Промысел 2 5 5

Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602

Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2015/08/04/804


 «Истребление определено изобилующей правдой».
* [Книга пророка Исаии глава 10, стих 22]
Говорят земляне. Сомб проверил на собственной шкуре истинность слов, о которых не догадывался.

Тошно стало жить в родном круге. Единственное место, где мог находиться без оглядки, обернулось пыточным бревном. Говорил, что думает. Делал, как нравится, но всюду натыкался на мерзость.

Наконец, отравленный осведомлённостью, изнемог. Жена опостылела, дети показались безмозглыми выродками. Что интересовало, чему удивлялись и радовались, всё видел явленным в свете знаний о знающих тайное.

Мать глянула мрачной слезливой ведуньей. Отец, уважаемый, горячо любимый - выжившим из ума слепышом.

Сомб не вдруг заметил, как жёлчность стала чертой характера, неотъемлемой частью дыхания. Простой пустяк, весенний крашеный орех взводил душу до предельных вершин гнева, заставлял голос рваться и звенеть, кулак грохотать по приочажной полке.

Возмущали обряды, обычаи, одежда. Единственная приятность – еда. Но и принятие пищи омрачено гневом по поводу недомытой посуды, неправильно поданной плошки, непонравившегося взгляда.

У соседей всё казалось лучше. Своё же отторгал на корню.

Милый усталому человеку сон оборачивался цепью путаных кошмаров. Половой акт, и тот сник в жаркую точку, обрывался спереди и сзади бездной недоверия, ожогом обид, властью насильника над жертвой.

От полной разнузданности удерживала мысль о том, что жена пожалуется, перемену заметят старейшие, зададут вопрос, с чего бы так, огнём и пытками отнимут шапку.

Утрата позволяющей властвовать вещи стала равносильной смерти.
Вот тебе и власть!

«Поучающий кощунника наживёт себе бесславие, и обличающий нечестивого - пятно себе».
* [Книга Притчей Соломоновых  глава 9, стих 6]
 Земной афоризм знали на болотах в бассейне Великой Реки, только Сомб забыл, а когда вспомнил, большим оказалось пятно.

До обретения шапки сильный охотник имел почву под ногами, стоял за интересы своего племени, рода, отстаивал свои убеждения. Ошибочные, да. Но теперь и убеждений не осталось, одна голая правда, неприглядная, как все правды на свете.

Бросить шапку в огонь? Нет! Утрата возможности знать нечто прежде других чревата опасностью. Больше всего страшно не успеть защититься и уберечь семью.

Никого кроме женщины стариков и детей
 Сомб не любит. Вспомнил о небесной стреле, наводнении в страду, сизой смерти наконец.

Самой же большой напастью для близких, если вдуматься, был вечно злой охотник Сомб Тайви. Где защита?

«Имя врага болотных людей, Власть человека над человеком. Отец неприятелю, зависть. Стержень, гордость».

Сказал некогда Нокк с Излучины. Правильно сказал, хоть и не сам выдумал, а взял из легенд.

Хорошо говорить так, красиво, но где путь избавления? Нокк должен бы знать. Только где Нокк?

«Я не хочу, чтобы следопыты, вроде тебя, гибли, как погоняемые тряпкой мухи».
Так сказал первый охотник приречья.

Странное слово. Что за дело принятому повсюду человеку до ничтожества, пойманного шпиона, которого легко с ногтя пришибить? Может ответ и есть разгадка, ключ к тайнам настоящей власти?

Сомб слышал и своевременно передал известие. В день рождения паутины караван должен сформироваться у двурогого мыса. Так велел взявшийся сопровождать переселенцев родоначальник племени Синих Камней.

А дальше куда? Сомб хорошо знал реку. Именно Тайви предложил засады на пролысинах, но вожди приписали предложение вставшему вместо Бомти Моу. Хранитель не менял имени, был спокоен, малоречив.

Сомб догадывался: Моу – подставной, крайний на случай провала, и не возражал против кражи идей.

По правилам нечестия Сомба отодвинули подальше, не пустили в засадные ватажки. Охотник сказался больным, лёг в круге, выжидая удобного случая, чтобы сбежать на поиски ответа.

Неделя прошла. Тонд Мойи ждал и не ждал, глядел на пожираемую неразделённой страстью мать, догадывался: до критической черты не хватает лишь возвращения Кина с известием.

Строительство невиданного круга забавляло. Изобретатель колеса перестал дразнить Вейта, однако, похожее на зависть недовольство рождало мутный неуют.

«Войлочный круг живой, чувствует погоду и влагу».
Рассуждал безногий мастер, покачиваясь на седалище в стекловарне, а сын вспоминал, как после смутной ночи разглядывал внутреннее убранство круга.

«Я понял, - точно не сам, выговорил Тонд, - глиняный дом походит на пещеру, ловушку для грызунов. Даже дым замурован в камень. Впустить туда свет, будет иначе».

«Вмазать в стену плавленые кристаллы, вот и свет».
Моти сказал просто, будто каждый день изобретал окна.

Решили: капель нужно две, чтобы воздушная прослойка держала тепло. Попробовали, получилось.

Обожжённый в печи глиняный каркас лёг на воду, принял восемь плошек идеально застывшего расплава. Пару одинаково сдвоенных рам Тонд отнёс отцу жены.

Властелин Великой Реки смеялся, как ребёнок, грязной ладонью размазывал слёзы по щекам.

Затея с тканью и ветром хранилась в тайне. Моти считал: громоздкая игрушка завалится, однако не переговаривал путь.

Матери было всё равно, зачем сын выносит вон привезённые издалека холсты, а Тонд расстилал полотна, сшивал просмолёнными нитками, вкладывал в шовные полости гибкие прутья так, что получалось способное поймать ветер сооружение.

Наконец изобретатель привязал на спину нечто, напоминающее тряпичные крылья, спустился ниже отмели Четырёх Ножей. Лодка Эйи была там. Приёмный сын Волта ждал, готовый стать рулевым, наблюдателем, балластом.

День склонялся к вечеру. Пронизанная светом Водная гладь лежала в межени. Глубоко обнажились отмели. У слияния притоков острыми гребнями торчали белые зубцы обычно скрытых, порожистых гряд.

Тонд глянул влево, туда, где Великая Река родится снова, и не увидел вала. Мирная лента блистала в лучах низко висящего светила, тихо просовывалась под округлый свод.

Было далековато, чтобы точно оценить высоту зазора меж поверхностью воды и потолком.

Тонд подумал: однажды размытая течением крыша рухнет, камень распластается по дну, изменит рельеф. Некогда случился обвал. Изломанный край тому свидетельством. Зубчатые острия, не что иное, как уложенные по прихоти движущейся воды обломки свода.

Тонд прикинул: какова над остриями в половодье глубина, что скрыто и заметно по ледоставу.

«Ты громадная птица, - смеялся донельзя счастливый Дойн, - если получится, позволишь полетать?»

Тонд кивнул утвердительно. Казалось, достаточно днищу коснуться воды, и расправленные крылья поднимут, вознесут над бровкой, стойбищем, деревьями.

Был час, когда отошедшие от дневного сна дети и женщины приводили в порядок собранное утром, готовились к вечерней рыбалке, для сопротивления сумеркам выстилали торфяными брикетами огнище большого костра.

Отважившийся на невиданное изобретатель мог надеяться: в случае неудачи эксперимента осмеян не будет.

Рождённый в предгорьях, вдали от большой воды, Тонд умел плавать, имитировал движения животных.

Летать очень хотелось. Детская мечта оторваться от скалы, толкнуться, раскинуть руки, броситься, но не вниз, а кверху, не оставляла. В минуты неудач и огорчений

Тонд Мойи, точно рукокрылый зверёк, забивался в какую-нибудь расщелину, представлял себя летящим над миром, сильным и свободным.
Становилось тепло, спокойно, легко дышалось, прочно стояли ноги, не дрожала рука.

Мальчик слыхал легенды о пробовавших летать мастерах. Жаль было добрых людей, понимал обречённость затеи, недоумевал: почему не видели простой преграды.

Чтобы подняться, нужна сила. Человек же задыхается, карабкаясь по отвесному склону, вынужден цепляться и поминутно давать себе отдых.

Какими бы лёгкими и совершенными ни были крылья, они, как понимал Тонд, могли бы лишь задержать неминуемое падение рождённого ходить по твёрдой поверхности.

Оказывается: и такой простой навык, утратив, трудно восстановить. Много раз Моти пытался сделать искусственные ноги, однако получались неуклюжие ходули.

Так было до тех пор, пока Генк Эйи ни рассказал о соке Упругого дерева. Возле стойбища деревья не росли, но в полудне пути к югу обнаружилось несколько зрелых стволов.

Прежде, чем добывать, тщательно рассчитали и выверили конструкцию. Сперва вышла самоходная волокуша, так назвал изобретение мастер.

Посредством ремённой передачи соединили три круга. В ось переднего вложили вертушку, ручной движок.

Велосипед для безногих получился тот ещё! Как некогда подсказала Ида, поставили распорками кости крупной рыбы Для мягкости качения. 

Шины тоже вышли на славу!Облепили пластичной массой замкнутый пустотелый стебель.

Застывал сок быстро. Следовало лить прямо из-под коры в глиняную форму.

Наученный опытом человек знал: в природе лишнего не бывает, случайности редки. Моти изучил строение лапы хищника, сопоставил с ногами детей , особо тщательно изготовил остов.

Прочные гибкие прутья заменили трубчатые кости. До мельчайших подробностей выверил мастер кругляши суставов, подобрал идеально гладкие камушки, промазал места сочленений клеем, соблюдая расстояния и зазоры.

Тонд пол дня сидел над горячим камнем, чтобы слепок с живого вышел достоверным.

Ноги получились подвижные, лёгкие. Прозрачные голенища почти до колена охватывали икры, держали форму, но изгибались по воле человека.

Тонд надивиться не мог, как изменился отец, научившись ходить. Чтобы удерживать тело в вертикальном положении, одних ног мало ,нужно иметь сильные бёдра, поясницу, торс.

Прямоходящий Моти стал достопримечательностью, источником радости для многих. Оказалось, мастер неподражаемо красив. Восхищались все, кроме жены, привыкшей видеть в круге человеческий обрубок.

Тонд завидовал преодолевшему притяжение отцу. Да! Летать хотелось, только чувство меры останавливало безрассудный шаг.

Если лыжник бежит там, где обутый в башмаки проваливается, так потому, что с увеличением поверхности соприкосновения с пушистым снегом появляется многократно больше точек опоры.

По водной плёнке на лыжах не пройдёшь. Бессмысленно ставить ноги в две лодки, при наличии вёсел достаточно одной. Следовательно, полагал Тонд, нужен способный стать главной точкой опоры движок.

Пусть на воде им будет ветер. Для начала довольно. Если удастся управлять своевольной прозрачностью, и для полёта мелькнёт надежда.

Итак, двое у песчаной кромки совершили прорыв.

Стоило встать на распирающий лодку настил, дёрнуть верёвочные петли, отбросить сомнения, тотчас распрямился каркас, натянулась ткань, упруго хрустнуло за плечами, и послушная человеческой воле лодка побежала, куда приказал разум.

Дойн глядел, как стремительно поворачивается и удаляется откос, не смел выдохнуть.

Пасынок Порождения Леса понимал: не покорный случайности воздух мотает лодку, но человек, пожелав, направляет движение в угодную ему сторону.

«Теперь мы свободны! Совсем свободны!»
Мальчик закричал, озвучил родившуюся радость.

«Не совсем, охотник, - отозвался Тонд, - руки заняты, тяжесть такова, что долго не устоишь».

 Мойи направил лодку меж конусообразных камней, сложил крылья, повернулся к товарищу лицом.

«Нужно, я понял, поставить шест с перекладиной. Приятно быть летающим Тондом, только сил больше нет. Обратно пошевелим веслом. Тебе полёт не по возрасту, а я устал так, что и маму не позову».

«Ляг, отдохни, станем вместе, - попросил мальчик, - Дело не стоит прерывать. Незачем позволять неудаче радоваться».

Тонд согласился. Лежал, точно ящерица, ласкал отшлифованный властью воды горячий камень, глядел, как возле самого лица вьются в тёплой струе крохотные блестящие рыбки, отдавал реке усталость, просил благословить возвращение домой.

На обратном пути ветряной движок держали четыре руки. Двое объединили волю, сложились в подручное создателю ветра явление.

Спустившись далеко вниз, чтобы в молодом, нетронутом пожаром лесу выбрать пригодное для мачты деревцо, умельцы подняли лодку и парус, привязали груз, точно добычу меж стволов, дабы не повредили вездесущие грызуны.

Следовало сходить в стойбище за инструментом, нагреваемыми в углях тонкими долотами для выжигания пазов, шлифовочными камнями.

Завтра люди вернутся сюда, возьмут у леса древесное тело, сделают, что велит крылатая мысль.

Продолжение:
http://www.proza.ru/2015/08/09/1212