Одиннадцать двадцать. Часть 7

- Я стану великой художницей и каждый третий будет знать моё имя, а каждый четвёртый произносить его с благоговейным восторгом, - вышагивая по спинке свежевыкрашенной алой лавочки и размахивая, раскинутыми в стороны, руками декламировала девушка.
Взгляд её больших карих глаз то и дело устремляляся куда-то в шумящие кусты сирени.
- Ты слушаешь меня?
- А надо, ты же говорила тебя не слушать, - улыбнулся мужчина, пробираясь к лавочке с кистями сирени в руках.
- Когда я такое говорила? - сощурилась она, протягивая к нему руки.
- А что не говорила? - наигранно удивился он.
Она печально опустила руки, покачала головой и спрыгнула со спинки лавочки.
- Это мне?  - уткнувшись носом в сирень, спросила она.
- Тебе.
- А когда-нибудь ты принесёшь мне ветку жёлтых хризантем, только это буду не я. И знать тебя совсем не буду.
- Глупенькя, опять выдумываешь, - насмешливо улыбнулся зеленоглазый.
- Ты будешь очень печальным, а она тебя спасёт и мы снова встретимся в этот час, на этой самой лавочке,  - говорила она, смахивая несуществующие пылинки с его плеча, - правда-правда, так и будет.
- Берегись, защекочу, - шепнул он ей на ухо.
Девушка с визгом отпрыгнула в сторону, уворачиваясь от его объятий. Их смех заливал окрестности. Кусты сирени в задумчиваости покачивались над водной гладью. Один из цветков не удержавшись на тяжёлой кисти, сорвался и закружился, устремившись к водному отражению часов ратуши, дразнящих стрелками на 11.20.