Люблю тебя всей душой

«ГОЛУБЧИК, 5 часов утра. Я работал отлично целый вечер и не спускал глаз с милого лица ва¬шего, которое предо мною. Только это умненькое ли¬чико, только эта вера в наше будущее «вместе» опять держит меня теперь. Иначе бы умер, п. ч. на волосок от страшной тоски… Знаете, я до того привык работать возвратясь от вас, что сегодня, ей-Богу, нанял извозчика до ворот вашего дома и назад. И отлично - весело, хорошо…»

Так в 1868 году писал Глеб Иванович Успенский из Петербурга в Москву своей будущей жене Александре, пока еще Бараевой. Успенской она станет только через два года, а тогда роман Александры Васильевны с автором «Нравов Растеряевой улицы», уже ставшего известным, был в самом разгаре.

Они познакомились за год до этого письма в Стрельне под Петербургом, на берегу Финского залива, оказавшись соседями по дачам. Началось все с обмена книгами. Глеба Ивановича привлек ее выбор книг, свидетельствовавший об уме девушки. Затем она пленила его красотой:
«Круглолицая, очень белая, без кровинки в лице, с мягкими очертаниями, с тихим, слегка певучим голосом, с плавной походкой и ровными неторопливыми движениями… Энергичное рукопожатие говорило о нервной жизненной силе, и в круглых, как бусины, черных глазах вспыхивал какой-то таинственный огонек, невольно покорявший этой скрытой в ней силе».

Александра Васильевна – дочь купца третьей гильдии, имевшего небольшую мастерскую черепаховых гребней. Мать ее умерла рано, девочка воспитывалась в Мариинском институте, окончив его с аттестатом 1-го разряда. Она не чуралась  житейского веселья, блистала на балах, однако и общественные настроения были ей не чужды – увлекалась произведениями Чернышевского, много читала. С молодым писателем ее роднило стремление помочь народу, сделать его счастливым. Успенский рассказывал о своем неудачном учительстве в тульской Епифани, откуда бежал, не имея возможности помочь детям, измученным непосильным трудом. Под впечатлением этих рассказов Сашенька укреплялась в желании продолжать начатое им дело, ее волновали те же сложные и неразрешимые вопросы жизни.

Весной 1869 года Бараева стала учительствовать в Елецком уезде Орловской губернии. «Он приезжал, бывало, в Елец, чтобы повидаться со мной – урывками, где придется, – вспоминала Александра Васильевна. – И никто и не подозревал тогда, что мы давно уже муж и жена – только не венчанные. Но ведь тогда еще  на это смотрели не так, как теперь, особенно там, в глуши, школу бы отняли, если бы знали».

Разлука давалась Глебу Ивановичу тяжело, он пил, часто впадал в депрессию…

«И во всяком случае мы будем жить. Ты за¬ботишься обо мне? Ты больна, худенькая, мученица, девочка, беспокоишься за меня... Думал ли я когда-нибудь! Я думал, что кроме ругательств за неотдачу 3 руб. как.-ниб. Сорокину – ничего не будет в моей жизни. Ты, милый, хороший друг мой! Люблю тебя всей душой и не уйду от тебя никуда и никогда», – писал ей Успенский. «У нас, к счастию, опять снег и мороз; мне так и кажется, что зима и что придет Бяшечка». Он называл ее не только Бяшечкой: «Ангел мой и друг дорогой. Я об этом только и просил тебя, чтобы ты не думала, что будешь нуждаться в Петербурге. Чтобы ты раз и навсегда решилась. Как ни велико сквалыжничество писателей-редакторов – они все-таки сами придут ко мне и во всяком случае не дадут умереть с голоду...»

27 мая 1870 года у Владимирской церкви на Загородном проспекте остановился скромный экипаж. Глеб Иванович в свадебном сюртуке, занятом у кого-то из друзей, с белым цветком в петлице, сконфуженный, но необыкновенно счастливый, и Александра Васильевна в белом подвенечном платье венчались первыми. После венчания молодые отправились в излюбленное место отдыха состоятельных петербуржцев – на Елагин остров. Гуляли весь день. «Никогда, наверное, не был так весел и счастлив Успенский, так радостен и спокоен», – отмечает один из его биографов.

Любовь к мужу Александра Васильевна пронесла сквозь всю жизнь. Она «внезапно молодела и хорошела, как только он подходил к ней или издали смотрел на нее. На бледных щеках ее выступала тогда нежная розовая краска, а в глазах теплилось что-то мягкое и счастливое, как материнская ласка. Они были одних почти лет и одного роста, и, стоя рядом под деревом, оба напоминали не мужа и жену после пяти лет супружества, а, скорее, влюбленную институтку и влюбленного студента на вакациях».
 
Заботы о муже и детях, которых было у них шестеро, стали смыслом существования Александры Васильевны. Материально жилось им трудно, но благодаря жене Успенский получил возможность съездить впервые за границу – по ее мнению, для писателя такая поездка была необходима. Чтобы хоть немного разгрузить его, на восьмом месяце беременности продолжала учительствовать, постоянно переводила с французского и немецкого.

Глеб Иванович заботился о ней столь же нежно. Он сумел вытянуть ее из начинавшегося душевного расстройства, но сам справиться с ним не сумел, несмотря на помощь жены: «Распродан я построчно и полистно, получив за все мое нутро полный расчет, и теперь обращаюсь в вешалку для собственного своего платья... Если бы я как-нибудь и начал оживать, то жена опять свалилась бы с ног, потому что увидела бы, что я опять не весь ее».

После смерти Глеба Ивановича в 1902 году Александра Васильевна не только сумела вырастить детей, дать им хорошее образование, но и сделала все, чтобы сохранить память о муже. Участвовала в подготовке переиздания 12-томного собрания сочинений Успенского в Киеве, охотно делилась письмами и материалами с исследователями его творчества, сама работала над воспоминаниями, которые ей когда-то рекомендовал писать Глеб Иванович.

…К 150-летию писателя, в 1993 году, в Туле был торжественно заложен памятник Глебу Ивановичу. Памятника нет до сих пор. Оно, пожалуй, и к лучшему: этого писателя и человека с непростой судьбой невозможно представить без его Бяшечки. И если заявленный памятник все-таки появится (ведь 170-летие со дня рождения Успенского не за горами!), то рядом с мраморным Глебом Ивановичем должна бы быть и Александра Васильевна.