Яко печать... Космачевский и Сотников

               

                ГЛАВА  71.  КОСМАЧЕВСКИЙ  И  СОТНИКОВ
               
                Презентация
 Ярчайшими страницами камчатского периода жизни Юрия было знакомство и общение  с Володей Космачевским и Геной Сотниковым. Память об этих людях  так мила и неувядаема  не только для  Юрия, но и, несомненно,  для большого числа не только лично знакомых с ними, но и знающих  их по их деятельности.
Владимир Космачевский, яркая и незаурядная личность, обладал могучей притягательной силой своей кипучей, общительной и деятельной  индивидуальности. Заскучав в своей актёрской профессии, он легко  сменил её на драматургическую, черпая богатый жизненный материал из своего личного, весьма разнообразного и колоритно сочного опыта. Быстро стал членом Союза писателей и достиг приличных высот и известности постановками своих пьес на сценах  театров, в том числе  в Москве.
Ушёл он в расцвете сил, как подстреленная птица,  в расцвете всех своих талантов:   
   
Мой милый друг, мой друг сердечный,
Когда ты в мире том, предвечном,
Суду Господнему предстал
За то, что в жизни быстротечной
Греховно, страстно и беспечно
Средь нас, неистовый, блистал,
Наверное, в тот миг чудесный
Благоволением небесным
Простились все твои грехи.
Недаром в мире нашем тесном
Метания души прелестной
К просящим не были глухи.
Мой добрый друг, мой друг любимый,
Огонь души твоей, хранимый
В сердцах живущих, не угас:
Как купиной неопалимой,
Тревожит тайно и незримо,
Зовет и восхищает нас...
Куда зовет, о чем тревожит,
Никто о том сказать не может.

Гена Сотников личность тоже изумительно колоритная и талантливая. Театральный художник, член Союза художников, дважды ставший  лауреатом Государственных премий за фантастически яркие оформления спектаклей в Якутском драматическом театре, ставший широко известным живописцем и вне театральных рамок благодаря персональным выставкам его  работ в Питере. А друзей  привлекал к себе как фигура не просто обыкновенная человеческая – бесконечно обаятелен, оригинален и самобытен в своём отношении к жизни,  людям, природе. вещам. Внешне на первый взгляд невзрачен, застенчив, молчалив, но с железным характером, в котором были и милые слабости, странности, увлечения: любовь к почти непрерывному  рисованию, старым вещам, зелёному змию, путешествиям, друзьям, лошадям, Центрально-Азиатским пустыням, представителям монголоидной расы и к отлично пошитым и ладно сидящим брюкам.
                Знакомство
   Сначала Юрий познакомился с Космачом (так  его обычно называли за глаза)  визуально, в театре, когда он вместе со своей женой Светой Семёновой блистал на сцене в спектакле «Милый лжец» или что-то в этом роде. Пара была яркая, красивая  молодая, играли влюблённых сочно и страстно, пребывая, по-видимому, еще в своих не остывших друг к другу чувствах. Радовали своей игрой весь город, охочий до театральных развлечений. Произвели они впечатление и на чету Масуренковых, иногда посещавших театр.
 Так бы это и осталось мимолётным впечатлением, как от многих иных блистательных российских актёров, если бы ни случай или судьба(?). Первая их непосредственная встреча была  шумной,  запоминающейся и совершенно, казалось,  неестественной   для ведущего артиста областного драматического театра – в дремучих лесных чащобах. Это произошло в 1965 году в начале августа, когда  уже в качестве заведующего лабораторией вулканоплутонизма Юрий со своими сотрудниками был на полевых работах в Налачевской структуре на речке Китхой. Это сравнительно недалеко от города Петропавловска, куда можно было попасть от ближайшей автодороги и пешим ходом. Чем иногда и пользовались геологи Юриной  экспедиции.
 В один из дней (было слегка дождливо и обещало ещё больше),  выделенном для камералки и поготовки к перебазированию, весь состав экспедиции был в лагере и занимался каждый, кто чем. Юрий сидел в палатке и работал над составлением карты по результатам первых на этом участке маршрутов. И вдруг благостный покой и тишина в лагере были нарушены громогласными  кликами, выражающими  радость от неожиданного для орущего наличия  среди горнолесных дебрей такого обустроенного человеческого присутствия.. И тут же  в распахнутом  входном проёме палатки показалась  могучая фигура Космачевского. Очень живописная, не сразу узнаваемая в полевой одежде  и продолжающая восторженно орать, теперь уже, пересыпая и усиливая  положительный эффект своего состояния  выразительным матерком:
- Вы что же это, …, попрятались в хоромы,…, так, что вас и с огнём не сыщешь,…! И некому морду набить за безобразия! Так вашу…и этак вашу… и разэтак вас самих! Нагородили здесь городище. ….,  табуны лошадей нагнали,…., испортили природе девственность,…, распугали всю живность, …, а порядочному охотнику и поживиться нечем!
Юрий поднял голову от карты, внимательно рассмотрел гостя и спокойно сказал:
- Между прочим, у нас не матерятся. Рекомендую и вам последовать этому примеру. Если вы принимаете наши условия, то мы будем рады принять вас в качестве нашего гостя. Меня зовут Юрий Петрович, я начальник  экспедиции. Прошу любить и жаловать.
Как потом рассказывал Володя, его потряс такой приём и облик встретившего его бесцеремонное вторжение человека: спокойный, вежливый, одетый в диссонирующий со всей полевой обстановкой ослепительно белый какого-то этакого покроя и вязки свитер (блистательная работа и подарок любимой тёщи Марии Ивановны!) и говорящий такие неожиданные для него слова. Обалдеть можно! И он сразу же «обалдел» и проникся к Юрию и уважением,  и признательностью. И даже, как ни странно, любовью. А  встречная тирада Юрия в подтексте и интонациях голоса содержала скорее юмор и приятие гостя, чем назидание и строгость, что, конечно, не мог не почувствовать Космач. Своим контрастом к своему облику на подмостках  он явно понравился хозяину, внутренне принявшего  Космача таким, каков он есть.  Потому что,  как и сам при случае и в соответствующих обстоятельствах был не чужд крепкому слову.
И буквально  на следующий день они перешли на «ты» - так внезапно началась и состоялась  их долгая и трогательная дружба. Несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте и поразительные отличия  во всём остальном: физика, психология, профессия, темперамент, биография, манеры и т.д. Но ведь в чём-то самом главном они оказались почти родными, иначе откуда же эта взаимная  и столь устойчивая привязанность!
Наверное, одной из связующих их страстей было одинаковое отношение к природе, а именно к охоте,  рыбалке и вообще к полевому образу жизни. И их встреча и знакомство именно потому и состоялось, что Космач, как это почти всегда и происходило, решил тогда провести свой отпуск в поле на охоте. Кажется, кто-то из Юриных сотрудников, знакомый с Космачём по городу (ни Азиз ли Алискеров!), предложил ему  совершить это, используя удобный случай базирования на экспедицию вулканологов. И близко от города, и все условия для охоты и полевой жизни – в экспедиции есть даже лошади. И, разумеется, Володя воспользовался всем этим по-полной. А другой притягательный мотив их близости состоял, наверное, именно в их различии: они восхищались друг в друге тем, чего недоставало в одном, но было хорошо, а порой и с избытком представлено в другом.
Чуть ли ни на следующий день после прибытия  Космача в лагерь вулканологов они с Юрием совершили выход на охоту за горными баранами. Охота оказалась неудачной, но сближение этих во многом противоположных личностей произошло быстро и естественно. Помимо всяческих охотничьих тем, Володя рассказал и о себе. Из Нижнего Новгорода, жил с мамой, служил на флоте. По возвращении из армии почти случайно попал в театральную студию По  окончании истово служил артистом в разных театрах. В Одессе – вместе со Светланой Семёновой. Влюбился. Завоёвывать пришлось очень настойчиво. Завоевал. Работали в Иркутске, потом перебрались на Камчатку. Появился сыночек Вовочка. Друг - Гена Сотников,  театральный художник. Приехали  они вместе из Иркутска. Вот и вся биография, но сколько подробностей! Лучшего рассказчика этих подробностей Юрий больше никогда в жизни не встречал. К сожалению, не все их можно пересказать. Оба друга стали прообразами героев опубликованной Юрием  в интернете повести «Звездным мерцаньем во мраке колодца».

                Продолжение
По возвращении в город встречи с Космачом продолжились. Юрий  ввёл его в свой круг, и Володиными  друзьями стали и Валерий Аверьев,  и Боря Иванов. А из круга Космача Юра сблизился тоже до дружеского уровня с Геной Сотниковым. Он очаровал своей скромностью и интеллигентностью, находящихся в некотором противоречии с его внешним обликом. Заросшее лицо, очень небрежное состояние причёски, если так можно назвать полный беспорядок на голове. Как-то уж не слишком опрятный наряд, шаркающие и не очень чистые башмаки. Но за всем этим постепенно открывается такой духовный мир и такая эрудиция, а главное, такая деликатность и мягкость в обращении,  что вскоре проникаешься к нему не только симпатией, но и любовью, и привязанностью.
Общения носили семейный характер: взаимные визиты с детьми, застолья, совместные праздники, дни рождения и т.д. Более того – стали довольно частыми  даже коллективные встречи в весьма обширном составе между артистами Облдрамтеатра и сотрудниками Института вулканологии, обычно на театральной площади. Жизнь раздвинулась и приобрела разнообразно увлекательный характер.
Артисты  поражались, удивлялись и восхищались  жизнью вулканологов (крылатая фраза «геология не профессия, а образ жизни» стала банальностью), а вулканологи, пожалуй, более всего удивлялись артистической судьбе и с удовольствием  воспринимали раскованность,   внутреннюю свободу и абсолютно иной мир своих новых знакомых. И действительно, как не удивляться жизни, состоящей только из того, чтобы копировать жизнь других людей! Даже тех, которые тебе совсем не нравятся. А сам-то ты, что собой представляешь, в чём состоит твоя, а не чужая жизнь? Диво-дивное. И ведь  не единицы занимаются этим, а тысячи и при этом миллионы мечтают о жизни актера. Разве не удивительно это, и разве кто-нибудь разгадал эту загадку человеческих устремлений? Словом, было интересно, но бесперспективно в смысле отгадки. Разве что очень уж разнятся эти профессии по популярности их передставителей.
Володя Космачевский, несмотря на успешность своей артистической карьеры, вскоре догадался, что ему это стало не интересно. Он ощутил потолок, в который упёрлась его голова. Захотелось изменить ситуацию, чтобы проявить себя в собственной жизни, и эта потребность вылилась в поиск творчества иного рода, где он  смог бы не копировать чужие жизни, а создавать их.  И  он стал сам писать пьесы. Но это потом, а сейчас в продолжение  повествования  о сближении Космачевского и Сотникова с Масуренковым в первобытно-полевом образе жизни с карабином и удочкой в руках  расскажу об их совместном путешествии по Восточной  вулканической зоне Камчатки, состоявшемся в 1968 году через три года после их знакомства.

                Задумки и прожекты
Это было исключительно замечательное (как любил говаривать Володя Космач) путешествие по фантастическим местам нашей планеты в фантастически приятном обществе двух любителей и двух почти профессионалов жанра  «сафари». Оно очень понравилось и запомнилось им, причём настолько, что у Юрия почти сразу же по его окончании возникла идея написать о нём книжечку. И он даже приступил к её написанию. Оно начиналось так:
«Во-первых,  мы не профессиональные писатели. Это внушает некоторые надежды на снисходительное отношение  читающей, а главное, пишущей братии.
Во-вторых, никто из нас никогда ничего не писал, кроме диктантов и сочинений в школе,  научных статей, писем родителям и близким, авансовых отчётов и (стыдно признаться) стихов и драм. Следовательно, тяжёлый и (неразборчиво) багаж впечатлений более чем стасорокалетнего совокупного жизненного опыта остаётся не распакованным. Разумеется,  там есть кое-что интересное для  любителей из современной публики.
В- третьих,  нас четверо. Это почти общественность. В наш век Бригадного Метода мы прокладываем дорогу коллективу в  область, где до сих пор господствуют пережитки и консерватизм отношения к писательскому столу. Индивидуалистам мы говорим своё решительное «нет». Разумеется, как повелось в веках,  мы начинаем не на пустом месте. Нас вдохновил пример художников, артистов цирка и особенно научных работников, создающих свои творения большими здоровыми коллективами.  Не совсем чужда этому и литература. Братья Гонкур,  Тур и Шейнин, Ильф и Петров и т.д. Всё это наши  славные предшественники. И всё-таки сравнительно с ними нас больше. По диалектической спирали мы делаем шаг, а может быть, и два, вперёд и выше. Нами  выражается  само Время. В этом мы видим залог в  том, что в прекрасном будущем, когда общественность будет писать не только  манифесты, жалобы, поручительства, воззвания и заявления в ЖКО, но и романы и даже, быть может, стихи (и анонимки?) коллективно.
В- четвёртых ,  мы взяли обязательство больше никогда ничего не писать, кроме авансовых отчётов, научных статей, художественных полотен и (стыдно признаться) стихов и драм. Поэтому мы ничего не оставляем в своём творческом портфеле про запас и разгружаемся полностью. Всё это, безусловно,  делает нашу общую работу исключительным явлением».
Идея книжечки состояла в том, чтобы рассказать обо всём виденном и совершённом четыре раза от имени каждого участника путешествия. Она возникла от того, что в ходе путешествия по разным поводам высказывались обычно разные, часто противоречивые суждения, никогда, однако, не порождавшие не то, чтобы ссор, а просто никакого негатива: обид или раздражения. Более того – только смех и веселье. И поэтому, конечно, по возможности писанина  должна была быть пронизанной  здоровым юмором
Однако, к сожалению, идея была исчерпана несколькими вышеприведёнными фразами, составившими фрагмент введения в книжку
!968 год для многих камчатцев начался очень плохо. 29 февраля у Красноярска разбился самолёт ТУ-104, везший домой на Камчатку в числе других заместителя  директора Института вулканологии Валерия Викторовича Аверьева. Его гибель, став трагическим фактом пророчества самого Валерия  относительно своей смерти до 40-летнего возраста, потрясла сотрудников Института и всех знавших его людей - это был красивый и всеми любимый человек, прекрасный друг, соратник, учёный.
Началась возня вокруг поисков кандидатуры на освободившееся место заместителя директора. При директорстве Георгия Степановича Горшкова, фактически оставившего свой пост и почти постоянно пребывавшего за пределами Камчатки  это было принципиально важно для реального руководства текущими делами в Институте. Поэтому в  неё были вовлечены многие, если не все  ведущие сотрудники,  озабоченные судьбами не только науки, но и своими. Соответственно сложившейся ситуации атмосфера  в Институте стала несколько нервозной и взвинченной. И, тем не менее, худо-бедно дела шли своим чередом
Несмотря на отсутствие в руководстве Института надёжной опоры, Масуренкову удалось организовать рекогносцировочное  обследование наиболее интересных регионов Восточной вулканической зоны Камчатки, включающих самые активные и важные в познавательном отношении объекты. Это Карымский и Узонский вулканические центры.
               
                Блистательное начало
В начале августа в посёлке Жупаново сосредоточились все силы небольшой экспедиции. По предложенному Юрием плану одна часть направлялась вдоль берега океана по внешней стороне зоны прямо к Узону, другая – вглубь зоны  к вулканам Малому Семячику и  Карымскому с дальнейшим  обследованием внутренней части вулканического плато, включая вулканы Большой Семячик, Узон,  Кихпиныч и др. В первом отряде были Олег Селянгин, Генриетта  Богоявленская, Олег Волынец, Виктор Андреев, Женя Сапожникоа (студент) и примкнувшие к ним знаменитый фотограф и спортсмен Вадим  Гиппенрейтер и на часть маршрута журналист и не столь знаменитый, как спортсмен-фотограф, писатель Марк Горчаков. Второй отряд состоял из Юрия Масуренкова, Олега Егорова и двух  рабочих, в роли которых выступали артист Владимир Космачевский и художник Геннадий Сотников. Он, этот отряд, воплощал в себя давно вожделенную Юрием мечту осуществить путешествие, сочетавшее бы в себе возможность геолого-географического ознакомления и познания уникального земного объекта с физическим и философским восприятием мира при минимальном количестве средств и субъектов. В соответствии с этой задачей и был выбран именно этот объект и сформирован именно такой состав отряда.
Задуманная книжка об этом путешествии не получилась, и состоявшееся путешествие растворилось  в ушедшем времени. Но начало его тиражом 50 000 экземпляров всё же сохранилось в профессиональной прозе вышеназванного писателя,  бывшего свидетелем этого достославного события:
«…Отряд Масуренкова уходил в маршрут. Со стороны казалось, что главный у них – Космачевский. Верхом на лошади, с огромным ножом у пояса, с карабином, в плотно обтягивающих ляжки джинсах и резиновых ботфортах, он походил на опереточного ковбоя.
Сам Масуренков, похожий на школьного учителя географии, распоряжался негромко и явно собирался, во всяком случае, поначалу, идти пешком.
Вот они двинулись, наконец, пятеро или шестеро, Космачевский верхом впереди. Как в кинофильме, они уходили по пылящей дороге, а мы глядели им вслед.»( Марк Горчаков «Цена каждого шага, «Сов.Россия», М., 1974). Немного, но выразительно.
Однако не всё в этом пассаже верно. В частности, количество путешественников насчитывало не пять или шесть участников, а всего четыре при четырёх завьюченных лошадях. Но общий тон и намерения Масуренкова схвачены точно. Он не только сам собирался идти пешком, но и за первыми же деревьями, когда провожающие скрылись  за ними, велел Космачу присоединиться к пешим. Так и продолжили они свой вояж далее: все живые участники своим пешим ходом, у каждого из двуногих – в поводу четырехногое.
Как только народ первого отряда, провожающего второй, скрылся  от четвёрки путешественников за деревьями обступившего их леса, Юрий посоветовал Космачу принять нормальное походное положение, что тот и проделал с пониманием, но с некоторым сожалением – ехать лучше, чем идти.  Тем не менее,  за первый день по отличной тропе дошли до землянки Алёшкова в устье Ольховой. Это была необходимая притирка людей к лошадям, лошадей к людям  и вьюков к лошадиным спинам. Всё более или менее получилось .На следующий день поднимались вверх по правому склону долины р.Новый Семячик в сторону  кальдеры вулкана Малый Семячик уже без тропы и с трудностями полного бездорожья и  мучительной крутизны сильно заросшего лесом и подлеском склона. Справились и с этим. Для гуманитариев это стало первыми уроками настоящей полевой жизни.
Выбравшись на открытые просторы плато и восхитившись его благодатными красотами, а главное, порадовавшись открытости и сравнительной лёгкости дальнейшего пути, не спеша направились к югу в обход солидного вулканического массива нескольких сросшихся конусов Малого Семячика. Солнышко перевалило уже на вторую половину неба и присматривалось к тому, где ему свалить на другую сторону земного шарика. А слева на покидаемой им стороне планеты простирались величественные просторы чудного мира невысоких гор, холмов, лесов и тундровых проплешин, за которыми угадывалась немыслимая ширь океана, охватившего чуть ли ни половину планеты. Словом,  красота и благолепие!
Идущий впереди  Юрий среди всего этого чуда усмотрел далеко-далеко  и несколько ниже их на белом пятнышке ягельника некую живую  точечку. Долго всматривался и соображал, пока ни понял: да это же ведь олень! А надо сказать, что свою непререкаемую прерогативу  охотника он на период этого путешествия, оторвав от сердца,  передал вместе с карабином Космачу. Из желания доставить максимум удовольствия другу. Вот и сейчас, поскольку дело уже направилось к окончанию дня и в связи с обнаруженной перспективой охоты (увы, не для него, а для любезного друга!) Юрий предложил выбрать место для ночёвки и затабориться, не открывая главную причину несколько рановатого окончания перехода. Что не спеша и проделали на чудесной полянке у журчащего ручейка.
 Когда лошади были развьючены, Юрий показал Космачу вожделенную добычу и посоветовал, как и с какой стороны следует подобраться к ней поближе. Надо было видеть Володю в тот момент! Сама решимость, собранность, мужественность, неотвратимость. Пригнувшись почти до земли, пошёл осторожно, крадучись, не торопясь – так, как надо, молодцом. А потом подальше от них и поближе к жертве  совсем уж на четвереньках и далее – ползком.  Оставшиеся тихонечко и не торопясь оборудовали лагерь и посматривали на разыгрывающуюся сцену охоты. Наконец из ствола карабина пыхнул лёгкий дымок, олень упал и до них донёсся звук выстрела и вопль охотника.  Это был апофеоз. Пожалуй, лучше всё-таки было видеть Космача именно в этот момент, чем говорить или писать об этом потом.. Само счастье, упоение, гордость, торжество. Да что там говорить – всё равно не расскажешь, не передашь.  Были рады, конечно, и остальные, но особенно Юрий – просто счастлив за удачу друга.  Олег был доволен от предстоящего сытного  и очень вкусного ужина, Гена, конечно, тоже, но его радость была явно слегка затуманена   жалостью за погубленную красоту живого существа.

                Ознакомление с первым объектом      
 Похоже, что всё это произошло 7 августа, потому что 8 и 9, как это следует из записей в рабочем дневнике, Юрий был уже  в маршрутах на вулкане Малый Семячик, совершённых с этого лагеря. За эти маршруты им было взято более 90образцов горных пород вулкана и его
материала.  Нагруженные камнями и оленьим мясом наши путешественники 10 августа в день рождения Милы Комковой, мысленно послав ей поздравления,  отправились в дальнейший поход и, обогнув вулкан М.Семячик с юга, затаборились у озера Пересыхающего - так оно обозначено на картах. На самом деле никакого озера там нет и в помине – абсолютно  сухое огромное блюдце, заполненное песком  и шлаком,  кое- где поросшими жиденькой травкой.  Образование это произошло от вулканических взрывов и потому было отнесено к категории мааров - взрывных  плоскодонных воронок.
             Далее, 11 августа,  они пересекли этот маар, а затем по склону и бровке  кальдерного уступа древнего Карымского вулкана   прибыли  в саму кальдеру, где располагаются молодой вулканический конус и термальные источники.  Там они встретились со своими коллегами  вулканологами-геофизиками и обосновались собственным лагерем.
Здесь геологи  совершили несколько маршрутов, в том числе к Карымскому озеру, термам Академии наук и в кратер Карымского вулкана, поскольку он тогда находился в редком для него состоянии бездействия. Маршруты эти позволили представить в самом общем виде последовательность формирования разновозрастных вулканических образований и понять, что постановка здесь фундаментальных исследований может быть очень полезной в познании сущности и закономерностей развития вулканического процесса. Юрий всё это взял на заметку как основу для выбора  следующего после Налачевского вулканического  центра объекта исследования.
А в философско – мировоззренческом плане, наверное, наибольшее впечатление на наших путешественников (по крайней мере, на Юрия) произвёл их маршрут по восточной бровке Карымской кальдеры. Справа от них за обрывом в самой кальдере безобразно и враждебно громоздились чёрные безжизненные глыбы недавно исторженных Землёй  лав, лишённых всяких признаков и возможностей проявления какой-либо жизни: мёртвый хаос изломанных кусков застывшей материи, ощеренной острыми краями – не пройти, не пролезть, не проползти… А слева  на пологом склоне, уже покрытом  и облагороженном почвенным слоем -  буйство цветущих  трав, зелёное царство хлорофилла, жизненных соков, стрекот и суета насекомых, чуть ниже первые кустарники, а далее – неоглядные просторы животворящего мира, прекрасного в своей гармонии многообразия, противоречий и прославления жизни. Очаровывающий контраст встречи двух  как будто бы взаимоисключающих, но на самом деле дополняющих и одна из другой вытекающих стихий. Чудо как красиво и как глубокоСмысленно!

                Не всё коту масленица
Поэтому дальнейший путь был избран ими тоже по бровке Карымской кальдеры. Но только с противоположной  западной стороны молодого конуса. Они не знали, что в отличие от восточной, являющейся основательно хоженой дорогой не только для туристов, но и для всего остального людского и звериного  населения, западная бровка кальдеры была если не совсем, то крайне мало кем, а лошадьми с  вьюками  вообще не посещаема. Впрочем, если бы и знали, их это едва ли остановило бы. Поэтому 17 августа они в приподнятом настроении отправились именно по западной бровке кальдеры Карымского не просто в дальнейшее своё путешествие, но ещё и в следующий геологический маршрут.
 Оленину отдали геофизикам  в уверенности, что добудут ещё. Космач провозгласил:
- Пусть наслаждаются жизнью и помнят нашу доброту! А мы не пропадем, ешё добудем! – Гена ответствовал:
- Но, может быть, и себе оставим хоть сколько-нибудь – Олег промолчал, а Юрий подвёл черту:
- Нам камни надо брать и возить, а не мясо, обойдёмся.
Сказать, что маршрут  не состоялся нельзя – ведь пару образцов  из так называемой игнимбритовой толщи (спёкшиеся в плотный камень рыхлые высокотемпературные вулканические выбросы) Юрий всё же взял. Дальше было уже не до того. Продвижение превратилось в адскую муку. Нагромождения каменных глыб, слегка прикрытых упругими, как стальные пружины, стелющимися кедрачами  сделало их путь непрерывной борьбой за сохранение лошадиных ног от почти неизбежного перелома, так как комбинация искрученных кедровых стволов со спрятанными под ними ямами, щелями и каменными ловушками представляла собой великолепный природный образец непроходимости.
- Надо вернуться и отыскать нормальный проход, - Сказал Олег. Гена на это заметил:
- Лошадок жалко, вдруг ноги переломают, что будем с ними делать? – Володя высказался неопределённо:
- Да, дела хреновые! Что начальник скажет? – Начальник сказал:
- Попытаемся всё же пробраться, но осторожненько, осторожненько.
Искали более или менее удобоваримые проходы, помогали лошадям переставлять ноги в нужное относительно безопасное место, при отсутствии такого – выравнивание прохода рюкзаками и снятыми вьюками и т.д. И всё таки пробрались! Думаю, что ни до них, ни после никто никогда по этому пути лошадей  не проводил  И, надеюсь,  никогда не станет этого делать.
Когда они выбрались из этого дьявольского грандиозного капкана и спустились по северному склону древнего Карымского в комфортные для жизни и нормального мировосприятия условия, их охватила блаженная расслабленность,  почти прострация. Развьючили лошадок, заарканив на многометровые  шлеи и надёжно закрепив их,  пустили пастись на сочных травах. Поставили палатку. Геночка, справившись с лошадьми,  занялся костриком, Олег своим портянками, Володя осмотром окрестностей – охотник ведь (!), Юрий в палатке разборкой вещей. И вдруг крик Космача
- Юра, медведи!:
И Юра без всякого сознательного содержания в голове выскакивает из палатки, выхватывает из рук Володи карабин и  бухается  на землю в своей излюбленной и автоматической поз. Попа на земле, ноги расставлены и согнуты с вверх поднятыми коленями, на коленях – локти, в руках карабин с прижатым к плечу прикладом, глаз через прицельную планку смотрит на мушку.  Поворотами туловища нащупывает добычу. Нашёл. Выстрел. Медведь ложится.
Это произошло так быстро, почти мгновенно, что никто даже не понял, что произошло. Когда раскаты оглушительного выстрела стихли, все с вопросом посмотрели друг на друга, придя в себя, загалдели: кто о чём (через полчаса даже не вспомнили, о чём!). Пошли  к медведю. До него без малого 300 метров. Отличный выстрел. Но напрасный: Медведь оказался поражённым паразитами. Побрезговали воспользоваться его мясом. Правда, Гена посомневался:
- Может быть, можно выбрать что-нибудь  поприятнее?
- А ты будешь возиться в этом говне и выбирать, что получше? Оно всё пронизано гадостью. Добудем съедобное завтра-послезавтра. -  Заметил Космач. Олег промолчал. Юрий сказал:
- Зачем нам рисковать? Да оно нам и в рот не полезет.
Спонтанный поступок Юрия  остался непонятным ему самому,  он извинялся перед Космачом за то, что нарушил своё обещание оставить охотничьи игры только за ним. И тот, конечно, простил нарушителя. Пожалели только зверюгу, но утешились тем, что она была уже выбрана на ликвидацию и самой природой. 

                Будни
На следующий день, несмотря на то, что только вчера вышли из лагеря, сделали днёвку.  было необходимо прийти в себя и привести в порядок вещи  и снаряжение после очень трудного перехода. Проверили состояние лошадок, их ног и спин, оценили продовольственный ресурс, поняв, что без добавки подножного корма, он скудноват.  Из седельно-вьючного снаряжения кое что починили и восстановили душевное равновесие, несколько порушенное дорожным стрессом и охотничьей неудачей.. А дальше – вольное, как полёт, странствие по вулканическому плато, просторному, открытому и благодатному под горячим августовским солнцем.
На водоразделе рек Правая Жупаново и Новый Семячик  при походном движении вышли на пасущихся медведей. На огромной ягодной поляне насчитали семь особей. Стрелять не стали, лишь фотографировали их вместе с Космачом на переднем плане, который изображал выцеливающего зверей охотника. Впрочем, зрелище было не слишком интересным. Мишки были далековато и так поглощены питанием, что даже не поднимали голов. А мы не рисковали  привлечь их внимание на себя. Не ясно, как они поведут себя. Да и не аппетитный вид позавчерашнего медведя был очень свеж в зрительной памяти. И как-то не настраивал на медвежью тему, особенно в гастрономическом плане.
Путешествие это было не только интересным, дарящем наслаждение от природы и нашего в ней активного и познавательного существования, но  и радостным от общения любящих друг друга людей и  при этом ещё и весёлым. Даже обычно суховатый или не в меру спокойный Олег заражался общим духом веселья и юмора. И носителями и благодарными жертвами его были все и каждый.
 Это начиналось с утреннего просыпания, когда кто-нибудь из них первым выбирался из мешка, спеша избавиться от излишней влаги, заботливо приготовленной организмом для излияния и настойчиво сигналящим об этом. Первая жертва веселья в торопливости или от лени обычно не утруждала себя заботой о достаточном дистанцировании от палатки и производила необходимый ритуал настолько близко от неё, что оставшиеся в ней не могли не слышать весёлого журчания изливаемой жидкости и  звукового сопровождения, обычно торжествующе громогласного, подобного взрывам. Увы,  наружу рвалась не только жидкая, но и газовая субстанция. К этим естественным звукам иногда присоединялся сладостный стон наслаждения жертвы веселья в виде хохота,  поощрений и насмешек,  которыми реагировала палатка на такое жизнеутверждающее начало дня. К этому ритуалу обычно присоединялся кто-то из друзей или ещё и ещё кто-то. Тогда ритуал  приобретал некий непроизвольно соревновательный характер, разумеется, без специальных стремлений кого-либо добиться первенства – природа естества сама знала, что делать.
Если этот процесс совершался слишком рано, и ещё оставалось время до всеобщего подъёма, тогда некоторое время посвящалось рассказам друг другу увиденных за ночь снов. Здесь тоже присутствовал соревновательный мотив, и в отличи от запалаточного процесса для признания победы допускалось фантазирование и даже враньё, лишь бы было интересно. Чаще первенство доставалось Космачу. Тогда Володины  повествования воспринимались друзьями как  не совсем адекватные истинным  снам или событиям. Фантазирует и подвирает, казалось им. В какой-то мере, может быть, это и было так, но вот  один случай, рассказанный им в том походе.
                Байки
В их театре  самым главным  был уже немолодой актёр в звании народного артиста РСФСР Владимир Павлович Андрианов. Чуть ли ни зачинатель Камчатского театра драмы и комедии. Очень милый добрый и далеко неглупый человек. Лишь ему на всём Дальнем Востоке доверялось исполнять роль  Ленина. И он это проделывал с трепетным удовольствием. Почти не то чтобы вжился, а врос  в этот почти священный образ. Атмосфера вокруг него была настолько взвинчена, что как бы совсем уж оторвалась от  реальности. Мало того, что этот образ демонстрировался в театре в каждом удобном и неудобном случае, смешную и неуместную копию Ильича вывозили даже в далёкую и дремучую камчатскую глушь, чтобы приобщить коренные народы Севера к идеям  гегемонии пролетариата и построения светлого коммунистического  будущего. Об  этом им должен был втолковывать  артист Андрианов, одетый и подкрашенный в вождя мирового пролетариата.
А друзьям рассказывал Космач, сам при этом смешно и нелепо изображая Ильича-Павловича среди пастухов, которым, конечно, было абсолютно наплевать на ту для них галиматью, которую нёс мнимый Ильич Ленин. Друзья  верили и не верили тому, что говорил Володя, но говорил он так образно и сочно, что было весьма занятно и весело.
И каково же было  удивление Юрия, когда некоторое время спустя, уже, разумеется, в городе Космач преподносит ему фотографию, где действительно  загримированный в Ленина Андрианов расхаживает среди пастухов-камчадалов и вещает в полевой обстановке (взгорье, поросшее характерным камчатским кустарником, тундра, полное безлюдье и дикость), по-видимому, свои бредовые идеи удивлённым и насмешничающим аборигенам. А пишущий эти строки, вспоминая былое,  смотрит на фотографию и восхищается  абсолютной правдивостью  Володиного рассказа и ещё раз убеждается в абсолютной несовместимости Ильичовой затеи с вековечным укладом жизни и менталитетом этих «народов Севера», как, впрочем, и других народов тоже.
Другое событие из этой же серии произошло на этом самом вулканическом плато. Вынос с океана закрыл дали. Видимость не более 100 – 150 метров. Сумерки. Из низины выплывает цепочка согбенных тёмных фигур. На них  какие-то накидки, плащи, кое на ком полиэтиленовая плёнка (вынос, как обычная морось, мокрый и холодный).  Всё это барахло покрывает их вместе с огромными заплечными ношами, делая фигуры  какими-то горбатыми и зловеще нечеловеческими. Медленно приближаются. Их неожиданное почти в ночное время появление, странный облик,  абсолютное молчание и крайняя серьёзность пробуждают недоумение и тревогу. Но выясняется, что это делегация глухонемых (!) несёт бюст то ли Кирова, то ли того же Ленина из то ли Владивостока, то ли Хабаровска, чтобы водрузить его на высочайший вулкан Азии Ключевской. На предложение жестами остановиться для ночёвки здесь с нами, где есть ручеёк, ответили дружным мычанием и отрицательным верчением голов. Удалились и исчезли в тумане, как и появились – беззвучно, будто чёрные  призраки. В преддверии ночи. А идти им ещё  сотни километров  по дикому безлюдью и непроходимости  Вот уж поистине театр драмы и комедии!   

                Гримасы восторгов и самоуверенности
22 августа работали уже на вулкане Зубчатка или Старый, он же Большой Семячик. В маршрут Юрий отправился с Геной. На одном из обнажений Юрий обнаружил подтверждение своей догадки о геологическом строении этого вулканического центра и роли игнимбритов в образовании кальдеры вулкана. Он с восторгом и упоением показывал Гене детали и соотношения разных элементов разреза геологической толщи, рассказывая какую роль они играют в высказанной гипотезе. Гена, едва ли вникая в суть проблемы, сидел в сторонке и внимательно созерцал разошедшегося друга. Его глаза сначала были полны удивления, потом постепенно теплели  и теплели, пока вообще ни исполнились восторгом, излучаемым вещающим геологом-энтузиастом. И он возопил, наконец:
- Юрка, ты гений, ты современный Леонардо да Винчи, таких больше не  осталось на Земле! Ты последний! – И что-то ещё и ещё в таком же зашкаливающем духе. Юрий прервал свое выступление и тоже с удивлением внимал тираде, но смущение и радость от такой реакции на него друга, конечно, грела, и он бормотал в ответ-
- Ну, что ты, Гена, перестань, пожалуйста. Сам же понимаешь, что несёшь чушь собачью…- А в душе – ликование и от удачной геологической находки, и от подтверждения своей догадки, и от, главное (!), Генкиного признания в нём талантов. Вот  такие искренние, даже запредельные похвалы нельзя не запомнить и нельзя быть неблагодарным за них другу.
Работа к этому времени дополнилась и солидными матеральными приобретениями: было сделано одиннадцать геологических маршрутов, в которых собрано только одним Юрием 176 образцов горных пород (более 50 кг веса) , описано и зарисовано множество их обнажений, составлено общее представление о строении вулканической зоны. Это способствовало уверенности в успехе исполнения задуманного плана
Вообще же надо быть уверенным в себе до тех пор, пока факты ни заставят тебя признать свою ошибку, если ты ошибся. И это обстоятельство использовать как урок на будущее, но вовсе не как основание для  самоуничижения.
Приведу ещё один пример человеческой самоуверенности, ставшей в Институте вулканологии хрестоматийной.
Как-то на этом же самом вулканическом плато в группе вулканологов был и Олег Егоров, Юрин друг и пожизненный соратник, участник и описываемого путешествия по плато. Так вот, группа из-за непогоды и очень плохой видимости несколько заплутала. И, как всегда в таких случаях, мнение о том, куда надо двигаться дальше, разделилось. Возник спор. Одни говорили «океан там», другие – «не там». Олег, изучив карту и внимательно осмотрев близкие окрестности,  категорически заявил:
- Океан не там! – и тут облака раздвинулись,  и за ними показался океан во всём своём великолепии именно там, где ему и должно быть. Все хором воскликнули:
- Ну, как же так, Олег Николаевич, ведь вот же он! Океан! Вот он! Посмотрите!
- Значит это не океан. – твёрдо, не глядя,  и безапелляционно произнёс Олег. 
Конечно, упрямцу пришлось признать наличие Тихого или Великого океана, но он не утратил свою веру в себя и в своё предназначение и роль в познании геологии планеты. Он таки написал несколько блестящих монографий по геологии Камчатки и  всего Северо-Востока Азии. Но вы едва ли найдёте его имя в Институтском Пантеоне ушедших геологов-вулканологов.

                Узонские роскошества
23 августа прибыли на Узон, где их уже ожидала вторая часть экспедиции. Там
главенствовала Генриетта Евгеньевна Богоявленская. К этому времени она уже имела имя в среде вулканологов благодаря  удачно защищённой диссертации по вулкану Безымянный, который сделал ей и всем вулканологам подарок в виде неожиданного, но очень значительного и ставшего знаменитым извержения.
Эта незаурядная женщина обладала многими талантами, способствующими независимому и довольно высокому положению в своей среде. Умна, тактична, щепетильна в аккуратности и чистоте, обходительна, дальновидна, при необходимости властна, очень способна в выборе друзей, искушена в дипломатии взаимоотношений и т.д. Она обладала даром, не всех любя, ни с кем не ссориться,  пользуясь лишь ехидными подковырками в адрес несимпатичных ей людей. На первых порах знакомства Юрий нередко подпадал под  слегка  подслащённые стрелы этой Гетиной привычки, но со временем их отношения сложились во вполне доброжелательные.
 В то время она потеряла близкого друга, Валерия Викторовича Аверьева, и, по-видимому, ощущала не только горечь потери, но и некоторую неуверенность от отсутствия надёжной опоры в лице сильного и значительного мужчины. Всё окружение понимало это и старалось создать в лагере обстановку повышенного внимания к единственной женщине в отряде.
Прибытие на Узон «отважной четвёрки», состоящей из мужчин-добытчиков, обладающих к тому же профессиональным потенциалом и вполне выразительными собственно мужскими качествами, надеюсь, ещё более сгустило атмосферу женопочитания и надёжности.
Напомню, что  в Узонском отряде, совместно с Генриеттой Евгеньевной, находились Олег Селянгин, Олег Волынец, Виктор Андреев, студент Сапожников и фотограф Вадим Марк Горчаков, там, в Жупаново, было так: «…растянули ещё палатку Богоявленской – особенную, подарок, с надписью на чехле: «Счастливого поля!»..В обуви к Богоявленской нельзя. По радиусу от входа в палатку расположилось несколько пар ног. Головы и плечи были внутри, в гостях. Сапоги пошевеливались в такт разговору…появилась Богоявленская. Принесла «трюфели» в хвостатых бумажках. Это хобби её – пить в поле чай с конфетами, желательно шоколадными. Угощать всех конфетами до конца любого маршрута – ещё один из двенадцати полевых подвигов Богоявленской…Богоявленская выдала к чаю  «Кара-Кум» (Цена каждого шага, М. 1974, стр. 69 -84.).
Примерно так же было и на Узоне, только конфетное дозирование резко сократилось до сугубо индивидуальных и выборочных подношений – ресурсы ведь не безграничны!  А палатка Богоявленской, наверное,  как шатёр шамаханской царицы, был центром «светской»  жизни и, возможно,  местом  совершения ею остальных «полевых подвигов», содержание которых  журналист так и не открыл нам.
Вообще же  в своей книжке Марк Иосифович описывает и другой коллектив, и другие ситуации с естественно иной трактовкой и планов, и характера работ, и роли в них разных участников, но в целом литературные портреты вулканологов и их спутников ему вполне удались: Приведу некоторые характеристики – ведь чем больше мнений о наших героях, тем и лучше,: и полнее, и объективнее (?).
Про Космачевского – «зычный отлично поставленный баритональный бас…молодой человек в ковбойке и джинсах, глаза круглые, ласковые …глаза его блестели и щурились от удовольствия. Благородно жестикулируя, Космачевский повёртывался вместе со стулом, его голос без труда перекрывал шум застолья и музыку…Он замечательно хохотал, и ещё успевал есть, и принялся с ходу хлопотать о молодом человеке больших достоинств, которого , по мнению Космачевского, без промедления стоило бы пригласить в Институт вулканологии на штатную должность»;
Про Масуренкова – «…за столом были физики Ковалёв, Дрознин, Чирков…и в том числе «без пяти минут доктор» Юрий Петрович Масуренков…- Володя, учёная степень у твоего протеже есть? – мягко спросил наиболее выдержанный Масуренков…- Володя, - жалостливо сказал Масуренков, - это же несерьёзно…Да и не за столом решается….»
Про Гиппенрейтера – «…пошёл на лиман к рыбакам. Свежевыбритый, в светло-серых немнущихся брюках и тонкой шерстяной рубашке, в ярких туристских ботинках, с фотоаппаратами, - он походил на воскресного дачника…Гиппенрейтер проскакивал по воде босиком в закатанных брюках, напоминая теперь делового иностранца…Вадим Евгеньевич принялся крушить сухостой, молодецки орудуя топориком. Нарубив, вновь ушёл к рыбакам, возвратился с рыбой.»
Про Волынца – «Волынец, не слезая с лошади, глуховато сказал: - Помогите кто-нибудь стянуть сапоги… Запоролись на переправе… Виктор плыл с лошадью»
Виктор Андреев – «высокий, бородатый, молчаливый, по-крестьянски хозяйственный…Виктор Ильич спешился, привязал Пульку. Он был по бороду мокрый…наутро оказалось, что лошади все убрели…Виктор Ильич оседлал Монгола поскакал на поиск». (там же, стр.65-78)..
Помимо рабочих  маршрутов в кальдере Узон и в Долине Гейзеров, и свою бытовую жизнь вулканологи пытались украсить под стать окружающим красотам и необыкновенностям.
 Генриетта Евгеньевна на время обратилась в парикмахершу и в изготовителя изысканных блюд: остригла отросшие космы Космачевскому и ещё кое-кому и однажды  изжарила тьму оладьей на всю многочисленную команду. Проявил свои знаменитые таланты в поварском искусстве и Космач. Предложил однажды соорудить  «монастырку», для которой в числе других каких-то ингредиентов были необходимы главные: рыба и перепела! Насчёт рыбы проблема решалась просто – сам кулинар и наловил её в рядом расположенной речке. Это были великолепные гольцы – скромные собратья королевской форели. А вот с перепелами дело обстояло худо – их здесь попросту не было. Можно было заменить куропатками, но на них, как, впрочем, на всё остальное живое и  дикое здесь был запрет – как-никак, а  заповедник, Кроноцкий государственный заповедник! Что делать? Ведь блюдо народу объявлено и обещано!
Егерей поблизости не было, наверное, на десятки километров – можно было бы и ненароком и как бы случайно сбраконъерить, но как самому брать грех на душу?! И бухнулся Космач в ноги к единственному присутствующему здесь начальству, правда, по другой епархии. – Ю.П.Масуренкову за разрешением на грех. И тот разрешил, взяв его на себя. Так подлым способом была добыта и парочка куропаток. И изготовление странного блюда из рыбы и птицы в одном котле с приправами из ягод и трав торжественно состоялось!
Считая, что рыба не подходит под заповедные запреты, Космач самозабвенно продолжал пользовать ею соратников. Это было единственное, помимо ягод, подножное  подспорье к их бедному на разносолы столу. Юрий, будучи сам большим охотником на такие развлечения, присоединялся к рыбацким утехам Космача. Но к его отчаянию, доходящему до ярости, у него решительно ничего не получалось – ни единой рыбёшки.  И так , и этак, перепробовал все свои блёсна, обошёл все места, на которых друг таскал рыбку одну за одной – никакого  впечатления. И взмолился самоуверенный и посрамлённый добытчик, и снизошёл преуспевающий рыбак к страданиям и зависти друга, открыв неожиданный и для него самого секрет своего успеха – какая-то ничем не выдающаяся для них блесна оказалась наисоблазнительнейшей для глупых гольцов приманкой. Володя, сняв её со своего спиннинга,  великодушно вручил  её Юрию. И дело у того пошло. Потом они пользовались этой блесной попеременно.               
  Среди лагерных развлечений главным было, пожалуй, купание в  Банном озере. Это огромная  диаметром метров около 15 (?) и очень глубокая естественная чашка в глинистом субстрате, заполненная  горячей водой  с вулканическими эманациями под 40 градусов Цельсия.   Борта чашки до, примерно, полутора метров высотой – прекрасный трамплин, с которого можно, но не стоит бросаться в воду. Лучше осторожно и постепенно спуститься в неё, покрякивая от обжигающей влаги. Конечно, долго не накупаешься, но и малого достаточно для острого ощущения. Наиболее выносливым из отважившихся погрузиться в этот вулканический раствор был Олег Селянгин.
  И ещё не столько уже для науки, а скорее для удовлетворения простого любопытства (и фотографирования!) было хождение  по  зыбкому белоглинному дну кальдеры между сплошь разбросанными природой булькающими и плюющимися грязевыми вулканчиками – поразительно красивой и убедительной копии настоящих вулканов. Хотя и эти милые вулканчики тоже были вполне настоящими и вполне вулканическими – движущая сила их деятельности и изливающееся и выбрасываемое ими  белое глинистое вещество вместе с паром и газом – всё это проявление внутренних или, как говорят геологи, эндогенных земных процессов.

                Едва ни наказанное бегство от излишеств
И всё же, как ни приятно пребывание в этом сказочном месте, общежитие в многолюдстве обременительно, и Юрий  вместе с Володей Космачевским откололись от общества и отправились в самостоятельный маршрут к истокам речки Гейзерной и к вулкану Кихпиныч. Помимо бегства от людей. в этом броске их грела надежда на настоящую охоту. Тут тебе и потакание собственным страстям, и потребностям оставшегося  народа в свежем и питательном продукте.
Там ими было совершено восхождение на вулкан с посещением его кратера и ряд маршрутов вокруг. В их числе был и маршрут в Долину Гибели. Это место, сравнительно небольшое по площади, представляющее истоки Гейзерной, характеризуется массовой гибелью животных. Их тела (в момент посещения – медведь, три лисы,  несколько мелких грызунов и даже птицы)  по показаниям редких посетителей  всегда и в немалом количестве присутствуют там и  свидетельствуют о внезапности смерти животных.
Нашими исследователями был сделан вывод о причине этого явления: газовые вулканические эманации при определённых атмосферных условиях концентрируются и застаиваются в придонной части долины в таком количестве, что даже одного двух вдохов может оказаться достаточно для потери сознания и падении животного. Лежащее животное доводится до  финала столько времени, сколько кому будет достаточно.
Но, пожалуй, главное событие этого индивидуального маршрута Масуренкова-Космачевского произошло вне Долины Гибели, наверху в истоках ручья, обращённого на север в сторону Кроноцкого озера, и связано оно с охотой. Об этом событии, наверное, ординарном в  охотничьей жизни, но экстраординарном  в обыкновенной человеческой. О нём Юрием уже было рассказано в другом повествовании (Юрий Масуренков, Охота сайт Проза.ру), но здесь его всё же придётся повторить.
 Затаборившись у водораздела между истоками рек Гейзерной и Светлой на выходе из кальдеры Узона, чуть свет Юрий с Володей поднялись и отправились на охоту.
По-прежнему карабином владел Володя, Юрий ограничился малокалиберной винтовкой. Спустились к истоку Светлой. Долина широкая и пологая, поросшая мхами, мелкой травкой, кустиками карликовой березки, шикшовыми ягодниками и кедрачом. Открытые места гармонично перемежаются с зарослями кедрового стланика. Кое-где одинокие березки. Прямо вдали – гигантская плоскость Кроноцкого озера и одноименный вулкан геометрически правильной формы, поближе – вулкан Крашенинникова, совсем рядом – современные шлаковые конуса. Ранняя осень уже щедро и восхитительно расцветила всю флору. Красота несказанная. Неужто  зверье пренебрежет этой красотой и подастся в какие-то неведомые края! Идут парни, наслаждаются миром и зорко осматривают окрестности – не попадется ли кто из  подходящей живности.
Попалась медведица с медвежонком. Метрах в ста и несколько в сторонке паслись на ягоднике. Медведица большая желтовато бурая, уже нагулявшая бока,  круп и все лохматое тело, и потому похожая на копну. Медвежонок тоже хорош, упитанный,  черно бурый с лоснящейся шерстью.
- Что будем делать? – спрашивает Володя.
- Стреляй маленького, - ответил Юрий, помня о грустном опыте недавней своей охоты на медведицу.
Володя стал на колено, приложился и грохнул. Медвежонок упал и задергал ногами. Медведица в неистовой панике бросилась бежать. На мгновение скрылась в лощинке и вынырнула из нее прямо напротив охотников. И продолжила свой бег в их сторону. В наступившем смятении трудно было понять, к чему она стремится, чего хочет: то ли убежать, то ли атаковать.
- Стреляй! – выкрикнул Юрий. Володя заклацал затвором карабина и прохрипел:   
-  Заклинило, не могу.
Юрий выстрелил по медведице из мелкашки. Никакого впечатления. Тоже попытался перезарядить, но понял, что не успеет. Медведица набегала уже вплотную. Ну, и номер, подумал он, что же делать! Решение пришло мгновенно: снял кепку и, размахивая ею в одной руке и мелкашкой в другой, пошел навстречу медведице, выкрикивая проклятия, матерные ругательства и корча страшные рожи с оскалом зубов и грозным выкатыванием глаз. Понял - это единственное, что у него осталось, и непреклонно поверил в свою подавляющую устрашимость.
Метрах в десяти от них медведица поднялась во весь рост, сразу же, тормозя, упала на все четыре лапы, проехала ими по земле  и, развернувшись в пяти – шести метрах от них, бросилась бежать в обратную сторону. Потом он вспомнил ее глаза и разверстую пасть, и поднятые когтистые лапы, и не то, чтобы стало страшно, а как-то неприятно, не по себе. Страха так и не было. А Володя, наконец, справился с заклинившим карабином, вогнал в ствол следующий патрон и выстрелил вдогонку удирающему зверю.
Медвежонка принесли на свою стоянку, и к приходу отряда наварили целое ведро мяса, оказавшегося на редкость вкусным. Случившееся стало притчей во языцех, одной из многочисленных Володиных историй, повествуемых им с невероятным мастерством и экспрессией во всех городах и весях, во всех знакомых и полузнакомых компаниях, при всех подходящих и неподходящих обстоятельствах.  И в соответствие с этим встречаемой с удивлением, восторгом или насмешкой – знаем мы, мол, ваши охотничьи басни. А ведь это действительно было,  по уточнённым данным, 4-го сентября 1968 года!
            
                Финальная  нескладуха
Количество собранных  Юрием на Узоне образцов в семи маршрутах  составило сотню, а общее число достигло  267. Такое  богатство весило существенно более ста килограммов, наши лошадки едва ли были рады этому. Задуманный маршрут по существу был пройден. Пришла пора закругляться, что они 6 сентября и сделали, двинувшись всей армадой к океану вокруг кулкана Кихпиныч. По пути были сделаны ещё три рабочих маршрута, а количество образцов доведено до 284. Но и окончание славного путешествия не обошлось без казусов.
Где-то в середине пути на второй день перехода к океану у северных подножий Кихпиныча вдруг обнаружилось,  что среди путешественников отсутствует Космач. Обычно впереди каравана всегда шёл Юрий. Но на этот  раз он был последним – второе главное место в караване. О пропаже Космача сообщил ему кто-то из идущих впереди. А место было таково, что видеть дальше метра-двух не представлялось никакой возможности из-за чрезвычайной густоты, гигантского травостоя высотой в полтора человеческого роста. Это был знаменитый камчатский шаломайник, покрывающий прирусловые участки долины.
- Где Володя, где Володя, - пробежало по цепочке вытянутого каравана, и каждый при этом внимательно осматривал своих соседей сзади и спереди. В стороны смотреть бесполезно – сплошная стена толстых стволов немыслимой травищи. Нет Володи! Покричали. Помолчали, пообсуждали и снова покричали. Тишина. Только бормочет близкая речушка, да лошади, помахивая хвостами и переступая с ноги на ногу, издают невнятный шумок своего нетерпеливого присутствия. Кроме голоса, пошуметь больше нечем – карабин исчез вместе с Володей, ведь он – в роли главного добытчика!  Юрий очень испугался за друга, да и все остальные не мало встревожились – ни беда ли какая с ним! Опять дружно и сильно покричали:
-Ау! Во-ло-дя! – Юрий прошел к голове каравана и увидел, что далее вперёд ведёт след. Не трудно было догадаться, что этот след оставил Космач. И тут все услышали голос пропавшего. Он возвращался, покрикивая  и треща ломаемыми стволами шаломайника. Оказывается, никого не предупредив, он тихонечко удалился подальше от отряда вперед в надежде на встречу с какой-нибудь добычей.  Поняв это и увидев его,  Юрий, вместо того, чтобы просто обрадоваться благополучному завершению неудачного самовольства Космача, обрушился на него с выговором за небезопасное  в таёжной обстановке мальчишество.
Надо было видеть нашего несчастного героя, совсем не готового к публичной головомойке – это не его роль. Подавленный, молчаливый – совсем не Космач! Юрию стало очень жалко его и противно от самого себя. А на следующий день, когда вышли к океану и в устье реки обнаружили сумасшедший ход лососей, Володя  взрывоподобно преобразился. Быстро настроил леску с тройником и грузилом и бросая снасть в  ошалевших кижучей, восклицал, потрясая громом голоса окрестности и своих спутников:
- Покой нам только снится! Покой нам только снится! – И  одну за одной выдёргивал из реки огромную, полную икры рыбину. – Покой нам только снится! – И одну за одной, одну за одной. – Тут он снова был самим собой, могучим, красивым, ловким, всё умеющим, всего достигающим, нашим любимым и незаменимым Космачом.
Но этот эмоциональный взрыв и, наверное,  позавчерашняя нескладуха  что-то в нём поломали. На следующий день он на смог от сердечной слабости подняться и самостоятельно идти. Кое-как пристроили его на самую крепкую и спокойную лошадку и в таком  санитарном виде, пройдя  за один день около сорока километров по пляжным пескам, холмам, через ногочисленные речки,   доставили к Нижне-Семячикским термальным ключам, где устроили в комфортных условиях фундаментальный отдых для восстановления сил.
Вот так на печальной ноте завершился прекрасный рабоче-познавательный вояж по Восточной вулканической зоне Камчатки. Он ещё больше влюбил путешественников в эту необыкновенную страну, позволил Юрию для следующих более глубоких и основательных исследований выбрать наиболее перспективный район, ещё более сдружил «великолепную четвёрку» и нанёс первую травму в сердечные отношения двух действующих лиц этого «разыгранного спектакля», Юрия и Володи.

                Не всё так просто 
По возвращении домой всё, однако, наладилось и даже более: Космач принялся рьяно писать пьесы. И видя в Юрии более опытную, более эрудированную и, без сомнения, очень авторитетную, как ему казалось, решительно во всех человеческих сферах  личность (как- никак, а на целых десять лет старше!), постоянно прибегал к нему с просьбой подсказать, подправить созданные им тексты. В конце-концов в работе над очередной пьесой  это превратилось в фактическое соавторство, и их творчество  обрело на титульном листе  перепечатанной пьесы вторую фамилию-псевдоним, под которой значился  вышеназванный авторитет.
Но…как бы это сказать…словом в окончательно виде пьеса вернулась к своему первоначальному состоянию, а соавтор, естественно, с титула исчез. Это на некоторое время породило отчуждение между  участниками соавторского бдения. У автора  от того, что окончательная редакция была осуществлена им самостоятельно и без предупреждения отвергнутого соавтора – как бы тайком, что не могло не вылиться в терзания Космача от не очень свежей чистоты своего поступка. У соавтора – от разочарования в таком поступке друга и отвращения к себе за то, что влез не в свою епархию   с  тщеславными намерениями, то есть за своё мелкоту  в этом некрасивом деле.   Заросло и это - каждый пережил свой промах в одиночестве и, раскаявшись, вернулся в прежнее состояние. Юрий, наказав себя раскаянием, окончательно понял и принял Володю таким, каков он был, со всеми его недостатками. Надо полагать, что аналогично поступил и Космач. И далее уже их отношения никогда ничем более не омрачались – взаимная снисходительность великая вещь. А свои и друга  недостатки воспринимались с юмором и  взаимным подтруниванием.
Творчество Владимира набирало силу, семейные отношения постепенно  рушились, и вскоре он ощутил потребность  сменить и образ и место жизни – уехал на материк, где последовательно перекочёвывал из Нижнего в Великий (теперь!) Новгород, из Новгорода в Москву.

                Я люблю вас!
 А Гена Сотников ещё раньше отбыл на родину, в Ленинград.
Некоторое представление об этой личности гипертрофированно изложено в Юриной дневниковой записи от 27 января 1970 года: «После института долго жил в разных городах Сибири. И всюду возил за собой в контейнере старую сальную тахту,  прожжённую в двух местах, три разных стула с шатающимися ножками, два гнутых алюминиевых таза, щербатые гранёные стаканы. И звено кладбищенского забора затейливого чугунного литья. Вселялся к друзьям со всем своим хламом надолго и основательно. Нигде не забыл ни стакана, ни таза, ни стула. Всё списывалось на странности творческой натуры. Художник и не без талантов! Расставаясь, целовался с друзьями и искренне любил их.  В отпуск приезжал к ним в поле и делил с ними их геологическую судьбу.».
Это было написано не впрямую о Гене, а о подсказанным им вымышленном образе, в котором  краски и детали заимствованы  от прообраза, но несколько сгущены сравнительно с реальной личностью. Но в принципе его приверженность к старым вещам схвачена верно. Он и любил рисовать их, выписывая детали пережитой ими жизни скрупулёзно и беспощадно. Наверное, таким образом художник  стремился к передаче истинной и глубокой правды существования всего сущего на Земле. Создавая портреты, что он делал не часто и не очень охотно, Гена тоже вовсе не стремился к идеализации. Именно поэтому самый близкий в то время его друг Володя Космачевский, глядя на написанный им свой  портрет,  восклицал:
- Гена, ты нечистый художник, ты, Гена, грязный художник! – Что было, конечно, очень несправедливо. Не он был грязным, он просто не чурался изображать теневые стороны жизни так, как они того стоили.
Его отъезд отмечали торжественно, почти с загулом, и поехали в аэропорт всё ещё под хмельком. Гена  был очень растроган вниманием и любовью друзей. Обнимались, целовались, тискали друг друга. И Гена с трапа самолёта объявил всему миру: «Я люблю вас!» Об этих проводах позднее родилось:

Я люблю вас, я люблю вас! - Будто с эшафота
Доносился крик твой с трапа самолета,
Будто бы вели тебя на казнь
И рвалась твоя с оставленными связь
Вместе с жизнью, навсегда… Но новые заботы
Закружили, увлекли в круговороты,
Новые полеты и друзья,
Объявившись, сгладили изъян.
Но рубец, оставшийся на сердце,
Иногда тревожил жизни скерцо
И внезапно, обдавая смертным потом,
Прорывалось криком  с эшафота
В то былое, где осталась твоя юность:
Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас!
…………………………………………
И  свели тебя, невинного,  на казнь,
Разорвав с оставленными связь…
Но летит в пустыне мирозданья,
Как  залог грядущего свиданья:               
Я люблю вас!
Я люблю вас.
Я люблю вас…
А последние строки дополнены после его трагической гибели в С.-Петербурге.
После отъезда Геннадий неоднократно посещал Камчатку, неизменно останавливаясь у Юрия. В один из его приездов Юрий 22 июля  1979 г.. записал в  дневнике:
«Объявился Гена Сотников. Отменил свои планы и ушёл с ним к океану. День ясный  и тёплый. Океан – блистательный, с холодной бирюзой в просвете надламывающихся валов. Он говорит:
- Здесь география без истории, а в Крыму – с историей. Там каждый камень был уже кладкой в чьём-то доме или крепостной стене. Перед художником-пезажистом стоит дилемма – писать пейзаж настроения или пейзаж состояния. Обычно пишут настроение. В нём есть люди фигурально или по настроению. Поэтому пейзажи настроения, по-существу, о человеке. Возьми Левитана или  Рериха. Первый писал чахоточную тоску горожанина-интеллигента об утраченном. Второй весь пронизан воспоминанием о  славном прошлом России (в раннем цикле) или о мечте народов о таинстве духа и жизни (в гемалайском цикле). Пейзаж настроения всегда созвучен какой-то группе людей, поэтому ему всегда обеспечен успех.. Больший или меньший, в зависимости от того,  сколь многочисленной группе людей он адресован.
Пейзаж состояния – это природа без людей. Она первозданна и, по-существу, не духовна в историческом смысле. Этот пейзаж писать труднее,  то есть писать его не трудно, труднее добиться  его воздействия на  человека.- Поднял ракушку, отмытую океаном, свивной корешок, ленту водоросли:
- Красиво. И по цвету, и по компоновке
- Знать бы, есть ли такие категории – красиво, безобразно – вне нас и помимо нас.. Красиво ли это «на самом деле». Или  «на самом деле» оно существует в иных терминах.
-Не знаю. Раньше сказал бы по-материализму:: красиво – это лишь наша оценка объективной реальности. А сейчас не знаю. Может быть, мир и не нуждается в  наших оценках, потому что красив или не красив независимо от нас. Тогда и говорить об этом не стоило бы. Но сказать всё же хочется, чтобы не было  молчания или мычания.
Идём по тропинке,  плотно стиснутой с двух сторон кустами. Тропа очень оживлённая, а кусты всё же сильнее в своём стремлении захватить принадлежащее им пространство. Говорю:
- Стоит пройти всечеловеческому мору, и через сто-двести лет все цивилизации будут растворены в мире камней, почв, растений.
- Какая тема для фантастики! Города становятся центрами новых локальных биоценозов, возникших на сгустках цивилизаций.  Одичавшие и обезумевшие спутники и нахлебники, паразиты и благодетели человечества - домашние животные, собаки, кошки, крысы, клопы, (неразборчиво) и прочая живность, совместно  с приспособившимися домашними растениями создают принципиально новую биологию и виды (мутация!) в разрушающихся оазисах цивилизации. Кошмарные сообщества, фантасмагория!»               

                Питер
Не раз гостили и мы у Гены Сотникова. Вот одно из посещений его в ноябре 1979 года по Юриной дневниковой записи от 7 ноября:
  «Ленинград. Приехали с Милой и Катей 4 ноября утром. Встретил Гена Сотников. После завтрака у него на Каменном острове отправились в его мастерскую на Васильевский (9 линия, 34, чердак). Поднимались по винтовой чердачной лестнице  с тёмным гробообразным колодцем – пока долетишь, побьешься  и передумаешь. На лестничную клеть  выходят двери воистину чёрных входов – немыслимые наслоения серой ваты, ветоши и тряпья висят клочьями, обильно покрытыми пылью. Прямо на проходе стоят баки, заполненные сверх всяких пределов пищевыми отходами. В них попадаются кошки, растаскивающие лакомые куски по  лестницам и после трапезы обильно  умащающих их зловонными отправлениями.
Лестница-колодец проходит рядом с внутридомовой  свето-воздушной шахтой и соединяется с нею немыслимо запылёнными  окнами. Сквозь них ничего не видно. Но если открыть окно в шахту, увидишь стратифицированные толщи птичьего дерьма,  фантастическими сталагмитами поднимающимися со дна шахты (в половину человеческого роста) и оконных карнизов. Это бесчисленные поколения голубей захоронили здесь горестные и щедрые страницы российской истории. Пытливый исследователь мог бы прочитать по  тощим и выпадающим слойкам помёта голодные лихолетья войн, революций, бедствий. Толстые высококачественные лепёшки обильных испражнений расскажут о временах птичьего и человечьего благополучия и сытости…. Почти 200 лет твоего величия и страданий, моя бедная Родина!
Где вы, пытливые исследователи, геологи антропогена, радетели старины?!  Обратите свои  устремления к глубоким шахтам в петербургских каменных теснинах и вскройте нетронутые пласты нашей летописи, записи глупых, но неустанных наших спутников и наблюдателей - голубей».
Сама мастерская была довольно просторной, но по своему  антуражу приближалась более к художественной трущобе, чем к художественному салону. Гена утроил и оснастил её по своему вкусу: изобилие старых и очень старых вещей, тронутых не только временем, но и бессердечным с ними обращением и небрежением. И, конечно, отнюдь не идеальный порядок - скорее беспорядок, состоящий из стульев, табуреток, столов, тумбочек, шкафчиков, лежанок, ,  посуды, электроплиток и т.д и т.п. 
И тем не менее, здесь можно было довольно комфортно устроиться  с ночёвкой или даже прожить несколько дней заезжему гостю, не говоря уж о самом хозяине, который работал здесь порой круглые сутки. Помимо собственно рисования, он много времени и сил тратил на создание миниатюрных моделей декораций при подготовках к очередным спектаклям в театрах Ленинграда. Материалом  для этих игрушечных комнат, квартир, домиков, дворцов, холмов, гор, рек,  озёр и целых селений и пейзажей служили ворохи старых газет, журналов и книг
Одной из этих вещей Юрий восхитился, и тут же получил её в подарок. Это был великолепного дореволюционного издания географический атлас Российской империи размером с полстолешницы, правда, несколько подпорченный отсутствием  некоторых варварски вырезанных карт, их фрагментов и изображений. Впрочем, эти потери создавали ему особенно старый и даже антикварный облик, чем, по-видимому, и был очарован Гена. Но ведь не пожалел оторвать от сердца и отдать другу!
И далее при посещении Гены друзья почти каждый раз попадали к нему в новую мастерскую, которая, разумеется, была отнюдь не новой, а столь же старой, захламленной, помещалась либо на чердаке, либо в полуподвале, но всегда была уютной и гостеприимной. Вот только длинные подходы к ней всегда представляли собой для гостей испытание, тест на выносливость из-за нагромождения ёмкостей для пищевых и прочих отбросов, куч мусора, луж подозрительной жидкости, грязи и невыносимой вони. Но потом, когда наш Гена стал дважды лауреатом,  профессором, а в конце и заслуженным деятелем всё изменилось, но в ту пору Юрию уже не пришлось посещать друга.
А в то ноябрьское пребывание Юриной семьи в Питере их режим, постоянным создателем и гидом которого был Гена, представлял собой следующее:
7-го – прогулка по Васильевскому острову, обед у Гены с Леной, встреча с Космачём;
8-го – Эрмитаж, ресторан «Кавказский» и Невский проспект;
9-го – Музей Этнографии с Геной и Космачом, купили новые билеты на автобус и прогулка по набережным и Васильевскому с Геной, у Марковских;
10-го – Дом Мод, Букинистическая книга, прогулка (Тульский и Каширский заводы и Картины Русской жизни), фотографирование, дома в мастерской, поход к Михаилу (керамисту);
11-го – выезд в Новгород на автобусе, прогулка по Новгороду: музей деревянного зодчества, Юрьевский монастырь, собор у линии обороны (реставрированный), торговая сторона (музей в Никольском соборе), кремль – София и музей. Новгород очень показался Прошлое осязаемо, как камень, и поэтично, как дерево..

                Московская квартира
В эту поездку-возвращение вовлёк Юрино семейство Володя Космачевский, который тоже был тогда вместе с ними в гостях у Гены. Пригласил он их, чтобы показать своё новое местопребывание в Новгороде. Тогда он тоже, как и Гена,  совершил широкий жест, подарив Юрию старинную икону. Но при этом у него были такие невыносимо печальные до зелёной тоски глаза, что Юрий понял: оторванное от сердца нанесло ему страшную рану, едва ли скоро зарубцующуюся. И это не проходящее осознание Юрием нанесённой  другу раны точило его не один год, и в конце-концов он вернул Володе икону с какими-то убедительными словами, которые позволили дарителю взять подарок . И Юрий увидел, что признаки зелёной тоски исчезли из глаз Космача – он был просто счастлив.
Вскоре он перебрался в Москву, формально женившись на какой-то милой женщине. Чтобы  обосновать мнимую реальность женитьбы, Космач общался с ней и даже устраивал коллективные встречи своих друзей с нею на её жилплощади, якобы это обычные проявления их совместной жизни - акции для вероятных доносчиков и надёжных свидетелей.
Между тем своё собственное пристанищё приобрёл, сняв квартиру за теперь уже вполне приемлемые для него средства (работал в московских театрах литературным сотрудником и уже поставлял свои пьесы в театральный журнал и на сцены театров).  Об этой квартире и  времени упоминается Юрием  в написанной им  повести, и кое-какие фрагменты из неё приводятся ниже.
Местом приятельских встреч и «сборов была съемная квартира Володи, расположенная в старинном районе Москвы у бывшего дома Анны Понс и недалеко от места рождения Саши Пушкина. И название переулка, где все это происходило, вполне соответствовало этой старине – Старокирочный переулок. Означенная квартира была, кроме того, еще и клубом, штабом, гостиницей, ночлежкой, приютом и магнитом, к которому тянулись и в котором концентрировались небезынтересные элементарные частицы московского мегаполиса: студенты театральных студий, актеры московских и провинциальных театров, режиссеры, художники, скульпторы, геологи, каскадеры, редакторы журналов, комсомольские и партийные функционеры от культуры и разная деклассированная публика с каким-нибудь замысловатым и привлекательным колоритом. Словом, тут почти всегда было многолюдно, весело и интересно.
Центром, полюсом и могучей притягательной силой был, конечно, сам Володя, недавний актер, ставший драматургом, охотник, рыбак, фантазер, сумасброд и баламут, как его называли в детстве столь же неординарные его кореша. Похулиганив в своем горьковском детстве, отслужив на флоте, поактерствовав после окончания театральной студии на разных подмостках  и поколесив по городам, весям и дремучим уголкам нашей великой  Родины, он недавно обосновался в Москве. Уже в качестве члена Союза писателей и автора пьес, пробивающих себе дорогу и на сцены столичных театров. Но главным талантом его был его характер, неугомонный, общительный, широкий, неуемный, отзывчивый постоянно ищущий и постоянно находящий и приключения на свою голову,  и интересных людей.  Он все время  находился в поиске, и в духовном, и в бытовом, и потому его переполнял огромный кладезь бесчисленных историй, драматических, комических, обыденных и невероятных. Живописные Володины рассказы представляли собой захватывающие мини-спектакли, которыми он щедро одарял своих очарованных слушателей. И еще он блистательно читал стихи, особенно сочные, экспрессивные, полные страстей и ярких красок. Например, Багрицкого:
               
   Черное море, вор на воре!               

С ним никогда не было скучно. Не только женщины – мужчины слетались на него, чтобы слушать, видеть и поддаться обаянию его личности и атмосфере крепкого настоя из вдохновения, азарта, страсти, приключений и ожидания чуда.
Но во всем этом смешении из противоречивого сплетения человеческих судеб, поступков и побуждений, в этом месиве контрастных личностей, в этом коктейле человеческого, как бы погруженном в исторический антураж древней Москвы, содержалось нечто ненормальное. Этакая сумасшедшинка» (Юрий Масуренков, «Звёздным мерцанием…». Сайт Проза.ру)
Вскоре эта знаменитая квартира была им оставлена – он переехал в свою собственную, выданную ему от Союза писателей. Из неё они тоже успели совершить прекрасную поездку по Золотому кольцу.. Они не знали, что это последняя их встреча и последнее общение друзей в таком  составе: Володя, Гена, Юрий и Юрина жена Мила.


                Конец непредсказуем
Последний приезд Космача на Камчатку огорчил друзей необычностью Володи. Не было в нём яростной жадности к действиям и даже к обычным жизненным удовольствиям. Отказывался от выпивки, стал соблюдать ограничения в еде. Потускнел. И даже поездка на рыбалку не возбудила его, не вызвала прежнего взвинченного состояния. Оказывается, эту могучую и очаровывающую силу подкосила жуткая болезнь, и в 1990 году его не стало.
- Как-то пусто в мире без Космача. – Сказал один из друзей Володи Юра Назаров, замечательный художник, оставшийся жить на Камчатке и посветивший ей почти всё своё творчество. И так думают многие из ныне живущих людей, бывших молодыми в то прекрасное время, когда блистала на Земле личность по имени Владимир Вячеславович Космачевский.
По словам Бориса Марковского, известного геолога и друга Геннадия Сотникова, с которым они совершали конные маршруты по Камчатке,  обстоятельства гибели Гены не ясны и загадочны. 13 июля 2007 года он возвращался домой довольно поздно, и исчез. Через несколько дней его тело со следами насилия обнаружили в реке. Это так неестественно и неправдоподобно по отношению к Гене, что просто каждого, знавшего его, повергает в шок недоумения. Весь внешний облик его и   постоянно миролюбивое и беззлобное состояние его души никак не ассоциируются с возможностью каких-то агрессивных и тем более членовредительских действий против него.
Естественно предположить  такие варианты зверского надругательства и убийства этого человека: чей-то заказ или дикая выходка пьяных бичей или бомжей.. Относительно заказа  приходится глубоко сомневаться  - кажется, что никому он не мог навредить или помешать в такой мере, чтобы обиженный или ущемлённый решился на такую безумную меру расплаты или мести.  Остаётся вариант с бичами-бомжами. В их среде такое иногда происходит. А  Гена нередко позволял себе выпить горячительного сверх меры. Так, например, он неоднократно рассказывал о своих приключениях после возлияний и ночных возвращений домой, в которых ему приходилось даже засыпать в чужих подъездахх и просыпаться полураздетым. При этом стоит вспомнить, что одевался он более чем просто, если не сказать бичеподобно, а его борода и вообще весь облик в подпитии вполне мог соответствовать  то ли бичу, то ли бомжу. И эти отморозки легко приняли бы его за своего. Но ведь кроме внешности, нужен был и мотив,  а Гена, как я уверен,  никак не мог предоставить им этот повод, потому что он,  если не любил эту категорию людей, то относился к ней весьма уважительно, а, пожалуй даже,  все таки скорее любил. Он никак не мог войти с ними в конфликт. Так что и этот вариант тоже не слишком убедителен
       Есть ещё один, самый отвратительный и почти невероятный, но всё же возможный.
Его увидел и остановил милицейский наряд. И плохим  парням, которых среди милиционеров тоже немало, он не понравился. То ли потому что не  совсем трезв, то ли потому что похож на бича, то ли ещё почему. А Гена таким парням мог и возразить.  Побили и бросили в речку скорее уже мёртвого, чем живого. Не знаю, было ли обстоятельное дознание. А по правилам должно было быть.
Как нелепо и поистине трагически оборвалась жизнь этого очень талантливого и исключительно мирного человека. В последние годы он почти с каждым днём всё более и более обретал заслуженную известность и признание как настоящий русский художник. Он написал  о себе: «...ко всякого рода умозрительным художественным концепциям я был равнодушен во все времена, тем более сейчас. Главное для меня свободное, непредвзятое и по возможности ЖИВОПОДОБНОЕ рисование». ..Сейчас Интернет заполнен материалами о его жизни и творчестве, жаль, что он не увидел этого.

                МОЛИТВА
«Упокой, Господи, души усопших раб Твоих, а моих друзей Александра, Леонида, Олега, Александра, Виктора, Владимира, Геннадия, Германа.  и прости им вся  согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное»
       Список этот увеличивается с каждым годом и теперь достиг уж  почти предела своего – нет более друзей у меня, кроме единственного, поминаемого «за здравие»