычно был в посту управления.

Сварщика, который сам не зная о том, носил паспорта, я, кстати, тоже подобрал. Прекрасный был специалист, а звали его Виталий... Вот фамилию его я позабыл. Всё же сорок пять лет прошло, простительно.